Exodus L.B.

До двери своей квартиры Снейп добирается сам, но, стоит переступить порог, силы покидают его окончательно. Он начинает заваливаться вперед, и мне приходится подхватить его, нырнув под руку. Я невольно охаю — он только кажется таким костлявым, на деле же падает на меня неподъемной тяжестью, которую с трудом удается дотащить до кровати. Уложив Снейпа в постель, я стаскиваю с него ботинки и тянусь к пуговицам пиджака, но он отводит мою руку: — Восстанавливающее… на второй полке справа. Дверь в импровизированную лабораторию поддается сразу, как будто Снейп не накладывал на нее целую кучу охранных чар. Я быстро ищу на полках нужное зелье — в спешке чуть не перевернув пару флаконов — и тороплюсь обратно в комнату. К моему возвращению Снейп сумел сесть и теперь, скалясь от боли, пытается снять пиджак. Малейшее движение дается ему с трудом, поэтому я, отложив флакон, помогаю ему раздеться. Он принимает помощь без возражений; я стягиваю первый рукав и не сдерживаю пораженного вздоха — белую рубашку покрывают бурые пятна, пропитавшие ее изнутри. Это кровь, но кровь не пролитая, а как будто прикипевшая к ткани. — Как это могло произойти? — спрашиваю сдавленно. В другой ситуации я бы не рискнула поднимать тему его неудачи, но сейчас мне просто необходимо это знать. — Эти твари оказались умнее, чем я думал, — голос Снейпа звучит немного хрипло. — Они сумели направить часть моей магии против меня же. Моя вина… я их недооценил. А ведь ему действительно очень хреново, раз он признался мне в этом. Я начинаю тревожиться еще сильнее. — Может, тебе нужно что-то посерьезнее Восстанавливающего? Снейп отрицательно качает головой и пьет зелье. Действие должно быть видно сразу, но я не замечаю никаких изменений. — Это не совсем Восстанавливающее, да? Эффект сильнее, но наступает позже. Виггенвельд? Вот тут Снейп поднимает взгляд и смотрит мне в глаза впервые с тех пор, как мы покинули Хаскейр. — А ты не совсем безнадежна. Я слегка улыбаюсь, помогая ему с рубашкой. Раны покрывают одну руку, переходя на плечо и затрагивая грудь. Они выглядят довольно необычно, словно плоть порезали раскаленным клинком, который сразу же прижег пораженное место. Не то чтобы я не видела ран и похуже, но мне становится как-то тошно от вида раненого Снейпа. Мне сложно подобрать слова, чтобы сказать ему, что я сейчас чувствую. Стоит ли говорить, как я сожалею, что он пострадал? Нет, Снейп этого не оценит. Он сам принял решение провести ритуал, будучи взрослым и ответственным за свои поступки человеком, он взвесил и оценил все риски, получил с этого материальную выгоду. Мои рефлексии могут показать ему, что я считаю его слабее, чем он есть на самом деле. И все-таки мне нужно что-то сказать, ведь я и правда сожалею, и переживаю за него, и не хочу, чтобы он думал, будто бы мне все равно. В конце концов, это я попросила Снейпа помочь этим людям — совершенно незнакомым ему людям, пускай изначально речь шла лишь о приготовлении зелья и риске попасться на нарушении Статута. Когда кто-то идет на такое ради одного свидания с тобой, ты не можешь делать вид, что это все в порядке вещей и не вызывает в тебе никаких чувств. Поэтому я, неловко застыв с его рубашкой в руках, говорю: — Спасибо тебе. От того, что Снейп впервые на моей памяти смотрит на меня снизу вверх, взгляд его приобретает какую-то совершенно особую интимность. Он медленно забирает у меня рубашку и кидает ее на пол. Затем его ладони ложатся на мою талию. — Я бы предпочел получить твои благодарности в другом виде. Эти его намеки… Сказанный низким хрипловатым голосом, в этот момент, когда его лицо находится в паре дюймов от моей груди, а пальцы мягко, совсем нетребовательно сжимают талию, — один лишь намек на то, что сейчас может произойти, посылает волну дрожи по телу. Если мы сейчас займемся сексом, это, конечно же, будет не только из-за благодарности — даже совсем не из-за нее. Напряжение, возникшее между нами, копилось давно. Не могу сказать, что творилось у меня в голове на седьмом курсе, когда я дерзнула испытывать Снейпа и сделала ему минет — правильно он сказал той дуре Уитлок, в то время мое чувство самосохранения сильно притупилось. И как только он позволил сделать это, а не прикончил меня на месте? Ведь тогда в нем не было и половины той снисходительности по отношению ко мне, она появилась гораздо позже. Казалось бы, это должно было стать апогеем, тем верхом безумия, который отрезвил бы нас обоих, однако вместо этого наш неумелый, нелепый контакт положил начало чему-то большему, словно оставив чувство недосказанности и неопределенности. И вот теперь у меня есть превосходная возможность утолить этот интерес. Потребность, я бы даже сказала. Теперь, когда разум мой не затуманен чарами Сан-Лимы, и я полностью контролирую свои желания и поступки. Полностью ли? Заставит ли это напряжение забыть меня все то плохое, что было между нами? Ведь оно — такая же часть нашей истории, как и доверительные беседы на седьмом курсе, и минет, и его согласие на участие в сегодняшней авантюре. Снейп пугает меня, даже не своим жутким прошлым, о котором я не знаю и десятой части. Сам образ его мышления, так отличающийся от того, что привычно считать нормой, чужд мне. Он непредсказуем в самом худшем смысле слова, я уже не раз убеждалась в этом, и вынуждена напоминать себе каждый раз, когда мы оказываемся вот так близко. Мы общаемся с ним вплотную (и почти нормально) всего пару дней, а до этого не разговаривали несколько месяцев — и не из-за того, что просто не находили на это время. В тот раз Снейп подверг меня серьезной опасности, и отбросить этот факт — значит вновь поставить себя под удар. Так не стоит ли подождать хотя бы еще немного, прежде чем нырять с головой в темный омут? Убедиться, что это его новое стремление сделать что-то для меня, стать более понятным мне, более способным на проявление простых человеческих чувств и качеств — что это не сиюминутная прихоть, которая скоро закончится, обернувшись катастрофой. Сам факт, что я стою тут и задаюсь вопросами вместо того, чтобы поддаться порыву, говорит — мне не стоит торопиться. Осталось донести это до Снейпа — и не задеть при этом его чувство собственного достоинства. Только не теперь, когда он сбросил маску и позволил мне увидеть горящее в его глазах нетерпение. Он по-прежнему ни на чем не настаивает — вероятно, ему сейчас не хватает сил быть настойчивым. Ритуал серьезно истощил его, и в таком состоянии, да еще после принятия зелья, нужны не физические нагрузки, а хороший сон. Подумав об этом, я нахожу правильные слова: — Тебе сейчас необходимо отдохнуть, — и, не сдержавшись, добавляю. — К тому же, не ты ли сказал, что не потребуешь от меня ничего, кроме свидания? Снейп усмехается, отнимая ладони; там, где ощущалось их тепло, осталась тянущая пустота, и это заставляет меня испытать укол сожаления. — А я мог потребовать что-то иное? Черт знает, что он теперь про меня думает, но говорит с иронией, почти шутливо, и я поддерживаю этот тон: — Теперь уже поздно гадать. Негромко рассмеявшись, Снейп укладывается на кровать. Его веки начинают смыкаться, но, будто что-то вспомнив, он сопротивляется подступающему сну и бормочет: — Разбуди меня через пару часов… Усталость берет свое, Снейп засыпает. По крайней мере, мне так кажется — упрямая складка между его бровей слегка разглаживается, а тело обмякает. У меня такое чувство, что я — первый за долгое время человек, который видит его спящим. Почему-то мне нравится думать, что Панси он всегда выставлял за дверь. Я выхожу из его квартиры; охранные чары смыкаются за моей спиной. Интересно, получится ли у меня так же просто вернуться? Скорее всего, да, раз уж он просил разбудить его. Не помню, чтобы я так уставала даже после тренировок, совмещающих забеги на несколько миль и боевую магию. После душа только и получается, что доплестись до кровати и со стоном рухнуть на нее. Но не тут-то было — только я ложусь, со стороны окна раздается стук. Отматерившись, поднимаюсь, чтобы впустить сову. Надо же, письмо из Министерства. И, судя по зеленому цвету бумаги, что-то, связанное со внутренними делами Отдела магического правопорядка. В письме только одна строчка — приказ незамедлительно явиться в Аврорат. Ну и что же там стряслось, неужели продвижение по делу с нападением инферналов на агента Фаррелл? Если так, никакая усталость не даст мне пропустить момент, как Корнуолльской суке припекут задницу. Да и выбора у меня нет — приказ есть приказ. Поздним вечером в Министерстве уже почти никого нет. Я еду в лифте, закрыв глаза и привалившись к стенке, и вздрагиваю, когда мелодичный голос возвещает о прибытии на нужный этаж. Торопливо дохожу до нужного кабинета и дергаю на себя дверь. На меня устремляются взгляды четырех авроров — МакГрира, Спиннет, еще одного, чьей фамилии я так сразу не вспомню… И Гавейна Робардса, Главного аврора, который смотрит на меня как-то совсем уж пристально. — Добрый вечер, мисс Браун, — говорит Робардс, и я понимаю, что они собрались тут вовсе не из-за Сан-Лимы, а очень даже из-за меня. Они знают. — Ну что же вы, мисс Браун, стоите в дверях? — Робардс почти гостеприимным жестом указывает на место за столом, где обычно проводятся совещания авроров. — Не стесняйтесь, проходите. Я замечаю, что все стулья развернуты в сторону того единственного, что приготовлен для меня, и это очень смахивает на положение для ведения допроса. Дело дрянь. Медленно проходя вглубь помещения, я судорожно думаю: где же мы просчитались? Неужели случайные волшебники увидели нас со Снейпом возле маггловского автомобиля и донесли об этом в Аврорат? Или за сотрудниками ОВМ установлен особый надзор, о котором нас не предупредили? Точно! И как я не подумала всерьез о такой возможности?! Но почему тогда Снейп ничего не заметил, с его-то нюхом на слежку? А ведь я была готова к разоблачению с того момента, как решилась помочь Питеру. Правда, мне казалось, что нас схватят с поличным прямо на месте преступления. Что у них теперь есть на нас — воспоминания свидетелей? Или даже самого Питера, который должен был забыть обо всем лишь завтра? Нет, это вряд ли. Я до сих пор верю, что он не мог преднамеренно нас сдать; это просто уверенность, не имеющая под собой никаких серьезных оснований — но она есть, и она непоколебима. А если Питер не сдал нас, «магоблок» не позволил бы аврорам изъять его воспоминания. Для этого им пришлось бы иметь дело с руководством СБ, и времени ушло гораздо больше. Я холодею от внезапной мысли: что, если Дилейни схватили прежде, чем они вернулись домой — ведь на встрече с нами Питер был без «магоблока». В таком случае, хоть бы Поллин успела выпить зелье до того, как к ним нагрянули сотрудники Сектора борьбы с неправомерным использованием магии! Эти фанатики чтят закон до последней буквы, и вполне могут отобрать лекарство у магглы, едва спасенной с порога смерти. Если они так и сделали, все наши усилия окажутся напрасными. Болезнь Поллин, хоть и не усугубляется более демоническим присутствием, никуда не делась, и ей едва ли хватит собственных ресурсов, чтобы справиться с ней без помощи зелья. Вот мне бы сейчас не о ней думать, а о собственном будущем. В данную секунду оно представляется мне весьма паршивым. Но я буду не я, если позволю страху появиться на моем лице и упаду на колени, слезно умоляя о пощаде. Аврорам не добиться моего признания, хер там! Пусть используют Легилименцию, если хотят получить подтверждение моей вины. Впрочем, это будет последний из возможных методов, «тяжелая артиллерия» на крайний случай. Прежде они станут «обрабатывать» меня другими способами. Поэтому я сажусь на этот ущербный допросный стул с самым непринужденным видом, даже поправляю мантию, как ни в чем не бывало. Никого, разумеется, это не обманывает, тут собрались люди, которые видали и более матерых лжецов и уголовников, чем я. Робардс и Спиннет сохраняют нейтрально-благожелательные выражения лиц, не показывая своего отношения к моему поведению. Раньше оба если и не благоволили мне, то хотя бы отмечали мои успехи в ОВМ. Малознакомый мне аврор, рыжий тип с бородкой, не утруждается вообще что-либо изображать, он тут явно для массовки. Один лишь старик МакГрир сверлит меня по-честному подозрительным взглядом из-под кустистых седых бровей — вот его точно не назовешь моим горячим поклонником. Когда-то, проходя под его началом подготовку в Аврорате для работы в ОВМ, я считала, что он так относится ко всем нам, выскочкам недо-аврорам. Однако Дина и многих других он часто хвалил, я же словно была для него пустым местом. Потом до меня дошло — МакГрир может что-то знать о том, кто поспособствовал моему переводу в ОВМ. В нашем обществе протекция и непотизм — явления достаточно распространенные, но старый аврор не смог простить мне покровительство своего, так сказать, идеологического врага из числа Упивающихся смертью, которые бывшими, на его взгляд, быть не могут. Главный Аврор еще только открывает рот, чтобы начать говорить, а мне уже известны все их роли. Робардс и Спиннет будут мягко укорять меня, подталкивая к признанию. Рыжий аврор с фамилией, которую я так и не вспомнила, завалит сухими фактами. А МакГрир у нас «плохой полицейский», и его задача — давить на меня жестко и беспринципно. Интересно, кто из них лучший Легилиментор? Кто, не добившись от меня ни слова правды, будет копаться в моей голове? — Мисс Браун, я думаю, мы обойдемся без долгих вступлений и сразу приступим к делу, — говорит Робардс, садясь напротив меня. — Вы уже должны были понять, что у нас возникло к вам несколько вопросов. — Да, — коротко отвечаю я. Ну, держись, Браун… — Вам говорит о чем-либо фамилия Эндрюс? Что? Должно быть, сквозь мою маску спокойствия просачивается недоумение, потому что Спиннет смотрит на Робардса взглядом, что-то вроде «Ну я же вам говорила, что она ни о чем не знает!». — Нет, мистер Робардс, мне не известен никто с такой фамилией. Главный Аврор прищуривается и взмахивает палочкой — передо мной появляются несколько снимков. — Взгляните, мисс Браун. Может, вы узнаете кого-либо из этих людей. Я беру в руки колдографии и разглядываю волшебников, позирующих на первой из них. Их трое, двое мужчин и женщина, мужчины похожи — скорее всего, братья. Но я и правда не видела никого из них прежде. Откладываю снимок, переводя взгляд на следующий. И чувствую, как к горлу подкатывает тошнотворный комок. Старик не движется — снимок не волшебный. Однако он тоже похож на мужчин с предыдущей фотографии, и я понимаю, что то были его родственники. Племянники, если быть точнее. Те самые люди, которые должны были за определенную плату помочь моим родителям переправиться за границу во время войны. Те, которые сдали мою маму, отчима и многих других беженцев сторонникам Волдеморта. Старик, хоть и был сквибом, но тоже участвовал в предприятии своих племянников, и был первым, кто заговорил, когда в ход пошли — нет, даже не пытки, — просто угрозы. Он — единственный из всей подлой семейки, — Эндрюс, теперь я вспоминаю — кто дожил до окончания войны. Ему достались все деньги, которые Упивающиеся заплатили за сведения, и он не брезговал тратить их в свое удовольствие. Их было немало, и он, должно быть, даже не успел все потратить. Потому что я его убила. — Что такое? — спрашивает меня МакГрир. — Кого-то все же узнала? Я поднимаю на него совершенно безумный взгляд — я даже сама чувствую, что он сейчас именно такой. Смотреть так на аврора — все равно, что расписаться под собственноручно написанным признанием. Как? Как они это откопали? Ко мне приходит запоздалое озарение — если бы все дело было в расследовании нарушения Статута, о чем я и подумала первым делом (по вполне понятным причинам), помимо авроров сюда бы пришли и из Сектора борьбы с неправомерным использованием магии, и комиссары — именно они следят ходом Взаимодействия. Вот и все, что можно сказать о моей сообразительности. Тупица ты, Браун. — Так что, мисс Браун? — интересуется Робардс, указывая на фотографию старика-сквиба. — Вы встречались раньше с этим человеком? Что ему ответить?! Моя решимость сохранять хладнокровное спокойствие разбивается об этот непредвиденный поворот событий. Я сжимаю пальцами края фотографии, судорожно пытаясь найти нужные слова. Отрицать все? Но что, если они знают наверняка о моем незаконном использовании послевоенного архива, где я и откопала информацию о роли семейства Эндрюс в деле об убийстве моих родителей? Сказать, что да, я знала об их вине, но никогда бы не тронула старика? Что вообще у них есть на меня? Когда-то, проникнув в дом сквиба с намерением отомстить ему, я пыталась не оставлять магических следов и создать видимость простого маггловского ограбления. Однако на дверь были наложены чары защиты, и мне пришлось использовать палочку, чтобы обойти ее. Но не могли же маггловские полицейские засечь заклинание? А авроры не стали бы расследовать убийство сквиба, после войны никак не контактировавшего с волшебным миром. Однако же вот они, смотрят на меня в четыре пары глаз, внимательно ловя мельчайшие изменения в моей мимике. А у меня, кажется, весьма красноречиво начал подергиваться нерв на лице. Рыжий аврор вздыхает — очевидно, ему все осточертело, и хочется поскорее вернуться домой в конце тяжелого рабочего дня — и говорит: — Думаю, теперь нам стоит поинтересоваться, где вы были в ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое декабря прошлого… — Молчите, мисс Браун, — доносится от дверей холодный низкий голос, и все резко поворачиваются в ту сторону. — Больше ни слова. Увидев на пороге Люциуса Малфоя, я почти что падаю в обморок от облегчения. Меня сейчас даже не сильно заботит вопрос «Какого хрена?..» — Мистер Малфой, — о голос Робардса можно порезаться, — чему обязаны? Люциус медленно подходит ближе, отмечая каждый шаг постукиванием трости о пол — куда ж без нее? Я уже успела забыть о его способности заполнять ощущением своего присутствия любое пространство. Он встает рядом, и мне приходится сильно запрокинуть голову, чтобы смотреть в его лицо — зрелище ведь достойное. — Господин Главный аврор, — в тон Робардсу отвечает Малфой. — Почему мисс Браун находится на допросе одна, без положенных по закону представителей? — Я бы не назвал это допросом, — возражает Робардс. — Мы задали ей несколько вопросов, как возможной свидетельнице некоторых событий, и… — Если это не допрос, — прерывает его Люциус, — то мисс Браун вовсе может отказаться вести беседу до предъявления ей каких-либо обвинений. Я наблюдаю за этой сценой, переводя взгляд с Робардса, сыплющего новыми возражениями, на Малфоя, безжалостно ему парирующего, и обратно — так, словно смотрю за игрой в теннис. Если это будет продолжаться достаточно долго, у меня гарантированно разболится шея. — Но позвольте, — немного робея перед Малфоевским напором, вступает рыжий аврор, — мы всего лишь спросили у мисс Браун, где… — Да, я слышал: где она была в ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое декабря прошлого года? — небрежно заканчивает Люциус. — Что ж, аврор… — он делает короткую паузу, будто вспоминая его фамилию, но, сочтя это неважным (мало кто способен на такие оскорбления!), продолжает: — На этот вопрос, коль он вам так интересен, могу ответить я сам. В ту ночь, как и несколько ночей до этого, начиная с Йоля (1), и много ночей после, мисс Браун находилась со мной в моем поместье. Более того, я готов поручиться, что в ту конкретную ночь она никуда не отлучалась, ведь я не спускал с нее глаз, — Малфой с насмешкой смотрит на Спиннет, у которой от такого признания брови взлетают наверх. — Всю. Ночь. Спиннет — та самая хладнокровная Спиннет, славящаяся своей выдержкой, — краснеет некрасивыми густыми пятнами. Если бы я уже до этого не находилась в шоковом состоянии, то, может быть, тоже покраснела. Авроры к этой информации оказались, мягко говоря, не готовы. Рыжий выпучил глаза и, кажется, проглотил свой язык, МакГрир, знавший о нас с Малфоем, но, по-видимому, не ожидавший, что тот станет об этом так открыто заявлять, побагровел и едва ли не трясется от ярости, буравя меня презрительным взглядом. Один лишь Робардс совершенно спокоен; чуть приподняв в улыбке уголки губ, он смотрит, не отрываясь, в глаза Малфою. — Мы можем идти, господин Главный аврор? — почти невинным голосом спрашивает Люциус, протягивая мне руку, чтобы помочь встать. — Вне всякого сомнения, мистер Малфой, — столь же елейно отвечает Робардс. Та самая интонация, которая гораздо хуже угрожающего крика и проклятий, ведь именно она говорит о том, что ты заполучил злейшего врага. Впрочем, не сомневаюсь, что эти двое и раньше не питали друг к другу симпатии. — Будьте осторожнее, Малфой, — тихо продолжает Робардс. — Вы ведете себя так, будто ни капли не сомневаетесь в успехе своего протеже. О чем это он? Люциус усмехается, подталкивая меня за локоть к выходу: — Время покажет, Робардс, стоит ли мне быть осторожнее. Неизвестно, что на это загадочное высказывание ответил бы аврор, но тут входная дверь с силой распахивается, едва не съездив мне по лбу — реакция у меня сейчас так себе. Я ошалело смотрю на Мордекая, ворвавшегося в кабинет с сердитым и слегка запыхавшимся видом. — Робардс! — гавкает он, но тут видит Малфоя и, нахмурившись, сбавляет тон: — Почему меня не уведомили о вызове моей сотрудницы на это... мероприятие? Что характерно, присутствие Люциуса его как-то не очень удивило — или он просто уже настроился ругаться с аврорами? Малфой выводит меня в коридор, оставляя Мордекая вести диалог с Главным аврором. Когда мы отходим на достаточное расстояние и ко мне возвращается способность связно говорить, я набрасываюсь на Люциуса — мое шипение разносится по безлюдному в поздний час коридору: — Что там сейчас произошло??? Он надменно улыбается, сполна довольный произведенным на авроров эффектом: — Тебе действительно стоило заявить им о своем праве вызвать своих представителей. Моих представителей, если желаешь. — Стоп, — я зажмуриваюсь, мотая головой. — Стоп-стоп-стоп. Что ты вообще здесь делал? Зачем рассказал им о нас? Люциус иронично склоняет голову набок: — Ты стыдишься, что все узнают, какой у тебя старый любовник? Я просто немею от подобного вопроса — от тона, которым он задан, от его построения и того, какой смысл в него вложен. Люциус что, намеренно пропустил в нем слово «был»? Он был моим любовником, теперь он им не является. Не мог же он забыть, по чьей вине все закончилось, кто на кого повышал голос, выгонял на улицу и взрывал магией фамильный хрусталь? — Не уводи разговор! — говорю я как можно спокойнее. — Зачем ты пришел? Ты вытащил меня сейчас, но это только все усложнит, теперь они… — Теперь они тебя не тронут, — уверенно заканчивает за меня Люциус и, размеренно стуча тростью, идет дальше по коридору. Предполагается, что я засеменю следом, внимая. — Весь этот балаган устроен с одной целью — достать меня. Я торможу на секунду, а потом спешу догнать его. — Что?! — а не много ли он на себя берет? Меня чуть не обвинили в убийстве, при чем тут он вообще? — Авроры узнали, что я более… не принимаю участия в твоей карьере, — это он так говорит, что я, перестав с ним спать, заодно прекратила «сливать» ему информацию из ОВМ. — Они решили, что могут, не опасаясь последствий, вытянуть из тебя кое-какие сведения обо мне. Поэтому подняли это старое дело об убийстве сквиба, чтобы у них появился повод использовать на тебе Веритасерум. — Но… — начинаю говорить я, намереваясь сказать «Но ведь я и правда убила того сквиба, и все это означает, что они знали об этом», однако Люциус качает головой, предупреждая меня. Здесь, в Министерских коридорах, о таком лучше молчать. До Атриума мы оба не произносим ни слова, просто идем рядом. Раньше мы, встречаясь в Министерстве, делали вид, что незнакомы друг с другом — никому из нас не хотелось, чтобы кто-то знал о нашей связи. Теперь же любой припозднившийся работник может наблюдать нас вместе, да и кто-то из допрашивавших меня авроров способен проболтаться. Да что уж там — тот рыжий наверняка расскажет всем желающим, что Люциус Малфой нашел себе девочку вдвое моложе. Пойдут слухи… Мерлин знает, чем все это закончится. Игнорируя любопытные взгляды, Люциус останавливается возле большого камина, через который переправится в Малфой-мэнор. — Я понимаю, сколько вопросов у тебя сейчас возникло. Если захочешь получить на них ответы, приходи завтра в мэнор. Знаешь, я так и не закрыл для тебя трансгрессионный коридор, — это заявление, наверное, должно было растрогать меня до слез. Поразмыслив, отвечаю ему: — Я над этим подумаю. Мне правда хочется узнать, что у него там за разборки с аврорами, и как это может отразиться на мне, но вернуться в мэнор… к такому я пока не готова. Люциус ступает в камин, и тут я, спохватившись, спрашиваю: — А если я все же захочу прийти… то в какое время? Он сжимает горсть дымолетного порошка, приготовившись бросить его под ноги, и смотрит мне в глаза: — В любое. Люциус исчезает в зеленом пламени, а я перевожу дыхание. Многовато событий для одного дня… Намеки Снейпа, претензии Робардса, непонятные авансы Малфоя — да Лав-Лав сегодня просто нарасхват. Дома я повторяю проделанную всего каких-то полтора часа назад процедуру: душ (допрос с пристрастием заставил меня покрыться холодным потом), падение на кровать. Уже засыпая, вспоминаю, что Снейп просил его зачем-то разбудить. Вставать дико лень, и я убеждаю себя — ничего не случится, если он поспит подольше. Устал ведь; я вот точно устала смертельно, а ведь это не я боролась со зловредными демонами, и они не мне поджарили руку. И только находясь где-то на грани между сном и явью, я вспоминаю: Снейп должен был дать мне зелье. Зелье, препятствующее проникновению в мой разум. Как я могла про него забыть? «Непростительно…» Кто это сказал? Глубокий голос ехидно повторяет: «Я говорю: непростительно забывать о таком, маленькая волчица». Это становится последней каплей, переполняющей чашу моего терпения, и она проливается, смывая яростью нахрен весь мой здравый смысл. Сан-Лима может иметь какие-то виды на Снейпа и насылать инферналов на Фаррелл, чтобы отобрать «магоблок», запугивать меня и пытаться заставить трахнуть моего начальника, но стереть ее в порошок я решаю просто за то, что она хочет помешать мне ВЫСПАТЬСЯ. ~ (1) Йоль — средневековый праздник зимнего солнцеворота у германских народов, празднуется 19-21 декабря (2) (корн.) «мой друг»