В доме мух

Чжинхван зажмурил глаза и сросся со своим стулом под монотонный бубнеж Юры и ее рассказы про взаимоотношения с едой. Сегодня среда, на часах начало восьмого, точнее сорок восемь минут восьмого. До конца собрания почти полтора часа. Чжинхван раскрывает глаза и смотрит на всех присутствующих. Сегодня людей гораздо меньше, чем в прошлый раз. Нет миссис Кан, она попала в больницу. Мистер Сон объявил всем, что у нее обострился аппендицит, но все знали что бедная женщина наглоталась в эти выходные снотворного. Нет мужчины алкоголика и нет того Ханбина. Табун мурашек пробежался от воспоминания прошлой их встречи. Чжинхван сжал кулаки настолько сильно, что отросшие ногти впились в мягкую плоть ладоней. Лучше бы Чжинхван никогда не знал о существование этого человека на земле. Новая волна воспоминаний просочилась в тело. Мягкий, скользкий язык зализывающий рану на руке Чжинхвана. Они стояли тогда в темноте, словно животные и один другого пытался как-то вылечить своей слюной, но выходило только дальше раздирать не заживший шрам. Чжинхвану стало плохо. Ему хочется на улицу, потому что здесь всё пропахло тем парнем. Не спасает даже то, что его стул пустует и вроде ничего не предвещает появление Ханбина в этом заведении сегодня. Чжинхван помнит как умирал его отец. Раньше он видел эти предсмертные мгновения в каждом страшном сне. Старый проектор тянул черно-белую пленку с изображением отца, который лежит в постели и не встает. Чжинхван помнит его кожу с зеленым оттенком, красные веки и взгляд, потерявшийся где-то далеко от этого мира. Отец прекрасно осознавал единственную вещь, он умирал. А вокруг него бегали врачи и вторили - «мы поднимем вас на ноги, еще поиграете с сыном футбол». Чжинхван ненавидит футбол. Отец любил футбол. Отца не стало рано утром в воскресенье, в то время, когда все в их квартале проснулись и начали собираться в церковь. В конце ему не было больно. Он не издал ни одного звука, просто закрыл глаза и сделал последний выдох. Вытолкнул из своего тела душу и не оставил внутри себя ни намека на двадцать один грамм божественного прикосновения. Чжинхван долго сидел у отцовской кровати в то утро и не мог понять, почему сейчас перед ним лежит не его самый близкий человек, а скукоженное тело незнакомого мужчины. Чжинхван был слишком маленьким, чтобы понимать природу вещей взрослого мира. Хотя смерть тогда точно предстала перед ним, как переходное состояние. Быстрое перемещение не понятно куда. Чжинхван отмер и уставился на пустующий стул, на котором сейчас восседала сгорбившиеся фигура. Ханбин пришел и не издал ни одного звука при своем появление. Его лицо было бледным и всё в испарине. Он затянул шнурки от капюшона и обмотал их вокруг шеи. Ханбин дышал слишком тяжело, как загнанная лошадь. Чжинхван неосознанно придвинулся к мистеру Сону, ища у того защиты. Ханбин даже не смотрел в сторону Чжинхвана. Ханбин дергался всем телом и пытался унять дрожь в руках. Мистер Сон остановил разговоры среди своих подопечных и начал всматриваться в лицо Ханбина. Глаза бешено бегали и уворачивались от яркого света. Зрачки сходили с ума внутри и пытались просверлить в голове Ханбина две дыры, чтобы вырваться наружу. Мистер Сон ничего не говоря встал со своего стула, положил записную книжку с очками и подошел к Ханбину. Он молчал и просто следил за пожирающим себя телом. В полной тишине он поднял за толстовку Ханбина на ноги и начал волочить к двери своего кабинета. Чжинхван забыл дышать, когда смотрел на это представление. Ханбина ломало. Его сгибало пополам и вдавливало в грязный пол с неимоверной силой. Мистер Сон швырнул Ханбина внутрь комнаты и запер его снаружи на ключ. Ханбин не издал ни одного протестующего звука, он просто свалился мешком с костями на пол и затих. Мистер Сон вернулся к остальным с доброжелательной улыбкой и попросил продолжить на чем они остановились. Квон Мирэ вздрогнула отгоняя от себя общий ступор и начала щебетать о том, как же вернуться нормальным человеком в общество. Социальные поддержки, работа, творческие кружки, работа, любимый человек, работа, реабилитация, улыбки, работа, общественный транспорт, хорошее отношение к неимущим. Эта Квон Мирэ напоминала Чжинхвану собственную мать, которая не совсем понимала что она несет. Чжинхван не мог долго ее слушать, слишком затягивало в свою воронку дежа-вю. А это явление в жизни как раз не хотелось видеть. Потому что жизнь и так состоит из личного дня сурка. За дверью кабинета продолжала соблюдаться полнейшая тишина. Чжинхван не хотел этого, но в его голове начали рисоваться картинки мертвого Ханбина, который захлебнулся в собственной блевотине. Чжинхван видел абсолютно всё настолько реалистично, что ему хотелось вскочить и побежать спасать этого наркомана от собственного бессилия. Чжинхван не отличался особым состраданием, но всегда есть свои баги в системе. Собрание подошло к своему логическому концу очередной молитвой. Все закрыли глаза. Господь наш вездесущий! Зрачки расширяются. Да святится имя Твоё, да придет Царствие Твоё на нашу грешную землю. Глаза закатываются в собственном экстазе. Да будет воля Твоя  на земле, как на небе. Ножницы с железными цветами. Спаси наши заблудшие души во тьме. Красные капли на белом ковре. Аминь. Аминь. Все сидящие в кругу открыли глаза одновременно. Если ты не откроешь глаза, тьма сожрет тебя полностью — тянись к свету и помни мир тебя любит. Чжинхван вышел в коридор и пошел к двери. Опять это дурацкое ощущение повтора событий. Он остановился и прислушался, спустя несколько секунд из зала вышли все из группы собираясь разбрестись по своим домам. Все кроме мистера Сон и Ханбина. Чжинхван кивнул людям в знак прощания и остался стоять по середине коридора не понятно чего ожидая. Каждая новая минута заставляла сердце Чжинхвана стучать всё быстрее, он готов был убежать из этого места не оглядываясь. Давление в черепной коробке сдавило мозг и всё восприятие реальности. Чжинхван стоял на месте как вкопанный, до тех пор пока черная тень на прошла мимо него и не взялась своими пальцами за рукав ветровки. Ханбин вел за собой Чжинхвана молча и ничего не объясняя. Его больше не трясло и не знобило. Выйдя из здания, Ханбин отпустил Чжинхвана и закурил. Яркий огонек вспыхнул в темноте отдавая часть своего света лицу Ханбина. Он молчал и вдыхал в себя дым, затем выпускал из себя сизое облако. Чжинхвану нельзя с ним говорить. Нельзя его прикасаться. Надо держаться подальше и прятаться. Но он не может. Ханбин выкинул бычок себе под ноги и затушил носком кед красного цвета. - Пойдем. Снова пальцы вцепились в чужую одежду и поволокли за собой. Наверное в такой ситуации надо кричать и бить похитителя всем чем только возможно. Наверное. Чжинхван слышит внутри себя прелюдию номер тринадцать и шевелит пальцами имитируя игру на фортепьяно, позволяя себя утягивать в незнакомые кварталы.

***

Они заходят в старый дом в котором можно насчитать этажей пять. Они поднимаются на третий и вваливаются в квартиру под номером семь. Они не оповещают никого о своем приходе, не снимают обувь в прихожей, как это положено делать. Они заходят в комнату, в которой полно народу, проходят ее насквозь и идут в зал в котором намного меньше людей. Ханбин тащит Чжинхвана к столу, рядом с которым сидит девушка с огромной татуировкой в виде птицы на спине. Эта девица ставит перед собой стеклянную рюмку, в которой может поместится половина обычного граненного стакана. Чжинхван слышит слова произнесенные высоким голосом: «простите, остались только паленые виски, будете?» Ханбин кивает головой в знак согласия и придвигает бутылку с выдохшимся пивом к себе поближе чтобы запить это пойло. Он не смотрит на Чжинхвана, не предлагает ему выпить и пытается сфокусироваться только на девушке с огромной птицей. Она выливает в рюмку все остатки виски, название которого, Ханбин в жизни не сможет прочитать. Он залпом вливает в свой желудок порцию отравы, морщится и хрипит, что давно такого дерьма не пил и смотрит своими мутными глазами на девушку, которую очень развесили слова Ханбина. Ханбин не ответил ей на улыбки и взявшись за руку Чжинхвана повел его снова по квартире. Они доходят до дальней комнаты из которой слышатся голоса и тихие смешки. Эта комната по своим размерам похожа на чью-нибудь гардеробную, кроме кровати в нее ничего не вместилось. У стены сидит парень, который долбит по кнопкам ноутбука, рядом с ним лежит рыжеволосая девчонка. Совсем еще подросток. Она закрыла лицо руками и жалобно воет, что вся комната плывет и ей нужно выбраться отсюда, потому что ей тут совсем не место. В углу стоят два парня, которые увлеченно ковыряют новую дырку в бутылке и всё время поглядывают на ноющую рыжеволосую и радостно улыбаясь друг другу. Ханбин обвел взглядом всех собравшихся, ему предложили «улететь», на что он помотал головой из стороны в сторону и схватил с пола початую бутылку джина. Сделав глоток из горлышка, он почувствовал что сегодня начнет сгорать на своем персональном костре. Ханбину стало душно в этом месте. Он пробился через толпу незнакомых людей и выпихнул сначала Чжинхвана на крытый балкон, затем сам вошел в этот хрустальный гроб над землей. Вдалеке виднелась какая-та башня, которую подсвечивали несколько прожекторов и напоминала собой огромную рождественскую ёлку. Ханбин сжал губами фильтр сигареты и начал чиркать колесиком зажигалки. Из зажигалки выскакивали жалкие вспышки, но этого было мало. Чертыхаясь он начал водить колесиком по стене вдавливая его всё сильнее и сильнее, но его остановил чужой кашель. Чжинхван издал хоть какие-то звуки и это отвлекло Ханбина от всех внутренних монологов. В одну секунду его догнало осознание того, что он притащил в притон самое светлое существо в его жизни и оно сейчас стоит рядом с ним. Смотрит на него и облизывает свои синие губы. Нервно и часто. Он боится Ханбина — это хорошо, так и должно быть. Ханбин достает из заднего кармана своих джинс металлическую коробку из под мятных леденцов. Чжинхван такие видел, их продают на кассе в каждом большом супермаркете. Ханбин ударяет железной коробкой о свою ладонь и оттуда вываливается белая таблетка. Он не собирается делиться с Чжинхваном, а жадно заглатывает сам. Чжинхван видит, как чужой кадык с трудом проталкивает в горло таблетку и неосознанно сам сглатывает вязкую слюну. Чжинхван отрывает взгляд от чужой шеи и садится на маленькую табуретку в углу застегивая ветровку до конца. "-Чжинхван, после центра сразу же возвращайся домой. Успей до девяти к ужину. -Да, мам". Ханбин садится у ног Чжинхвана доверчиво облокачиваясь о его острые коленки. На балконе холодно и сюда задувает ветер. Ханбин жмется спиной к единственному источнику тепла и его развозит. Он млеет от всего происходящего сейчас. Его разум под действием экстази затягивается тонкой разноцветной пленкой, как будто в него капнули бензина. Чиркни спичкой и всё сгорит к чертовой матери. Одна искра и Ханбин будет гореть в собственном разуме, как на костре сжигали ведьм. Чжинхван видит перед собой неровно выбритый затылок и запекшеюся кровь на шее. Он хочет потрогать её, так же как Ханбин дотрагивался тогда до его шрама. Промерзшие пальцы касаются чужой раны и Ханбин умирает и воскресает за одну секунду. Вся его кожа сейчас одно большое скопление нервов. Тонкие пальцы поддевают бурую кровь ногтем, а Ханбин только подставляет шею требуя еще и еще. Чжинхван не отказывает ему, точнее он не отказывает себе в удовольствие. Чужая кожа с кровью остается у Чжинхвана под ногтями и от этого можно разрыдаться. Ханбин не поворачивает голову, не смотрит в глаза и не пытается улыбаться. Его голос дрожит и хрипит. - Я сейчас очень сильно хотел бы тебя трахнуть. Прямо здесь. Вогнать в тебя свой член и смотреть в твои глаза полные страха и боли. Чжинхван не убирает руки. - Ты бы кричал и плакал. И я наконец узнал бы тебя настоящего. Я бы всё понял,что ты чувствовал когда лежал в своей крови. Чжинхван гладит чужую шею. - Тебе скорее всего не понравилось и ты бы возненавидел меня, презирал, желал мне смерти, которую так боишься. Чжинхван нажимает ногтем на чужую рану. - Я бы делал это медленно и самозабвенно, потому что не каждый день тебе разрешается дотянуться до неба. Чжинхван проходит рукой по затылку с жесткими волосами. - И после этого можно было бы подыхать как угодно и где угодно, всё перестало бы иметь свой смысл. Чжинхван убрал руки от чужой головы. - Но я блять, не могу сейчас пошевелить и пальцем руки, вот такая дерьмовая правда. Ханбин еле слышно смеется и закрывает глаза. - Вали отсюда, пока не поздно, дорогу надеюсь помнишь. Чжинхван помнит всё и ему не стоит повторять дважды. Он выползает из-под Ханбина и оставляет его лежать на холодном бетоне балкона. Входит в квартиру и пытается найти глазами, ту рыженькую девочку, но ее нигде нет. Проходит через комнаты, не смотрит на людей, особенно в их глаза-воронки. В подъезде натыкается на ту, с татуировкой на спине, она ему мило улыбается и спрашивает «где твой друг?». Чжинхван ничего не отвечает, только ускоряет шаг. Он считает шаги до своего дома пока чуть ли не бежит к нему. Если правильно посчитал выходит четыреста два шага. Время на часах в гостиной показывает десять часов вечера. Чжинхван взбегает по лестнице на второй этаже к своей комнате и видит там свою мать. Она сидит на его кровати, ее бледное лицо подсвечено только ночником. - Где ты был? - Я заблудился. - Врешь. - Нет, правда. Миссис Ким встает и дает пощечину своему сыну. Щека краснеет от удара, но Чжинхван даже не дергается от него. - В следующий раз, найди дорогу до дома правильно. Женщина выходит из комнаты и Чжинхван слышит только звуки ее каблуков, которые ударяются о ступеньки лестницы. Чжинхван опускается на колени и смотрит перед собой пустым взглядом. Ему должно быть сейчас стыдно от своего проступка, а перед глазами только мелькает огонек от чужой сигареты. Он складывает руки и пытается начать молиться о спасение своей души, но не может вспомнить ни одного слова из заученных в детстве. В его голове играет пианино прелюдию номер тринадцать и с каждым новым тактом все громче и громче.