<днем ранее, считая от событий предыдущей главы>
Проснувшись, немного приоткрываю глаза, не сразу осознавая, где нахожусь. В комнату сквозь затемненное стекло еле проползают еще немного теплые утренние осенние лучи, неприятно щекоча кожу. Сажусь на постели и осматриваюсь вокруг. В голове сразу проносится мысль о том, что все то, что происходило вчера, не было кошмарным сном. Порезы на плече ноют, принося неприятную боль, и я с шумом выдыхаю, когда касаюсь его ладошкой, пытаясь слегка оттянуть от него ночнушку. Она прилипла к моему телу из-за крови, которая текла, а потом засохла, пока я спала. Убираю от себя большущее одеяло и думаю о том, что это глупо — содержать жертв в таких, можно сказать, шикарных условиях, ведь своя комната, постель, даже с учетом того, что он не следит за мной каждую секунду — это реальный шанс на побег, особенно, если так продолжится, и я, найдя лазейку отсюда, смогу сбежать от него… После раздумий опускаю босые ноги на ледяной пол и тут же убираю их с пола, по всему телу пробегают мурашки, на несколько секунд становится холодно, и хочется остаться в постели. Решаю осмотреться в комнате, привыкая к прохладному климату всей комнаты. На небольшой тумбочке стоит светильник. Мой светильник. Тот, который стоял в моей комнате, в нашем с мамой доме. В углу комнаты стоят Мои домашние тапочки, которые мне связала мама. Я зарываюсь пальцами в волосы, шумно выдыхая. Меня начинает трясти, и я поджимаю ноги к своей груди, обнимая их и нервно покачиваясь. Это кажется совсем ненормальным, совсем. Не небольшом кресле возле кровати лежит несколько сложенных пледов, один из которых был мой. Это очень пугает, это начинает сводить с ума. В репортажах про похищения девушек было указано все, чтобы схожие девушки могли максимально обезопасить себя. Все то, что маньяк делал с ними, как мучил, и даже что-то общеизвестное о личной жизни каждой девушки. То, что девушки были моими ровесницами, все подходили под один типаж. Но все были уверены в том, что не типаж был главным для «М» при выборе жертв. Ведь все жертвы не были даже знакомы, и даже никогда не пересекались, у них не было, насколько было известно полиции, общих интересов, а также говорили, что, если критерий, по которому «М» выбирает жертв – внешность, общий типаж, тогда обязательным должно являться что-то еще, вроде интересов, определенных мест посещений (о чем говорили многочисленные интервью полиции, когда были убиты первые три жертвы, потом полиция прекратила давать какие-либо интервью по этому делу. Но несмотря на это, репортеры пробирались на места преступлений, узнавали новую информацию от каких-то «источников», разговаривали с родителями и близкими жертв), но ничего такого не было найдено, и поэтому было ясно, что полиция зашла в тупик. Именно поэтому я сейчас здесь. Всё же опускаю ноги на холодный пол и пытаюсь привыкнуть к малоприятным ощущениям, которые проходят по всему телу, принося с собой ощущение окоченения. Поднимаюсь с кровати, поправляя на себе ночную рубашку, убираю волосы, чтобы они не лезли в глаза. Медленным шагом подхожу к тумбочке, открываю ее и достаю оттуда вещи. Несколько практически идеально белых сорочек, точно таких же, в которых я спала дома; несколько комплектов белья — не моего, но моих размеров; темно-синие узкие джинсы; несколько футболок разных цветов, и какая-то черная ткань. Достаю эту ткань и понимаю, что это такая одежда, в которой ходят мусульманки. Закрыто все, кроме глаз. Покрываюсь мурашками и запихиваю это обратно, даже не стараясь сложить, а затем натягиваю белье под сорочку. Хмурясь, представляю, для чего могла бы пригодиться такая одежда. Возможно, у него тяжелая бурная фантазия, и он возбуждается от подобных вещей. Возможно, он задумал что-то по поводу моего «выгула», только так, чтобы меня никто не узнал. Вариантов достаточно много для того, чтобы задуматься над каждым из них. Но я не хочу думать об этом сейчас, я хотела узнать – одна ли я в доме, есть ли какие-то выходы из этого места, и будут ли у меня хоть какие-то шансы сбежать отсюда? Было очень странно, что здесь были мои вещи, ни в одном из репортажей не было ни слова о том, что «М» забирает какие-то вещи жертвы (кроме тех, что были у них на момент похищения). Ни к одной из них, насколько было известно в репортажах – он не забирался в дом, и не забирал какие-то предметы гардероба или какие-то личные вещи из комнаты. Это очень беспокоило меня, поэтому я даже не сразу заметила, как начала кусать кожу пальцев вокруг ногтя, нервничая, и тем самым сделала небольшую ранку на пальце, только тогда прекратила. Голова была забита вопросами. Что он делал у меня дома? Как часто он там был? Как долго он следил за мной? По спине пробежался холодок вместе с мыслью о том, не добрался ли он до мамы? Все ли в порядке с ней? Думаю о том, что нужно получше взглянуть во двор, для того, чтобы все-таки поискать выход – поворачиваюсь к окну, залезаю на постель и прижимаюсь к железной решетке, осматривая двор. Там бегают несколько собак, но их, на мое удивление, совсем не слышно. Я вижу только малую часть двора: высокий забор, ворота, и, кажется, какие-то насаждения – возможно что-то вроде сада. За Высоким забором мне почти ничего не видно, кроме большого количества высоких деревьев, что не очень нравится. Если вокруг – лес, у меня не слишком большая перспектива бегства. Да и вряд ли собаки внизу отнесутся ко мне на улице как-то хорошо, скорее всего меня просто загрызут раньше, чем я смогу добежать до забора от дома. Понимаю, что нужно искать какой-то выход. Набираюсь смелости и подхожу к двери, прислушиваюсь, чтобы убедиться, что за ней никого нет. Стою так на протяжении пяти минут, одновременно тихо осматриваю комнату, в которой не замечаю ничего подобного, похожего на камеру, что очень радует. Стою тихо, и не слышу ничего за пределами комнаты – там нет ни шагов, ни разговоров, ни голосов, я не слышу никаких шумов, которые могли бы заставить меня не выходить. Выхожу из комнаты, тихо открывая дверь, осматриваю коридор. Пытаюсь не издавать громких (да и вообще любых) звуков. Думаю, что мне нужно осмотреть ближайшие комнаты, и замечаю не так далеко от своей комнаты дверь, похожую на дверь в Его комнату. Медленно подхожу к ней и тихо надавливаю на ручку, также медленно толкая дверь от себя, делая небольшую прощелину. Понимаю, что это – ванная, и она совсем пуста – там нет ни «М», ни чего-то вроде полотенец или каких-то гелей. Тихо захожу в нее, ищу выключатель, прикрываю дверь, когда включаю свет. Осматриваю ее – подхожу к небольшому окну – но тут же вижу, что оно закрыто на магнитный ключ – такие используют для защиты от детей и подростков – без специального магнита окно не открыть. Подхожу к раковине, и понимаю, почему тут так пусто – с крана капает вода, по-видимому, он был сломан. Осторожно включаю воду, немного пропускаю из-за ржавчины, затем умываюсь и смотрю в зеркало перед собой. Нужно осмотреть дом. Найти хоть что-то, какие-то ходы. И если бежать не сейчас, то я уже буду хоть немного знать строение дома. Смотрю на текущую воду, и понимаю, что может быть моим спасательным кругом – немного уменьшаю струю , ищу что-то, чем можно было бы заткнуть раковину. Я не знаю, как скоро он вернется, но это может вполне сыграть мне на руку, если я оставлю все так. Открываю дверцы ящика под раковиной – там, среди всякой химии для мытья, нахожу затычку и вставляю ее в сток. Выхожу за дверь, выключая за собой свет, и тихо бреду вперед. Помню, примерно, где была лестница и тихо двигаюсь в предполагаемом направлении. Медленно спускаюсь на первый этаж и стараюсь осмотреться, чтобы понять, как отсюда можно выбраться. Со второго этажа прыгать я точно не собираюсь — даже если там будет открыто окно, я, падая с такой высоты, спокойно могу что-нибудь сломать, а скручивать пледы и одеяла или еще какие-то вещи – очень ненадежно, и я все равно поранюсь. К тому же, возможно такое, что на многих окнах – решетки, так же, как в моей комнате, чтобы не вызывать подозрений (ведь сюда кто-то приходил, и, по-видимому, это не является чем-то редким). Необязательно, что я что-то сломала бы или поранилась бы, но такая возможность имеется, и мне это очень не нравится, ведь со сломанной ногой, например, я далеко не убегу, а с открытой раной, кровотечением я могу даже не добраться до ближайшего населенного пункта или дороги. Поэтому мной было решено, что если бежать, то без сломанных конечностей, так как он явно не живёт в городе – вокруг дома лес, ну, или близ него. Также, если бежать – нужно сначала выбраться из дома, а дальше – снова препятствие в виде собак, в виде высокого забора, который будет сложно перелезть. Окно. Есть необходимость проверить окна и убедиться в том, что они закрыты, ну или найти открытое и попытаться выбраться отсюда – с первого этажа, иначе все это бесполезно. Подхожу к первому окну и пытаюсь открыть, но все тщетно. Его можно только разбить, и я понимаю, что это вряд ли выход — будет слишком шумно, и тогда меня точно обнаружат слишком быстро. Быстрее, чем я смогла бы найти выход из клетки бетонного забора. Выглядываю во двор. Машины, на которой вчера уехал «хозяин», нет. Нет там, откуда он вчера выезжал на ней, во всяком случае. Я с шумом выдыхаю и потираю плечо от неприятного контакта. Вижу несколько пробегающих по двору собак, которые выглядят не слишком дружелюбно, и даже отпугивающе, поэтому понимаю, что этот вариант с окном придется придержать до какого-то более выгодного момента. Вряд ли я смогу бегать быстрее, чем злые натравленные псы. Тем более, не знаю, что меня ждет на улице за пределами моей видимости, возможно, его машина не стоит во дворе, потому что она в гараже? А он сам что-то делает на улице также за пределами моей видимости. И на данный момент он делает что-то вроде проверки меня на то, хватит ли у меня ума сбежать. Сознание даёт небольшую паузу до поспешных действий, каждое из которых должно быть хоть немного обдуманным. Бретелька лифчика больно надавливает на плечо, где находится порез. Кожа горит, кажется, что рана снова открылась в нескольких местах. Убеждаюсь в этом, когда чувствую небольшую каплю, спускающуюся по моей спине, покрываюсь мурашками от не слишком приятных ощущений, опираюсь на стену и осматриваю помещение, в тот же момент прижимая рукой к своей спине свободную ночную рубашку, чтобы убрать каплю, а затем иду на кухню, чтобы выпить воды — во рту неприятно сушит, а перед глазами немного рябит. Потираю лицо ладонями, снова убираю волосы с лица, чувствую неприятную пульсацию в животе, которую не замечала до этого, когда только встала с постели. Была и есть лишь небольшая пульсирующая головная боль, но это не удивительно после всего того, что случилось вчера. Не проверяю входную дверь – уверена в том, что она закрыта. К тому же, во дворе бегают собаки, а я не жажду такой неприятной для меня встречи. Очень глупо и бездумно бежать туда, где есть опасность, но только не тогда, когда опасность бежит за тобой. Из двух зол я бы выбрала лучше собак, чем Его. В нескольких последних репортажах было сказано, что тела девушек были искусаны собаками. Подробнее об этом – после их смерти, во время нее или во время их жизни — сказано не было. И меня пугает это. То есть, он вполне мог специально оставить входную дверь открытой. Например, для того, чтобы я поняла, что даже попытка сбежать – бесполезна, или за каждую такую мысль я буду сильно страдать от этого. Предположений больше, чем просто много, но я надеюсь всё же, что все они – всего лишь неверные догадки моего разыгравшегося мозга. Набираю стакан воды из-под крана, сразу выпиваю всю воду, что набрала. Поправляю волосы, запуская пальцы в них, пропускаю мягкие пряди через пальцы. Пытаюсь сосредоточиться на том, что мне нужно найти выход из данной ситуации, нужно идти искать выход. Мозг выдает порцию мыслей о том, что практически все попытки будут бесполезны, будут потраченным впустую временем, если я буду поймана им в итоге, так и не найдя выхода, так и не осмотрев дом. В голове крутятся странные мысли о том, что моя смерть ближе, чем я думаю. Во мне будто что-то переключается, и я начинаю судорожно оглядываться. Кажется, что кто-то все время смотрит за мной, видит каждый мой шаг, прячется за дверьми или в стенах. Задумавшись об этом, кажется, что я слышу какой-то всхлип, будто протяжный тихий-тихий болезненный стон, даже не понимаю — этот звук был из моей груди, или откуда-то из окружающих меня комнат, или коридоров. Надо осмотреть весь дом, пока Его нет. Возможно такое, что я смогу сбежать отсюда. Ополаскиваю стакан, закрываю кран, а затем ставлю стакан туда, где он стоял до этого. Выхожу из кухни и вижу темный коридор. Осматриваю остальную часть дома — везде светло из-за больших окон и яркого солнца, но только не в этом узком длинном ведущем куда-то месте. Покрываюсь мурашками больше от страха, чем от холода, но все равно иду в темный коридор. Чувствую, будто схожу с ума из-за многих факторов вокруг меня, один из которых — боязнь одиночества, неприятной темноты — несмотря на то, что сейчас утро или день, внутри дома свет не включен, а свет из окон не проникает в дом так сильно, чтобы освещать коридоры. Но именно эту проблему удалось решить — я быстро нахожу выключатель, и один из коридоров наполняется светом, я осматриваю пространство перед собой. Он очень длинный, и я не сразу решаюсь идти туда, начинаю переживать о том, что коридоры здесь выглядят как лабиринты, но проходя вглубь, некоторое время я не вижу дверей, и это еще больше пугает, заставляет покрываться мурашками, заставляет даже немного вспотеть из-за чувства страха. Чем дальше я отхожу, тем темнее становится — освещение было лишь только вначале коридора, но достаточным для того, чтобы увидеть, что он весьма длинный. Вокруг ни одной лампы. Замечаю блеск дверной ручки, понимаю, что это вряд ли шкаф. Некоторое время думаю над тем, что меня ждет за этой дверью — по идее, она не может быть с чем-то пугающим, мрачным, ведь это первый этаж, и, если она открыта — то в нее вполне могут заходить его друзья?.. или же он закрывает многие комнаты перед тем, как позвать их? Решившись, нажимаю на ручку. Она поддается, и я открываю дверь. В комнате также темно, но теперь уже от достаточно плотных занавесок. Подхожу к окну, раздвигаю шторы немного, чтобы осмотреться в комнате — настолько чтобы не было слишком темно. Яркий свет слепит, я снова пытаюсь открыть окно, но все тщетно — оно закрыто буквально намертво. Разворачиваюсь на девяносто градусов, чтобы наконец осмотреть комнату, в которую я попала. Может быть, если не смогу выбраться через окно, то смогу найти что-то, чем смогу защититься от Него. В комнате стоит диван, несколько стульев и небольшой кофейный стол. Поражаюсь тому, что вижу на двух противоположных друг другу стенах, не имеющих ничего вроде дверей и окон, полное свободное пространство. Было, когда-то. Огромное количество фотографий двух девушек. Двух первых жертв. Кажется, что почти перестаю дышать, когда замечаю не только фото «слежки» за ними, но еще и фотографии во время похищения. То есть, он снимал, как мучил их, насиловал, убивал, заставлял что-то делать, унижал. По спине пробегаются мурашки от чувства, что он, возможно, следил и за мной. Это страшно. С другой стороны — мне также жалко тех девушек, ведь это была их жизнь, и они должны были распоряжаться ей, а какой-то ублюдок взял, похитил и убил их в итоге. Он снимал все: то, как они гуляли с друзьями; то, как они ходили по магазинам; то, как они отдыхали где-то; то, как некоторые из них молились с родителями в церкви, а затем отправлялись совершать грязные поступки в клубах или у парней (это было понятно по некоторым отметкам маркерами на фотографиях и стенах, было понятно по датам и времени, которые стояли на фотографиях); то, когда они только появились в его доме; то, как он заставлял их делать что-то — от того, что они ковыряли голыми руками промерзшую землю, по-видимому так долго, что на пальцах начинала проступать кровь, а ногти ломались, отваливались, пока они плакали, до действий самого извращенного характера, например было видно, как он подвешивал их и буквально отрывал соски; то, как он избивал их и то, как они пытались сопротивляться ему; то, как он насиловал их. И то, как он убивал их. По моей спине пробегается табун мурашек, я задвигаю шторы на окне и быстро выхожу из этой комнаты, заходя в следующую, которую нашла. Просто хочется убраться отсюда, сбежать как можно быстрее, и даже страх перед темнотой в коридоре куда-то уходит, сдвигается, давая пространство и место для более ужасающих мыслей. Почему-то кажется. Что в следующих комнатах не увижу ничего подобного, и даже сначала думаю, что та комната, возможно, просто что-то вроде обоготворения? Что, если он убивал первых девушек, потому что они ему очень нравились, он хотел сохранить их красоту? Но потом отгоняю от себя такие мысли, вспоминая, что он делал с ними. Понимаю, что эта идея совсем не подходит под Его поведение. Было бы слишком странным, как мне кажется, даже для психа-маньяка настолько ужасно надругаться над какой-либо из своих жертв. Открываю следующую дверь с надеждой что там будет что-то другое. Думаю о том, что может я просто теряю время, но тут же думаю о том, что если я осмотрю здесь все, то, может мне удаться не попасть в тупик в случае, если мне удастся только осмотреть дом сейчас. Тяжело вздыхаю и осматриваю комнату, на этот раз включая свет, а не открывая шторы и тут же вижу там фотографии трех следующих жертв. В таком же большом количестве, с похожим ракурсами. Мне противно, мне страшно — настолько сильно, что хочется плакать, хочется грызть ногти, хочется кусать локти от всей той беспомощности, что я ощущаю в этот момент. В следующей комнате я обнаруживаю то же самое, только с другими жертвами, и уже в новой комнате нет окон, зато обклеены все четыре стены, и даже дверь со стороны комнаты. Замечаю какие-то банки с жидкостью, и, подходя к полке, на которой они стоят, вглядываясь, понимаю, что это, отчего сразу же тошнота подкатывает к горлу, неприятно сдавливая, затрудняя дыхание. Не нахожу ничего лучше, кроме как оставить содержимое своего желудка — то есть всего лишь стакан воды, смешанную с желудочным соком — на полу в этой комнате. Понимаю, какие меня будут ждать неприятности, когда он увидит это. Снова смотрю на банки, в одной из которой плавают два глазных яблока, в другой — аккуратные ушки. Стараюсь не рассматривать остальные банки, которых здесь немало, но тошнота все равно снова подкатывает к горлу, но из итак пустого желудка ничего не выходит, и я начинаю тяжело дышать, вытирая лицо низом ночной рубашки, в которую я все еще была одета. Делаю несколько шагов назад, пока не натыкаюсь на стену, меня всю трясет от страха и ужаса — он оставил для себя трофеи. Мне не по себе — он даже не просто держит у себя множество фотографий, мягко говоря, ненормального характера, и никто даже не видит этого, он же, черт побери, держит в какой-то жидкости органы убитых им же девушек! Никто не видит, что он — маньяк, убийца, псих, похищающий, мучающий, убивающий девушек. Обращаю все внимание на стены, пытаясь отвлечься от того, что было со мной в одной комнате. Не знаю, что я искала на этих снимках – возможно, что-то общее между ними, или просто искала что-то общее между мной и ими. Искала ответ на вопрос: почему именно я? На стенах фотографии – по моим подсчётам — девяти девушек, с учетом снимков из предыдущих комнат.Девять жертв. Девять девушек. Девять блондинок, не старше девятнадцати лет. И я теперь десятая.
Мое сердце убегает в пятки, когда я останавливаюсь у следующей двери. Мне не хочется видеть себя там. Возможно, он следил за мной очень долго, так же, как за другими своими жертвами. Я понимаю это, оценивал эту вероятность. Но я не готова. Я не хочу открывать дверь, а животе начинает неприятно сводить из-за страха, а ноги коченеют из-за того, что на мне нет никакой обуви или хотя бы носков. Я начинаю ходить перед дверью туда-сюда, раздумывая, размышляя, сопоставляя все плюсы и минусы. В том плане, ведь ничего не будет, если я не посмотрю, что там, но вдруг — там открытое окно? Тогда есть шанс на то, что я смогу выбраться отсюда. Но если там фотографии, это лишь покажет на то, что я совсем не замечала ничего вокруг себя, и, возможно, он знает о моей жизни многое, и тогда, возможно, это будет угроза и моим друзьям, и моей матери. Становится страшно за них, но я понимаю, что должна открыть эту дверь и убедиться в том, что они в безопасности. В голове пробегает ненавязчивая мысль о том, что они в безопасности лишь когда он со мной. Это примерно так и было, ведь когда он рядом – это попросту опасность только для меня, и он не сможет причинить хотя бы физическую боль близким мне людям. Думая об этом, набираюсь смелости, и все-таки открываю дверь.