Exodus L.B.

Охранные чары Малфой-мэнора пропускают меня, а значит, мне повезло, и Люциус еще не покинул поместье. Обычно по понедельникам, пока я полдня потею в тренировочном зале, он встречается с какими-то важными людьми в Министерстве. Иногда эти встречи проходили в дорогих ресторанах или закрытых клубах, но ни разу — в самом мэноре, как это бывало до войны. Словно после всех бесчинств, что творились в этом доме, на него легла печать забвения. Продолжая вести дела с Люциусом, министерские чинуши теперь боятся ступить на порог мэнора, как будто бы именно он, а не его владелец, способен запятнать их репутацию. Я никогда не интересовалась, что именно Малфою нужно от этих людей, но, зная его, можно с уверенностью сказать — он что-то затевает. Люциус вернулся в игру примерно в то же время, когда наш мир потрясла новость о контактах с магглами, защищенными «магоблоками». Именно это, вкупе с содержанием архивных документов, которые он изучал в тот памятный день нашей первой встречи, дало мне основание думать, что ему потребуется свой человек в ОВМ. Но подтверждения этой теории я не получила до сих пор: он слишком тщательно оберегает свои секреты. Снова по колено в снегу, вылезаю из-под низко свисающих, покрытых белой изморозью еловых ветвей и добредаю до мэнора. Ну неужели нельзя приказать домовикам расчистить территорию, или проложить для меня трансгрессионный коридор на подъездную аллею?! Быть может, Люциусу просто нравится каждый раз наблюдать за моими мучениями, выглядывая из окна кабинета? Впрочем, в такое время он меня не ждет и вряд ли сейчас наслаждается этим зрелищем. Малфой всегда ценил мою прямоту — по крайней мере, мне хочется так думать. От него я такого признания, конечно же, никогда не дождусь, но, видя окружающих его лизоблюдов, начинаешь понимать значение того едва заметного одобрения, что порой мелькает в его глазах. И теперь я собираюсь совершенно прямо изложить ему свою просьбу. Мне нечего предложить взамен, на руках у меня нет никаких козырей, даже проверенных фактов нет — одни лишь подозрения. Вот и увидим, какое влияние я имею на практически всемогущего Люциуса Малфоя. Все эти мысли звучат нестройным разноголосым хором в моей голове, пока я взбегаю по широкой парадной лестнице на второй этаж. Уже занося руку, чтобы открыть массивную дверь кабинета, слышу заискивающе-боязливый оклик домовика: — Мисс Браун, хозяина тут нет… хозяин не ждал Вас… — Где он? — я надвигаюсь на зашуганное большеглазое создание. — У меня срочный разговор. Эльф прижимает уши к голове и пищит: — Хозяин в боевом зале, но мисс Браун не должна… Я уже не слушаю, сбегая вниз и направляясь в южное крыло мэнора. Здесь я еще не бывала, но знаю нужное направление. Нахожу боевой зал по звуку вылетающих заклинаний и быстрых резких шагов. Приоткрыв дверь, я замираю в проеме, позабыв, зачем пришла. Люциус, одетый в простую рубашку, облегающие бриджи и тонкие кожаные сапоги с высоким голенищем, без своей привычной домашней мантии, с невероятной быстротой движется по боевой площадке, одно за одним выпуская невербальные заклинания в своего противника, незнакомого мне черноволосого волшебника. В руках у каждого, помимо палочки — сверкающий клинок. Меч Малфоя, отлитый вместе с рукоятью, длинный и слегка изогнутый, взмывает стальной вспышкой, рассекая летящие в него потоки яркого пламени, и вновь падает вниз, когда его хозяин выставляет перед собой щит. Не Протего, что-то посложнее, этот щит растягивается мерцающим куполом, принимая на себя следующий мгновенно за пламенем алый дым, а потом сворачивается с громким хлопком — и Люциус атакует хлестким ударом незнакомого мне заклинания. Похожее на черный дымящийся кнут, оно со свистом разрезает воздух и несется в сторону противника. Темноволосый маг орудует широким клинком с зазубринами по лезвию, довольно-таки устрашающим на вид. Он принимает на свое экзотическое оружие малфоевский Кнут, но не разрезает его, а будто бы наматывает на лезвие, и со всей силы тянет на себя. Малфой сокращает дистанцию, однако вовремя прекращает действие заклинания, и темноволосому не удается вырвать палочку из его руки. Люциус уже перехватывает меч для ближнего контактного боя, но тут он видит меня. По его лицу пробегает тень неудовольствия, и все же он не отвлекается ни на мгновение, продолжая свой танец. Сделав резкий выпад в сторону противника, Малфой серией ударов уводит вниз его меч, одновременно приставляя волшебную палочку к его груди. Темноволосый волшебник молча кивает, переводя дыхание, и Люциус опускает палочку, быстро разворачиваясь в мою сторону. От этого движения его длинные волосы, убранные на время боя в низкий хвост, взметаются серебром в ярких солнечных лучах, проникающих сквозь небольшие окна зала. — Благодарю, Лиам, на сегодня хватит. Малфой выходит из зала, ни слова не сказав мне — я и так послушно шагаю за ним следом, поймав перед этим внимательный взгляд Лиама. Все еще под впечатлением от увиденного, пялюсь в широкую спину идущего впереди мужчины. Я никогда не имела возможности наблюдать его в бою. Вот и ответ на мой вопрос, как ему удается оставаться в такой прекрасной форме. Сражаясь, Люциус двигался с присущей ему элегантностью, однако то была элегантность стремительная, смертоносная; грация хищника, заключенная в человеческом теле, функциональность которого доведена до абсолюта. А эта скорость, с которой он наносил удары — она никак не вяжется с его ленивым, растягивающим слова тоном и привычной неторопливостью. Вот он выходит из южного крыла мэнора, практически неслышно ступая по каменной плитке, и если бы я не видела поединка, если бы не меч, который Малфой все еще держит так, будто бы он — продолжение его руки, мне бы и в голову не пришло, что минуту назад он сражался, словно на кону стоит его жизнь. Мало что способно привести меня к столь патетичному рассуждению, и практически всегда такие случаи связаны с Люциусом. Не будь позади бессонной ночи, наполненной детскими криками и смрадом горящей плоти, я бы рискнула сейчас вызвать гнев этого устрашающего, непостижимого мужчины, начихав на все дела и правила приличия, и показала бы ему, насколько захватило меня увиденное в боевом зале. Но не произойди весь этот кошмар, меня бы здесь попросту не оказалось, и я бы не застала его таким. За всеми этими размышлениями я не замечаю, как мы доходим до гостиной. Молчание становится невыносимым, и, зайдя внутрь за Люциусом, я считаю нужным сказать: — Никогда не видела, как ты сражаешься. Это было… впечатляюще. Он все еще стоит ко мне спиной, и до меня доносится его небрежный смешок. Малфой неспешно протирает меч заранее приготовленным куском зачарованной материи, — я успеваю рассмотреть покрывающие лезвие незнакомые мне руны, — и, подойдя к камину, бережно возвращает драгоценное оружие на его законное место. — Это ваш фамильный клинок? У него есть имя? — Клинок Абраксаса, — ровно отвечает он мне, накладывая на меч защитные чары. — Абраксас — так же звали твоего отца? Люциус наконец поворачивается ко мне и говорит шелковым голосом: — Мне бы не хотелось тратить время на посторонние разговоры. У тебя, должно быть, срочное дело? Я мысленно подбираюсь и выкладываю ему все, что произошло за последние сутки. Начиная от расспросов Филча, заканчивая разговором со Снейпом двадцать минут назад. Умалчиваю лишь о том, что могло бы породить вопросы о наших отношениях с бывшим профессором — это нынешней ситуации никак не касается. Малфой сидит в кресле, закинув ногу на ногу, слушает с обычной для себя маской вежливого интереса, и мне сложно подбирать слова, не видя никакой реакции с его стороны. Как только я закончу, он может с тем же безукоризненным выражением выставить меня за дверь. Когда мы только познакомились, мне было гораздо проще вызвать хотя бы тень эмоции на его лице, теперь же он, видимо, привык ко мне и гораздо лучше себя контролирует. Мерлин, да оказывается, я скучаю по тому времени. Перестаю говорить, а Люциус все еще молча смотрит на меня. — И ты отвлекла меня только ради того, чтобы я велел Северусу прекратить свои игры и спасти каких-то… магглорожденных? — наконец отвечает он. Я была готова к этому вопросу, однако все же тушуюсь под взглядом льдистых глаз. — Не думай, что я не знала, как ты мне ответишь, — говорю, — но этот темный маг нашел способ управлять Безликими, это может быть опасно не только для магглорожденных. Мы до конца не знаем, что ему нужно от них. — Ты сказала, что Снейп и авроры отловят его вечером. — Да, но дети… — До них мне нет дела, — отрезает Малфой, вставая. — Раньше ты была гораздо проницательнее. Что изменилось? Он снова задает этот вопрос, но на этот раз от него не веет холодной угрозой. В нем звучит скорее усталость, вызванная, быть может, недавним боем. — Теперь это по-настоящему важно, — слышу я свой голос. Закусываю губу, стараясь не отводить глаз. Люциус склоняет голову набок. Если я хоть сколько-нибудь разбираюсь в смене его настроений, он выглядит слегка заинтересованным. — Почему? — Почему меня волнует, выживут ли эти девочки или нет? — я хмурюсь. — По-моему, это вполне естественно. — Нет, — он снова опускается в кресло напротив меня, на этот раз подаваясь вперед, — я не об этом. Почему ты вообще захотела работать в этом отделе? Кажется, я начинаю терять нить его рассуждений. — Не понимаю, о чем ты. — А мне думается, прекрасно понимаешь. Ненавижу оказываться под прицелом его взгляда. Тем более сейчас, когда за разговорами теряется драгоценное время, и мне нужно быть предельно собранной. — В нашу первую встречу здесь, в мэноре, — медленно начинает Люциус, — я увидел в тебе что-то. Отблеск какого-то огня, полыхавшего в твоей душе. Я узнал его, потому что… — он прерывается на мгновение, будто сдерживая себя, но затем продолжает. — Этот огонь привел тебя ко мне, Лаванда. Когда ты пришла сюда во второй раз, он разросся до пожара, но спустя какое-то время потух. Я вздрагиваю, снова услышав от него свое имя. Почему-то оно, произнесенное холодным голосом Малфоя, вселяет в меня глубокий, необъяснимый страх, как тогда, в лифте Министерства. — Что тебе действительно было нужно? Нет. Я не готова. — Почему ты не можешь предположить, что я просто хотела тебя заинтересовать? — спрашиваю, найдя последний довод. Люциус улыбается уголками губ, однако эта улыбка не доходит до его глаз. — Поверь, я достаточно сталкивался с заинтересованными девицами. Их храбрости хватало лишь на то, чтобы не заикаться, пока они говорили со мной. Были, правда, и те, что со мной, равно как и с другими мужчинами, вели себя более развязно, — он слегка морщится. — А я не терплю шлюх, ты знаешь. Да, совершенно случайно, но знаю. Меня это когда-то даже удивило: взрослый мужик со здоровыми потребностями — и брезгует доступными девицами (в отличие от Снейпа), а недоступные боятся его как огня. Такой вот парадокс. Спросить бы его на этом моменте, почему он тогда решил, что я не отношусь к категории доступных, однако мне не хочется отвлекаться от главной темы разговора. — Отлично, мы выяснили, что я уникальна в своей дерзости. Ты надавишь на Снейпа? Малфой излюбленным жестом задирает подбородок. — Не раньше, чем ты скажешь мне, зачем добивалась того перевода. Я все еще могу что-то придумать. Но при этом нет никакой гарантии, что он поверит мне, если объяснение не будет достаточно правдоподобным. Сидящий передо мной человек с властной осанкой и спокойной уверенностью во взгляде не стал бы тем, кем он на сегодняшний день является, если бы не умел разоблачать уловки и обман. Судорожно пытаюсь заставить свой утомленный недосыпом мозг работать, составить реалистичную ложь, но все без толку. И вот тут я лоб в лоб сталкиваюсь с одной простой неприглядной истиной — это тупик. Либо я говорю Люциусу правду, либо ухожу отсюда, не добившись ничего. Снова. Буду ждать до ночи, когда Снейп, Томпсон и авроры проведут ритуал. Сальноволосый ублюдок сказал, что вампиры к тому моменту уже могут убить мага, потерявшего над ними контроль. О том, что тогда будет с детьми, если они и правда до сих пор живы, я не хочу даже думать. А придется, ведь чувство вины, иррациональное, в общем-то, ничем не обоснованное, не позволит забыть об этом ни на секунду. Снова. И я решаюсь. Во рту внезапно пересыхает; чтобы начать говорить, мне приходится прочистить горло. — Ты знаешь все о том, что произошло с моими родителями, — я не спрашиваю, я констатирую факт. Эту информацию не так сложно достать. И Люциус не воспринимает это как вопрос, продолжая спокойно рассматривать меня. — Незадолго до отъезда моя мама встречалась с какими-то людьми, которые должны были ей во всем помочь. Перевод денег на счет в одном из европейских гоблинских банков, необходимые документы. Все за плату, разумеется. Уже после войны я случайно узнала, что родителей выдали именно эти дельцы. — И ты решила выяснить, кто они, — произносит Малфой, начиная все понимать. Он откидывается на спинку кресла и слегка опускает ресницы. Говорить почему-то становится легче. — Записи о послевонных допросах хранятся в Министерстве в засекреченном архиве со вторым уровнем доступа. Его получают сам Министр, невыразимцы, авроры… и работники ОВМ. Я долго ждала подходящего случая. Как назло, ни по одному из дел не требовался доступ выше первого уровня. Поэтому, едва подвернулась возможность, я с трудом сдерживала ликование, когда Грейнджер сама отправила меня в архив. Словно невидимая сила способствовала исполнению моего плана — в тот раз архив пустовал, не считая охраны у входа. Найдя нужные по основному делу документы, я, подавляя нервную дрожь и ежесекундно оглядываясь, дошла по полок со свитками, содержащими акты допросов. Их были сотни, нет, тысячи. Второй в рейтинге моих ночных кошмаров — бесконечные свитки, прочесть которые катастрофически не хватает времени. Однако я наложила заклинание поиска по ключевому слову и быстро обнаружила необходимые записи. Быстро пробежав глазами по тексту, я запомнила все фамилии фигурантов дела об убийстве мамы и Шона и аккуратно сложила свитки на место. Дальше было проще. И больнее. Найти сведения об указанных людях, только для того, чтобы узнать, что все они погибли в ходе войны. Вернее, почти все. Тот старик-сквиб уцелел, потому что залег на дно, когда начались активные боевые действия. Он был родственником мага-дельца, который за проценты помогал моей маме с переводом средств и документами. В войну это было прибыльное дело. Сквиба жалели и не лишали доступа к волшебному миру, иногда привлекая к своему подпольному бизнесу. Именно он передавал моим родителям готовые документы, он знал, куда и когда они поедут. И это он заговорил первым, когда маленькое семейное предприятие накрыли Упивающиеся. Я не знаю, сколько людей тогда пострадало. Ведь мама и Шон были далеко не единственными, кто хотел уехать из Британии в тот год. Магглорожденные и полукровки, их родители, смешанные семьи. Сторонники Волдеморта отпустили тех дельцов. Даже заплатили им за сведения, словно в насмешку. И они молчали, не пытались никого предупредить о неминуемой расправе. Те деньги в итоге остались у сквиба. После войны он обменял их на фунты стерлингов, купил себе миленький такой дом в пригороде и с тех пор старался как можно реже соприкасаться с магическим миром. Пока этот мир не явился к нему ночью в моей кровожадной персоне. Да, я хотела его смерти. Месть была той движущей силой, что вела меня с седьмого курса, когда я выползала из бездны своего отчаяния, собирала себя по кусочкам. Обретя подобную силу, — не самостоятельно, о нет, мне потребовался другой человек, способный указать на этот путь, — я смогла вытерпеть издевательства ублюдков Кэрроу; разрушительную, чудовищную боль, что причинили зубы и когти Фенрира Сивого; всю палитру людского неприятия жертвы уже после войны — от равнодушия до презрения. Поэтому, узнав, где живет тот сквиб, я даже не раздумывала долго. Просто достала из коробки с родительскими вещами оставшийся от Шона пистолет. Все должно было выглядеть, как простое маггловское ограбление. Однако я столкнулась с неожиданным препятствием: сквиб все же не был «нулевым» и смог наложить простейшую защиту на свой дом. Такую, что оказалась бы не по силам обычному домушнику с отмычкой или даже ломом. Мне пришлось воспользоваться волшебной палочкой, чего я не намеревалась делать, чтобы не оставлять улик. Я хотела сказать ему, за что намеревалась лишить его жизни, и, проникнув в дом, не стала стрелять в спящего старика и разбудила его. Однако, начав говорить, я увидела тот ужас, что обуял его при виде волшебной палочки в моей руке. Не пистолета, хотя он точно знал, что это за вещь, — палочки. Ужас этот лишил старика рассудка, он начал выкрикивать что-то бессвязное, складывая руки в умоляющем жесте; я не смогла закончить свою речь, и просто направила на него пистолет. Сквиб инстинктивно выставил вперед ладонь, и я выстрелила ему в голову прямо сквозь нее. Этот звук взорвал тишину мирного пригорода, застыв в воздухе звенящим напряжением. Пуля оставила во лбу старика небольшую кровоточащую дырочку, разнеся в кровавые ошметки всю заднюю стенку черепа и забрызгав мозгами подушки. На меня не попало ни капли, однако в моих снах, вновь и вновь повторяющих этот момент, я покрыта кровью и мозгами с ног до головы. Разумеется, я не рассказываю всего этого Люциусу. Мы просто сидим друг напротив друга и молчим, словно он дает мне возможность пережить все заново. Потом я все же решаюсь произнести: — Мне казалось, убив того стукача, я смогу оставить все позади. Этого, конечно же, не произошло. Но стало намного лучше. Хоть ты и не знал всего, когда помогал мне с переводом, я должна сказать тебе «спасибо». Малфой как-то резко дергается и вскидывает голову, вонзая в меня острые иглы своего пронзительного взгляда. В нем нет осуждения, но нет и понимания, на которое я, признаться, подсознательно рассчитывала. — Что еще было в тех свитках? — спрашивает он, кривя ухмылкой губы, и его голос звучит неожиданно глухо. — Было ли там, к примеру, что плату за сведения о грязнокровках и их семьях информаторы получали моими деньгами? Его слова, тон, которым он их произносит, сбивают меня с толку. — Или что большинство, как ты говоришь, «стукачей», прежде чем выдать сведения, тоже прошли через мои подземелья? Нет, этого не может быть. Неужели то, что заставляет Люциуса говорить мне такое, это рвущееся наружу откровение… — Или что пытать пленников заставляли моего сына? Малфой в одно плавное движение снова оказывается на ногах, он быстро отходит к окну, прикладывая ладонь ко лбу. Я замираю в кресле, отчего-то желая сделаться невидимой. Понимаю, что задержала дыхание, лишь когда спустя несколько мгновений вижу, как опускаются, расслабляясь, его напряженные плечи. Выдыхаю чересчур шумно. Быть может, мне повезет, и он не сравняет меня с землей за то, что я сейчас увидела и услышала. Люциус отрывает руку от лица и медленно заводит ее за голову, распуская стягивающую волосы черную ленту. Пальцы его зарываются в серебристые пряди, массируя затылок, и от этого простого, человеческого жеста я вновь теряюсь. Не мог же он пустить меня в свою жизнь настолько, чтобы ослабить при мне постоянный контроль над собой? Я ведь Лаванда Браун, девочка, юбку которой он задрал в темном пыльном архиве, просто чтобы снять напряжение, накопившееся за годы воздержания. Ручная зверушка, выполняющая нехитрые команды, прибегающая и уходящая по одному лишь мановению руки. Даже при своих домовых эльфах этот человек не позволил бы себе проявить слабость. «Что изменилось?» Его собственный вопрос, на который нет ответа. — Те дети, скорее всего, мертвы, — слышу я вдруг его голос. Люциус оборачивается, лицо его, обрамленное светлыми волосами, вновь бесстрастно. — Я поговорю с Северусом, если таково твое желание, и он сделает все, чтобы немедленно найти Безликих. Почти подскакиваю с кресла, однако Малфой качает головой. — Взамен ты должна кое-что для меня сделать. — Что?! — вырывается у меня возмущенное. — Ты сказал, что поможешь, если я расскажу тебе о… — Мои слова звучали, как «не раньше, чем ты расскажешь», — перебивает он меня. Я сжимаю зубы, зная, что спорить себе дороже. Не мне тягаться с ним во всем, что касается правильного выбора слов. — Чего ты хочешь? Люциус медлит короткий миг и делает несколько неспешных шагов в мою сторону. Его взгляд удерживает меня на месте, холод в нем уступает место чему-то иному, более живому, темному. Голодному. Да неужели? Все настолько просто? Такими темпами я ведь проникнусь словами Снейпа о том, что мое единственное призвание — спать со старшим Малфоем. — Тебя не хватятся в твоем отделе? — спрашивает он, очерчивая двумя пальцами контур моего подбородка. Кошмарная ночь дает о себе знать, я буквально валюсь с ног от усталости, однако с этим невесомым прикосновением по телу пробегает легкая дрожь. Мне снова не верится, что Люциус может хотеть меня — такую. С острыми плечами и коленками, небрежно остриженными волосами, с бледным от бессонницы лицом, которое при льющемся из окна солнечном свете, должно быть, выглядит как белое полотно. Эти сомнения периодически посещают меня и уходят, лишь когда я оказываюсь в его постели. Видеть, как этот безупречный мужчина теряет свое хваленое самообладание; чувствовать, что, прикасаясь ко мне, он буквально насыщает свою потребность, что его магия признает и принимает мою, а его желание содрогается во мне мощными сильными толчками, — это лучше всего поднимает мою уверенность в себе и срабатывает как сильнейший афродизиак. Стоит ли говорить, что даже сейчас, со все еще звенящим в ушах детским криком, я безумно хочу его. Облизываю губы, — это не провокация, они действительно пересохли от волнения, — и отвечаю: — Я пропустила тренировку. Но никто не знает, что я здесь. — Даже Северус? — пальцы Люциуса скользят по моей шее и замирают в сантиметре от покрывающих ключицу шрамов. Я просто качаю головой. — Хорошо, — почти шепчет он. Заметив движение его второй руки, успеваю опустить голову вниз. Голубая вспышка, сорвавшаяся с конца приставленной к моей груди волшебной палочки на миг затопляет гостиную ярким светом. Тьма накатывает удушливой волной, и я падаю, проваливаясь в нее, словно в бездонный, бесконечный колодец. * * * Холодно. Сыро. Еще не открыв глаза, я пытаюсь пошевелиться и издаю короткий стон — движение отдается острой болью между лопаток. С трудом, снова и снова срываясь обратно в зыбкий тошнотворный обморок, заставляю себя включить сознание и понять, что же со мной происходит. Ресницы дрожат, когда я обвожу первым расфокусированным взглядом окружающее меня пространство. Темно, лишь где-то вдалеке трепещет неясный, расплывчатый свет — словно от факела. Вслед за зрением срабатывает обоняние, и в нос ударяет затхлый запах сырых камней и плесени, а еще металла. Тут уже я полностью прихожу в чувство, осознаю, что стою голыми коленями на холодном полу, и пытаюсь встать, но, взвыв от резкой боли, падаю обратно. Мой крик сопровождается звоном цепей над головой; смешавшись, эти звуки разносятся по всему помещению, отдаваясь гулким эхом от каменных стен. Присмотревшись сквозь выступившие слезы, я понимаю, что нахожусь в огороженной решеткой темнице. Выворачивая шею, смотрю на скованные за спиной и вытянутые к верху руки: запястья обмотаны тонкой цепью — тоньше, чем могла бы выдержать сильный рывок, а значит, зачарованной. От нее к потолку, теряясь в темноте, отходят более толстые звенья, но на них тоже лежит заклинание: они зафиксированы между собой и держатся монолитным стальным прутом, и встать на ноги, не вывернув при этом суставы, невозможно. Уловив едва слышный шорох мантии, я резко поворачиваю голову. Люциус стоит в тени, так, что пламя факела из коридора едва освещает его высокую, полностью облаченную в черное фигуру. Увидев, что я полностью пришла в сознание и успела оценить обстановку, он ступает вперед, в пятно пляшущего света. Оказывается, я еще в состоянии испытывать удивление: на отворотах его строгой мантии я замечаю символику рода Малфоев, двух переплетенных змей, на его пальце переливается фамильная печатка с большим бриллиантом — все эти регалии Люциус надевает только по весьма значительным поводам. Что за идиотские шутки? Я не вижу его лица, оно все еще скрыто тенью, но безошибочно чувствую на себе его взгляд. Решаю первой нарушить молчание: — Мы все еще в мэноре? — выходит хрипло, и я захожусь кашлем. По тому, как качнулись серебристые пряди волос, понимаю, что он кивнул. — Люциус, что происходит? Сейчас не время для этих игр. Ты… Внезапно словно невидимая ладонь зажимает мой рот, я машинально дергаюсь назад и, зажмурившись, мычу от боли. — Игр? — переспрашивает он едва слышно. Его голос вкрадчив и полон скрытой угрозы. — Больше никаких игр. По мановению руки цепь вытягивается в его сторону, заставляя меня, падая и снова поднимаясь, сделать несколько шагов вперед и упасть на колени перед ним. Стукнувшись о каменную плитку, я едва не заваливаюсь вперед, лицом прямо в его начищенные до блеска ботинки. — Эти подземелья неразрывно связаны с историей моего рода, — тихо говорит Люциус надо мной. — Они призваны служить защите интересов семьи Малфой, будь то укрытие при нападении на мэнор, либо удержание в плену наших врагов. Во время Второй Войны волшебников я сбился со счета, сколько людей прошло через эти камеры… «Ты еще скажи «Если бы эти стены могли говорить, они бы кричали», — мелькает в моей голове, но я тут же даю себе мысленного пинка. Неизвестно, на что способна магия этого места, — а она существует, в этом я не сомневаюсь, — вдруг его хозяин может услышать отголосок неповиновения и насмешки? — Большая их часть была отребьем, — продолжает Люциус. — Грязнокровки, магглы. И предатели крови — такие, как твоя мать. Я вскидываю на него взгляд. Лицо, по которому мелькают тени от огненных всполохов, безмятежно, взгляд мерцает ледяными искрами. — Мне до сих пор неясно, почему чистокровные волшебники, пускай даже не из Древнейших и Благороднейших домов, решают пренебречь традициями предков, — будто бы рассеянно произносит Малфой. — Отказываются от своей природы, своего наследия, которое угасает с каждым поколением. Их нельзя простить, Лаванда. Нельзя. Люциус смотрит в проем между прутьями моей темницы; с того места, где он стоит, должен быть хорошо виден коридор, ведущий к остальным камерам. — Но гораздо больше, чем их измена, меня приводит в ярость другое, — он вновь скользит по мне взглядом, и прекрасные черты его лица искажаются от едва сдерживаемой злобы. — Почему выбор этих людей лишил такового мою семью? Магия Люциуса окатывает меня агрессивной, сминающей волной, она не дает вздохнуть полной грудью и застилает глаза алым туманом. Это больше не то призрачное касание, которое я почувствовала в лифте Министерства — в сравнении с этим оно было практически нежным. Она также имеет мало общего с теми вспышками, которые изредка происходили, когда мы занимались сексом; обжигающие, острые, порой они становились почти болезненными, но, сливаясь с другими ощущениями, приносили дополнительное удовольствие. Теперь же этот магический выброс имеет лишь одну цель — прогнуть меня, дать ясно понять, что моя воля и мои желания более не имеют никакой силы. Люциус поводит плечами, будто восстанавливая контроль, и давящая на все мое тело магия отступает так же быстро, как и наносит удар. Я делаю жадный глубокий вдох носом — рот мой все еще «зажат» заклинанием. — В конечном счете мой дом, место, где жили мои предки и будут жить мои потомки, превратился в выгребную яму, — цедит Малфой сквозь зубы. — Не усадьба Ноттов, не поместье Паркинсонов. Мой. Дом. Как будто моя ответственность за наше будущее была выше, чем у остальных. И платить за нее пришлось более высокую цену. Я слушаю его размеренный, чуть подрагивающий голос, в который раз желая сделаться как можно незаметнее. До меня все с большей отчетливостью начинает доходить: Люциус не стал бы рассказывать мне это, если бы хотел потом отпустить на волю. Ни одна живая душа не смеет видеть его слабость. — Ты и тебе подобные, безумцы, что носятся с идеей нового порядка, установленного магглами и их отродьем, — эти последние слова Люциус выплевывает, словно грязные ругательства, — вы стали причиной всех бед. Сковывающая движения цепь дергается назад и тащит меня обратно к дальней стене. Мне приходится практически ползти вспять, чтобы не выбить неосторожным движением руки из суставов. Я все еще не свожу взгляда с Малфоя, когда решетки темницы истаивают при его приближении и появляются вновь, как только он покидает ее. — Есть границы, которые не должны нарушаться, Лаванда, — говорит он, отворачиваясь. — Ты должна, наконец, ощутить это в полной мере. И Люциус уходит. В гулкой плотной тишине я слышу несколько десятков шагов — коридор подземелья действительно огромен. Невидимая «рука» отпускает мое лицо, оставляя на коже легкое онемение, которое проходит практически сразу. В отличие от моего шока. Довыебывалась, Браун. Смысл всех сказанным им слов постепенно укладывается в моей голове. Я судорожно вспоминаю протоколы допросов, которые успела прочесть в закрытом архиве. Путаные показания тех, кто был пойман Упивающимися вместе с моими родителями и по разным причинам смог уцелеть. Большинство сходилось в том, что маму и Шона казнили на месте, не переправляя в подземелья Малфой-мэнора. Но нашлись и те, кто не был в этом столь уверен. Все эти «вроде», «не помню точно», «не слышал» — в тот момент, когда я читала, они были всего лишь набором букв на бумаге. Свидетельства о показательной казни отвлекли от них все мое внимание. Теперь же, переваривая сказанное Люциусом, я с растущим ужасом осознаю: нельзя исключать вероятность того, что родители погибли в этих самых стенах, замученные с его молчаливого согласия и одобрения. «Предатели крови — такие, как твоя мать». «Их нельзя простить, Лаванда. Нельзя». Когда-то, чтобы прийти второй раз в мэнор, мне хватило знать, что Малфой не убивал мою маму и Шона собственноручно, да и вообще, по слухам, находился в то время в перманентном запое. А самое страшное, — это открытие вышибает из меня воздух не хуже магической «волны», — считая, что Люциус непричастен к смерти моих родителей, я не сильно задумывалась обо всех остальных его узниках. Я предпочла поверить, что все творящееся в этом доме его вообще никак не касалось. «Я сбился со счета, сколько людей прошло через эти камеры». «Мой дом, место, где жили мои предки и будут жить мои потомки, превратился в выгребную яму». Звучит как сожаление об утраченной в тот момент власти. В войну он перестал быть хозяином своего дома, собственной жизни. А ныне посадил меня на цепь, чтобы вернуть хотя бы иллюзию контроля. И проучить. «Ты должна, наконец, ощутить это в полной мере». Ощущаю, блять, ничего не скажешь — пока я была в отключке, с меня сняли всю одежду, облачив вместо нее в какое-то серое арестантское рубище, едва доходящее до колен, и от холода подземелий я успеваю продрогнуть до костей, чего со мной не случалось уже очень давно. Еще в первую минуту после пробуждения, пытаясь рассмотреть сковывающие меня цепи, я заметила, что с запястья пропал браслет для связи с Отделом. А ведь с его помощью я могла бы отправить сигнал Дину. Тот наверняка уже заметил мое отсутствие на тренировке и, почувствовав жжение в руке, приложил бы максимум усилий, чтобы найти меня. Пытаюсь пошевелить руками, чтобы оценить прочность цепи, тонкой змеей обвивающей запястья. Она моментально отзывается, затягиваясь еще туже, впиваясь в натертую кожу. Ну точно, зачарована. Даже если приложить слабый беспалочковый импульс, разорвать ее нет никакого шанса. Из подземелий Малфой-мэнора мне не сбежать. А что, если Люциус с самого начала планировал все это? Мысль, от которой я прекращаю двигаться и замираю. Но тогда почему он не схватил меня во время одного из моих первых посещений мэнора? «Я увидел в тебе что-то. Отблеск какого-то огня, полыхавшего в твоей душе. Этот огонь привел тебя ко мне, Лаванда». Больной на всю голову ублюдок. Я дергаюсь и шиплю от злости, не обращая внимание на боль. Он спал со мной, делал вид, что его занимают мои отчеты, а сам все это время хотел потешить свое любопытство. И, удовлетворив его, потерял всякий интерес. Теперь я для Малфоя — та, на ком можно отыграться за все свои неудачи, дочь «предательницы крови», «специалист по межвидовым контактам», как выразился его отпрыск. Мне некого винить, кроме самой себя. Я пришла к Люциусу с просьбой, позабыв, что он не из тех, кто дает в долг без процентов. И сегодня таким процентом может оказаться моя свобода или жизнь. Однако он обещал мне кое-что взамен. И сейчас главное — чтобы он выполнил свою часть этой безумной сделки, правил которой так мне и не объяснил. — Люциус! — зову я негромко, считая, что все произнесенное в подземелье так или иначе достигнет его слуха. Тишина. — Люциус! — я повышаю тон. — Отправь Снейпа к Безликим! Заставь его спасти детей! Люциус! — кричу уже во все горло. Эхо моего голоса разносится по всему необъятному пространству, проникая в бесчисленные пустые темницы. — ЛЮЦИУС! Но ответ так и не приходит. Привалившись к холодной каменной стене, я закрываю глаза. Сколько же сейчас времени, как долго я провалялась без сознания? Остается лишь надеяться, что не слишком долго, и если Малфой сдержит свое слово, у Эмбер Льюис и одной из девочек Коллинз — я не знаю, которая из них сгорела в Адском Пламени — появится шанс на спасение. Пытаюсь сосредоточиться на внутреннем источнике энергии, как учили инструкторы-авроры. Нужно полностью расслабиться и погрузиться в медитативное состояние, способное залечить незначительные повреждения тела и восстановить силы. Мне это сейчас жизненно необходимо, ведь, если забыть об обмороке, не принесшем ни капли отдыха, я не спала уже более суток. Постепенно дыхание мое выравнивается, а мысли проясняются. На границе восприятия чувствую, как отпускает сведенные мышцы, слышу ровное биение сердца в груди. Это еще не конец. Я найду выход из сложившейся ситуации. Люциус — он хоть и практически бог здесь, в своем доме, но меня будут искать. Всегда была уверена, что тот же МакГрир догадывается о нашей связи. Не будучи моим горячим поклонником, он все равно докопается до истины, просто потому что такова его суть. Даже если для этого придется вломиться с аврорами в мэнор и перевернуть все вверх дном; после войны с Малфоем не станут церемониться, если возникнут хоть малейшие подозрения на его счет. Но и мой тюремщик не так прост. Люциус знает обо всех этих аспектах, он не станет удерживать меня здесь долго. А значит, все решится в течение ближайших суток. За этими мыслями я не сразу чувствую вторжение. Это похоже на легчайшее дуновение теплого воздуха, касающееся моих заледеневших ног, однако здесь, глубоко под землей, ему неоткуда взяться. Медленно возвращаюсь в привычное сознание. С того момента, как Люциус ушел, оставив меня в камере, прошло около двух часов, сложно определить наверняка. Тепло скользит по бедрам, едва прикрытым тонкой тканью, и я отчетливо ощущаю — это магия. Ее невесомые потоки оплетают мое тело, тянутся к скованным за спиной рукам. Звенья уходящей к потолку цепи, не позволявшей мне встать, едва слышно звенят и теряют жесткую фиксацию, тонкая цепочка соскальзывает с одного запястья. Я все еще прикована за одну руку, но по крайней мере, могу подняться с пола. Шипя, разминаю затекшие кисти и плечи. Что бы все это ни значило, приятно вновь оказаться на ногах. Вдруг все меняется. Освободившая меня сила, мгновение назад ласкавшая теплом, бьется в мою грудь, пригвождая к стене. Чужая магия заполняет пространство настолько быстро, что воздух искрит от ее вторжения. Она подхватывает меня и отрывает от земли; вскрикнув, я пытаюсь сопротивляться ей, но это все равно, что останавливать голыми руками несущийся на всей скорости локомотив. Каменная кладка царапает и холодит спину через ткань рубашки, а воздух темницы раскаляется, словно где-то рядом распахнулось горнило огромной печи. Я застываю подвешенной марионеткой в трех футах от пола, когда передо мной будто из ниоткуда появляется Люциус. Он стоит посреди камеры, рассматривая меня с непроницаемым выражением. — Северус выполнит мой приказ в течение часа, — говорит он бесстрастно. Не знаю даже, разумно ли сейчас раскрывать рот, чтобы сказать «спасибо». Поэтому я молчу, понимая, что достигнутое медитацией спокойствие рассеялось дымом, и сердце мое вновь колотится в страхе о ребра, а дыхание учащается. — Что же до тебя… — Малфой поднимает волшебную палочку, направляя ее в мою сторону. Нет. Все не может закончиться вот ТАК. Я мотаю головой, не в силах поверить в происходящее, и одними губами шепчу: — Пожалуйста… Я не готова умереть. Только не здесь, в темной камере, чтобы ни один человек не узнал после, что со мной произошло. Мне есть, ради чего продолжать жить. Я осознаю это сейчас, распятая на стене магией Люциуса, под прицелом его палочки. Внезапно мое предплечье словно обжигает огнем, и я взвизгиваю от неожиданности. В следующий момент Малфой отзывает удерживающее меня заклинание, я падаю вниз, едва успевая выставить вперед ладони, вновь оказываясь перед ним на коленях. Броситься на него, пытаясь выбить палочку? Он быстрее, опытнее, сильнее. Я могу лишь попробовать потянуть время разговором. Люциус не дает мне собраться, вновь стегая обжигающим ударом невербального заклятья, на этот раз по спине. Вскрикиваю; группируюсь, чтобы откатиться в сторону, однако следующая короткая вспышка резкой боли приходится на бедро, и я заваливаюсь на бок, хватаясь за него руками, не в состоянии сдержать рвущийся наружу вопль. Удары сыпятся на меня один за одним, я уже просто не могу реагировать на каждый из них, в инстинктивной попытке спрятаться отползая от своего мучителя к дальней стене. Однако он не дает мне этого сделать. Услышав шорох мантии и шаги, я, сама не знаю зачем, ползу быстрее, — цепь, гремя по каменной плитке, тянется следом за мной, — но Малфой останавливает меня, хватая за локоть. Он снова сковывает мне запястья за спиной; я вижу его горящие собственным светом глаза, прежде чем горячие руки разворачивают мое безвольно дрожащее тело, ставя на колени, и задирают шершавую ткань рубашки. Сильная ладонь придавливает меня за шею, толкая лицом в ледяной пол. Острая вспышка магического выброса пронзает все мое существо, когда Люциус одним глубоким рывком входит в меня сзади. По коже проносятся сотни искр, словно кто-то водит по ней бенгальскими огнями. Втягиваю воздух сквозь плотно сжатые зубы, не сдерживая стон. Он плавно выскальзывает и тут же толкается обратно. И снова… и еще… и еще… Я всей душой ненавижу Люциуса в этот момент. Его магия обволакивает мою, и она узнает его, прогибаясь, словно кошка под ласкающей ее рукой, не оставляя мне выбора. Он чувствует это, теряя контроль над собой, и его движения становятся резче, они почти болезненны, яростны на грани с безумием. Я слышу его тяжелое дыхание и влажные звуки, с которым его член вонзается в меня. Запах возбуждения и волшебства смешивается с затхлостью подземелий, он опьяняет, лишает рассудка, и я пропускаю момент, когда акт насилия перестает быть таковым. Мое тело сгорает; от мест, куда пришлись удары обжигающего заклинания, расходятся пульсирующие вибрации; кровь становится жидким пламенем, когда оргазм сотрясает меня, стирая все вокруг. Меня хватает лишь на то, чтобы прикусить губу в отчаянной попытке не закричать, не дать ему узнать, насколько я зависима от него в этот момент. Но Люциус, разумеется, все понимает. Он сильнее сжимает рукой мою талию, вбиваясь финальными ударами, и кончает с едва слышным вскриком. Миг я задыхаюсь под тяжестью навалившегося на меня мужского тела, но затем он отстраняется. Без его поддержки мои колени подгибаются, и я падаю на бок, не сводя с него взгляда, не позволяя себе расслабиться в посткоитальной неге. Малфой сидит, привалившись к стене, запрокинув голову и прикрыв черные ресницы. Он дышит часто, сбиваясь, словно пытается восстановить контроль над собственным телом и разумом. Покоящаяся на согнутом колене рука мелко подрагивает; волшебная палочка лежит в нескольких дюймах от его ноги. Я лишь слегка двигаюсь вперед, как Малфой распахивает глаза и берет палочку. Взгляд его впивается в мое лицо, в него постепенно возвращается привычный холод. Приготовившись к новой боли, я вздрагиваю, когда тонкая цепь на моих запястьях лопается с тихим звоном. — Ты можешь идти, — едва слышно произносит Люциус. Прямо из воздуха передо мной возникает стопка аккуратно сложенной одежды и моя волшебная палочка. Я хватаю их и, с усилием поднявшись на ноги, отхожу в сторону решетки, не поворачиваясь спиной к сидящему у стены мужчине. Он следит за мной ленивым взглядом из-под полуопущенных ресниц, не шевелясь. Решетка истаивает, едва я приближаюсь к ней, и секунду спустя я уже бегу по длинному освещенному факелами коридору. Огромная дверь с вырезанной по дереву затейливым узором буквой «М» распахивается мне навстречу, впуская в подземелья дневной свет. Я уже не осознаю, как выбегаю на улицу, переодеваясь на ходу. Яркие солнечные лучи высвечивают красные пятна на моей коже, похожие на следы несильных ожогов. Собрав последние силы, я стараюсь трансгрессировать прямо на порог своей квартиры, однако промахиваюсь и валюсь у подножия грязной лестницы в подъезде. От удара все измученное тело скручивает тянущей болью. Трансгрессия отняла больше магической энергии, чем обычно, как будто мэнор не желал отпускать свою жертву, и я уже не в состоянии сделать новый «прыжок» даже на такое короткое расстояние. Несмотря на головокружение, буквально на четвереньках, я взбираюсь по лестнице. Где-то на середине пути силы покидают меня, и я опускаюсь на ступени, пряча лицо в тыльной стороне ладони. Внезапно чьи-то сильные руки подхватывают меня и почти за шиворот тащат наверх. Распластавшись на животе по своему дивану, я с трудом поворачиваю голову. — Что ты здесь делаешь? Разве он не… или ты уже… — Люциус передал мне твою просьбу, — говорит Снейп. На лице его, замершем в нескольких дюймах от моего, застыло выражение какого-то злого веселья. — Вижу, ты хорошо постаралась убедить его. — Отвали, — я закрываю глаза. — Если так, почему ты… — Не будь меня здесь, кто бы тебе помог? В нос ударяет резкий полынный запах, и я захожусь кашлем. В голове моментально проясняется; я сажусь, скидывая ноги на пол, однако от быстрого движения накатывает тошнота, и по телу проходит новая волна боли. — Выпей это, — Снейп прячет в карман флакон с полынной настойкой и сует мне новый. — Я не буду брать ничего из твоих рук, а тем более это пить. Он поджимает губы, полыхнув взглядом. — Раньше ты с большей охотой принимала мои зелья. — Ключевое слово — «раньше». Почему. Ты. Здесь? Снейп отстраняется, поднимаясь во весь свой немаленький рост. — Так сложилось, что мне нужна твоя помощь. Я думала, сегодня уже ничто не сможет меня удивить, однако, как и всегда со Снейпом, я ошибалась. — Тебе? Моя помощь? Не ты ли говорил, что способен разобраться со всем в одиночку? Он ухмыляется уголком губ. — Ты ведь хочешь спасти детей? Ублюдок. Настоящий ублюдок. Я выхватываю из его руки флакон с восстанавливающим зельем и залпом осушаю его. — Умница, — рот его растягивается в улыбке. — Теперь ты готова меня выслушать? — Говори, да поскорее. Лицо его резко суровеет, он качает головой. — Мне придется тебя в кое-что посвятить, и рассчитываю, что ты отнесешься к этому со всей серьезностью. Вздохнув, откидываюсь на спинку дивана. Зелье постепенно начинает действовать, и тупая ноющая боль отступает. Я киваю. Снейп медлит, словно собираясь с мыслями, рассматривает «ожоги» на моих руках, а затем черные глаза впиваются в мое лицо, и он спрашивает: — Что ты знаешь об Игле? Хриплый голос звучит жутко после затянувшегося молчания. За окном гудят автомобили, на подоконнике, нежась в скупых лучах весеннего солнца, воркуют голуби. А меня держит на месте пытливый немигающий взгляд, который я столько раз видела в своих кошмарах, и этот вопрос, от которого веет могильной стужей, от которого кровь стынет в жилах. Качаю головой, отрицая наличие хоть каких-то сведений. Кривая усмешка мелькает на его тонких некрасивых губах: — Я расскажу тебе.