Чёрный коготь

      Наверно, я подготовил себя к тому, чтобы встретиться с ее насмешливым взглядом или еще чего-нибудь в этом роде, но вместо этого я растерянно уткнулся в предоставленный ею затылок. Она, чуть приподняв мордочку, прислушивалась к отдаленным ударам грома, который проскочил мимо, не излив на нас тонны воды. Впрочем, мне-то было известно о западных тучах в этой местности. Теперь они неустанно будут кружить над поселением, пока не лопнут от влаги. Погромыхать они еще были обязаны с лихвой, затопить улицы и разжижить суглинистую грязь было для них чем-то вроде неприкосновенной традиции, ради которой и обождать час-другой не в тяготу. Что удивительно, я никогда не замечал, что зелень перед дождем пахнет как-то по особенному, сладковато и свежо, будто ее только что срезали не бензокосой, а самой обыкновенной, ручной косой, ушедшей теперь в небытие вместе с какой-нибудь прялкой или утюгом, в который засыпались раскаленные угли. Я хотел растянуть безмолвный миг, наполненный предгрозовыми звуками леса, который, как волк, затаился перед состоявшимся пиршеством. Я желал стать ближе к окружающей растительности, а вместе с тем самым – к Гере.       – Я тебя слушаю.       Мысленное послание было равносильно щедрой затрещине или совсем не дружескому пинку носком тяжелого ботинка. Я встрепенулся всем своим сухощавым телом и тем, что называется неизмеримым нутром. Сердце откликнулось сумасшедшими ударами. Думая о отвлеченном, я, пожалуй, совсем позабыл, кто был со мной рядом.       – Я... я хотел спросить, – мямлил я вслух, – что будет потом с твоей лапой? Вернее, сможешь ли ты потом летать и сможешь ли ты охотиться, ведь этим пальцем производился захват и... умерщвление добычи, – блеснул я своими скудными познаниями царства хищников. Я ослабил воротник рубахи на верхнюю пуговицу, словно рассчитывая, что слова перестанут застревать у меня в горле. – Ведь это у вас, драконов, он считается указательным? Так ведь? Или я сижу, несу тут такую чушь, что тебе и отвечать не захочется?       Гера долго не подавала ни звука. Она по-прежнему была обращена ко мне затылком, и я, в силу собственной психологической слабости, не мог угадать ее мысли, настроение... Хотя с настроением как раз таки было ясно, а вот с мыслями... Нет, пожалуй, мне и о ее расположении духа ни черта не известно. Откуда мне знать, каково ей сейчас? Я что, когда-нибудь лишался своего дома и части тела? Да и тоска по дому не сопоставима с подобным увечьем. Ведь не для этого бородатые мудрецы призывали нас различать боль физическую и душевную?       Гера медленно повернулась ко мне. Даже я со своим нелепым, человеческим зрением мог приметить, что ей было нелегко сдерживать слезы. Ее глаза блестели; они казались изготовленными еще из неостывшего стекла.       – Взлетать будет сложно, придется долго привыкать, а вот ловить кого-нибудь для пропитания... – Ее вздох был неровен и чуть не прервался. – Ты действительно прав – ловить этой лапой будет бесполезно, а хватать одной можно только мелкую добычу, да и приземляться будет неудобно, неумело и... – Ее мысленное послание становилось похожим на бездумное бормотание отчаявшейся. – Очень жаль, что так получилось. Я не желала никому зла, очутившись здесь. Я ведь просто... хочу домой.       Она со стоном выдохнула. И тогда я впервые увидел слезу незнакомого мне существа, которая сорвалась с мордочки Геры и, оставив поблескивающий след в свете неподалеку расположившегося фонарного столба, разбилась о траву. Драконьи слезы, перед которыми я оказался бессильным, обездоленным, безоружным.       Перед которыми я окончательно стал самим собой.       Но ее слезы воздействовали на нее иначе, чем на меня. Она встряхнула крыльями и вздохнула ровно и глубоко. Ей стало легче. Она была готова рассказать все, что мне заблагорассудится знать. А может быть ей придал сил мой жалкий страдальческий вид, которым я намеревался ее поддержать. Не знаю, как таким мыслям удалось закрасться в мою голову, но своей слабостью она показала преобладающую силу надо мной. Драконий фокус? Да кто знает, только вот я сейчас не слушал голову. Я был раскрыт, вывернут наружу, оголен и выставлен ей на обозрение во всем своем ничтожном великолепии.       Стало заметно светлее. Луне удалось занять не застланный черной простыней участок неба. Вдали свод небес все еще трескался и озарялся пугающими вспышками, что даже сквозь кроны поредевших деревьев можно было углядеть угрожающие жесты грозы. Мы продвигались обратно, к дороге. Шли очень медленно; я пропустил ее вперед, чтобы не торопить. Она ковыляла на своих трех и часто останавливалась. Неужели китовая доза обезболивающего прекратила свое действие? Или препарат и вовсе подействовал на нее комариным укусом? Я не знал. Мне было достаточно вида ее хромого передвижения, сопровождающегося шипением и нескрываемыми стонами. Когда, уже видя через несколько деревьев лужу света фонарного столба, мы остановились, чтобы отдохнуть, Гера заговорила:       – Если бы только можно было вернуться туда, откуда я родом, то я бы смогла восстановиться и жить как прежде. Я смогла бы взлетать и приземляться, бегать и охотиться... Там я смогла бы достать немножко наших ингредиентов и приготовить лекарство. – Она перечислила четыре неизвестных мне названия, рассказав об их истории происхождения и первом использовании в неведомом для меня искусстве врачевания. Я был готов пожать плечами, но не стал этого делать, дабы не обнадеживать. Кто знает, как у нас может называться звездная крошка или красная пыль.       Я решил, что перед моим смелым инициированием перенапряжения на подстанции, надо как следует набраться сил. Не уверен, что Гере не придется бежать... Да как она сможет бежать?! Этот чертов лунный диск, повисший над лесом в такой неподходящий момент, светил как сотня придорожных столбов, когда-то не вкопанных, а всего лишь просто-напросто увязших в глине метра на полтора! Как мы проберемся через такой открытый участок?       Я ощутил, как что-то коснулось моей ноги. Ошибки быть не могло – это была Гера. Я со смущением столкнулся с ее взглядом, когда опустил голову.       – Будто не бывало труднее, – послала она мысленный, успокаивающий импульс. – Я должна рассказать тебе больше. Доверие должно быть обоюдным.       Она рассказала чуть ли не обо всём, что мне не терпелось узнать. А именно – при каких обстоятельствах она здесь очутилась, что было в ту ночь, когда её изувечило шальной пулей, и почему она подступилась ко мне так просто, наплевав на драконью гордость... Гордость! Уж об этом мне приходилось слышать из сказок и неподтвержденной болтовни! Мифический культ драконьей гордости. Почва консервативной глупости, не более того. Но пока я метался от ненависти ко всему людскому и верной привязанности к Гере, она вела свой рассказ. Те безжалостные болваны на стальных скакунах отправились на ее поиски в другой, соседний лес, со стороны все еще гулко трещало небо, что вселяло надежду, что угольные тучи заслонят собой луну, даровав спасительную мглу. Я впитывал каждое словечко Геры, невольно подлавливая себя на том, что время имеет свойство останавливаться.       – Я совершенно случайно оказалась в этом мире. – Ее голос в моей голове звучал свободно и ясно. – Существует ещё не одна пригодная для жизни планета и для нас, драконов, была отведена одна из них. Она мало чем отличается от той, которую ты видишь каждый день. Но растительности и живности там больше, леса кажутся такими огромными, что выйти из них можно только при помощи крыльев. – На явственной мордочке Геры проступила мечтательная улыбка. – Реки всегда полноводны, моря буйны и неутомимы, а дожди продолжительны и теплы. – Ее голос ненадолго утих в моей голове. – Моя семья, самая обыкновенная драконья семья, передающая накопленные знания из поколения в поколение, поселилась в прохладной пещере, неподалеку от голосистого водопада. – Очередная передача улыбки ее уникальной мимикой была уже более выразительной. И, как и в первый раз, потрясающей. Она, как я подумал, и сейчас не утратила связи со своим домом. Ей достаточно начать о нем рассказывать или закрыть глаза и... – Ну а я... Я появилась относительно недавно, мне и года нет по нашим меркам. Родители только начали мне преподавать жизненные уроки и делиться знаниями, но... – Глубокий, вдумчивый вдох. – Я обзавелась некоторым опытом нашего мира, научилась летать, добывать себе пропитание, только-только занялась тренировкой мелкой моторики, чтобы постичь почитаемые в нашей семье письменность и врачевание. Там бы я уже не пропала, но здесь... Здесь все иначе. – Она подняла на меня взгляд. – Первая встреча со здешними обитателями была не самой теплой, а вот вторая... – Гера протянула мне облаченную в потемневший бинт лапу. Я не понимал, что она от меня хотела. Но когда она легким кивком указала на нее, я поспешно взял ее лапу в руки. – Если бы ты мне не помог, я не знаю, не захотелось ли бы мне выскочить тем... людям навстречу, чтобы они воспользовались своим оружием в последний для меня раз.       Я смерил ее солидарным взглядом.       – Значит, генная инженерия совсем здесь не причем.       Она подняла надбровье.       – Генная инженерия?       Я осторожно опустил лапу на землю и, избегая ее взгляда, махнул рукой, проклиная про себя источник охотничьих утех.       – Проще говоря, – хмуро отозвался я, – местное шарлатанство, создающее прежде невиданных зверушек на радость подонкам вроде тех, что в тебя стреляли. – Я постарался подавить в себе вскипающее чувство неприязни. – Колдовство ради развлечения. Не знаю, как тебе объяснить, чтобы ты меня правильно поняла...       – И не надо, – проникло в мою голову ненавязчивое мягкое послание. – Я поняла. Эти охотники решили, что я прежде невиданный и экзотичный зверь?       Я уставился на нее. Вид у меня был все еще взволнованным, растормошенным, но ее окрепший голос в моем подсознании понемногу возвращал мне ясность мысли.       – А разве это не так?       Ее улыбка была самой обыкновенной и простодушной. Я лишь глупо улыбнулся в ответ и принялся осматривать ботинки, превратившиеся в два внушительных ошметка грязи. Наверно, когда я бегал за аптечкой, шагнул в грязь, а время, чтобы заметить последствия, нашлось только сейчас. Я поднял с земли палочку и принялся соскабливать боевую маскировку бегуна.       – Климат здесь холодный, – продолжала Гера, принявшись обнюхивать бинт. – Даже очень. Этой ночью я впервые познала, что такое озноб. – Она опустила лапу и пожала плечами совсем как невинный подросток. – Вообще-то, я попала к вам по собственной... – Она замотала головой. – Нет, я не стану лгать. Угодила я в чужое мироздание по глупости и из-за самоуверенности. Для быстрого перемещения по миру у нас существуют червоточины. Они самопроизвольно появляются невысоко над землей, являя собой светящуюся сферу, в которую можно нырнуть совсем как в пещеру или в теплую пучину озера. Они делятся на несколько видов: фиолетово-изумрудные перемещают на небольшие расстояния и отрезки как в пространстве, так и во времени, голубовато-янтарные могут отправить на другой конец планеты и на несколько десятков лет, а багровые, с черными хвостами...       – Сюда, – не устоял я.       Она нахмурилась, не одобрив мою нетерпеливость.       – Да, например, сюда. Бывает, когда они только становятся заметными в небе, что в них можно совершенно случайно угодить. Но ничего серьезного. Незапланированные скачки в червоточины заканчиваются выныриванием обратно в этом же месте и в это же мгновение. Чтобы попасть туда, куда хочется, достаточно тщательно обрисовать в голове пункт назначения. – Последовал еще один обвинительный вздох, предназначенный скорее ей самой, нежели мне. – Ну, вот я, ослушавшись родителей, нырнула в багровую червоточину, совсем не думая о последствиях. – Она немного помолчала. – На охотников я наткнулась сразу, как только приземлилась около этого леса, чтобы обдумать ситуацию. А дальше... Взлететь я не успела, потому как через несколько мгновений услышала громкий хлопок, после которого я взвизгнула от боли. Пришлось спасаться бегством, с прижатой к груди лапой... Крики и улюлюканье преследовали меня так долго, что я и теперь продолжаю слышать их обрывки. В воздух я не смогла подняться; вместе с увечьем я растеряла все свои силы. Я несколько раз бессильно падала, обдиралась об сучья и колючие кусты... В конце концов, когда крики почти утихли, я бессильно рухнула под куст, решив провести там ночь. Усталость и переполнивший меня испуг оказались сильнее. Пытаясь унять собственные стоны и стараясь не думать о недостающем пальце, я закрыла глаза. И пусть что будет, подумала я. Попробуй довериться судьбе, решила я.       Гроза напомнила о своем возвращении, но мы настолько были поглощены рассказом, что ни Гера, ни я не вспомнили, что пора воспользоваться воцарившейся темнотой, которая окутала фонарный столб. Тот, в свою очередь, продолжал отстаивать освещенную территорию сгустком искусственного света, но его спину ласкал неугомонный мрак.       – На следующий день, рано утром, – после небольшого мысленного затишья продолжала она, – рискуя головой, я решила подняться в небо. Боль, как оказалась, невыносимо пульсировала при каждом взмахе крыльями, и я приняла поспешное решение приземлиться. Я упала на грудь и едва не лишилась чувств. Мучение было сравнимо с тем, если бы мою лапу перекусили пополам чьи-нибудь огромные челюсти. В тяготящем бессилии я перевернулась на бок и пролежала так до тех пор, пока не стало совсем светло. К увечью добавились саднящие царапины на боку. – Мысленный поток вновь превратился в сумбурный бессознательный выброс. – Я ведь ещё очень молодая, чешуя не тверже твоей кожи, все еще нуждаюсь в опеке родителей... Но рядом их нет, и не будет скорее всего никогда, потому что я не знаю, как отсюда выбраться, не знаю, бывают ли здесь червоточины... Вероятнее всего, я застряла в этом мире навсегда... Ужасно, несправедливо, обидно...       Она замолкла. И я не догадался, что молчание будет лучшим лекарством от гнета упаднических мыслей.       – Ну, не печалься так, – сказал я. – Я постараюсь сделать для тебя всё, что в моих силах. И если понадобится...       Я осекся, а потом решил не продолжать. Гера уже не вздрагивала при раскатах грома. Она смотрела вверх и ждала дождь. Он подведет окончательные итоги и размоет влагой погрязшее в трясине невзгод сердце. Думал ли я, что теперь от меня зависит чуть больше, каким я преподнесу ей этот мир? Откровенно говоря, я не просчитывал свои действия и на минуту вперед. Действовать по ситуации – вот что предполагал я. Расхлебывать сотворенное и суетиться над устранением ошибок. В отличие от Геры, я сознательно портачил и не решался признавать свои оплошности. Слабее ли я ее? Теперь ответ на этот вопрос был явно очевидным.       Когда я перевел на Геру свой взгляд, она пристально смотрела на меня, словно ожидая, когда я, наконец, налюбуюсь угольным небом. Но укора в ее глаз не удалось мне разглядеть.       – Прости, – возник подсознательный мост, голос которого звучал с непривычной обыкновенностью, – мне очень неудобно перед тобой. Прости, что засыпала тебя неуместными рассказами и подвергаю опасности.       Повисла неловкая тишина. Я решил сделать то, что уже давно хотел сделать, я молча на колени и протянул руки. Не знаю, о чем я думал, но вот только Гера подалась ко мне, и я крепко обнял её. Первые капли дождя я ощутил своим затылком. Именно они и послужили сигналом к нашему отправлению.       – Поспешим, – сказал я. – Гроза и ливень сегодня нам на руку.       Гера вроде как уверенней и тверже шагнула к узкоколейке, где нас дожидался злополучный столб, но затем резко остановилась. Я ошарашено хлопал зенками, когда она обожгла меня осуждающим взглядом.       – Зачем ты это сделал?       Я, поежившись, поправил лямку своей ноши.       – Сделал – что?       – Ты отдал мне часть своих сил. – Ее безмолвные послания, вероятно, вызвали у меня легкое головокружение. Я ухватился рукой за ствол дерева. – Зачем ты это делаешь?       Не привыкший к чудесам Геры, я все же решил попытаться опередить ее на шаг.       – Ну, ведь тебе стало лучше.       – А тебе – хуже, – заявила она, нахмурившись. – Пусть хотя бы один из нас выглядит более-менее здоровым.       Какую еще часть сил? Разве такое возможно? Разумеется, возможно. После встречи с ней я был готов верить всему, что другие обходят стороной или не признают. Но объяснений я не потребовал. Для них еще будет время.       – Да что в этом такого? – безрассудно повел плечами я. – Ну покружится немного голова...       – Так у тебя уже и голова закружилась? – Ее тон стал более угрожающим. – Послушай, не делай этого, ладно? Вот и отлично, – добавила она, наблюдая мое лживое кивание. – Я, конечно, ценю твою заботу, но ты и сам не понимаешь, каким боком тебе это может выйти.       Ветер свистел как ополоумевший. Кусты бересклета и бузины яростно раскачивали ветвями, так и норовя оставить кровавый след на моем лице. Дождь все еще неспешно накрапывал, но до его зверства оставалось немного. Это один из тех грозовых ливней, о которых справедливо отзывается фраза "вымок до нитки".       Я ступил на грунтовку первым, а в следующее мгновение хлопнул себя по лбу. Я совсем позабыл, что собирался лишить поселение на некоторое время света, чтобы под покровом кромешной темноты провести Геру в свое убежище.       – Далеко до твоего дома? – спросила она, когда я вернулся под защиту густой растительности.       – Сейчас увидишь, – ответил я и ткнул пальцем чуть левее подстанции. – Видишь, здесь не так много, но местность, как я уже говорил, открытая, освещенная фонарями, да и мимо парочки домов придется прошмыгнуть. Кажется, я планировал устроить небольшой конец света – вывести из строя освещение. – Злорадная улыбка самопроизвольно промелькнула на моем лице. – Конечно, это преследуется по закону, но кто узнает? Один черт ремонт производить мне!       Но Гере было не до шуток. Ей было страшно. Когда ее первый раз заметили, она лишилась почти целого пальца, когда второй – ей перебинтовали ту часть, что осталась. А во что грозится перерасти третий раз?       – Придется идти быстро, – продолжал я, – пока кто-нибудь из жителей не спохватится меня навестить. А так мы поспеем вовремя, я подключу генератор и никому не придет в голову высунуться в такой дождь на улицу.       Я промок за несколько секунд. Холодные капли забегали мне за шиворот, а с носа тонкой струйкой бежала вода.       – Хорошо, – сказала она, – я постараюсь идти быстро.       Я, перекинув лямку через шею, помчался к подстанции, лавируя среди образовавшихся луж, в скромной глубине которых сомневался. Распахнув дверцы щитка, на которые струился желтоватый свет промышленной лампочки, облаченной в мелкоячеистую железную решетку, я оценил состояние размыкателя: на вид он исправен, но, о чем мне было давно известно, был подвержен модификации и не предназначался для прямого выключения электричества. А вот инициировать перенапряжение – вполне возможно. В этом случае ограничимся перегоревшим предохранителем. Коррозия, как неотъемлемый спутник всего железного, присутствовала в большом количестве, но пробить меня не должно. Рукоять прорезиненная, но...       – Гера, – послал я безмолвное сообщение, – как ты?       – Отсюда вижу, что ты растерян, – заявила она. – Ты точно знаешь, что делаешь?       Я посмотрел себе под ноги. Постамент тоже был. Чего тогда бояться? Убить током не должно. Я взялся за рычаг и с внушительной силой двинул его. Скрип, трение ржавых деталей... Он сдвинулся в крайнюю точку с нестершимися годами изображением восклицательного знака и насмешливой надписью "Опа, перенапряжение!" вместо должного "Опасно, перенапряжение!       Пару мгновений ничего не происходило. Но затем, откуда-то сверху полился самый настоящий фонтан искр, посыпалась какая-то каменная крошка... Я принял их грудью, лицом – благо, они не могли мне навредить. Но меня охватил страх, самый настоящий детский, непорочный страх, когда так отчаянно надеешься не получить за шалость от матери громкий выговор или легкое соприкосновение ее ладони с собственным затылком... А что, если я делаю это не без ведома одного из поселенцев?       Я сделал, что делать не следовало, и в итоге полопались высоковольтные изоляторы. Если сейчас упадет провод...       И тут свет погас. Улицы, дома, узкоколейка погрузились в непросветную пучину ночи. Дождь решил подыграть ситуации, обрушив внеочередную порцию студеной влаги. Из-за его фокусов температура, наверно, упала градусов на десять. Резко похолодало.       – Гера! – заорал я вслух. – Скорее сюда!