Жизнь после

Стрелка старинных часов стучит так громко, что её клокочущие звуки слышатся нам даже на кухне. Оглушительная тишина. Теперь я знаю, что это значит. Что-то сломалось, болезненно треснуло внутри меня после похода в город, самые потаённые опасения сбылись. Меня вновь затопило то самое тоскливое чувство, возникнувшее из ниоткуда, без причин. Пит накрыл стол, но аппетита совсем нет. Время будто остановилось, эмоции исчезли, я стала пуста. Я размешиваю чай, хоть и не добавляла сахара, сосредоточившись на этой мёртвой тишине. Я слышу дыхание Пита. Не понимаю, неужели случившее не подкосило его? Неужели тот ужас, что постиг нас на одной из улочек бывшего Шлака, так и не смог нарушить его покой? Как можно быть таким сильным и стойким, продолжать идти дальше несмотря ни на что? Я так не могу. Проблемы оказываются сильнее меня, они придавливают меня своим весом, заставляя забыться в своих мыслях и закрыться в себе. Мне снова жаль, что я отрываюсь от Пита, но как бы мне не хотелось, я не могу сделать первый шаг. Мне так уютно в этой тишине. Мне так нравится слышать стук старинных часов и дыхание Пита. Но мне не удаётся насладиться этим покоем и молчанием: Пит делает глубокий вдох, в после говорит: - Почему не ешь? Я поднимаю глаза. Лицо Пита - настороженное, но спокойное - возвращает меня. Я начинаю всматриваться в любимые черты, искать в его взгляде хоть капельку человеческой слабости, но Пит твёрд и силён, как всегда. И я не могу промолчать, потому что буду чувствовать себя на его фоне маленькой девчонкой, которая не может справиться с собой. - Аппетита нет, - спустя время отвечаю я. Мой тихий капризный голос кажется мне чужим. Я нуждаюсь в помощи, в поддержке и так замечательно, что Пит понимает меня. Он рассматривает моё лицо. Долго, тщательно, словно доктор, что осматривает больного. Я чувствую себя открытой перед ним. Знаю, что Пит читает меня, как открытую книгу и это максимальное доверие всё ещё ново для меня. Я съёживаюсь под пристальным взглядом, опускаю глаза. - Посмотрим телевизор? – наконец говорит Пит. Я вздрагиваю от приятных звуков родного голоса и тут же киваю головой. Я уже представляю, как бы мы вместе улеглись на мягком диване, как Пит накрыл бы меня пледом и приобнял за плечи одной рукой. Мне так хочется ощутить это тепло любимого тела, так хочется обнять Пита и забыть обо всём. Я знаю, что только он может заполнить пустоту, образовавшуюся в моём сердце, поэтому тороплюсь скорее улечься на диван. Мы оставляем беспорядок на столе, недоеденный ужин, а вместе с тем и кучу проблем и невысказанных эмоций. Нам так хорошо, когда мы с ногами залезаем на диван, что наши губы тут же расползаются в счастливых улыбках. Наступила ночь, но мы не чувствуем холода и беспокойства. Мы обнимаемся так крепко, как в первый раз, забывая о скучных программах. Нам не надо слов – мы молчим, – наши лица освещает экран телевизора. Голос ведущей раздаётся где-то вдалеке. Снова скучные вечерние новости. Руки Пита в моих волосах. Нежный шёпот и невесомые поцелуи. Выпуск вечерних новостей хорош тем, что голоса ведущих и корреспондентов монотонны. Мне так хорошо, так безгранично тепло и приятно, когда я кладу свою голову Питу на грудь. Я чувствую, как по моим венам разливается спокойствие, а воздух в комнате меняется, его пропитывает настоящий домашний покой. Мне кажется особенной эта ночь. Яркие звезды в тёмной ночи, полный обожания взгляд Пита. Мы рассматриваем друг друга в темноте, любуясь приятными чертами. Я осмеливаюсь и касаясь лица Пита своей рукой, когда он тут же приходит в чувство. Он берёт мою ладонь и переплетает наши пальцы, будто показывая, насколько близки мы сейчас. - Давай смотреть, - говорит Пит, и я коротко киваю. Как и всегда по телевизору показывают восстановление Панема. Разрушенные города, нищие жители. Они говорят: «Скоро мы вновь сможем крепко стоять на ногах». Я морщусь. Когда пальцы Пита перебирают мои распущенные локоны, когда моя голова покоится на его груди, я не могу думать о плохом, забываясь в нежных движениях его пальцев, глубоко вдыхая его аромат. Журналистка снова рассказывает о новых постройках, хвалит правительство, говорит вдохновенные речи о том, что для нашей страны важна помощь каждого из нас. Она повторяет заученные слова, читает их со всем вдохновением и рвением идти вперёд. В какой-то момент я даже забываю о чём она говорила, как новый кадр заставляет меня сосредоточится на всем происходящем. - За этот месяц мы планируем привести в порядок центральные части каждого Дистрикта для проведения торжества. Ком тревоги и страха нарастает в моей груди, стоит мне услышать эти непонятные слова по-деловому одетому мужчины, служащим крупным министром в Капитолии. Слово «торжество» болезненно ударяет по моим ушам, в голове уже вспыхивают самые ужасные картинки. Я чувствую себя как во время объявления о правилах Квартальной Бойни. Меня грызёт болезненное предчувствие, но я со всех сил продолжаю надеяться, что все беды обойдут меня. Я сжалась в комок, ожидая продолжения, словно удара. Я уже думала о плохом. - Годовщина Жатвы, - продолжает журналистка, и этого достаточно, чтобы от новой неописуемой волны эмоций я прикрыла глаза. В голове тысяча образов, на губах немой крик, я снова состою лишь из страха, я снова чувствую, насколько слаба. Слёзы скапливаются в уголках моих глаз, и я ищу помощи у Пита, но его лицо всё также непроницаемо. Я вижу, что он далеко от меня. Я прижимаюсь к нему, несмотря на то, что он этого не замечает, я так хочу, чтобы он утешил меня. Вся моя жизнь завязана на Пите, и мне невыносимо больно, когда он вот так уходит в свой мир. Я знаю, что ему тяжело. Эти раны у нас одинаково глубоки. Я чувствую, как Пит трясётся от страха и понимаю, что теперь мой черед успокаивать его. Я шепчу нежные слова над его ухом, рассыпаю десятки поцелуев на его лице. Мне так страшно, так неописуемо страшно, что он может покинуть меня. Здесь, в этой тёмной комнате я не могу остаться одна. Я пытаюсь помочь, изо всех сил вытаскивая Пита, пока голос ведущей не выполняет эту задачу за меня. От её слов в нас исчезает вся паника. Мы замираем, когда смотрим на экран. - Ответственный за безопасность данного мероприятия – Гейл Хоторн. Эти слова словно удар под дых. Мой выдох болезненный, громкий разлетелся по комнате, когда я упала на спинку дивана, от слабости прикрывая глаза. Не было ничего ужаснее, чем сейчас, когда мы не можем прийти в себя от ужасной новости, показывать на экране Гейла, напоминать обо всем, что было между нами, дразнить Пита, ещё больше травмировать его. Я совсем не думаю о собственных страхах. Когда на экране появляется лицо Гейла, я смотрю на Пита. Я боюсь за него. Как можно прятать все своим эмоции за этой равнодушной маской? Как можно просто сидеть, так, как будто мы смотрим увлекательное шоу? На лице Пита – ни кровинки, его тело пробивает мелкая дрожь. Но его невозмутимый взгляд заставляет меня растеряться. Я не жалею, я не злюсь, я боюсь. Боюсь урагана, что разбушевался в сердце Пита. Боюсь демонов, что так умело спрятаны под внешним спокойствием, под привычной простотой. Я хотела бы, чтобы он кричал. Я хотела бы, что он дал выход своим кошмарам, но Пит лишь сильнее сжимает кулаки, когда внимательно смотрит интервью Гейла. - В Дистриктах спокойно, но расслабляться нельзя. Наша задача – проследить, чтобы на торжестве был порядок. Мы поставим специальное оборудование, чтобы жители чувствовали себя в безопасности на церемонии, новые технологии из Дистрикта-3 могут обеспечить защиту населения, не прибегая к крайним средствам, не требуя затрат, не привлекая большого внимания. Через несколько дней мы посетим каждый Дистрикт, начнём с первого, после второй и так далее. До боли знакомый голос ударяет по моим ушам. Я растерянно смотрю на экран, желая впитать в себя новый облик своего друга. Как бы я не хотела забыть, его роль в моей жизни будет огромна, как бы я не убеждала себя, что наши пути разошлись, прежние нити будут нас связывать. Иначе бы моё сердце не сжалось, заметив в какой форме находится Гейл, я бы не стала оценивать его свежий вид, яркие глаза, пухлые щёки, покрытые здоровым румянцем. Я обращаю внимание на каждую мелочь, поглощая этот образ, запоминая каждую черту. До меня не сразу доходят слова Гейла. Их ужасающее содержание только со временем обволакивает меня. Я понимаю, что правительство действительно решило устроить праздник. В этом случае у меня только один вопрос: зачем? Зачем они устраивают это торжество, зачем беспокоят заживающие раны, зачем хотят напоминать нам всем об Играх, о которых хочется забыть? Они снова хотят сделать представление? Создать иллюзию порядка, светлой памяти и вечной скорби? Они хотят показать, какими хорошими были солдаты, какой героической была их смерть, но они ошибаются. Всё, чем наполнены последние минуты жизни – это боль. Я не хочу даже слышать о том, чтобы они возвышали эти чудовищные жертвы, я не хочу, чтобы мне просто напоминали обо всем случившемся за несколько последних лет. Всё, что мне нужно – чтобы Пит был рядом. А на всё остальное я хочу закрыть глаза. Приезд Гейла только усугубляет ситуацию. По моей спине пробегают мурашки, стоит представить, что мне придётся взглянуть Гейлу в глаза. Я боюсь снова увидеть в них тот всепоглощающий огонь, что загорелся посреди Круглой Площади, увлекая за собой Прим. Я боюсь, что снова начну задыхаться от грызущих мой истерзанный мозг сомнений, что так и не смогу принять тот факт, что нашей дружбе пришёл конец. Я не хочу снова искать раскаяния в его глазах, видеть в нём лишь убийцу. Я должна была понять, что наши пути разошлись, и что Гейл больше никогда не появится на горизонте. Теперь, когда всё только стало налаживаться, теперь, когда мы с Питом смогли обрести тот заветный покой, я не могу представить, чтобы Гейл вторгся в нашу жизнь и надорвал эти редкие и от того бесконечно дорогие моменты счастья. Мне тяжело думать о том, как на его появление отреагирует Пит. Эта тема всегда была для нас болезненной. Меня всё ещё мучает чувство вины за то, что я не могла определиться. За то, что дала повод ненавидеть меня. Больше всего мне хочется, чтобы это никак не коснулось Пита. Была бы моя воля, я бы со всех сил обняла его, не выпускала из этого дома, оберегала от внешних проблем. Я вижу, как Питу тяжело, чувствую, как ему больно. Он держит себя в руках, его взгляд всё также равнодушен, но я знаю, что он натянут, как струна. Мы ходим по лезвию ножа, балансируя на грани наших кошмаров и реальности. Мы держимся, боремся также, как и всегда. Время идёт, новости заканчиваются. Начитается повтор очередного шоу. Наше дыхание становится всё ровнее, болезненные вспышки воспоминаний перестают мучить нас, и я снова ложусь на грудь Пита, стараясь в его тёплых объятиях найти свой покой. Каждый думает о своём, сохраняя это молчание, притворяясь, что смотрим программы, идущие по ТВ. Мы стараемся не показывать своих переживаний, лишь изредка украдкой бросая друг на друга внимательные взгляды. Воздух будто застыл, а время остановилось. После всего случившегося я жду не дождусь, когда мы отправимся наверх. Меня согревают мысли о том, чтобы вновь оказаться на одной постели в обнимку с Питом, мне так хочется утопить во сне всё горе, что наполняло этот день. - Пойдём спать? – говорю я, привстав и взглянув Питу в глаза. Я уже практически залезла ему на колени, надеясь, что это обратит его внимание на меня. Пит нехотя отрывается от экрана, молчит и всё также равнодушно смотрит на меня. Я не могу понять, какие у него эмоции, но знаю одно: Пит снова закрылся от меня. Он опять ведёт свои, непонятные мне игры. В очередной раз он отрывается, прячет свои чувства за пустым взглядом. Пит выдерживает паузу – долгую, мучительную – а после, как ни в чём не бывало говорит: - Иди одна, я ещё немного посмотрю телевизор. Мне не остаются ничего, кроме как отправиться наверх одной. Я иду по лестнице, в темноте спотыкаясь и поскальзываясь на каждом шагу. Мне так холодно, так боязно и тревожно от того, что Пит не пошёл со мной. Я утешаю себя тем, что если он сказал так, то всё в порядке. Я хочу думать, что он держит всё под контролем и ему действительно интересно это глупое шоу. Я внушаю себе, что я просто накрутила себя, надумала себе поводов для беспокойства, хотя оснований у меня не было никаких. И я действительно верила, то Пит немного посидит внизу и поднимется, однако, мою сознание шептало мне, что всё это не просто так. Спрятавшись в куче одеял и зарыв своё лицо в подушках, я терпеливо жду и до последнего надеюсь, что Пит придёт. Каждый скрип, каждый малейший звук даёт мне ложную, но такую светлую надежду, что Пит пришёл. Будь то свист разбушевавшегося ветра или хруст обломавшегося сучка, я тут же вскакиваю, замираю в сладком ожидании, а после, когда тяжёлый камень разочарования и разрушенной надежды болезненно падает глубоко в моей груди, вновь закрываю глаза, желая спрятаться от этой боли, которая, пользуясь отсутствием Пита, всё больше поглощает меня. Под темнотой, что для меня оставляют мои опухшие от слёз веки, всплывают образы умерших по моей вине людей. Снова этот нескончаемый хоровод смертей, отчаянных стонов, переродков, Сноу. Я снова оказываюсь в лабиринте одного большого кошмара, какой до недавних времен была моих жизнь. Я окунаюсь в те страшные времена, где во мраке дней я не видела света, я остаюсь с отрывками из моего жуткого прошлого один на один. Я судорожно глотаю воздух, когда возвращаюсь назад. Здесь так темно и тихо, этот звенящий покой прерывает только стук старинных часов. Свет луны слепит мне глаза, а кровь всё ещё стучит в висках, отдаваясь пульсирующей болью. Мне жутко холодно, когда я просыпаюсь от этого сна и не нахожу Пита в своей кровати. Мне так одиноко, что я беру себя в руки и иду. Не будет ничего плохого, если я спущусь. Позову Пита ещё раз, а если он откажется, то лягу прямо там на диване и положу свою голову ему на грудь. Сейчас мне не важно куда идти, что надо делать. После всего этого кошмара, что пронёсся передо мной, я хочу лишь обнять Пита. Мне просто необходимы его ласка и тепло. Я привыкла спасаться в объятьях Пита. Я уже разучилась спать в одиночку, моя кровать без него слишком холодна. Я нахожу утешения в его нежных словах, сильных руках, горячих поцелуях. И я иду в то время, как ночник в моей руке трясётся, желая утопить в Пите всё своё горе, перебороть свой страх. Я иду из своей комнаты очень быстро, будто именно там остались все призраки, беспокоящие меня. Мне так не терпится быть рядом с Питом, что, спустившись с лестницы, я бегу. Я проношусь между дверей разных комнат, пока не миную проходы и не оказываюсь на пороге гостиной. Здесь так тихо, так удивительно тихо и только мирный скрип дивана настораживает меня. Я прохожу дальше, чуть не спотыкаюсь об тумбочку, на которой стоит включённый телевизор, прохожу вдоль стены. Свет от моего ночника скользит дальше, освещая мне путь, в один момент открывая моему взору Пита. В самом углу комнаты прямо на полу я заметила скрюченную фигуру человека. Пит сидел ко мне спиной, и я видела, как его руки жадно зарылись в волосы на затылке, я слышала этот пугающий рык. Пит поворачивается ко мне, уловив мой нервный испуганный вздох, не оставляя сомнений, окончательно пугая меня. Я не знаю, отчего я была так слепа. Я не знаю, почему я отказывалась слушать голос своего разума. Всё, что я вижу теперь – это лишь моя ошибка. Приступ Пита случился по моей вине. Я давно забыла, зачем сюда пришла. Я забыла про собственные слабости. Всё, что сейчас есть передо мной – мертвецки белое испуганное и разъярённое лицо Пита, который, наверное, хочет меня убить. Я чувствую прилив сил в своём теле, будто неприкосновенные запасы пустились в ход. Я уже не та слабая девчонка, которая ещё совсем недавно лежала на кровати, проливая слёзы, я такая, как прежде. Я сильная, храбрая, теперь ничто не может стать у меня на пути. Стоит мне увидеть Пита, его ужасный больной вид, то внутри меня всё переворачивается. Весь мир, только за исключением этого белого, родного, испуганного лица, перестаёт существовать. Я защищаю последнее, что у меня есть. Это животное рвение, инстинкты, спасать своего ближнего. Я готова рвать и метать. Я и не помню, чтобы я чувствовала такую силу в своём теле. Я смотрю на Пита всего секунду. Он сидит на кровати, зарыв свои натруженные пальцы в волосы, мерно раскачиваясь и шепча что-то непонятное. На его лице гримаса боли. Столько чувств, мольбы в его глазах. Столько противоречивых эмоций, борющихся между собой, столько силы в его руках, столько твёрдости в его взгляде. Он мечется, как в угол загнанный зверь. То стонет, то рычит, то вопит, моля о помощи. Мне хватает мгновения. Одной короткой секунды, одного выдоха, одного взгляда. Я забыла, что такое страх, и даже если бы мне напомнили, я бы не вспомнила. Я бы всё равно понеслась к нему, несмотря ни на что, как бы больно и страшно мне после этого не было. Я бегу, сношу мебель на своём пути, и добежав, со всей силы стискиваю Пита. Я должна показать ему, как он нужен мне. Я должна доказать, что его старания не напрасны. Пит должен знать, что я его жду, что от этой борьбы зависят наши жизни. Ведь я знаю: если Пит будет не уверен во мне, то ему не хватит сил, чтобы вырваться из лап переродка. Мы уже сталкивались с этим. Когда Пит не сразу узнавал меня. Он защищался от меня, как от позорного переродка, когда был под влиянием яда ос. Тогда Пит пытался меня убить или по крайней мере, ударить. И я даже съёжилась в предупреждении сильнейшей боли, но не ожидала, что Пит оттолкнёт. От сильного толчка я отлетела и приземлилась лишь в середине комнаты. Нет, мне не было больно, страшно или даже тревожно. Я лишь подумала о том, что Пита надо спасать, не теряя ни секунды. Пит склонился надо мной в угрожающей позе, закрыв мне доступ к выходу, полностью заблокировав меня. За считанные секунды он вырос в несколько раз. Он стал таким крепким, могучим, что я почувствовала себя ничтожной перед ним. Будто крошечная букашка перед огромным зверем, я попятилась назад. Я видела глаза Пита – чёрные, злые. Мой Пит никогда так на меня не смотрел. Животные инстинкты двигали мной, когда, боясь сделать резкое движение, я мелкими шагами шла назад, когда, лелея пустую надежду, в защитном жесте выставила руки вперёд. Пит двигался на меня, плавно, медленно, будто хищник, издеваясь над жертвой, лишь больше пугая её, играя с ней. В его глазах сумасшествие, а рот растянут в злобной ухмылке. В моей голове пульсирует навязчивая мысль: «Я теряю его». Этот смех чужой, неестественный, устрашающий сковывает меня. Моё тело застревает в липких сетях страха, я попадаю в ступор, с ужасом смотрю и молчу. Раскаты низкого, незнакомого голоса звучали в этой комнате, словно гром. Я напряжена, испугана, натянута, я жду, что вот-вот Пит набросится на меня. Разорвёт на мелкие кусочки, убьёт. Но он всё также смеётся, порождая во мне новую волну паники и страха, а после останавливается и замирает, прожигая меня злобным взглядом чёрных глаз. Его лицо в миг становится грозным. Его глаза пускают в меня невидимые молнии, которые разрывают меня. Он кипит своей лютой ненавистью и злобой и, брезжа слюной, говорит: - Маленькая. Слабая. Ничтожная… - он выплёвывает эти слова пренебрежительным тоном, будто вонзая в мою спину нож. Я терплю эту боль, причинённую каждым новым словом, утешаю себя тем, что настоящий Пит где-то здесь, рядом со мной. – Ты всегда была такой. Ты скрывалась за спинами других, что глупо велись на твою дерзость, ты всегда лишь пользовалась людьми. Я сглатываю ком, образовавшийся у моего горла, но продолжаю слушать, молчать. Пит говорит медленно, насмехаясь, издеваясь, ломая, убивая меня. Я бы могла принять эти слова как бред капитолийского переродка, если бы сама не знала, что это так. От правдивости его слов у меня сносит крышу. Охмор знает, куда бить. Я скручиваюсь, будто от физической боли, но не позволяю слезам выдать свой страх. - Что, уже придумала, когда сбежишь от меня? – всё так же злобно продолжал он. - Уже не терпится увидеть своего шахтёра? Но не бойся, я расправлюсь с тобой раньше, чем ты сможешь кинуть меня. Это кошмар. Только мои сны могут быть так ужасны. Пит воет, рычит, говорит эти грязные, бесконечно ранящие слова, метясь по комнате, из последних сил сдерживая себя. Я знаю, что где-то внутри есть Пит, который меня слышит. Я знаю, что он злится оттого, что не может побороть переродка, захватившего его. И я хочу прекратить эти бессмысленные страдания. Тогда я снова бегу вперёд. Я снова несусь на помощь Питу, не совсем понимая, что творю. Все эти слова, все эти эмоции и слезы, они должны оставить нас. Мы заслужили спокойной жизни. Пит заслужил. Я вижу, будто в замедленной съёмке, как глаза Пита удивлённо распахиваются, когда он видит меня. Он не успевает отойти, выставить руки, когда я кидаюсь на него, со всех сил прижимая его измученное тело к своей груди. Сейчас во мне нет страха, у меня не рамок, нет границ. Я целую Пита, так страстно, так горячо. Мне нужно, чтобы он понял, что я буду бороться. Что он нужен мне. Я отдаю свою жизнь воле случая, несусь вперёд, испытывая судьбу. Возможно, я поступила безрассудно, но удача на этот раз улыбнулась нам. Потому что Пит отвечает мне. Солёные от слёз и пота, горькие от пережитого страха и волнения, его губы резко, скорее яростно двигаются навстречу моим. Пит отвечает агрессивно, не до конца победив переродка в своей голове. Он кусает мои губы, пуская в мой рот железный вкус, он твёрдо обхватывает своими руками мою талию, привлекает ещё ближе к себе. Его губы, такие горячие, такие настойчивые тут же распаляют меня. Неизведанные стороны моего тела тут же отзываются на грубые движения Пита, на его твёрдость, резкость, прямоту. От его напора мои ноги тут же подкашиваются, глаза блаженно прикрываются, тугой узел завязывается внизу живота. Я чувствую внутри себя тёплые волны желания и страсти, волнующие, плавящие меня. Эти всё ещё новые, почти незнакомые чувства поглощают меня. Именно сейчас я так жажду раствориться в крепких объятьях Пита, его властных руках, настойчивых губах. Именно сейчас его напор оказывается необходим. Я хочу забыть про нависшие над моей головой тяжёлые проблемы, про груз последних новостей. Я хочу открыться навстречу светлым, прекрасным чувствам, отложить осознание нашего плачевного положения, закрыть глаза на этот несправедливый мир. И я принимаю Пита, принимаю его неудержимое желание взять меня, отвечаю на его смелые поцелуи, не сдерживаю себя. Руки Пита гладят мою шею, спину, и от прикосновений его натруженных пальцев даже через одежду я чувствую, как по моей коже пробегается огонь. Пит не терпит, его руки пробираются под мой свитер, обжигаясь о мою разгорячённую плоть. Медленно, не разрывая нашего общего танца, не разъединяя объятий и сомкнутых губ, мы идём вглубь комнаты, пытаясь во мраке комнаты найти диван. Пит тянет мой свитер наверх, своими импульсивными движениями заставляя меня повиноваться и поднять руки вверх. Я смотрю, как вязанная ткань скрывается в углу комнаты, чувствую на коже приятный холодок. Теперь все прикосновения Пита стали ещё более приятными, теперь его руки не насыщают, а лишь распаляют меня. Я чувствую себя не комфортно, когда вижу, что Пит всё ещё одет и спешу расправиться с его рубашкой. Мои дрожащие пальцы не могут справиться с длинным рядом пуговиц, буквально раздирая мягкую ткань. Не выдержав моих неумелых движений, что только мешают нам, Пит приходит мне на помощь и сам справляется с пуговицами, ловко расстёгивая одну за другой. Между нами искра, порождающая пламя, и у нас совсем нет времени, чтобы ждать. Наши движения быстры и неаккуратны, в нас живёт бешеное желание дать свободу нашим телам. Мы спотыкаемся, разрываем одежду, но так и не раздевшись полностью, заваливаемся на диван. Мы падаем, всем телом ощущая сладкое предвкушение близости, чувство жажды, новое для нас двоих. Здесь нет места нежности, окутавшей нас вчера, здесь нет смеха, смягчающего наш страх. Между нами лишь напряжение, магнетизм, животная страсть. Я задыхаюсь, тяну Пита ещё ближе к себе, тону в его поцелуях, ласках, объятьях. Мы ещё в нижнем белье, а Пит ещё и в рубашке, но сил ждать больше нет. Мои мысли затуманены, и Питу приходится расправиться с тканью моих трусиков самостоятельно, одним резким рывком стянув эту часть белья с меня. Я извиваюсь, хнычу, прошу. Эта жажда оказывается сильнее всех знакомых мне чувств приличия и гордости. Под этой маской вульгарной, развязной женщины я не узнаю своего лица. Раньше я думала, что быть такой легкомысленной постыдно, унизительно. Теперь же это не кажется мне плохим, мне кажется это чем-то естественным, необходимым, пусть самой потаённой, но важной частью меня. Неотъемлемой, как мой тембр голоса, как черты моего характера. Только сейчас я понимаю, что это всегда было со мной. Эта женственность, эта желанность. Только Пит может видеть меня такой, только ему я могу так отчаянно открываться. Пит снимает боксеры, лишний раз стараясь не смущать меня. Я захватываю шею Пита в кольцо своих рук, примыкая ещё ближе к его вспотевшему сильному телу, умоляя его быть со мной. Сейчас, в этот момент, мир кажется таким маленьким и тесным, ненужным и далёким от нас. Вся печаль, весь страх, вся тревога уходят, одежда в миг оказывается лишней, сердце, кажется, не может вместить вмиг нахлынувших чувств. Я задыхаюсь и шумно дышу, желая ощутить чувство единства с Питом, и не позволяю нам избавиться от остатков одежды, нетерпеливо двигаю бёдрами, созывая Пита войти в меня. Этот звук, что издаёт Пит, почувствовав моё нетерпение, поощряет. Его взгляд, полный восхищения и обожания, затрагивает глубины моего самомнения, заставляет эгоистке внутри меня заликовать. Мне льстит то, что Пит так восхищается моим телом, мне льстит то, что только я могу принести ему такое удовольствие, только я могу заставить его трепетать. Я улыбаюсь коварной, лукавой улыбкой, когда чувство женской гордости гложет меня. Наконец, Пит делает это мучительно медленное, плавное, движение мне навстречу. Чувство наполненности, будто разрозненные стёклышки большой мозаики собрались, превратились в одно единое целое. Кажется, я и не жила до этого момента, я не знала настоящих эмоций, настоящих чувств. Вот она жизнь – во всех её красках. Вот, что заставляет моё сердце биться дальше, а лёгкие – дышать. Я не могу сдержать сладкого, почти болезненного стона и откидываюсь назад. Меня захлёстывают волны эмоций, я проваливаюсь в бездну такого незнакомого удовольствия, наслаждаюсь каждой секундой, расстёгиваю этот волшебный момент. Пит секунду не двигается, свыкаясь с новыми ощущениями, впитывая их в себя. А после, откинув меня быстрым, блуждающим взглядом, удостоверившись в том, что всё сделано правильно, что мой поощряющий стон не показался ему, повторил движение своих бёдер, по-прежнему не открывая от меня своих глаз. Я изогнулась в спине, желая вобрать в себя ещё больше Пита, полностью открыв ему себя. Я качнулась навстречу медленно, ещё не до конца вернувшись в реальность, поймав общий неспешный ритм. Я забыла о приезде Гейла, об охморе, предстоящем торжестве. Я полностью отдалась этим мерным покачиваниям, получая новые эмоции при каждом толчке. Пит двигался нежно, совсем не так, как целовал меня несколько минут назад. Вся его настойчивость, вся решительность, вся твёрдость ушла на второй план. Его страх сделать мне больно взял вверх над его собственным желанием. И я видела, как тяжело было Питу, как вздулась вена на его шее, как горячий воздух клубами вылетал из его раздувшихся ноздрей. Но я не пыталась сказать Питу о том, что ему не зачем держаться, потому что полностью отдалась ощущениям, стонами захватывая затхлый воздух или вовсе забывая дышать. Я сконцентрировалась только на наших плавных, вторящих друг другу движениях, закатив глаза и запрокинув голову назад. Я ловила волны наслаждения, накатывающие на меня с каждым толчком, с каждым вздохом, что отражался от сырых стен. Эти минуты превращались для нас в целую вечность, неповторимую вечность нашего единения, нашей любви. Каждый стон звучал в этой тишине словно клятва, немая, но оттого не менее крепкая, скорее наоборот. В этом сыром, пропитанном запахом нашей страсти воздухе летали невысказанные слова, крепкие поцелуи, обещания быть рядом всегда. И от того, насколько наши тела были изучены, предельно знакомы, насколько это было естественным и родным, мои чувства были десятикратны, они пропитали всю меня. Поселяясь внизу живота в виде волн надвигающего оргазма и оканчивающиеся глубоко в груди, это тепло грело каждую клеточку моего тела, оставляя этот новый образ Пита в моей памяти, оставляя этот волшебный момент. Я скрывала переполнившие меня чувства за звуками моих хныканий и стонов, которых не могла сдержать. Я не призналась, я снова утаила от Пита простую истину моей привязанности, снова не сказала эти важные слова. Но я стала ближе к тому, чтобы раскрыться. Я впервые почувствовала острую потребность в том, чтобы выговорить всю эту нежность и не скрывать своих щемящих чувств. Я впервые захотела, чтобы Пит узнал об этом урагане, разбушевавшемся в моей груди, потому что поняла, что уже не смогу стать ближе, что, если его заберут – я не отпущу никогда. И в этих простых словах скрывалась моя преданная решимость, моё желание привязать Пита к себе, как бы ни было больно терять. В один момент я поняла, что неудержимое удовольствие уже близко. Я почувствовала, что каждый толчок грозит перекинуть меня через край. И я стала громче кричать, не до конца осознавая реальность происходящего, бросила взгляд Питу – быстрый, умоляющий – и, почувствовав мощный толчок, взорвалась. Имя Пита, выброшенное из моих уст, раздалось где-то вдалеке от меня. Я не чувствовала мира под собой, веса Пита, мягкости одеяла, я впервые ощутила, что значит быть живой. Сладкие судороги затронули каждую клеточку моего тела, я изогнулась в спине и перестала дышать. Несколько секунд я оказалась переброшенной через границу реальности и только тяжесть упавшего в подобных сладких муках тела Пита вернуло меня назад. Его дыхание щекотало мою шею, а волосы залезли в лицо. Но я не чувствовала неудобств, а всё ещё наслаждалась впечатлениями ранее достигнутого оргазма, целостностью своего тела, чувства обновления, что посетило меня. Я не думала о всём плохом и мрачном, что случилось с нами в этот день. Я отдалась этому прекрасному чувству сонливости, пристроив свою голову Питу на груди. Время остановилось, веки тяжелели, дыхание стало ровным. Витая в невесомых облаках сонливости, я видела яркие, счастливые сны. Когда Пит вернулся в Двенадцатый, вместе с ним ко мне вернулось желание жить. Он показал мне, что не стоит живьём закапывать себя в сырую могилу, пока наши неоплатные долги ещё не отданы. Я поставила себе цель: добиться лучшей жизни, чтобы Прим и другие умершие могли гордится мной. Чтобы все, кто делал на меня свои ставки не могли проиграть. Я захотела жить. Счастливо, по-настоящему. Я захотела жить, потому что рядом со мной был Пит. И теперь я чувствую, как делаю шаг по достижению к своей цели, я становлюсь ближе к тому, чтобы вырвать из себя всё самое худшее и ужасное, что было связано с моим прошлым, с той ужасной, полной крови и боли войной. Я уже ближе, я уже на правильном пути, открываюсь на встречу новой жизни.