SOULMATE

Жизнь в Нью-Йорке оказалась не такой, как мы ожидали. Мы — я, Кирсти и Джереми, — привыкшие к выступлениям и всеобщей любви, попали в город, где у каждого второго похожая история. Мы больше не завлекали народ. То, что казалось крутым для жителей маленьких городков, — не ровня мегаполису. Здесь мы никому не нужны, но… Я впервые почувствовал себя таким живым. Мне казалось, что этот город — и есть моя родственная душа. Да, здесь сложно, прохладно и неприветливо, здесь тяжело найти работу, жилье и себя, никого нет и некому доверять, особенно мне, ведь я еще и по жизни одиночка, но, черт, оно того стоило. Прошло некоторое время, и мы стали вставать на ноги. Все втроем. Кирсти и Джереми стали настоящей семьей, завели собаку и купили дом на окраине, готовились к свадьбе, бесили всех знакомых своими счастливыми улыбками. Я остался собой. Из маленьких, эмоциональных насмешливых птенцов мы выросли и окрепли. Джереми устроился на работу в какую-то звукозаписывающую студию, сначала помощником, потом, после какого-то скандала, он стал работать настоящим звукорежиссером, о чем Кирсти разболтала всей планете. Она сама работает в школе искусств, преподавателем по вокалу и театральному искусству. Моя бунтарская лесбиянка Кирсти теперь наставница в Институте Благородных Девиц. Скажи мне это пару лет назад — в жизни не поверил бы, уж не представляю, как она туда попала, но это прокатило. Мне, блядь, как всегда повезло меньше всех: приятно познакомиться, Скотт Хоинг — бармен в ночном караоке. Пусть и самом лучшем во всем городе, пусть я и получал неплохие деньги за редкие выступления, но все же, я чувствовал себя хуже некуда. Один в огромном городе и на бесперспективной работе, осуждаемый всем миром и извечно злой. Я ненавидел сам себя. Иногда эта ненависть загоралась во мне вспышками, особенно по ночам, и я начинал всерьез бояться, что могу натворить что-то… дикое. Но сдерживался. Мне двадцать четыре года и я ясно осознаю, что пора бы уже строить свое настоящее будущее, но также я осознаю, что для этого мне действительно нужна та самая. Уже не до шуток, пора определяться с собой и своей жизнью, но ебучее упрямство не дает мне это сделать. Будучи взрослым человеком, я продолжаю свято верить в свою теорию, что мне никто нахер не нужен. Мне не нужна она, какая бы прекрасная она ни была, я не хочу от нее зависеть. Да, своими действиями, возможно, я ломаю ей жизнь, но, черт, я не хочу потратить на нее свою. Кирсти и Джереми — милая пара, но я — не они, у меня не все будет так сладко. Раз в две недели мы собирались у меня в караоке, где-нибудь в середине буднего дня, когда все свободны и у меня практически нет посетителей, но есть напарник. В этот раз Кирсти рассказала нам о девушке из их школы, которая нашла свою пару в пятнадцать лет и теперь ходит такая счастливая, и она, Кирсти, думает: неужели она выглядела тогда, в свои восемнадцать, так же противно? Джереми сказал, что она была самой прекрасной, я только покачал головой, мол, «Вы двое были определенно даже хуже». — Эй, Скотт, — неожиданно тревожным тоном обратилась ко мне Кирсти. Время уже приближалось к ночи, бар наполнялся посетителями, и напарник кидал на меня косые взгляды: ждал, когда я присоединюсь. — Да? — с неуверенной улыбкой переспросил я. Они с Джереми выглядели напуганными. — Что с тобой? — … В смысле? — Знаешь, кажется, друг, ты не совсем в порядке. Я понимаю, у тебя сейчас не лучшее время, но, может, сходишь к психологу? — Да о чем ты? Кирст, может, я выгляжу уставшим, потому что сплю пару часов в день, но на самом деле я вполне неплохо живу. Заходите на выходных ко мне: я докажу. — Я не об этом, Скотт. Просто… пойми, я не осуждаю тебя за твои эмоции, но успокойся, пожалуйста… — Женщина, ты о чем вообще? — Да о слезах твоих я! Я тупо проморгался и провел пальцами по глазам, пока Кирсти доставала зеркальце из сумки. Мои ресницы действительно мокрые, я, кажется, только почувствовал горячие следы на щеках. Девушка вручила мне зеркальце. Мое отражение все красное, заплаканное и еще и носом шмыгает, Боже, ну и вид. И как часто я плачу втайне от самого себя? — Какого хрена вообще… Блядь! Не успел я договорить, как сначала увидел, а потом почувствовал, что мое левое предплечье полоснуло огнем, и белая рубашка мгновенно окрасилась в красный. Ладно, теперь я плакал по-настоящему, потому что порез задел вену, хлестала кровь и это было действительно больно. Через несколько секунд я снова почувствовал дикую боль и от неожиданности (пиздец неожиданно) упал со стула, пытаясь задрать рубашку как можно выше. Вообще, ситуация так себе: бармен в крови и слезах валяется на полу, а его друзья орут и суетятся рядом, но мне было не до этого. Я чувствовал боль и ярость. Боль не только от порезов, наоборот, они, скорее, отвлекали от той боли, которая была внутри. Я ненавидел это, я ненавидел самого себя и… ее. Все сошлось, когда Кирсти взяла мое лицо в руки и решительно сказала: — Ты знаешь, что это значит. она сказала — Она рядом. Это — твое арахисовое масло. Скотт! я не соображал. — Скотт! Сознание вернулось, когда к дикой боли в руке прибавилась еще и боль от удара по мокрой щеке. — Очнись, Хоинг! Я с большим трудом сконцентрировал внимание на блондинке передо мной. — Скотт, ты должен решить прямо сейчас, нужна она тебе или нет! Потому что она рядом, и ты можешь ее найти! Или, если ты уйдешь, это все закончится. Ну же, решай! Слишком много мыслей возникло в моей голове, кто-то успел приложить лед к царапинам, но неожиданно третий порез, самый глубокий, рассек руку чуть ниже локтя. — Черт! Прекрати! Не надо, блядь, Митч, не надо! В зале воцарилась полная тишина, нарушаемая моими собственными всхлипываниями. — Как ты сейчас сказал? Митч? — шепотом спросила Кирст. Я кивнул вместо ответа, а потом добавил, глядя в пустоту: — Митчелл. Это ее имя. Так ее зовут. — Скотт, она знает, что ты рядом, и знает твое имя тоже. Либо ты встретишь ее, либо уйдешь прямо сейчас. Решай же, Господи, вот идиот! — Я не… я не знаю… Тут вмешался до этого молчавший Джереми. — Вы о чем, блядь? Она вены вам обоим вскрыла! Может, она психопатка и ей нужна помощь, потому что, ебаный в рот, Хоинг, ты знаешь, что будет, если она покончит с собой. У меня внутри все сжалось. Из страха. Страха не за себя, впервые в моей жизни. — Джер, идиот, что ты… — Он прав. Кирст, я не могу ее бросить… Посетители бара, какие-то незнакомые мне люди, начали орать, чтобы я пошел и нашел ее, чертов неудачник. Чтобы я не проебал остаток своей жизни и какого хрена я вообще медлю. Что лучшего, чем она, у меня в жизни ничего не будет. Они все, мать их, правы. Наверное. Я выскочил из бара на улицу, как в зад ужаленный, и сразу лицом попал в столб, холодный и твердый, снова оказываясь на земле, но на этот раз она более соответствовала моему лицу: мокрая и грязная. Вот он я, другого не будет. Заляпал кровью все пространство вокруг, Джер оттащил меня к тротуару, там я встал. Интересно, рядом с ней сейчас есть кто-то, кто поможет? И что мне вообще делать? — Я не знаю, что делать. Стоять и орать ее имя? Или тупо ждать? Или… — Жди. Она может быть где угодно, если поднимешь шумиху, это может напугать ее. Или еще кого-нибудь. — А если… — А если что случится, вызовешь полицию. Скотт, она не умрет так просто, ты почувствуешь это. Вы завязаны между собой. Идем в машину, там посидишь, если надо, хоть всю ночь, когда она выйдет, ты увидишь ее, и все случится. Я посчитал это самой разумной идеей на свете. Кирст принесла мне воды, мы все сели в их машину и начали ждать, озираясь по сторонам. Был уже вечер, и многие девушки шли домой или еще куда-то, понурые и блеклые, и на каждую грустную мордашку Кирсти и Джер оборачивались ко мне и с надеждой спрашивали, не она ли это. Но все было не то. Я чувствовал, что она недалеко и что она не такая, как они все. Я давно отпустил ребят домой, прошло уже больше двух часов с того момента, как мы сели выжидать, но Мальдонадо наотрез отказывалась пропустить момент, когда произойдет это. Что именно «это», я уточнять не хочу. На третий час нашего пребывания в машине я решил сходить взять еще воды. Ну, если она пройдет мимо, я все равно почувствую, а сидеть без воды не хотелось никому. У входа в бар я поднял руку, взялся за ручку двери и так и застыл. Тело окаменело, и кровь по нему побежала раз в пять медленнее, кажется, что лед, приложенный к порезам, растаял, чтобы замерзнуть снова. Он зажигал сигарету, стоя в паре метров от меня. Парень. Невысокого роста, со сбитыми костяшками, огромной черной челкой и беспокойными черными глазами. Он поднял на меня взгляд и так же уставился, сканируя. Отсюда чувствую, что от него пахнет домом и сыроватой ранней весной. — Митч? Какой дебил решил, что это вообще женское имя? Первый порыв — сгрести его в охапку, закрыть от всего мира и почувствовать температуру тела, но этот болезненный взгляд не давал даже пошевелиться, настолько сковал мое тело. — Не смей подходить ко мне, Хоинг. Я слышал, как бьется мое и его сердце и где-то вдалеке хлопает дверью машины Льюис. — Откуда ты… — Я тебя знаю. И можешь не переживать: ты меня больше не увидишь. Ты мне ничего не должен, мы не будем вместе. Кажется, меня уронило куда-то вниз. От него злость исходила длинными поперечными волнами и била по мне. — Что? Нет! Ты… Что ты несешь? Митч, мы связаны. Я быстро пересек пространство между нами, подхватил его руку, чтобы открыть порезы и доказать, что мои такие же но мои меньше. Моих три. Рука Митча вся в шрамах и лицо в слезах, весь его вид больше смахивает на пятнадцатилетнюю эмоциональную истеричку, но он прекрасен, как никто и никогда. Митч резко выдернул свою руку и опустил рукава. — Нет, мы не связаны. Тебе просто не повезло сегодня оказаться неподалеку, ясно? Можешь жить дальше со своей прекрасной жизнью, ведь «музыка — твоя истинная пара, твоя душа». «Все, что когда-либо было тебе нужно, и никто другой тебе и в помине не сдался». Он процитировал мое интервью, данное несколько лет назад? — Митч, мы не были знакомы, дай мне шанс. — Я знал тебя всю свою жизнь, Скотт. До того, как вы начали выступать, я слышал ночью, как ты поешь. Я чувствовал, когда тебе плохо, и, знаешь, я всегда хотел поддержать тебя, сделать хоть что-нибудь. Когда я наткнулся в интернете на видео, где вы двое, ты и вот она, — он указал на Кирсти, — поете. Я знал, что это ты. В уголках его глаз снова стали собираться слезы, я хотел их вытереть, но понимал головой, что он мне руки в зад затолкает за такое. — Я сразу все почувствовал, хотел дать тебе какой-нибудь знак, а потом увидел видео с интервью, где ты… втоптал меня в грязь. И она тоже. А потом та история в отеле с арахисовым маслом. Она признала свои ошибки, а ты так и остался… Плевать. Знаешь, мне плевать, я просто никогда не хочу больше тебя видеть. — Митч, мне так жаль… — Мне тоже жаль, — строго сказал он и указал на мою руку в крови, — за это. Извини. А сейчас мне нужно спешить домой. Я крепко схватил его за руку снова, потянув на себя, и на этот раз не дал вырваться. — Нет! Я не… Я не хочу отпускать тебя! Черт, нет, ты никуда от меня больше не денешься… — Мне действительно нужно идти. Дети дома. Я опешил, но не отпустил его, просто не чувствуя в себе силы отпустить. Его пальцы идеально сошлись с моими, и я как будто задышал от этого глубже и легче. — Кто?.. — Сестра. Отец погиб три года назад, сразу с ним и мать. Моей сестре десять лет, и кроме меня у нее нет абсолютно нихрена. Я сюда и пришел, чтобы она не видела крови. Скотт… я ненавижу тебя всей душой, я мечтаю убить тебя, но это значит оставить мою сестру одну. — Мне… мне так жаль… — Да, мне тоже. Я чувствовал, как его пальцы выскальзывали из моей руки, и по черепушке била паника. — Скажи хоть что-нибудь. Имя, возраст, адрес, телефон, Митч, хоть что-нибудь, нам есть о чем поговорить, мы, блядь, должны… — Мы никому, запомни, никому! Ничего не должны. Он отошёл, я остался на месте. — Разве тебе не больно? Вот так вот забирать руку из моей, как будто так и надо? — С этими словами у меня сжался сердечный желудочек. — Мои руки нажили уже достаточно боли, ты успел заметить. Говорил одно, но я по взгляду видел, как его все это ломает. И сам не выдерживал, подошёл снова и поцеловал. Он даже не сопротивлялся. Я никогда еще в жизни не целовал парня, но я и таких… людей никогда не встречал. Губы у него теплые и восхитительно мягкие, податливые. Он дал мне несколько секунд, видимо, сам наслаждаясь моментом, а потом отошёл, еще более израненный, чем ранее. — Если все действительно так и вся вселенная хочет, чтобы мы были вместе, Скотт, мы обязательно встретимся снова. Сейчас я ухожу. И он ушёл, оставив после себя вкус горечи, который ни сжевать, ни сплюнуть, ни вычистить.