Пусть все дети достанутся своим родителям

Румпельштильцхен и Джафар появились в большой зале Тёмного Замка, и сразу же, не давая ученику опомниться, маг с лихорадочной торопливостью выпростал у него из пальцев драгоценнейшую на свете склянку, убедился, что та даже не треснула, и спрятал у себя за пазухой. Только после этого он смог выдохнуть, облегчить тяжесть в груди — и гнев, доселе сдерживаемый страхом, завладел Тёмным магом целиком. — Ты хоть понимаешь, что ты чуть не наделал?! — закричал он на Джафара, размахивая руками; лицо исказилось, губы искривились в гримасе, вид Румпельштильцхена был страшен. — Это же Пески Времени! Мы могли провалиться невесть куда, в другое столетие, в другую эпоху, в другой мир! Вместе с этой проклятой сокровищницей! Побледневший Джафар потеряно глядел перед собой в пространство, открывая и закрывая рот. Отмщение, которое было так близко, ускользнуло из его рук, словно золотистая рыбка в фонтане дворцового сада. Теперь-то султан точно узнает о том, что нелюбимый сын жив. И ему никогда, никогда не подобраться к отцу близко, не исполнить задуманное! Гнев Румпельштильцхена окатил Джафара, как пламя, — но был едва ли замечен. Мелко вздрагивая, мальчишка поднял взгляд на учителя, но в глазах его был вовсе не страх. — Ты… — начал он едва слышно. Кровь вернулась к смуглым щекам — прилила, ударила в голову. — Ты помешал мне! Голос набрал высоту и силу. — Ты помешал! Ты обещал помочь, а сам помешал! Отчаянье, боль, гнев переполнили сердце Джафара — и выплеснулись наружу. Окна и зеркала жалобно задребезжали, будто что-то билось в них, невидимое, но яростное и упрямое. — Я делал всё, что ты говорил! Я был послушным! Лез в воду! Сжёг розу! Ел младенцев! А ты!.. а ты!.. Сжав кулаки, он подался навстречу Румпельштильцхену, безрассудно — в миге от того, чтобы наброситься на мага. — Пусть бы хоть весь дворец провалился! Я убил бы его! Обоих их убил! Стёкла отозвались звоном на крик. Но вместо того, чтобы кинуться в драку, Джафар внезапно разрыдался — горько и уже не в силах сдерживаться. — Я… я отдал бы тебе всё, что там было… — всхлипывал он. — Все сокровища… ты построил бы новый замок… ещё лучше… я нашёл бы тебе другие проклятые пески… всё, всё… ты же обещал!.. — Мне не нужны ни замки, ни сокровища! — Румпельштильцхен стиснул кулаки, его трясло при одной мысли о том, что из-за мстительных желаний этого мальчишки всё могло провалиться в буквальном и переносном смысле. Он даже не обращал внимания на то, что Джафар хочет на него кинуться — хотя изнутри на миг обожгло напоминанием о «погибели». — Я ждал двести лет не для того, чтобы… Я бы не нашёл его — никогда не нашёл!.. Хоть немного песка выпади оттуда — и… — у него перехватило дыхание, и, не в силах продолжать, Румпельштильцхен снова взмахнул руками — но уже бессильно, словно падающая птица в последний раз крыльями. Гнев вдруг ослабел, медленно уступая другому чувству. В словах мальчика было что-то такое, отчего веяло могильным холодом. Раньше Румпельштильцхен не до конца воспринимал речи Джафара об убийстве отца и брата — сейчас он это понял. И ещё кое-что. Ещё… — Ел младенцев, — медленно повторил он. — Ты… Ты действительно решил, что это был младенец?! Джафар задохнулся, словно снова в горле была вода вместо воздуха; отступил на шаг. Последние слова колдуна оглушили его. — Но… но ведь так и было! Это мясо было слишком нежное! Слишком жирное! Не рыба, не птица, не баранина, не телятина, не кролик, не… не… — он всхлипнул и оперся о стол, закрывая лицо локтем. — Неправда… ты ещё тогда мне соврал! Разочарование было донельзя огромным. Казалось бы — с чего он вообще взял, что может верить Румпельштильцхену хоть в чём-то? Он и думал, что не верит. До этого самого момента. Румпельштильцхен сглотнул, невольно отступил и сам — на шаг, на другой, подальше от Джафара. — Это… Это был всего лишь молочный поросёнок, — голос прозвучал хрипло. — Я… Я решил, что ты понял мою шутку и притворяешься, будто ешь младенца! Да ты ведь и сейчас притворяешься? Верно? — Сейчас Тёмный маг производил впечатление самого обыкновенного человека, готового ухватиться за самое неправдоподобное объяснение, лишь бы всё стало, как думалось раньше; вот только почему, он и сам — даже если бы сумел прояснить мысли, — сам не знал. Мальчик отнял руку от лица и посмотрел на мага, вкладывая во взгляд всё, что думал и чувствовал в этот момент. Он молчал, но даже слепой не принял бы это молчание за согласие. Минуту, две… наконец отвернулся. Нашёл глазами ковёр, глубоко вздохнул, успокаиваясь — совсем как взрослый. — Я не знал о твоих планах, — теперь он говорил негромко. — И не хотел мешать. Не волнуйся: я ничего не разбил. Что бы ты ни искал — ты это найдёшь. Вздохнул ещё раз. Про его задумку то же самое сказать было нельзя. Отлепившись от столешницы, Джафар подошёл к вышитому полотну и, скинув обувь, взобрался на мягкий ворс с ногами, улёгся, не глядя на колдуна. Как бы то ни было, тот оставался его учителей, его спасителем… к тому же идти всё равно было некуда. А если Румпельштильцхен не выставит его из замка прямо сейчас — кто знает, может, потом удастся придумать другой план мести. Румпельштильцхен молчал долго, глядя куда-то мимо Джафара; на лбу мага пролегли глубокие морщины, он выглядел уставшим и даже не старым, а древним, будто каждый год из прожитых двух с лишним столетий оставил свой крошечный след. Наконец, зашевелился и заговорил: — Я не обманул тебя. Только один раз я нарушил сделку, и это мне дорого обошлось… с тех пор я всегда верен своему слову. Если мы уговорились, что ты отомстишь своему… султану, так тому и быть. Ничего больше не добавив, Румпельштильцхен переместился наверх, в лабораторию, медленным шагом подошёл к своему тайнику в стене, и, открыв его, спрятал там фиал с Песками Времени. Тайник запечатывался магией крови, и там же находилось единственное оружие, способное поразить Тёмного. Пока это оружие не попадёт каким-то образом в руки Джафара, бояться нечего. Пока — нечего. Джафар… Казалось бы, его признание, что он был готов съесть младенца, должно облегчить задачу Румпельштильцхена. Чем меньше останется в этом мальчишке человеческого, тем легче станет его убить, а к этому всё и идёт. Но никакого облегчения Румпельштильцхен по-прежнему не ощущал.