The Golden Show

      Дни сменялись ночами, ночи — днями, и замкнутый круговорот жизни продолжал бить ключом, пока в один из дней не случилось то, о чем говорят «перевернуло жизнь с ног на голову несколько раз подряд».       Утро обыкновенного рабочего дня всегда начиналось с умывания, кофе и круассанов, заботливо оставленных миссис Грейнджер на столе рядом с баночкой джема. Однако в этот день все было иначе с самого начала.       Гермиона в полной мере наслаждалась летними каникулами, не теряя даром ни секунды. Сегодняшний день был тем самым, когда надо было идти в школу отрабатывать практику, которую ей назначили за непослушание, но разбудил ее отнюдь не будильник, а стук в окно. Она что-то пробормотала и кинула мягкую подушку-колесо в место, откуда шел предполагаемый звук. Что-то прошипело и ухнуло, а затем снова застучало в окно. Гермиона, сонно разлепляя глаза, поднялась с кровати.       На ее подоконнике сидела самая настоящая сова, с белыми перьями, покрытыми рябью совсем темных и, наоборот, светло-серых полос.       Гермиона спустилась со второго яруса кровати, нырнула ногами в тапочки и подошла к окну. Она открыла форточку, и сова отпрянула, улетев на ближайшую яблоню, что отчасти стала причиной, по которой миссис Грейнджер выбрала этот дом. Гермиона перевела взгляд на конверт, оставленный на карнизе: на светлом пергаменте был аккуратно выведен ее точный адрес, вплоть до расположения комнаты в доме. Она развернула письмо, отпечатав красную марку. Быстрый взгляд смерил каждую строку на листе, вложенном внутрь. — Это определенно чья-то шутка, — произнесла она, обращаясь то ли к сове, то ли к самой себе. А потом, окончательно переведя взгляд на птицу, уверенно добавила: — Могу поспорить, что это Гайд Паркер.       Вчера у нее был день рождения: помнится, подарка от Гайда все-таки не было, а он не оставляет такое без внимания.       И, совершенно не сомневаясь в своей правоте, Гермиона удалилась в ванную.       Она не ошиблась — Паркер тоже был на отработке. Впрочем, когда этот парень оставался без директорского внимания? Сейчас он, опершись на грабли, болтал с девчонкой старше его самого лет на пять. Гермиона крепко сжала письмо в руке и подлетела к юноше, грозно размахивая руками. — Паркер, еще одна подобная выходка, и я лично пересчитаю все твои зубы своим кулаком! — зло заявила она, всем своим видом показывая, что не поняла шутки. — Тише, Грейнджер, не истери, — меланхолично ответил Гайд, девушка рядом с ним удивленно уставилась на его лицо. — Какие шутки? Я серьезно настаивал, чтобы ты пошла со мной на вечеринку к Перси. — Да забудь ты про свою вечеринку, а то лишишься ни только зубов, а кое-чего похлеще! Я повыдергиваю тебе палец за пальцем, — Гермиона поставила руки на талию и ждала, пока ее слова дойдут до мозгов Гайда, его умственные способности она никогда не переоценивала. — Не истери, Гренйджер, — с расстановкой повторил он. — Так если дело не в вечеринке, тогда в чем? — Вот в этом, — Гермиона сунула ему в руку письмо. — Наверное, все извилины в наличии одной штуки ушли на то, чтобы это придумать. — Мило, но нет, Герм, ты ошиблась. В этот раз я руку к этому не приложил, — заверил ее Гайд, крутя кусок пергамента между пальцами. — Точно? — резко спросила Гермиона, наклоняясь ниже. — Да у тебя паранойя, Грейнджер, — также медленно, растягивая слова, произнес Гайд, убирая блондинистую челку с лица. — После того, как ты сменила цвет волос, стала еще больше истерить. Не хочешь обратно, а?       Гермиона дернула плечами и высоко подняла голову. Что ни говори, а замечания о ее внешности будут всегда, так какая разница, в какой цвет краситься? Она всего лишь сменила свое каштановое воронье гнездо на темно-рыжие прямые волосы — если быть точнее, в один вечер она подумала над этим, а на утро по неизвестным ей обстоятельствам проснулась уже такой. В прочем, тогда она довольно нацепила новые заколки и пошла радовать удивленную миссис Грейнджер. — Смотри у меня, Паркер, — процедила Гермиона, кинула письмо на землю и ушла, не смотря за тем, как тот поддевает бумажку граблями.       Уже вечером, когда Гермиона возвращалась в комнату после ужина с семьей, ей в глаза бросилась злосчастная сова, на этот раз полностью черная, которая быстро кинула новое письмо на ее карниз, а после упорхнула на яблоню.       Гермиона подлетела к окну и, высунувшись на улицу, вынула из форточки конверт. На нем были те же слова, что и в прошлый раз. В ее голове быстро прокрутился список вещей, которые она обязана сделать, чтобы отомстить Гайду Паркеру, но он был быстро отставлен на второй план, когда она вспомнила, с каким выражением лица он говорил это ей. С таким же выражением он приглашал ее на вечеринку с собой — естественно, она отказалась, не терпя снобов и задавак, предводителем которых он был.       Вечером Гермионе не хотелось напрягать свои мозги и ломать голову над тем, кто вздумал таким образом выводить ее из себя, поэтому она мигом спустилась на первый этаж, съехав по перилам.       Родители разговаривали в гостиной, и, по выражению лица ее мамы, она могла понять, что разговор серьезный. А такие разговоры еще никогда не проходили мимо ее ушей. Странно, что за одиннадцать лет родители не услышали ее, стоящей за аркой, или не сменили в доме решетки, из-за которых слышимость была на доступном ей уровне.       Вот и сейчас она затаилась перед входом в гостиную, вжавшись в стену, дабы не бросать на пол тень. — Директор Холлис опять жаловалась на нее, — выдыхая, сказала миссис Грейнджер. Гермиона ее не видела, но легко могла представить, как та с горечью поджимает губы и опускает лицо в ладони. — Марта, это такие мелочи, — улыбнулся муж, беря жену за плечи. — Просто наша девочка может постоять за себя. — О, в этом никто и не сомневался, — в голосе миссис Грейнджер послышалась грустная улыбка. Она никогда не сомневалась в Гермионе. В своей дочери. — Я до сих пор помню, как она в темноте решила, что на нее напал маньяк и отбивалась, что есть мочи, хотя это был лишь влюбленный в нее одноклассник с валентинкой из картона. — Мы же оба знаем, что она замечательная, — подтвердил мистер Грейнджер. Воспоминания грели его душу, словно ее накрыли теплым одеялом. — И в душе очень милая и ранимая девочка. — Знала бы об этом директор Холлис. Я устала доказывать ей, что наша дочь не исчадие ада, — миссис Грейнджер дотронулась холодной рукой до лба и села в кресло у камина. — А ее рыжие волосы! Зачем она покрасилась? А карие глаза? Почему у нее карие глаза? Мне казалось, или они были зелеными? — Ну, Марта… всякое бывает. Если ей так нравится, то мы должны просто поддержать ее, — мистер Грейнджер расплылся в улыбке перед женой. — Согласись, так она выглядит эффектнее. Я иногда жалею, что мы убрали ей шрам. Мы боялись, что ее будут дразнить, а теперь я понимаю, что те, кто посмеет так сделать, могут попасть в реанимацию. — Да-да, ты прав, как всегда прав. Я позвоню Холлис и скажу, что она вновь ошибается. Однако… насчет шрама у меня были другие предчувствия, словно он нам еще когда-нибудь окликнется.       Мистер Грейнджер обнял жену, а Гермиона так и застыла у входа в гостиную, не решаясь зайти внутрь. Она не знала, как себя чувствовать. С одной стороны ей хотелось развернуться и все силы бросить на понимание того, о чем шла речь, но с другой она не хотела отступать. Поэтому, отойдя на несколько шагов назад, чтобы набрать необходимый уровень шума, девочка громко побежала к родителям. — Ма-ам, — позвала она, заглядывая в комнату и вытягивая перед собой письмо. — Что это? Я нашла его на своем окне. Чья-то очередная шутка?       В глазах миссис Грейнджер блеснули страх и непонимание. Она тихонько кашлянула и посмотрела на мужа. Тот легонько кивнул. — Милая, я думаю, это не совсем шутка, — произнесла она, поднимаясь с кресла. Через пару шагов она подошла к комоду и вынула из ящика такой же пергамент. — Нам пришло это еще вчера утром, мы думали тебе сказать, но не успели. — Мама, — твердо одернула Гермиона. — Я спросила, что это. — Письмо, конечно же. По-моему, приглашение в какую-то школу и, судя по тексту, это обязательно. Мы с твоим папой сначала подумали, что кто-то из твоих друзей пошутил, но потом пришло еще одно с более четкой информацией, списком необходимых книг. Все это можно купить на одной улице в Лондоне, но я училась там несколько лет и точно знаю — такой нет! Поэтому мы послали ответ. С нашими вопросами, разумеется. — Мама, а вы меня спросили? — вскипела Гермиона, недовольно кидая пергамент на кресло. — Может, меня устраивает моя школа? Может, я не хочу ничего менять! — Гермиона, мы думали дождаться ответа и потом тебе все рассказать… Нам нужно было несколько дней, они почему-то отпарвляют письма совами, представляешь? — миссис Грейнджер обескураженно улыбнулась и развела руками. — Нам ответят, и мы сразу скажем тебе об этом, а потом вместе решим. — Ага, скажете так же, как и о шраме! — зло прошипела Гермиона и, хватая мятый конверт, умчалась на чердак.       Ноги сами понесли ее туда: наверх по лестнице, прямо, мимо своей комнаты и спальни родителей, а потом еще наверх по стремянке.       В голове крутился бардак из мыслей, такой же, как и на чердаке их дома. Здесь стоял большой сундук — единственное, на чем можно было сидеть. Вокруг валялись вещи, некогда не пригодившиеся в применении, ее детские игрушки, в углу стоял книжный шкаф. Гермиона подошла к нему и достала большой темно-зеленый том, обложка которого была усыпана цветными камешками. Она не знала, откуда появилась эта книга, просто в один из летних дней она нашла ее здесь, среди всякого хлама, пока она пыталась отыскать куклу с оторванной головой. Это был просто сборник разных непонятных слов, явлений о тех годах, когда еще не существовало нормальных цивилизаций. Все это был бред и вымысел чистой воды, но именно это и влекло Гермиону — отличие от скучной школьной литературы.       Сейчас она была уверена, что видела слово «Хогвартс» здесь, где-то в одной из первых глав, но попытки найти его оказались тщетны. Мало того, она могла поклясться, что слова здесь меняются местами, а картинки иногда шевелятся, но каждый раз она ссылалась на полумрак чердака или свою невнимательность.       И даже так, это была не единственная странность: ей часто снились сны, в которых царили мрак и тьма, кричала женщина, а зеленая вспышка била в глаза, заставляя проснуться. Много раз Гермиона пыталась перетерпеть это, но каждый раз просыпалась на одном моменте, чаще всего стоя посреди своей комнаты.       Она отложила тяжелый том, сунув письмо между страниц, и пошла к себе в комнату. На первом этаже царила тишина — ни голоса, и даже камин будто перестал трещать. Она умылась и заползла в теплую кровать, желая наконец-то отдохнуть от тяжелого дня.       Однако через пять минут ее дверь приоткрылась. Тонкая полоска света пролегла по полу, а тихие шаги раздались совсем близко. — Милая, ты спишь? — спросила миссис Грейнджер. — Гермиона, милая, прости нас. Мы с отцом очень тебя любим, правда, но некоторые решения принимаем в одиночестве, чтобы не мешать тебе самой расти. — Мама, я только прошу говорить мне правду, неужели это так много? — шепотом отозвалась сверху девочка, прижимая ближе к себе круглую подушку. — Да, милая, иногда это сложно, но мы обязательно постараемся, — женщина двинулась в сторону двери, когда ее окликнул голос дочери. — А о шраме ты мне так и не расскажешь? — Да это был даже не шрам, так, царапина. И, ради твоего же блага, мы его вывели. Не думала, что ты будешь злиться из-за таких мелочей, — мисс Грейнджер усмехнулась и аккуратно потерла кончик носа, — обычно тебя интересуют вещи более… интригующие. Спокойной ночи, милая.       Гермиона пожелала сладких снов и отвернулась к стене, дверь со скрипом закрылась: миссис Грейнджер вышла в коридор. Совесть предательски ныла, а на душе из-за чего-то скребли кошки. Она давно обещала и мужу, и себе рассказать дочери правду, но было так трудно отпустить от себя ту маленькую девочку, что на ее глазах только училась ходить.       Она поджала губы и кивнула своему отражению в зеркале. Она обязательно это сделает, но не сегодня и не завтра. А как только Гермиона будет готова.