Счастливый конец твоей сказки

Чувством вины себя мы отравили, Несовершенство жалит нас сильней осы, Мы глупостью себя поработили, Добро и зло взваливши на весы. Но кто возьмётся суд чинить верховный? Среди людей найдётся ли такой? Ведь человек, рождённый в этом мире, По сути и не добрый, и не злой!

Она молча сидела в кресле, грациозно положив ногу на ногу и глядя на языки пламени сквозь бокал, наполненный янтарной жидкостью. Взгляд расфокусировался, мысли лениво тянулись, словно сгустки смолы, капавшие на землю. Прошло уже достаточно времени, чтобы сломить его дух. Однако Реджина не только видела, но и чувствовала, как рьяно Киллиан сопротивлялся её настойчивым попыткам донести простую истину: в этом мире всё подчинялось её воле — добровольно или вынужденно. Вынуть сердце и приказать покаяться было бы куда проще, но отчего-то Реджина всё ещё медлила. Однако в последнее время всё чаще склонялась к мысли насильно заставить его слушаться. Из него получился бы хороший домашний раб. Подумать только — раньше она жила относительно спокойно, не считая заботы о мести глупой девчонке, не удержавшей язык за зубами. Теперь же Реджина каждую бесконечно долгую чёрную ночь металась в кровати, борясь с кошмарами и просыпаясь в холодном поту: её преследовали видения смерти Киллиана. Пытки над ним, действительно существующие в прошедшем дне и выдуманные её воспалённым подсознанием, неустанно приводили к одному — нежеланному для неё — результату. Реджина кричала, умоляла себя остановиться, не причинять ему больше боли, но раз за разом продолжала истязать его исхудавшее тело. Проснуться не получалось, и она была вынуждена до утра лежать в липких объятьях страхов. С пробуждением её подташнивало от собственной жестокости к пусть предавшему, но въевшемуся в душу Джонсу. Реджина тут же отгоняла любые споры с внутренним «я», старавшимся надавить на остатки жалости, крохами собравшейся где-то у сердца. К слову сказать, воззвать к её доброте пыталось не только подсознание, но и отец, при любом удобном случае заводивший разговоры о жестоком обращении с пленником королевской темницы. Порывисто поднимаясь с перин, сбрасывая промокшую насквозь ночную рубашку, каждое утро Реджина шла в библиотеку, где в старых пыльных фолиантах искала новые тёмные проклятия, чтобы обрушить их на голову Джонса. К её разочарованию, больше времени уходило на поиск. Многие вовсе не применялись. Чаще всего Реджина довольствовалась стандартными пытками, обходясь без магии. Они приносили больше морального удовлетворения. Дверь скрипнула, и в зал вошёл, тихо ступая, принц Генри. Реджина вынырнула из размышлений и перевела взгляд на отца. Он подошёл к ней и, слегка склонившись, неодобрительно покосился на горевший на полу труп, лежавший недалеко от ног Реджины. — Сэймур был хорошим слугой, нынче редко можно найти столь преданных, — с укором в голосе осторожно произнёс он. — Ты так всех управляющих в Королевстве перебьёшь. — Найдём новых в соседнем, заплатим больше — будут такими же преданными, папа. Народу в стране много, — ответила она слегка раздражённо и, поднявшись с кресла, подошла к трюмо. Громко стукнув бокалом о столешницу, опёрлась на неё ладонью. — Меня больше заботит вопрос, как сломить дух пирата. — Одумайся, доченька. Он не заслуживает такого жестокого обращения. Никто не заслуживает. — О, ты даже не представляешь, чего он заслуживает на самом деле, — сквозь зубы сказала Реджина и, глубоко вздохнув, закрыла глаза, стараясь успокоиться. Ссора с отцом не входила в её планы. — Просто поверь: он только выглядит жертвой. На самом же деле он обманщик и предатель. И он просто отвратителен. Не стоит его жалеть. — Я не его жалею, а тебя. Ты сама мучаешься, пытая его. — Глупости, пап. Я наслаждаюсь, — процедила она, развернувшись к отцу и хмуро глядя на него. — Мы обсуждали это уже сотни раз, и повторяться я не намерена. Твои разговоры о морали мне неинтересны. И я хотела бы побыть одна. Реджина поджала губы, сверля его недовольным взглядом. Поняв, что уходить отец не спешил, она развернулась и, стуча каблуками, направилась подальше от надоедливого родителя по длинному балконному коридору, ведущему в восточную часть замка. За перилами крупными хлопьями падал снег. Реджина сбавила шаг, рассматривая пушистые блестящие кристаллы, медленно кружившие в воздухе. Она втянула носом морозный воздух, проникавший сквозь наложенное заклятье тепла, согревавшее стены замка и его обитателей. Реджина склонила голову, удивляясь, как быстро летело время. Ещё совсем недавно была осень, в которой ей удалось пленить Киллиана. И вот наступили морозы, принёсшие ещё больше холода в их отношения. Прерывисто вздохнув, Реджина снова стремительно зашагала по коридору. Она влетела в кабинет и плюхнулась в кресло, нервно переложив документы с края стола ближе к себе. Бумага зашуршала, смявшись под пальцами. Вздохнув, Реджина разгладила листы, взяла перо и, обмакнув его в чернила, вывела на бумаге: «О запрете пребывания в общественных местах в количестве более трёх душ». Помедлив, она продолжила: «Сим моим именным указом повелеваю: верным рабам моим, регулярным солдатам, рядовым и чиновным, крестьянам, дворянам и странствующим путникам, отныне запрещается собираться вместе в количестве более трёх человек в одном месте в одно время…» Перо зависло над пергаментом, а Реджина снова погрузилась в размышления. «Посмотрим, как теперь Белоснежка сможет собирать митинги против моего царствования. В последнее время это стало происходить слишком часто. Дерзкая девчонка чересчур старательно рвётся к власти. Пора прижать её раз и навсегда. Она ошибается, думая, что я оставлю это без внимания. Как можно быть такой твердолобой и уверенной в истинности своих поступков? С этим нужно бороться не только законами, но и чем-то более действенным и радикальным». Не так давно Реджина наткнулась в старинной книге магических ритуалов на упоминание об одном проклятии. Чтобы подробнее узнать о нём, она вызвала Румпельштильцхена. Тот поведал о формуле и ритуале его проведения. «Тёмное проклятие» переносило нужный объект в страну без волшебства. Оставалось лишь придумать, как заставить всех жителей забыть их жизнь и самой остаться в твёрдой памяти, став негласным лидером, поводырём среди слепых. Однако его ещё нужно было вернуть: в погоне за более простым и быстрым в исполнении проклятием для мести Снежке Реджина заключила сделку с заклятой подругой Малефисентой, в которой обменяла формулу «Тёмного проклятия» на «Проклятие Сна». Но последнее не помогло избавиться от принцессы, ведь «принц» Дэвид пробудил её поцелуем истинной любви. Это стало последней каплей. Терпение Реджины лопнуло, и у неё сформировалось подобие плана, благодаря которому она сможет пусть не убить, но отомстить ненавистной девице и изолировать её притязания на трон. Именно поэтому Реджина обязана была забрать своё проклятие. О да, пожалуй, если ей удастся провести этот ритуал, она не только получит в распоряжение жителей Королевства, которые перестанут противиться её лидерству, но и Белоснежку, беспамятную и беззащитную. Тогда-то, без вмешательства её приспешников — гномов и пастухов, — Реджина сможет вдоволь наиграться, унижая и издеваясь над ней. Она улыбнулась, довольная фантазиями о будущем и уверенная, что они совсем скоро воплотятся в жизнь. Быстро дописав указ, Реджина добавила ещё несколько, среди которых — ввод комендантского часа, увеличение налогообложения, запрет на увеселительные мероприятия и распитие спиртных напитков. Собрав подписанные документы в стопку и отложив их на край стола, она удовлетворённо откинулась на спинку стула. Сама не заметив как, она задремала. Кто-то звал её по имени. Звук то отдалялся, то внезапно приближался, пульсируя в пространстве. Слово произносилось всё быстрее и быстрее, пока не слилось в поток бессвязных гласных, накатывавших на неё волнами. Буквы перетекли в крики, преобразуясь в огромный слепящий шар, растущий с каждой секундой, пока, наконец, он не взорвался. Раскалённые добела осколки полетели в Реджину, врезаясь в тело и звеня в ушах. Дёрнувшись, она распахнула глаза: медная чернильница прокатилась по столу и, звякнув, упала, оставив безобразный след. Реджина посмотрела в окно, за которым уже было темно. Тихо вздохнув, она поднялась со стула и, крикнув горничной, чтобы та убрала беспорядок, направилась в спальню. В опочивальне она облачилась в ночную сорочку. Служанка сильнее растопила камин: пламя разгорелось и весело затрещало, прогревая комнату. За окном завыл ветер, что заставило Реджину поёжиться. Чтобы перебить внезапно появившееся чувство неуютности, она откашлялась и посмотрела на молчаливую Далилу, которая наполняла медную грелку тлевшими углями. — Скажи, Далила, ты замужем? — Да, Ваше Величество, — мельком глянув на неё, ответила та и засунула грелку под перину. — И как вы познакомились? — слегка раздражённо и нетерпеливо осведомилась Реджина, залезая под пуховое одеяло. — Был он рыбаком, Ваше Величество. Ловил рыбу целыми днями, а отец мой продавал его улов на рынке. Так и познакомились. — Любишь его? — спросила Реджина и зевнула, удобнее устраиваясь в кровати, уже прогревшейся от медной грелки. — Как же иначе, Ваше Величество, он же муж. — А меня — никто… — пробормотала она, проваливаясь в сон. Реджина спустилась по тёмным ступеням крыльца и устремилась в туманную ночь. Она беззвучно шла в мокром застывшем мире. Пока она ступала по улице, возникло призрачное чувство, будто она уже была здесь не раз и не два. Реджина огляделась, боязливо обнимая себя за плечи. Туман всё сгущался, клубясь вокруг и мешая рассмотреть что-то дальше пары шагов. Она пробиралась сквозь холодную липкую мглу, и никто не спешил ей на помощь. Она остановилась, окончательно растерявшись. Сердце учащённо забилось. Туман немного рассеялся, и Реджина обнаружила себя стоящей среди могил, а спутником ей была смерть и гробовая тишина. Она присмотрелась к надписи на надгробии: «Принц Генри, любимый отец». Реджина метнулась взглядом на следующий памятник и быстро пошла вперёд, читая эпитафии: «Белоснежка, заклятый враг»; «Кора Миллс, мудрая мать»; «Дэниел, безвременно почивший возлюбленный»; «Киллиан Джонс, истинная любовь». Её жизнь лежала в обломках, всё важное исчезло — лишь паника поднимала голову и завладевала всей её сущностью. Реджина помчалась по кладбищу, пригнувшись, с бешено колотящимся сердцем. Влажный воздух прилипал к губам, вопросы лезли в голову: найдётся ли в этом одиноком сыром мире убежище для неё? Она, задыхаясь, спешила вверх по холму, мокрые юбки холодом били по лодыжкам, тугой корсет впивался в рёбра, давя на сердце. Внезапно вдалеке возник огонёк, неясный и мерцающий. Реджина ускорилась, направляясь туда, подсознательно понимая, что свет — это люди, это безопасность. Из тумана проступили очертания ветхой избы, у порога которой Реджина резко остановилась, напряжённо вглядываясь в горящие окна. Подняв руку, она толкнула приоткрытую дверь, входя в хижину. На секунду стало легче дышать, когда она увидела сидевшую в кресле закутанную в меховую накидку сгорбленную фигуру. — Прошу прощения… — неуверенно начала Реджина, медленно обходя по кругу, и резко отшатнулась. Перед ней сидела она сама: некогда красивое лицо было испещрено морщинами и отмечено глубокой печалью. Старуха перевела на неё выцветшие, подёрнутые пеленой глаза. — Ты умрёшь в одиночестве. Реджина не выдержала и закричала, закрывая рот ладонями. Смотреть на эту безобразную старуху, осознавать, что это она сама, что все её любимые, враги и друзья ушли, оставив её в беспросветном одиночестве, было просто невыносимо. Страх окутал её с новой силой. Мир пошатнулся, голова закружилась, и Реджина упала на пол, больно ударившись плечом. Королева открыла глаза и обнаружила себя рядом с кроватью. Одеяло туго окрутило её ноги и бёдра, спеленав, будто младенца. Реджина с трудом выбралась из пут и села на перину, спрятав лицо в ладонях. После столь яркого сна в груди поселилась неуверенность в завтрашнем дне: сейчас в ней не было ни силы, ни мудрости, ни любви, ни понимания — ничего, что было в ней при Дэниеле и что появилось на краткий миг, когда она только познакомилась с Киллианом. Реджина поняла, кого искала во сне, кто был её источником тепла и безопасности, которые она никак не могла обрести среди тумана и сырости. Именно Киллиан — тот человек, который мог бы обнять её сильными руками, на чью грудь она могла бы положить усталую голову. Но она сама была виновата в том, какие отношения сложились между ними. Именно решением о его заточении и продолжении пыток она отдаляла его от себя всё дальше. Но гордость не склоняла голову, ведь Реджина — Королева и ей должно легко и просто доставаться всё, что она захочет. Однако с Киллианом этот принцип не действовал. К нему нужно было искать другой подход. С большим трудом, но она призналась себе в этом. Не без помощи сна, оставившего на коже липкую плёнку пота. Решившись, Реджина щёлкнула пальцами, наспех одевшись. Не давая себе времени передумать, она пошла по пустым помещениям, осознавая, как огромен её дворец и как ей в нём одиноко. Нахмурившись, она резко свернула в секретный проход, замаскированный картиной, что помогло ей сократить расстояние до темницы. — Приветствую, капитан. Удобно устроился? — напустив побольше сарказма в голос, спросила Реджина, появившись в темнице за спиной у Джонса, и, грациозно сложив руки на груди, встала напротив него. Киллиан, заранее подготовленный слугами, абсолютно голый, сидел верхом на деревянном треугольном бревне, повёрнутом кверху острым, точно лезвие ножа, ребром. Сооружение стояло на высоких ножках так, что Джонс не доставал ногами до пола, руки его были связаны, верёвка закреплена под полотком. Влажная от пота кожа тускло поблёскивала в свете пляшущего огня факела. Киллиан хрипло дышал, изредка издавая едва слышные стоны. — Чего ты добиваешься, ведьма? — сипло спросил он, с ненавистью глядя на Реджину. — Просто интересуюсь, удобно ли моему гостю, — с напускным весельем сказала она. Его ответ моментально разозлил её, и Реджина, отогнав утренние угрызения совести, щёлкнула пальцами: на щиколотках у Джонса появились гири, тянущие его к земле. Киллиан болезненно застонал, но неожиданно быстро взял себя в руки и, закусив губу, впёр в неё злобный взгляд. Крупные капли пота покрывали его лоб, плечи мелко дрожали, ноги были напряжены так, что каждая мышца чётко выступала рельефом. Реджина пристально его рассмотрела, остановившись взглядом на голых гениталиях, уже покрасневших от соприкосновения с острым краем деревянного козла. — Ну, как? Ты подумал о своём поведении? О своём дрянном поступке, о том, что натворил в ту ночь? Джонс зыркнул на неё исподлобья и промолчал. — Если ты признаешь свою вину, я могу смилостивиться. Ты думаешь, мне доставляет удовольствие мучить тебя, а, Киллиан? Она повела пальцем, приподнимая его с козла, чтобы избавить от боли и позволить сосредоточиться на диалоге. Немного помолчав, Киллиан облизнул сухие губы и впёрся в Реджину колючим взором. — Извиниться? — Джонс хрипло, как будто безумно засмеялся. — За то, что ты убила Милу и мучаешь меня уже чёрт знает сколько? Ты совсем обезумела, ведьма. И не заговаривай мне зубы, тебе это нравится. Реджина услышала странный звук и не сразу поняла, что сама скрипнула зубами от злости. Конечно, она решила смягчиться, но Джонс сам вёл себя как последний подлец. Дерзил, огрызался и не преминул обозвать её ведьмой при каждой их встрече. Сохраняя последние крохи спокойствия, Реджина вздохнула и ответила едва повышенным тоном: — Ты принял меня, Королеву, за шлюху. Мне стоило убить тебя, но я этого не сделала. — Хочешь сказать, что ты поступила великодушно? Да ты сама виновата — начала на меня вешаться, сама легла под меня! — А ты, естественно, не мог отказать девушке? Так, да? Так, я тебя спрашиваю?! — Точно подмечено. — Джонс криво ухмыльнулся, вызвав отвращение у Реджины. — Да как ты смеешь! Ослеплённая ненавистью, она с размаху опустила его на козла. Нежная кожа на его яичках и промежности лопнула, и по деревяшке заструилась кровь. Киллиан завопил от боли, слёзы выступили на глазах. Реджина, ничуть не удовлетворённая его болезненными криками, щёлкнула пальцами — и оба перенеслись в парадную спальню, где она резко перегнула его животом через круглый подлокотник кушетки. Руки, туго стянутые верёвкой, она закрепила на львиных позолоченных лапах с противоположной стороны ложа. Неспособный пошевелиться, телом Джонс лежал на кушетке, в то время как ногами остался стоять на холодном каменном полу. При их появлении с кровати резво соскочил помятый со сна Охотник. Он со страхом смотрел на разгневанную Реджину и перевёл вопросительный взгляд на растянутого на кушетке, дёргавшегося, рычавшего от бессилия Киллиана. — Похоже, ты не совсем понимаешь, насколько унизил моё достоинство в тот день, — с ненавистью выплюнула она, прожигая Джонса взглядом. — Грэм! — Она повернулась к Охотнику. — Хочу познакомить тебя с ещё одним предателем, вынужденным влачить своё жалкое существование в стенах моего замка. А всё лишь потому, что когда-то ему не хватило мозгов выбрать верную сторону. Вздрогнув, Грэм посмотрел на Королеву с опасливым подозрением, прикрыв пах рукой. Она никогда не являлась к нему без причины. С тех пор, как Грэм предал её, подсунув оленье сердце вместо белоснежкиного, он стал её рабом, в чьей кровати она частенько проводила холодные ночи. Обычно всё заканчивалось бурным сексом, но порой, когда Реджина была не в настроении, она могла заставить Грэма делать что-то мерзкое, и это включало не только постель. В последнее время она наведывалась к нему очень редко. — Киллиан Джонс! Бесстрашный пират, гроза морей! — издевательски продолжила она и грациозно опустилась в кресло, стоявшее перпендикулярно кушетке — таким образом она получила возможность обозревать открывшуюся картину. — К сожалению, он слишком много о себе возомнил. Грэм, покажи ему, что значит быть униженным. — Что вы имеете в виду, Ваше Величество? — Охотник нахмурился и, словно опомнившись, потянулся к штанам, лежащим на прикроватной тумбе. — Они тебе не понадобятся, Охотник. Сейчас же приведи свой член в боевую готовность и засади мерзкому пирату, да поглубже. — Реджина сама удивилась, откуда в её лексиконе появились подобные слова, но решила не заострять сейчас на этом внимание. — Ты не посмеешь, ведьма! — закричал Киллиан, и Реджина махнула рукой, лишая его голоса. Джонс задёргался с удвоенной силой, стараясь разорвать связывающие его верёвки. Возможно, у него получилось бы, если б они не были пропитаны тёмной магией. Внутри всё горело праведным гневом — Реджина всей сущностью желала раздавить, растоптать, уничтожить Джонса. Для этого как нельзя лучше подходил Охотник. Уж она-то точно знала, каких размеров его достоинство, и представляла, как он может навредить девственной заднице Киллиана. — Я… Я отказываюсь это делать, — решительно ответил Грэм, попятившись, но быстро упёрся ногами в кровать. — Как ты смеешь, презренный раб, перечить мне? Или ты делаешь то, что я тебе приказала, или я раздавлю твоё жалкое трусливое сердце, — сузив глаза, прошипела Реджина, поднявшись. Она щёлкнула пальцами: в руках тут же появилась коробочка из хранилища сердец. Медленно открыв её, не отрывая взгляда от Охотника, она достала его светящийся орган. — Дави! Я не намерен больше это терпеть! Не хочу делать всю грязную работу за тебя… ааааа! Легко сжав сердце, Реджина заставила Грэма корчиться на полу. Тот задыхался, хватаясь за грудь и скребя её ногтями. Улыбаясь уголками губ, Реджина разжала пальцы и поднесла сердце к губам, прошептав приказ. Грэм поднялся с пола и безропотно направился к Киллиану. Взгляд его был пустым и безжизненным, но Реджине и не нужно было его моральное участие. Заняв прежнюю позицию, она положила ногу на ногу и наколдовала себе стакан вина, приправленного мёдом. Охотник встал сзади дёргавшегося Джонса и положил руки ему на бёдра, потираясь пахом о бледную задницу. Член практически сразу окреп и встал, а Грэм провёл руками по его спине, оглаживая и возвращаясь ладонями к бёдрам. Одной рукой он перехватил ствол у головки и направил в Джонса. Мышцы ануса не поддались, мешая члену проникнуть внутрь. Грэм нахмурился и облизал пальцы, направляя их к заднему проходу Киллиана. Смазав сморщенную дырочку, он попытался толкнуться ещё раз. — Не ласкай его, а насилуй, идиот, — недовольно произнесла Реджина и махнула рукой, снимая заклятие немоты с Киллиана. Джонс дёргался на кушетке, не оставляя попыток вырваться, Грэм толкнулся внутрь. Преодолевая сопротивление, он провалился на всю длину, сморщившись от боли и застонав сквозь зубы. Киллиан же заорал, когда Охотник оказался внутри целиком. Стиснув плечи Джонса, Грэм принялся молча трахать его; тот кричал, проклиная его и Реджину. А потом только плакал от боли, пока Охотник продолжал двигаться. — Ты сам себя мучишь, капитан, — жёстко сказала Реджина, наблюдая за корчившимся Киллианом. — Тебе просто нужно расслабиться. Она поднялась с места и подошла ближе, внимательно наблюдая, как член Грэма входил и выходил, окрашиваясь кровью, текущей из порванного ануса. Реджина запустила руку во взмокшие волосы Киллиана, ласково перебирая их, и он задохнулся. — Просто расслабься и получай удовольствие, Киллиан, — притворно заботливо проворковала она. — Пусти меня… пожалуйста… Нет, нет, перестань! Умоляю! ПЕРЕСТАНЬ! — Ш-ш. — Реджина снова погладила Джонса — на этот раз по взмокшей спине. Она слышала много его криков и стонов. Все они уже стали знакомыми и привычными. За прошедшее с момента его заключения в темницу время Реджина успела выучить каждую переливчатую ноту, издаваемую им, но так он кричал впервые. Реджина добилась, чего хотела. Похоже, она сломила дух Джонса, и сейчас, когда он, распластанный и уже смирившийся, перестал кричать, а принялся тяжко с хрипотцой дышать, ей не стало легче. Кровь просачивалась наружу, стекая по ляжкам Киллиана. Грэм уже сипел, готовый кончить. Из уголка рта Джонса потекла слюна. Внезапно он затих. Охотник всё не останавливался. Реджина отошла от Киллиана и нахмурилась. Она поднесла сердце к губам, приказывая Грэму прекратить. Тот, преодолевая сопротивление собственного тела, подчинился. Он с чавкающим звуком вышел из Джонса и сделал шаг назад. Набухший красный член качнулся при движении. — Иди и приведи себя в порядок, Охотник, — напряжённо произнесла Реджина, не отрывая взгляда от Киллиана, который недвижимо уткнулся носом в кушетку, застряв лицом вниз между рук. Когда Грэм удалился, Королева разжала пальцы — и сердце с влажным шлепком упало на пол. Она подскочила к Киллиану и тронула его за плечо, он никак не отреагировал. Испугавшись, что он умер, она что есть мóчи затрясла его. — Киллиан! Киллиан, очнись! — умоляюще кричала Реджина, остервенело дёргая верёвки на его руках. Страх настолько окутал Реджину, что она начисто забыла об умении колдовать: ломая ногти, она принялась развязывать тугие узлы. В итоге ей это удалось, и она втащила Джонса на кушетку. Перевернув его на спину, опустилась коленями на пол, принявшись тормошить его с удвоенной силой. В голове был ступор и ни одной мысли. Его имя слетало с её губ снова и снова, пока она шарила руками по его телу и лицу, поглаживая и похлопывая. Наконец Киллиан застонал и открыл глаза. Не сразу он перевёл мутный взгляд на Реджину, и в нём отразилась лишь боль. Не ненависть, не упрямство, которые она так привыкла наблюдать. Безграничная боль вперемешку с разочарованием плескались в его глазах, и Реджина поняла, что больше так жить не может. Она закрыла глаза, и магия переливами прокатилась от её сердца по плечам, устремляясь к ладоням, а от них распространяясь по телу Джонса, залечивая его раны. Колдовство прекратилось, когда она услышала облегчённый вздох Киллиана и его тихое «спасибо», должно быть, случайно слетевшее с губ. Реджина молча поднялась с колен и, вырвав у Киллиана сердце, поднесла к губам, заставляя его заснуть. Затем, не давая себе времени на раздумья, перенесла его в хижину в лесу, стоявшую на окраине Королевства. Реджина щёлкнула пальцами, одевая его. Села рядом с Киллианом, поглаживая по всё ещё влажным от пота волосам. — Ты будешь спать, пока я не прикажу проснуться… — шепнула она. Долго ещё Реджина не отводила взора от безмятежного лица Киллиана. Вечность спустя она поднялась со скамьи и вышла наружу. Взмахнула рукой, опутывая всю хижину шипастыми лозами терновника. Настолько густо, что не стало видно даже её очертаний. Постояв ещё немного, в клубах лилового дыма Реджина перенеслась обратно в замок, где поместила сердце Киллиана в ларец и отнесла в хранилище. Затем она обессиленно опустилась в кресло, закрыв глаза ладонью. Как она себя ненавидела! Её будто раскололо на мелкие части — и теперь их не собрать. Она не находила себе места, внутри что-то терзало и болезненно ворочалось, не давая спокойно сидеть. Залпом выпив вино, она, гонимая чувством вины, снова вскочила и переместилась в конюшню. Там подбежала к Росинанту — своему любимому коню. Запрыгнув на его голую спину, пришпорила бока пятками и, крепко вцепившись в гриву, помчалась в поле. Реджина совершила этот мерзкий поступок лишь, чтобы обрести желаемое! Она всю жизнь получала то, что хотела, нисколько не заботясь, какие страдания принесёт окружающим. Этот злобный поступок чуть не привёл к смерти Киллиана! В ушах Реджины снова звучали крики Джонса, и от этого на душе становилось всё хуже и хуже. Зажмурившись, она с трудом выкинула все мысли из головы. Ветер трепал причёску, портя её, швыряя волосы в глаза, заставляя их бить по лицу. Как жить дальше, она решит позже. Сейчас, сосредоточивавшись на всхрапах животного и биении копыт о землю, она летела вперёд, не разбирая дороги, позволяя лошади уносить себя всё дальше от замка.