Однажды я пытался жить снами.
Это случилось после твоей смерти, Белка, после того, как твоё обездвиженное тело закопали рыхлой землёй. После того, как я почти сутки носился по лагерю в безуспешных попытках забыться, но меня ломало. Выворачивало наизнанку будто; я чувствовал, как хрустят мои кости, как от бессилия подкашиваются лапы, как рябит в глазах; я чувствовал привкус соли во рту. Я захлёбывался кровью, я метался из угла в угол, я…
Я мечтал умереть тогда.
И хорошо, что ты этого не знала. И, наверное, уже не узнаешь никогда.
Мне хотелось вернуться на поляну, где тебя обнаружили, и подобрать веточку со смерть-ягодами. Быстро разжевать их и избавиться от всего этого. Потому что я не видел жизни без тебя. Вернее, я не мог жить без тебя.
Я задыхался.
Ты была нужна мне, как кислород, так сильно нужна.
И я не понимал, зачем ты сделала это? Зачем себя убила?
А затем я познал ненависть. Она неистово вспыхнула во мне, с каждым ударом сердца возгораясь всё сильнее и сильнее. В своих мыслях я трижды убил тебя и похоронил дважды, но один раз — оставил твоё тело на растерзание. Чтобы ты почувствовала толи́ку той боли, которую испытывал я. Хотя бы немного, пусть в моих фантазиях, но почувствовала.
Затем ненависть потухла мгновенно, будто её и не было. И вместо неё — раскаяние. Истошный вой, жалобный плач в безуспешных попытках тебя вернуть. Но ты не возвращалась. Я медленно сходил с ума, скулил отчаянно, но ты всё равно не возвращалась.
Твоя смерть казалась мне ненастоящей, как бы глупо это не звучало. Я не хотел принимать её. Я не верил, даже видя тебя мёртвую, видя, как горько оплакивали тебя родители, как Ежевика отстранённо смотрел куда-то вдаль и дрожал, дрожал всем телом, но всё равно не верил. Мне хотелось закрыть глаза и очнуться там, где вновь появишься ты. Где ты будешь живой. Как же сильно я этого хотел!
Я не понял, как уснул. Скорее всего, эти события вымотали меня окончательно, и я рухнул на каменный пол пещеры, погрузившись в тревожный сон. Тебя там не было, однако я чувствовал твоё присутствие.
Это было похоже на спасительный глоток воздуха.
И мне стало чуточку легче. Я наивно убедил себя, что ты рядом, что ты не бросила меня, и мне захотелось увидеть тебя снова.
С каждым последующим сном ты приближалась ко мне. Я слышал знакомое, равномерное дыхание, тихий шёпот, мне мерещились твои изумрудные глаза. Словно ты наблюдала со стороны. Словно боялась отпустить. Или отпускать тебя не хотел я.
Но потом ты исчезла.
В тот день мне снились молнии, дождь... и ты. В огне. Сгорала заживо; я отчётливо видел твой силуэт. Ты не кричала, только смотрела и горела ярко-ярко. Я протискивался сквозь заросли, которые опутывали меня подобно змеям, мешая идти. Окольцовывали лапы и шею, выбивали весь воздух из лёгких, душили, но я всё равно пытался идти. А когда я запутался окончательно, на меня обрушилась темнота. И тебя в ней не было.
Вот тогда мне стало по-настоящему страшно.
Отныне никакого твоего присутствия, мне даже не снилось ничего, кроме пустоты: чёрной, густой и вязкой. Я растворялся в ней, впитывал в себя, тонул добровольно, и понимал, что мне больше не хочется спать.
С тех самых пор головная боль и бессонница стали моими верными спутниками, они постепенно входили в привычку. И если бы не Тростинка, я бы и дальше превращался в ходячий труп, как говорила она. Сестра пыталась помочь. Она вцепилась когтями в мою сгнивающую душу, пытаясь вытащить меня из бездны апатии. Пытаясь вдохнуть в меня крупицы уходящей жизни. Она настояла на моём визите к целителям, её повелительный тон заставил пообещать, что я всенепременно схожу за лекарственными травами.
Я уже собирался подойти к палатке, как вдруг на меня обрушилось что-то, вернее, кто-то, и я покачнулся.
Бум!
И перед тем, как пришло осознание произошедшего, я увидел два янтарных глаза. И застывшие в них слёзы.
Листвичка.
От неё приятно пахло лекарственными травами. Это было первым, что я почувствовал. Затем разозлился мгновенно, что вообще обратил на такое внимание, но отругать ни себя, ни её не успел — Листвичка попятилась, продолжая таращить на меня большие глаза.
Она не извинилась. Только отскочила в сторону, словно умалишённая, и бросилась наутек. Выбежала из лагеря и умчалась прочь.
Я не знал, зачем последовал за ней. Скорее всего, меня подтолкнуло собственное любопытство. И испуганный вид твоей сестры.
Я выслеживал её, как терпеливый охотник выслеживает желанную добычу. Бесшумно ступал по земле, стараясь не задевать хвостом опавшие листья, чтобы не выдать себя окончательно. Чтобы Листвичка меня не заметила.
А она и не замечала. Остановилась у оврага для тренировок, замерла на несколько мгновений, а затем свернула в гущу леса.
Я знал наперёд, без подсказок, куда она направлялась. Знакомая тропа, изученная мной за прошедшие луны.
Я не думал, что кто-либо ещё посещает это место, кроме меня.
Твою могилу, Белка. Она шла к твоей могиле.
— Я не чувствую тебя, — по приходу прошептала ученица целителя, крепко жмуря глаза. — Я… я больше не чувствую тебя!
Она обращалась к тебе. Жалостливо, срывающимся голосом, надеясь на то, что ты её услышишь. Зарывалась лапами глубоко в землю, затем припала к изголовью могилы и заплакала.
В Листвичке было столько горького отчаяния тогда. Столько боли и тоски.
Я содрогнулся всем телом. Не думал, что кто-то оплакивал тебя сильнее, чем я. Что кто-то любил тебя сильнее, чем я.
— Но ты молчишь… Всегда молчишь. Я искала тебя в Звёздном племени, но тебя там нет, нигде нет, и это сводит с ума! — горестно всхлипнула Листвичка, прижав уши к голове. — Что же делать? Скажи мне…
— Жить дальше, — я вышел из укрытия, и кошечка вздрогнула.
Она отступила, попятилась прочь, прожигая меня испуганным взглядом. В её медовых глазах были те же отчаяние, боль и тоска.
А затем всё это пропало и меня будто бы обдало горячей волной её необузданной злости. Листвичка остановилась на долю секунды, быстро сморгнув слёзы.
И закричала:
— Нет! Как же мне жить дальше, если все словно бы сговорились и давят на меня? Если все пытаются увидеть во мне её отражение? Если всем нужна
она, а не я? Как же мне жить дальше?!
Она показалась мне такой хрупкой и беззащитной, что надави на неё сильнее — сломается. И впервые за всё это время мне захотелось её успокоить.
Впервые за всё это время я испытал к кому-то другому
жалость.
Но прежде, чем я ответил, она замотала головой, отвернулась после и сорвалась с места, убегая вновь.
***
А следом — очередная бессонная ночь и мысли, бесконечные мысли о тебе и твоей сестре. Головная боль от постоянных сравнений и твёрдого убеждения в том, что вы не похожи. Совершенно не похожи, полные противоположности, разные до безумия, как солнце и луна.
А следом — очередной день без тебя, измученный вид, и витание в облаках.
Следом — ворчание сестры, она атакует меня сварливым тоном и забавными угрозами:
— Бегом к целителю, мышеголовый ты дурачок! — рычит Тростинка, вздыбив светло-серый загривок. — И пеняй на себя, если опять надумаешь ослушаться!
Мне остаётся мрачно кивнуть и согласиться. В гневе сестра действительно свирепа, и я не без тени улыбки представляю, как она тащит меня за хвост через всю поляну на потеху соплеменникам. Спасибо, такого унижения мне не надо.
По дороге я вспоминаю, что виновница неудачного визита к целителям вчера — Листвичка. Что она чуть не сбила меня с лап, а затем убежала, словно ничего не произошло. Я вспоминаю, что хотел её утешить, но кошка специально избегала меня весь день. Я выискивал её шерсть среди других, но её нигде не было. А затем меня пленили мысли, и мне стало не до Листвички.
Я иду к целителям и становлюсь свидетелем громкой перепалки: Пепелица шипит и на повышенных тонах отчитывает свою ученицу. А та как всегда молчит, пристыжено выслушивает ругань, и на её мордочке столько обиды, что своим видом она напоминает мне маленького котёнка, которого обделили порцией материнского молока. И сказала бы хоть что-то в свою защиту, но нет, стоит молча, словно язык проглотила.
Я с укором смотрю на неё, а затем качаю головой.
Что бы на моём месте сделала ты, Белка?
Ты бы заступилась. Порвала в клочья любого, кто бы посмел обидеть твою сестру.
А я?
А я закатываю глаза, понимая, что только что нашёл себе очередную проблему. Уйти и забыть бы, как страшный сон, но…
Меня замечают.
Пепелица замолкает, проглатывая несказанную колкость, а Листвичка привычно округляет заплаканные глаза.
— Хватит, — устало обрываю старшую целительницу я, раздражённо взмахнув хвостом. Не даю той и рта раскрыть, затыкая её следующей фразой. — У меня важное задание от Огнезвёзда, — не вдаваясь в подробности, перевожу взгляд на поникшую Листвичку. — Марш на выход, встретимся около пещеры воинов.
Дочь предводителя кивает и впопыхах, едва ли не кувырком, покидает палатку целителя, направляясь к указанному месту. Я провожаю её задумчивым взглядом, пока Пепелица не привлекает моё внимание негромким покашливанием.
— Ещё раз накричишь на неё, и будешь перебирать свои травы сама, — огрызаюсь на Пепелицу я, грозно качнув хвостом. — Войди в её положение, она потеряла сестру и ей нужно время. Будешь на неё давить, останешься без ученицы. Я лично прослежу за этим.
Я не знаю, откуда во мне столько прыти и желания помочь кому-то другому.
Только понимаю запоздало, что если собственную душу мне уже не спасти никогда, то я не позволю загубить ещё одну. Тем более, если этой «одной» окажется душа
твоей сестры.
***
Листвичка послушно ступала за мной, не проронив ни слова. Но когда я поменял маршрут, развернувшись в сторону Нагретых Камней, она решила подать голос:
— Никакого задания ведь нет, да? — тихо.
А она не так глупа, как кажется порой.
— Верно, — не повернувшись, скупо бросаю я.
— Пепелица не обрадуется, — она вздыхает.
— Пепелице пора заткнуться и перестать подражать Щербатой.
Звук шагов обрывается, Листвичка останавливается и буравит меня непонимающим взглядом. Я мысленно молю Звёздное племя дать мне сил, и останавливаюсь следом. Ну, что ещё?
Листвичка смотрит на меня с долей страха, вся такая щуплая и затравленная, и мне её жаль становится. Подумать только.
Маленькая, наивная кошка. Тяжело ей, наверное, приходится.
Но ты бы не позволила ей справляться с трудностями в одиночку. Ты бы не хотела видеть её… такой. И, значит, этого не хочу и я.
— Тебе нужно развеяться, отдохнуть и привести мысли в порядок, — деловито начинаю я, замедляясь. Листвичка подстраивается под мой шаг, недоверчиво поглядывая в мою сторону. — С отдыхом я наврал, конечно, но со всем остальным… В общем, я хочу научить тебя охотиться. Твоя предыдущая попытка была действительно плохой.
От неожиданности Листвичка спотыкается, но я успеваю её удержать, не дав упасть. Она не замечает этого, её глаза мигом озаряются вихрем различных эмоций: там и радость, и волнение, и колючее любопытство. Тягучий янтарь искрится от нетерпения, Листвичка высвобождается из моей хватки и начинает переминаться с лапки на лапку.
Но затем сама себя отдёргивает:
— Не уверена, что у меня получится…
— Получится, — подбадриваю её я, стараясь сделать свой голос как можно мягче. — Я верю в тебя. И…
она тоже верит.
Кроме боли твоё имя не принесёт больше ничего, и я боюсь произносить его вслух. А произносить и не надо, Листвичка понимает меня и печально кивает. Мы молчим некоторое время, ученица целителя что-то хаотично обдумывает, и я замечаю, как её взгляд бегает из одной стороны в сторону. А затем она отбрасывает прочь все свои сомнения, быстро приближается и утыкается носом в мою шею. Маленькая и невысокая, она прижимается ближе, мурлычет счастливо, и приятный аромат ромашки и мяты окутывает со всех сторон. Я погружаюсь в воспоминания, видя перед собой знакомую поляну, где ты любила встречать рассветы, вижу тебя, и мысленно утопаю в вереске.
А потом слышу отдалённое, но такое искреннее:
— Спасибо!
Листвичка не плачет больше, и слёзы быстро высыхают в её медовых глазах.
На радостях она выпрямляется, подставляя спину солнечным лучам, и те ласково играют золотистыми всполохами на её шерсти. Она улыбается мне так тепло, нежно, улыбается застенчиво и благодарно.
И где-то там, в ином мире другой я прожёвывает смерть-ягоды, чтобы быстрее умереть. Где-то там другой я встречает последний в своей жизни рассвет и делает ослабленный вдох.
Но здесь я по-прежнему живой. Я по-прежнему пытаюсь цепляться за иллюзии и считаю дни после твоего самоубийства.
А ещё —
улыбаюсь твоей сестре в ответ.
