Дайя-однострочники

Ремень с хлёстким звуком обхватывает запястья крепкой стяжкой - Савамура дёргается всем телом, сжимает пальцы в кулаки, и лишь потом обессиленно падает грудью на пол, повернув голову набок и загнанно пыхтя. - Какого хрена, Курамочи-семпай?! Острый золотистый взгляд уже давно растерял весь азарт, наполнившись настоящей злостью. Курамочи вытирает пот с лица ладонью и рассеянно кладёт её на поясницу под задравшейся футболкой Савамуры. И едва не валится на пол, получив пинок пяткой в почку. - Ах ты, засранец, - шипит Курамочи, хватая Савамуру за плечи и переворачивая его под собой. Савамуре приходится выгибать спину, чтобы не навредить связанным рукам, но у него ещё есть опасные острые колени, и Курамочи с трудом раздвигает их, наваливаясь сверху и вжимая Савамуру в пол. - Ты что творишь?! Это уже не смешно! - рычит Савамура, и Курамочи с ним согласен. Не смешно, вообще ни капельки. Ему самому уже страшно, и адреналин разгоняет сердце до немыслимых частот, и остановиться - невозможно. Желание дерёт тело на куски, но Курамочи даже не до конца понимает, чего хочет, только жадно смотрит, как Савамура обжигает злым взглядом, как чёлка липнет к вспотевшему лбу, как щёки горят румянцем, и высоко вздымается выгнутая колесом грудь. Он тянется ладонями под футболку, пропитавшуюся потом у ворота и в подмышках, гладит напряжённый пресс, рёбра, отмечает кончиками пальцев твёрдые соски - и видит, как взгляд Савамуры меняется. - Что ты делаешь, семпай? - едва слышно шепчет он. Облизывает пересохшие губы, а Курамочи наклоняется, вжимаясь в него всем телом, и касается этих губ своими. Чтобы в следующую секунду отпрянуть, шипя от боли - укус кровоточит, Курамочи с детства знает этот солоноватый вкус. Он бьёт не задумываясь, даже не успев осознать, только в последний момент разжимает кулак, и вместо удара получается звонкая пощёчина. Савамура замирает под ним, крепко зажмурив глаза и, кажется, затаив дыхание, а Курамочи смотрит, как след от его собственной ладони на щеке наливается красным. Сжимает пальцы, чувствуя, как вибрирует кожа. И задыхается от накатившего чувства восторга. Он берёт Савамуру за подбородок, поворачивая к себе его лицо, и зовёт по имени. А когда тот медленно открывает глаза - бьёт по другой щеке. Голова Савамуры снова мотается в сторону, губы кривятся, и он кусает их, но не может сдержать просачивающихся через плотно сомкнутые веки слёз. - За что? - хрипло спрашивает он. У Курамочи нет ответа. У него крыша едет от всего происходящего. Сломленное сопротивление, чужая слабость, собственная власть над другим человеком - он впервые чувствует всё это настолько остро, что перед глазами плывёт, а губы сами собой растягиваются в улыбке, и тело прогорает изнутри от неутолимой жажды. Хочется сделать ещё больнее, подломать под себя, подчинить. Вцепиться в шею зубами, пометить, разодрать на куски, уничтожить - всё это вместе, сразу, прямо сейчас, немедленно! Курамочи касается губами мокрой солёной кожи, слизывает слёзы, опускается ниже и целует напряжённую шею, дурея от вкуса и запаха чужого пота. - Я буду кричать, - дрожащим голосом выдыхает Савамура, сильнее стискивая бока Курамочи коленями. А тот распрямляется над ним на руках, ловит перепуганный взгляд блестящих глаз и кивает. - Кричи. Пусть кто-нибудь выломает дверь и остановит меня. Потому что сам я не остановлюсь, - тихо и чётко проговаривает он. Все смутные дикие желания постепенно приобретают чёткие черты, стягиваются тугим горячим комком в животе, и Курамочи подаётся вперёд, вжимаясь крепче между ног Савамуры и всё-таки вцепляясь в его шею зубами, чтобы оставить ярко-красный след. Савамура всхлипывает. Кусает губы Курамочи, матерится, просит, стонет-стонет-стонет, но так и не кричит - ни разу за всю ночь.