Поросёнок в мушкетёрском костюмчике

Синий экран не хотел пропадать, не спасли даже несколько перезагрузок, а на этом мои способности, как компьютерщика, ограничивались. Значит, придётся идти в мастерскую, где этому древнему чудовищу, выползшему из палеозойской эры, может быть, вправят мозги. Но это нельзя осуществить до зарплаты, которая будет только через неделю. Рокэ всегда смеялся над тем, что я не хотел пользоваться его средствами – даже платиновую карточку, оформленную на моё имя, никогда не использовал. Мне казалось, что если я начну брать у него деньги, то это будет…проституцией. Глупость, конечно, но ничего поделать с собой не могу. Не мог, то есть. Сейчас эта проблема уже не актуальна – карточка осталась там же, где и новенький ноутбук, в комплекте ещё кучи подарков, а именно, на квартире Рокэ. Деньги в нашей семье были больной темой. Нельзя сказать, что мы очень сильно в чём-то нуждались, но живя на зарплату мамы и социальную пенсию государства очень трудно ни в чём себе не отказывать. Хотя мы не голодали, всегда были одеты и, даже, на кино хватало, так что жаловаться не на что. Могли бы жить и лучше, но мама не захотела продавать большой дом с участком и переезжать в квартиру. Но зато у нас всегда были собаки, которых теперь, живя отдельно в высотке, я не мог себе позволить. Ещё я не мог себе позволить новый компьютер и телевизор, одежды из бутиков, дорогостоящего хобби и экологически чистых и правильных продуктов. Моя соседка, например, покупает только такие – я вижу, как она выбрасывает бумажные пакеты с зелёными метками. Правда, потом она хорошенько пережаривает все овощи в кипящем масле, так что вонь экологии идёт по всем этажам, но это видимо укладывается в её понятие о правильном питании. Я же покупки делаю в ближайшем супермаркете и совсем не стесняюсь брать товар со скидкой. А ещё никогда не отказывался от подработок, которые мне предлагает мистер Эпинэ. Но это осталось скорее со студенческих времён, когда я, кажется, успел поработать во всех местных кафешках. И с первой зарплаты купил себе телефон-раскладушку, получив в подарок смешной брелочек в виде розового поросёнка, одетого в костюмчик мушкетёра и шляпу с пером. Пёрышко, кстати, за два дня страшно истрепалось, а потом вообще оторвалось. На телефоне было десять мелодий, двадцать картинок, смешная заставка на будильнике и, главное достоинство - осознание, что его купил я сам, на свои деньги, а значит, могу распоряжаться, как пожелаю. Но Рокэ так не считал. Понятие «собственность» ему знакомо весьма однобоко. Он очень любит заявлять «моё», не желая слушать никаких возражений, а вот у других людей «своего» быть не может. Иногда, я радовался, что он не любит искусство и не хочет заполучить Джоконду, потому что, в таком случае, картину бы украли, и она висела на какой-нибудь его даче. Или вообще пылилась на чердаке. Так он предъявил права на меня и не собирался отступаться, даже когда я, впрочем, неуверенно и мямля, возражал. Он не настаивал и не приставал, просто сказал, чтобы я шёл заниматься дальше своими делами. Я и пошёл. А когда выходил вечером из огромного стеклянного здания, похожего на творение Пикассо, наткнулся на Алву, спокойно ждавшего меня на проходной. - Я заказал столик в итальянском ресторане, поехали. Это и есть определение наших отношений. Одной фразой. Он заказал столик, а интересоваться, свободен у меня этот вечер, есть ли у меня деньги, хочу ли я ехать в ресторан или, хотя бы, нравится ли мне итальянская кухня, вовсе не обязательно. И я, что самое дурное, поехал с ним, хотя мама с детства говорила мне, что нельзя садиться в машины к незнакомым мужчинам. Брать у них конфеты тоже нежелательно. Но про поцелуи она не предупреждала. Это был первый значимый поцелуй в наших отношениях, он был неловким и странным. А ещё самым лучшим, хотя целоваться я не люблю. В тот вечер он был просто самым лучшим кавалером – вежливый, предупредительный, ненавязчивый. Если бы я не помнил о том, как он довёл до слёз несчастного секретаря, то обязательно влюбился. Но эти воспоминания помогли мне как-то продержаться до третьего свидания, которые он назначал с той же бестактностью. А тогда мы переспали – это был мой третий секс в жизни и первый с мужчиной. Он - шептал какие-то фразы на испанском и пошло облизывался. Я – бестолково смущался и не знал, куда деть руки. И всё же у нас что-то такое вышло. Немного неловко, слегка болезненно, очень нежно и зашкаливающе хорошо. А утро встретило меня стыдливой неловкостью, крепким кофе и подгоревшей яичницей. Рокэ был занят какими-то документами, которые пришли ему по факсу и даже не смотрел на меня, а я не знал куда деть взгляд, потому что раньше я никогда не оказывался в постели с почти незнакомым человеком и уж, тем более, не встречал с ним утро. - Ты не видел мой телефон? – спросил я, лишь бы хоть что-то спросить и, если честно, не ожидая никакого конкретного ответа. - Я его выкинул. Он в шесть утра трезвонить начал, - увидев мой ошарашенный взгляд, Рокэ улыбнулся и притянул меня к себе, ласково целуя. Это был второй наш важный поцелуй, и он был с привкусом обиды и непонимания - Не переживай, малыш. Симку я вынул, а сегодня купим с тобой новый, какой захочешь. Новый телефон, впрочем, тоже выбирал не я, а он. Алва заявил, что модели, которые нравятся мне, устарели в прошлом столетии и купил мне какой-то безумно дорогой и навороченный аппарат, к которому я до сих пор не смог привыкнуть. И в магазине не было больше таких брелков. *** Кофеварочная машина неохотно плевалась коричневой жижей, которую производитель желал выдать за благородный напиток. Рокэ такое даже пробовать не стал бы – он помешан на хорошем кофе, обязательно без примесей и искусственных запахов, только свежемолотый, приготовленный на раскалённом песке и без сахара. Ага. Я терпеть не могу подобный – пью только растворимый и обязательно с молоком, а Рокэ за год отношений это так и не заметил. Сказать я стеснялся, а сейчас уже поздно – всё как всегда. Целый год… Это не так уж мало, если подумать. И все окружающие знали о том, что у нас происходит. Осуждали, завидовали, радовались, поучали, предупреждали, кричали. И даже кидались вазочками. Это я про маму, она очень негативно восприняла Рокэ, а его хвалёная реакция тогда дала сбой. Стыдно признаться, но я искренне злорадствовал, когда вытирал кровь из рассечённого лба Алвы – он был ею тогда весь залит, хотя это была всего лишь царапина, а мама была испугана больше, чем он. А ещё я им любовался – залитый кровью и мрачно смотрящий на меня исподлобья, он был одуряюще красив. Он мне тогда напомнил какого-нибудь пирата, только что взявшего на абордаж вражеское судно. Ему вообще шли все эти исторические костюмы – мы однажды в музее примерили ради смеха, а он смотрелся в нём совершенно удивительно, словно созданный для прошлых эпох. Ему, мне кажется, было скучно в нашем продуманном времени, где существуют социальные выплаты и страхование здоровья, но пришлось как-то приспосабливаться. Иногда это ему даже удавалось. Айрис сказала, что он «ну просто нереально офигенный», а матушка дала оценку в стиле «сойдёт, хотя ты мог бы найти что-нибудь получше». Что может быть лучше мультимиллионера с тремя высшими образованиями и модельной внешностью, она не пояснила. А теперь мне придётся объяснять, почему же мы с Рокэ расстались. Ведь всё было хорошо. Даже очень. Он дарил мне подарки, готов был оплачивать все мои счета, мы вместе ездили в путешествия и гуляли по набережной, взявшись за руки. Назло всем журналистам, которые прячась, следили за Рокэ, мы не устраивали скандалов на публике и не попадались в пикантных ситуациях. Хотя СМИ следили за Алвой с каким-то нездоровым интересом. Однажды меня пригласил к себе мистер Штанцлер для разговора – он долго выспрашивал о моих отношениях с Рокэ и говорил о том, что если я пошёл на эту постыдную связь ради контракта с его банком, то с этим можно бороться и, даже, остаться в выигрыше. Я честно объяснил ему, что Алва всё равно бы не согласился на это, если бы не хотел – он всегда думает головой, а не…другими местами. Но мистер Штанцлер продолжал настаивать, убеждая меня, что Рокэ ничего не сможет сделать, если я подам на него в суд за домогательство и принуждение. А под конец разговора вообще сунул мне какую-то брошюрку с рекламой отеля в руки и туманно намекнул, что если я хотя бы раз там побываю с Рокэ, то в доказательство будут идти ещё и снимки с видеозаписью. Ушёл я от мистера Штанцлера с ощущением какой-то гадливости – до этого дня он мне казался честным и хорошим человеком, пусть и доставляющим, из-за своей непосредственной профессии, нашей компании определённые проблемы. А теперь вот… Хотя может быть он действительно заботился обо мне и считал, что Рокэ меня заставил? Я не знаю до сих пор, а мистер Штанцлер при встрече мне улыбается и говорит, что я всегда могу обратиться к нему за помощью. Но вся беда в том, что я был с Рокэ исключительно добровольно. Даже обидно как-то, что у меня нет причин злиться на него. Рокэ, кстати, Штанцлера терпеть не может, а когда я рассказал ему о том, что мы встречались, долго ругался. А потом поцеловал меня, зло и больно. Это был третий важный поцелуй, а четвёртого, видимо уже не будет.