Небольшие сказания об Отце Охоты.

      Вот он. Тот, на кого Хирсин хотел посмотреть вблизи. Недосягаемый сейчас и такой привлекающий к себе внимание Князя Даэдра. У него столько впереди, что так хочется посмотреть, на что же еще он способен. У него есть практически все, что может желать обычный смертный, но он хочет достичь большего и преодолеть свои возможности.       Возможно, когда-нибудь о нем будут слагать легенды, хорошие и не очень. Хирсин знает это, знает, что в тавернах уже звучат короткие песни, в которых слышится имя этого смертного. На всем севере нет человека, мера или бетмера, что не знает его имени. Это имя… означает что-то в переводе с древнего языка Атморы… что-то очень храброе и отверженное. Но Хрисину нравится это имя, имя настоящего охотника – охотника за славой и почестями.       Забрать его сейчас или же посмотреть на него со стороны еще, узреть еще предстоящие ему деяния? Нет, Даэдра любят созерцать, наблюдать за смертными из дальнего Обливиона. Это поистине достойное развлечение для Принца Охоты. Но сейчас… сейчас ему захотелось увидеть своего долгожданного вблизи. Захотелось увидеть так близко, что глаза, в которых отражается бесконечность, встретятся с холодно-голубыми.       - Загоняй его! Ату! – слышится громкий мужской голос из чащи холодного леса. Этот голос разносится эхом по промозглым дебрям.       Огромный по размерам медведь подымается с земли и, оглядываясь назад, взмахивает головой, увенчанной ветвистыми рогами. Он слышит этот глас, и ему хочется увидеть его обладателя. Он оборачивается назад, готовый встретить его лицом к лицу, и нагибает голову к земле, но громкий собачий лай его останавливает.       Ему ли не знать, что лучший момент достигается пределом азарта? Нет, сейчас еще рано. Он должен увидеть его в лучшем свете. В свете, что видит жертва в свои последние секунды. Нужен самый разгар охоты.       Хроккибег бежит быстро. Обычные медведи не способны развивать такую скорость и иметь такую необычную ловкость. Он заманивает охотников дальше в лес, где их никто не найдет. Лес покровительствует ему: стволы поникших деревьев покорно расступаются перед ним. Да, это не его план, не его территория, но это его стихия. Распугивая диких зверей и птиц, он ревет, призывая облаву следовать за собой.       «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан», - усмехается Отец Охоты, вспоминая мнемоническую фразу, что рассказывают смертные своим детям. Забавно и символично, только вот вместо фазана огромный медведь с оленьими рогами, который на самом деле и не медведь, а воплощение Даэдрического Принца. Голодный Кот видит засаду, она впереди, а сзади загоняющие. Нет, он не попадется, это слишком легко. Нужно больше препятствий.       Недолго думая, он сворачивает влево, дальше от засады, снова несется вперед. Он чувствует за собой крики и слышит топот копыт крупной скайримской лошади, лай волкодавов. Вот они – те моменты, когда кровь стучит в висках от бешеной погони и опасность сзади подгоняет тебя вперед. Хроккибег открывает пасть, и по лесу вновь раздается раскатистый рев. Топот копыт ускоряется, вот он уже за поворотом. Даэдрический князь не будет действовать опрометчиво. Он скрывается за деревьями и ломает рогами ветки, что протягиваются к нему, как руки просящих милостыню нищих. Топот копыт сменяется громким ржанием лошадей, что запутались между множеством стволов деревьев и воем своры. Голоса животных сливаются с громкими людскими.       Наконец старые звуки возобновляются. Цокот копыт тише и глуше, но все же охота продолжается.       - Он двинулся на север! – слышатся вдали человеческие голоса.       Погоня продолжается еще полчаса, иногда охотники настигают зверя, но всегда промахиваются из лука даже опытные стрелки. Но вот наконец им удалось застать медведя врасплох. Они выгоняют его на скалистое плато, откуда единственным выходом остается лишь прыжок вниз на серые скалы. Редкий мокрый снежок покрывает капюшоны и волосы охотников, так же как и бурую шерсть медведя. Лошади испуганно гарцуют под седоками, косясь на огромного невиданного еще зверя. Собаки нетерпеливо воют на веревочных поводках.       - Что за…? – Из толпы охотников неторопливо выезжает тот самый… тот самый, что просто был обязан встретить Отца Охоты сегодня.       Норд в дорогой одежде. Его волосы цвета спелой пшеницы развеваются на промозглом горном ветру, а на лице сияет выражение крайнего удивления. Впервые он видит такое диковинное животное. Он стремительно выхватывает из-за спины длинный лук и стрелу, при этом отпуская поводья своей лошади, которая, раздувая ноздри, смотрит на загнанного зверя.       - Галмар, ты видел когда-нибудь что-нибудь похожее на это? – обращается к другому охотнику норд, натягивая тетиву лука и вставляя стрелу. Он следит за зверем, который, неторопливо поворачиваясь к облаве мордой, встает на задние лапы, сверкая идеальными черными когтями в свете заката, и издает воинственный рык.       - Нет, ярл. В первый раз вижу подобное. – Второй норд отъезжает подальше от зверя за спину своего господина и вертит в руках копье с блестящим стальным наконечником.       «Великолепно. Его не пугает. Остальные уже всполошились и пятятся ближе к лесу, а этот… он бесстрашен. Он целится из лука, и он не биться того, что в любой момент его могут сбросить с лошади и сожрать заживо».       Уверенность в себе и просто невероятная храбрость этого смертного бьет через край и невыносимо притягивает Князя Даэдра. Недаром на его знамени изображен медведь, ведь только это животное может соперничать ему в храбрости и доблести. Хирсину хочется проверить этого смертного еще раз, испытать на более сложном уровне. Но попасть в себя он не даст, каким бы сильным этот смертный ни был.       Буревестник морщится, щурится и, угадывая удобный момент, расслабляет пальцы, удерживающие стрелу. Она должна попасть, он не мог промахнуться. Это был беспроигрышный выстрел. Во всяком случае, так он считает, пока не открывает глаза. Не слышно привычного рева раненого зверя. Ульфрик открывает глаза широко… еще шире, пока не начинают расширяться уже зрачки.       - Быть не может… - Зверя на прежнем месте уже нет. Он словно растворился в воздухе. Но вот он снова появился, но уже так близко возник из ниоткуда, что уже снова, поднявшись на задние лапы и раскрыв зубастую пасть, валит на землю крапчатую лошадь. Кобыла не в силах сопротивляться чудовищному весу хищника и заваливается на правый бок, роняя всадника и дико при этом крича и моля о помощи своих сородичей, которые уже уносят своих седоков обратно в чащу леса.       - Ярл! – В чудовище откуда-то летит остро наточенное копье. Хроккибег только успевает обернуться навстречу стремящемуся попасть в него снаряду. Как только заостренный кончик касается мягкой кожи, воплощение Князя Даэдра вновь растворяется в воздухе и мгновенно возникает, спешно объявляется за спиной еще не скрывшегося охотника. Валя его на землю, он мгновенно пронзает его плечо когтями, заставляя потерять сознание от потери крови.       Расправившись с этим неудачником, Хирсин возвращается к своей цели. Тот отчаянно пытается выбраться из-под упавшей на него лошади, которая была убита копьем, предназначавшимся для Хроккибега.       «Вот мы и встретились». - Чудовище подходит ближе к оставшемуся в живых человеку и приминает тушу кобылы тяжелой лапой. Он смотрит на этого смертного, который перестает брыкаться и, стараясь не шевелиться, отводит взгляд.       «Молодец… Знает, что зверю нельзя смотреть в глаза. Это пробуждает… первобытную ярость». - Зверь облизывается и, хищно скалясь, приближает свою морду к лицу человека, обнюхивая его волосы.       «Пахнет холодом… морем… чудесно». - Он отдаляет морду и, приоткрывая пасть, фыркает, обдавая человека облаком противного аромата словно гниющей плоти.       Северянин морщится, но голову не двигает, стараясь не привлекать внимания животного.       - Глаза… посмотри… в глаза… - приносит ветер странный шепот, завлекающий смертного поддаться таинственному приказу. Буревестник ничего не может с собой поделать… Это словно не он. Что-то принуждает его медленно повернуть голову навстречу медвежьей морде.       Он открывает глаза широко и смотрит в два отверстия в оленьем черепе, что словно сросся с медвежьей головой. Отверстия темны, но они будто манят. В них бесконечность и пустота, словно какие-то запретные знания. Он просто не может оторваться, даже боль в ногах, прижатых лошадиным трупом, не беспокоит его. В его голове лишь пустота, такая же, как и в глазницах черепа. Эта пустота словно гипнотизирует смертного. Хирсину, наоборот, нравится это. Эта смиренная покорность так манящего его человека. Этих пронзительных голубых глаз, в которых отражается чистое северное небо.