Улыбка Когтевранки

Сколько мучений может вытерпеть человек? Не знаю, мне не ведомо состояние, в котором не испытываешь боли. Мучения для меня — в порядке вещей. Пинки в живот, избиение железным прутом, долгие прогулки босиком по снегу, вырывания ногтей щипцами — это моя повседневная жизнь. Но несколько лет назад, когда мне исполнилось восемь, меня изуродовала собственная мать. Я помню все, как будто это было только что. Сначала она зафиксировала меня на специальном столе, где каждый день лилась моя кровь, я к этому привыкла и ничего странного в этом не нашла. После этого мой личный демон достала особые игрушки — я не могла нормально дышать после них. Звук ломающихся костей на пальцах непередаваем, хотя кого я тут строю, наверняка каждый дворовый мальчишка помнит эти хрусты. Ногти… До этого я видела их целыми лишь пару раз, а после того дня и вовсе только на картинках спустя несколько лет. Странно, что я вообще выжила с этой сумасшедшей. Постоянный голод, избиения, страх… Зато я никогда не болела. Куда смотрят родственники? Ах, да. Отец в тюрьме, бабушка и дедушка ненавидят мать, а старшая сестра, освободившись от её гнёта, учится четвертый год в Оксфорде. А я тут получаю ежедневные порции боли. От родной матери. Ха-ха-ха. На девятый День Рождения, меня посадили под замок в подвале и долгое время я не видела солнечного света. Кажется, примерно в то время я обзавелась улыбкой Глазго, которую мне подарила мама, вырезая ее день за днем специальным странным ножом (из-за него, в будущем, не заживала рана и исчезали нитки). Через месяц мамочка совершила суицид, повесившись прямо на моих голодных глазах, и теперь мы с сестрой сироты. Стали приемными детьми одной парочки, что была бесплодна и искала утешение в больных детях. Ну, это уж слишком! Я не больна! Даже не знаю, что такое болезнь. Но мой новый отец, мистер Роттен, считал иначе, и поэтому старался исправить мое положение. Водил по больницам, где мне аккуратно зашивали мои щеки. Но швы через некоторое время расходились/исчезали и тогда миссис Роттен в ужасе всегда отшатывалась от меня. Это пугало. Я, конечно, без комплексов, но люди шугаются меня, и именно из-за этого мне пришлось носить огромный шарф до носа. А летом я с удовольствием надевала медицинскую маску. Так я и жила целый год. Но совсем недавно, в десять лет, мне ампутировали правую руку (развивалась гангрена), ту, что с поломанными пальцами со множественными смещениями, и заменили ее на какой-то специальный протез. С помощью него я выучилась писать и играть в мяч, держать столовые приборы и пожимать руку. Сестра незаметно выросла и уехала в далекую Южную Корею, работать магическим пластическим хирургом и заодно подучиться. Эх, она-то не пострадала почти. В одиннадцать лет мне пришло письмо. Меня пригласили в школу Магии и Волшебства. Здорово! Кажется, сестра говорила о ней. Или я перепутала Хогвартс с Оксфордом? Неважно. У меня теперь есть шанс начать жить для себя. *** Знаете, для меня небольшой шок то, что мои приемные тоже волшебники. Магглокровка и полукровка. Странность просто преследует меня. Через неделю мы, я и мистер Роттен, явились в Косой переулок и закупились тем, что советовал отец, учившийся в Хогвартсе. Мне бы такого. А то настоящий вон, в Азкабане с пожизненным сидит. Как его там? Раб… Рабастан? Да, кажется, так. Меня так называли в школе, «Рабастанка», из-за мужского имени после «Леокадии». Получалось «Леокадия Рабастан». В книжном я засиделась, увидев книги Джека Лондона. Великолепный магический писатель. Каждый маг и маггл Британии знаком с ним. Известность! Итак, скупив все книжки, что мне понравились, я метнулась к аптеке, купив там специальные магические нитки, чтобы шов у рта не расходился. А то раздражает, что столько ниток расходуются каждую неделю. В мантиях мне купили дополнительную, белую и шелковую, чтобы я не чувствовала себя ущербно. Ха, мне в ней еще хуже. Палочка мне не подчинилась и спустя несколько лет. Вы знали, что социопатам, вроде меня, никакая палочка не подчинится? Вот и мне сюрприз сделали. И есть ли смысл в ее использовании? Не легче было заказать индивидуально? Чтобы я могла соответствовать нормам волшебников? Дома мне снова перешили шов, пока маггловскими нитками. Неприятная процедура. Отец научился пользоваться этой штукой и теперь сам зашивал мне все. Тонкая игла входит в щеку и впускает раствор, что помогает мне бороться с болью. Затем она выходит, но после вновь втыкается в другую щеку. Почему-то незаживающие раны постоянно чешутся, поэтому-то я и зашиваю их. А дальше с помощью магии нитки с иголкой быстро скользят в миллиметрах от ран, зашивая их так часто, что свернувшаяся кровь едва видна. Каждый раз, каждую неделю мне больно. Протез смазали маслом и почистили до блеска. Я надеваю перчатку, чтобы прикрыть механические пальцы и мантию, имеющие длинные рукава. Я хочу плакать от того, что не смогу носить футболки и майки без мантии. Я ненормальная. *** Первого сентября приемные отвезли меня на вокзал, в десять часов, и помогли пройти кирпичную стенку, о которую я боялась удариться, помня как временами мать разбивала кирпичи о мою голову. В этот день я надела ярко-зеленый шарф с жёлто-фиолетовыми звёздами. Волшебники любят странные вещи. Мистер Роттен снова дал мне указание насчет швов и протеза, напоследок похлопав меня по плечу. «Мать» же наоборот, ничего не сказала и даже не притронулась ко мне. С ней у меня были прохладные отношения. Ее напрягали мои швы, улыбка и протез руки. И что? Зато я не маггла, как некоторые. Впервые я встретила приемного отца в своем доме, где шло следствие по суициду женщины. Меня нашли в подвале, в потайной комнате, голодной, грязной, в запекшейся крови. Когда кто-то сказал «Люмос» и свет обратился ко мне, кто-то вскрикнул и упал в обморок. Мой вид представлял из себя девятилетнюю, совсем маленькую девочку с большими черными глазами, держащую в руке железный стержень, обклеенный шипами. Я до сих пор помню, что тогда сидела, уткнувшись в колени. А когда подняла лицо, то все пять магов отшатнулись от меня. У меня уже была улыбка. Ее каждодневно углубляла мать, не давая ей зажить. А в день суицида она окончательно разорвала тонкую стенку, разделяющую рот и внешний мир. Когда мне протянули руку, то в ответ потянулась худая ручонка со сломанными пальцами без ногтей. Мама всегда вырывала мне ногти. Кто-то из мужчин понял, что мне самой никак и взял меня на руки. Это был мистер Роттен. Ровно в одиннадцать отъехал поезд. Я трогала мои швы на щеках, специально их открыв. Дышать невозможно в такой жаре, а маску я не любила надевать, если имелась возможность сидеть в шарфе. Дверь в купе открылась, показывая мне вытянутое лицо мальчика. Он тут же напоролся на мой взгляд и опустился чуть ниже, увидев мою улыбочку. Он пошатнулся, побледнел и упал в обморок мордой вниз. Пришлось затащить его в купе, запереть дверь и ждать, пока этот глупец не очнется. Я взяла в руки зеленый шарф и со вздохом печали обвязала вокруг шеи и подбородка, прикрывая нижнюю половину лица. Челка закрывала лоб, так что оставались лишь глаза. Терроризм. Шли минуты, а мальчик не просыпался. Ну что такое? Обморок не может длиться вечно. Я не желаю проводить с этим наглым пацаном всю поездку. Дверки купе открылись. Но я же заперла! И вошел мальчишка в очках. Черные волосы вздыбились, отчего я видела шрам в виде молнии на лбу, чуть выше переносицы. Он спросил, можно ли присесть и, получив согласие, сел у самой двери, ведь я у окошка, а бухнувшийся-в-обморок занял всю лавку. Почему он не просыпается? Мальчик сначала просто сидел и смотрел в пол, не решаясь завести беседу. — Меня зовут Леокадия Роттен, — неожиданно в тишине сказала я, осторожно двигая губами. Не хватало еще швы порвать. Раздражения насчёт того, что я не такая, как все, волнами обрушивались на меня. Дергался глаз, под которым был синяк, полученный по неосторожности дома, когда я закрывала дверь. — Гарри Поттер, — представился он, протягивая руку для рукопожатия. — А он спит? Я пожала ему руку более-менее здоровой рукой и кивнула на вопрос. Ответ его удовлетворил. Заходил староста факультета, представился, ускакал дальше. Я заинтересованно рассматривала мальчика, что ему совсем не нравилось. Я заметила неглубокие шрамы на лице, едва заметные ожоги на руках и даже то, насколько коротко были подстрижены ногти на руках. Очнулся мальчик, сказал, что у него анемия и, извинившись, ушел, покачиваясь в разные стороны как пьяница. Через часик зашел рыжий мальчик и, спросив разрешения у Поттера, уселся. А я не в счет? Это мое купе! — Я Рон Уизли, — он начал распаковываться, доставая школьные вещи и пирожки. Гарри Поттер представил и себя, и меня. Я мысленно поблагодарила Гарри за это. Начался разговор типа «Тот самый?» и «Покажи шрам». Я же ничего не помнила про этого Гарри. Моя дорогая мать не имела возможности рассказать о приключениях младенца в то время как я безудержно кричала, или хрипела. Я постаралась не вмешиваться, но и этот глупый Рон полез и ко мне. Задавал вопросы вроде «Сними шарф, что под ним?» и «Почему в перчатках?». А нос разбитый не хочешь? Я не чувствую боли этой правой рукой. И мне не сложно ударить хорошенько. Я боялась спать в окружении этих идиотов. Ну понимаете, засну, а шарф слезет. Неудобно будет как-то. Я вообще-то не стесняюсь шрамов. Просто люди сторонятся. Мирно и тихо я продвигалась к концу вагона, как внезапно дверь одного из купе открылась и оттуда с грохотом вывалилась девочка, с неопределенного факультета. Первокурсница? — Можно было и поосторожнее, — пробурчала я в шарф, поднимаясь с пола. — Они меня вытолкнули! — девочка обернулась ко мне и замерла, всматриваясь в мои глаза. — Лео… Леокадия? Я была удивлена не меньше. Едва заметив густую шевелюру цвета горького шоколада, я начала подозревать кое-кого в кое-чем. — Грейнджер? — я приподняла брови, изображая удивление. — Ты… Привет. — Привет, — глухо отозвалась та, все также смотря на меня. — Грязнокровка нашла подружку? — из купе, в котором недавно была Гермиона, высунулась блондинистая голова с мерзкой ухмылкой. — Заткнись, — немедленно прозвучал от меня ответ. Не люблю моральные унижения при мне. Я пережила пытки «общественное мнение», «двойные стандарты» и «защита красивых и богатых» — я никому не позволю над собой насмехаться. — Да ты кто вообще? — голова вышла вместе с телом. Весьма хрупким телом. — Я Леокадия, а ты? — я постаралась превратить этот конфликт в быстрое свидание, но, видно, не судьба. — Буду ещё представляться всяким отбросам, — мальчик царственно скользнул по мне взглядом, задерживаясь на шарфе. Я боготворила дорогие ткани. Но школьная форма была едина для всех, поэтому надеть нечто дорогое я могла лишь в свободном образе. Например, шарф за десять галлеонов. — Откуда шарф? — он, не стесняясь, ощупал ткань и в конце дернул на себя. — Это шарф от самого дорогого дизайнера Англии. Откуда? Он снова начал зрительный осмотр меня. С уже куда более нормальным лицом. — Купила. Отдай, — он продолжал тянуть на себя шарф, чуть приоткрывая мой нос. — Украла поди, да? Мне это надоело окончательно и я со всей силы пнула блондина в колено. Тот упал, но его подхватили друзья, затащив того обратно в купе. — Ладно, пока, — я шуточно поклонилась, придерживая шарф у самого носа. Гермиона была выше меня, отчего создалось впечатление, что она смотрела на меня презрительно и свысока, хотя я оставалась в уверенности, что это не так. Вернулась в купе и до конца поездки читала книгу. Все-таки, я самая дружелюбная девочка с самой дружелюбной улыбкой. *** До Хогвартсе мне пришлось плыть на лодках. Нет, я понимаю, магический обряд и все такое, но надо же дать отдохнуть бедным детям после столь утомительного дня! После девяти часов езды на поезде, надо просто поспать и поменять швы… А не садить в тысячелетние лодки! Они только на магии и держатся. А старшие на каретах, запряженные лошадьми едут. Так нечестно! А еще холодно, почти ночь ведь. Восемь часов вечера — именно в этот час мне сломали ногу. В лодке мне пришлось поплыть одной. Немного смущает, но я одна! Так, темно, может, никто и не увидит. Вот как прекрасен свежий воздух у озера. И надо оставить частичку себя в этом озере. Я сняла нитку, что зашила правую щеку и кинула ее в озеро. Внезапно, из воды показалась голова. Я испуганно отпрыгнула в нос лодки и чуть не упала в воду. За ней (головой) показалась шея, а потом и вовсе торс. Русалка… Она спросила меня жестом, моя ли это нитка. На что я кивнула и показательно вытащила вторую нитку и протянула ее ей. Она с восторгом и восхищением схватила нитку и нырнула обратно. Хм, странно. Теперь у меня нет ниток. И запасных тоже. Я идиотка. Щеки неприятно обожгло ледяной водой, что брызнула на меня внезапно из-под воды. Это было странно и неудачно для меня. Из воды показалось уже три русалки. Они улыбнулись мне и протянули мне тонкую водоросль, объяснив это так странно, что и придумать невозможно. Одна, что была первой, провела пальцем по щекам, там, где у меня были незаживающие разрезы и сделала вид, будто зашивает их водорослью. Я все поняла и приняла «нитку». Мистер Роттен говорил, что русалки не посоветуют дрянь. Все, что они скажут, если я пойму, надо исполнять. Но как быть с водорослями? Я не могу зашить щеки этим. Я плыла последней. И никто не видел происходящее. Ну и хорошо. Русалки, как мне показалось, хихикнули и, плеснув в меня водичкой, уплыли. Слава богу. А тем временем нам открылся замок-интернат Хогвартс. Множество башенок и окон. А воооон та, кажется, выше всех. Прекрасный вид, созданный специально для меня. Нас сняли с лодок и повели к замку. Прошли вдоль озера, забрались по тропинке, прошли мост, двор и зашли в комнатку со статуей кого-то. На огромной стене слева и справа от двери висели четыре флага разного цвета. Позже я узнала, что это гербы факультетов. Огромный человек Хагрид передал нас женщине в шляпе ведьмы и зашел в дверь. Женщина немного поделилась с нами о Хогвартсе и вскоре, после ее недолгой отлучки, провела нас в огромный, колоссальный зал. Вместо потолка — звезды. Как будто снова в том невыносимом сне, где мне руку отрезали и заставили глотать звезды. Ой, что-то отвлеклась от основных мыслей. Если коротко, то когда меня вызвали к стулу, я не расслышала с первого раза. И почему-то я испытала некий стыд за свою небольшую глухоту. А уж как зал удивился, услышав мою фамилию! Леокадия Роттен. Милота до потери пульса стучит в висках, отдаваясь на свободу чувств и воли. Какая я романтичная. С меня хотели сдернуть шарфик. Я покачала головой и молча уселась на табуретку. В таком положении улыбки, мне не удается нормально произносить слова. Звуки должны вылетать изо рта через маленькое отверстие, а не преждевременно из растянутого рта. Получится нечленораздельный звук. А это — плохо. «Безумие не может определиться на что-то конкретное, — произнесла шляпа так тихо, что слышала лишь я. — Умопомешательство не может отвечать за свои нецеленаправленные действия, что граничит с храбростью Гриффиндора. Но и ради своих немыслимых целей, сумасшедший человек сделает что угодно и как угодно, а это — упорство Пуффендуя. Ради этой же цели, возможно всякое. Из-за этого безумец весьма амбициозен и коварен, а это — хитрость Слизерина. И наконец, как все говорят, безумие граничит с гениальностью, а это — ум Когтеврана. Я не могу сделать выбор за тебя, ведь как и в выборе волшебной палочки, ни один факультет не подходит тебе. Слишком неоднозначно, слишком много возможностей, слишком много выбора… Да, я не нахожу для тебя верного выбора, но и ты не забывай, что каждый факультет — отдельная семья. Сильны, как львы. Упорны, как барсуки. Коварны, как змеи. Или же умны, как вороны. Выбирай сама, — я задумалась и… — Когтевран! — прокричала шляпа и тихо добавила. — Но не забывай, нигде тебе нет места, ведь ты…» Остальное я не услышала, быстро скидывая шляпу и идя к столу с синим гербом. Так я начала новую стадию своей жизни на факультета Когтевран.