Exodus L.B.

Длинный затопленный мраком коридор простирается от меня в обе стороны. Единственный источник слабого света здесь — я сама; кожа источает призрачное голубоватое сияние, словно под ней спряталась холодная январская луна. Но меня это почему-то ничуть не беспокоит, скорее даже наоборот — я поднимаю руку, чтобы разглядеть ее, и замечаю, что этот мерцающий свет разгоняет тьму вокруг, пугает то, что находится в этой тьме и что пытается ко мне подкрасться. Коридор достаточно широкий, и мне с трудом удается рассмотреть его стены; они обшиты узорчатым темно-синим бархатом— кажется, такой цвет называется «королевский синий». Это смотрелось бы очень красиво, не будь они покрыты пылью и паутиной. Бронзовые настенные светильники потемнели от времени, и вместо свечей на них — лишь оплывший и потрескавшийся воск. Я разглядываю обстановку, краем глаза следя за силуэтами, копошащимися во тьме дальше по коридору, куда не дотягивается мое свечение. Это выглядит так, будто мрак состоит из множества черных тел — как если бы я была в пещере, под потолком которой шевелились единой живой массой тысячи летучих мышей. Вот только это — не летучие мыши; насколько мне удается рассмотреть, не глядя на них прямо, — стоит мне посмотреть прямо, они расползаются в разные стороны, — все эти тени — разных размеров, от небольших, до просто гигантских; они покрывают стены и потолок, а кое-где и пол, постоянно находясь в движении. Прямо передо мной их нет, но мне все время кажется, что они скользят у меня за спиной. Стараясь унять липкий страх, я резко оборачиваюсь — и тени бросаются в разные стороны, шурша, как огромный комок дождевых червей. Они подбираются все ближе; я оборачиваюсь снова и снова, вытянув перед собой руки, в ушах стоит собственное шумное дыхание. Но тут из мрака выплывает длинная человеческая фигура, и тени ускользают прочь, забившись в щели и углы. Это высокий молодой мужчина, полностью одетый в черное. Его темные волосы спадают на плечи, сливаясь по цвету с мантией, отчего худое костистое лицо кажется плывущим во тьме белым пятном. Снейп. Только увидев его, — лет на двадцать моложе, чем на самом деле, — я понимаю, что все вокруг ненастоящее. Я ведь сплю у себя дома, а это — не более, чем новые трюки Сан-Лимы. Однако это не значит, что мне здесь ничего не угрожает. Молодой Снейп шагает мимо, не замечая меня, и я тороплюсь последовать за ним — мне не хочется оставаться одной в коридоре, кишащем невидимыми тварями, тем более, что они вылезают из своих щелей, по мере того, как Снейп проходит дальше по коридору, и снова ползут, шурша то ли крыльями, то ли конечностями, в мою сторону. Собственные движения кажутся мне какими-то замедленными и, чтобы не отстать, я перехожу на легкий бег. Коридор выглядит бесконечным, и мне приходит на ум, что я уже бывала здесь. Ну конечно, это же дом Сан-Лимы, где мне «посчастливилось» побывать несколько дней назад. Те события для меня сейчас, как и вся остальная реальность, — всего лишь смутно всплывающий в памяти сон; все, что в данный момент имеет значение — высокая черная фигура впереди меня, напряженный разворот плеч, сжатая в длиннопалой белой руке волшебная палочка. Ну, и еще твари, наступающие сзади из мрака — мысль о них внушает тревогу, граничащую со страхом. Снейп доходит до конца коридора и останавливается перед неприметной дверью. Он просто смотрит на нее несколько секунд, а потом дверь, легонько скрипнув, сама отворяется перед ним. За ней видна узкая лестница, идущая под крутым углом глубоко под землю и теряющаяся в густой черноте. Выглядит она еще более жутко, чем кишащий неизвестными существами коридор, так, что волосы на голове шевелятся, но Снейп начинает спускаться, и мне не остается ничего другого, как тоже пойти вниз, осторожно нащупывая ступеньки. Лестница приводит нас в какие-то подземелья с сетью разветвленных туннелей; Снейп, похоже, точно знает, какой из них выбрать — он с уверенностью идет направо, затем, на очередной развилке, поворачивает налево, и так раз пять. Очень похоже на какой-то лабиринт, из которого в одиночку мне так просто не выбраться, и, хоть я точно знаю, что сплю, изо всех сил стараюсь не терять Снейпа из виду. Это сложно, ведь шагает он стремительно (эта его привычка останется неизменной), а в туннеле так же темно, как и до этого в коридоре. Я думаю — а ведь дом Сан-Лимы изначально не показался мне настолько большим, чтобы вместить под собой такой огромный лабиринт. Все дело в чарах Пространственного расширения, или же мы идем по реальным катакомбам, прорытым через весь Фалмут? Если приглядеться, можно заметить, что стены выложены из потемневшего от времени камня, кое-где подточенного тонкими струями воды, как будто туннель проходит мимо подземного водоема. Впрочем, техническая сторона меня сейчас не очень волнует, главный вопрос — зачем я здесь? А еще важнее — как мне отсюда выбраться? Мы проходим мимо одного из темных проемов, дышащих сыростью, как вдруг оттуда раздается звук, от которого у меня кровь стынет в жилах. Это не шелестение темных тварей, что крадутся за нами — к нему я почти привыкла и перестала обращать внимание. Это завывание, наполненное болью и отчаянием. Человеческое — нет, человекоподобное завывание, потому что тот, кто издает его, давно лишился разума — люди таких звуков не издают. Снейп тоже слышит этот вой. Он ускоряется перед очередным поворотом, и я почти теряю его из виду — если бы не край его развевающейся мантии, еще более черной, чем мрак подземелья, я бы не знала, куда сворачивать. Я догоняю его, но меня это совершенно не радует. Потому что он останавливается, достигая цели. — Северус, ma koth (2), — приветствует его Сан-Лима, и ее сочный глубокий голос отражается от высоких каменных стен большого зала, освещенного десятком факелов. Я бы в очередной раз поразилась ее сверхъестественно прекрасной внешности, — высоченная, с темной копной блестящих вьющихся волос, кошачьими глазами и, чего уж там, Всевидящим в центре ее лба — но мой взгляд сразу приковывают другие участники сего действа. Возле ног Сан-Лимы, в униженной согнутой позе, стоят на коленях двое мужчин. Их мантии кое-где прожжены, одежда разорвана и местами покрыта засохшей кровью. В глазах обоих плещется неприкрытый ужас, и их можно понять — у мужчин полностью отсутствуют рты, сразу под носом начинается гладкая кожа. Как если бы простого Силенцио было мало, и Сан-Лима, чтобы лишить их возможности вымолвить хоть слово, полностью стерла им губы. Я замечаю также, что у каждого из них разорван — даже скорее разрезан — правый рукав, и в прорехах виднеются воспаленные Темные метки. Пойманные Сан-Лимой слуги Волдеморта устремляют на Снейпа жалобные и исполненные надежды взгляды, но он даже не смотрит на них, подходя ближе к ведьме и церемонно целуя ей руку. Я остаюсь стоять возле входа, лишь немного ступив в свет факелов. — Темный Лорд шлет вам свое приветствие, госпожа Сан-Лима, — произносит Снейп, почтительно отходя на шаг назад. — Как мило, — фыркает ведьма. Рука ее с длинными тонкими пальцами, больше похожими на когти, ложится на голову одного из коленопреклоненных мужчин, отчего тот вздрагивает всем телом, как если бы его ударили. Она небрежно треплет его по волосам, как комнатную собачку, и говорит: — Не из-за этих ли своих последователей он прислал тебя ко мне? Снейп слегка наклоняет голову, что, вероятно, означает кивок. — Они зашли на мою территорию, Северус. Твой хозяин должен был предупредить вас, Упивающихся Смертью, чем грозит нарушение моих границ. — Так и есть, госпожа, — ровно отвечает Снейп. — Они преследовали наших врагов и… немного увлеклись. Сан-Лима улыбается, и даже я не могу не признать, что улыбка ее пленительна. Пускай на самом деле она — чокнутая старуха, истинный облик которой способен надолго лишить спокойного сна, но зрелище этих полных алых губ, обещающих боль и наслаждение, не может оставить равнодушным. — Должно быть, Темный Лорд знает о моей слабости к тебе, раз хочет вызволить их с твоей помощью. Грозит ли тебе кара, если ты не приведешь к нему этих Упивающихся? Снейп медлит, наконец-то опуская взгляд на своих соратников, будто раздумывая над ответом. Мне почему-то кажется, что они ему не по душе. «Так и есть, маленькая волчица». Сан-Лима по-прежнему смотрит на Снейпа и не шевелит губами, но ее голос звучит, как если бы она говорила со мной вслух, с таким же эхом отражаясь от каменных стен зала. «Северус мог сказать, что Волдеморт приготовил для него наказание в случае провала миссии. Даже если бы это было ложью, я бы освободила этих людей — разумеется, предварительно внушив к себе должное уважение. Как думаешь, Северус даст им шанс?» Я не успеваю ничего ответить, да что ответить — даже испугаться не успеваю. — Полагаю, они не столь ценны для Темного Лорда, — в глазах Снейпа пляшет огонь факелов. — Хорошо, — говорит Сан-Лима. — Потому что у меня уже есть на них свои планы. Но сначала… Она тянется одновременно к правым рукам обоих Упивающихся, и мне на мгновение кажется, что она хочет взять их за запястья. Она и правда прикасается к тому месту, где ладони переходят в предплечья, и слегка сгибает пальцы… А потом резким движением сдирает плоть с рук мужчин своими когтями, — треск рвущейся кожи и мышц наполняют каменный зал — и горячая кровь брызжет на ее лицо и грудь, разукрашивая их штрихами и отдельными каплями, попадает в приоткрытый улыбающийся рот. Сан-Лима лишила своих жертв возможности говорить, но не кричать — и они захлебываются воплями боли и ужаса, которым не пробиться наружу, и рвутся от нее прочь, оставляя в ее ладонях два лоскута мяса с кожей — ровно тех, на которых вытатуирована Темная метка. — Возвращаю твоему повелителю его собственность, — произносит Сан-Лима нараспев, швыряя их Снейпу в ноги. — Остальное теперь — моё. Я обнаруживаю себя вжавшейся спиной в стену — каменная кладка холодна, как лед, и царапает меня острыми выступами. Это же сон, почему все кажется настолько реальным?! Я вижу каждую каплю пота, слез и крови на искаженных лицах Упивающихся, — и белые кости между остатками мышц на их покалеченных руках — слышу, как булькают в их горлах надорванные крики, и даже запах — ржавый запах крови бьет в ноздри, словно эти несчастные, извиваясь и вопя, ползают прямо возле моих ног. «Несчастные?» Всевидящий в центре лба Сан-Лимы покрывается рябью и его голубая полусфера разворачивается в мою сторону. «Они — убийцы. Я захватила их, когда они преследовали женщину с ребенком. Ты думаешь, Волдеморт был более снисходителен к своим пленникам — при том, что большую их часть составляли слабые и беззащитные? Твои родители пострадали от рук Упивающихся — и ты все равно жалеешь их теперь, Лаванда?» Чего бы ни хотела добиться Сан-Лима всей этой сценой, — запугать ли меня, или окончательно свести с ума, — но упоминать моих родителей ей точно не стоило. Ко мне возвращается ярость, которую я ощутила, едва старая ведьма проникла в мой разум на границе сна и реальности, и которую притупила эта ее чертова фантасмагория. — Что тебе нужно? — выдавливаю я сквозь зубы. — Тебе не удастся получить «магоблок» с моей помощью, можешь даже не стараться. Едва я проснусь, со мной рядом окажется Снейп, он… «Северус…» Все это время он наблюдает за мучениями своих соратников с какой-то вежливой отстраненностью — скучная необходимость, которую нужно переждать. Куски мяса у своих ног Снейп и вовсе не удостаивает вниманием. «Он необыкновенный, правда? — в голосе Сан-Лимы звучит тень восхищения и гордости. — Такая выдержка, такая целеустремленность. В тот момент чужая боль все еще вызывала в нем отголоски каких-то эмоций, — благодаря Всевидящему я прочла это в его душе — но Северус слишком хотел познать мою силу… познать меня. Посмотри на него, Лаванда, посмотри на воспоминание о нем. Он еще оставался человечным, но уже был бесстрашен перед Тьмой». Сан-Лима заставляет одного из Упивающихся встать на ноги — кажется, она могла бы без особых усилий приподнять его над полом, — и толкает в сторону выхода. — Отправляйся в свою темницу, — говорит она ему ласково. — Тобой я займусь позже. Баюкая окровавленную конечность, волшебник плетется прочь отсюда. Когда он проходит мимо меня, я могу во всех подробностях рассмотреть его мертвенно бледное лицо с пульсирующей на виске веной; смотреть ниже, на его разорванную руку, я не решаюсь. — Что же до тебя, — Сан-Лима снова треплет оставшегося мага по волосам — от ее прикосновения он дергается и глухо вскрикивает в ужасе. — Ты ведь хочешь загладить свою вину передо мной? Упивающийся часто кивает, смаргивая слезы. Черт, неужели он не понимает, что его ждет что-то очень и очень плохое?! — это ведь очевидно из ее слов! Похоже, от боли он совсем лишился рассудка. До него доходит, только когда в руке Сан-Лимы возникает нож — большой, с широким прямым лезвием. Волшебник трясется и вопит, мотая головой, но его участь уже предрешена. Я отворачиваюсь и зажимаю ладонями уши в попытке хоть как-то отгородиться от происходящего. Однако это — воспоминания Сан-Лимы, транслируемые в мой сон, и я слышу и ощущаю все так, как слышала и ощущала она сама, пока вскрывала грудную клетку того Упивающегося. Его крики, влажный треск плоти, хруст ребер, резонансом отдающийся через рукоять ножа, и снова крики — дикие, дичайшие, они обрываются сразу и вдруг. Шквал магии обрушивается на подземные каменные палаты, заставляя трепетать огонь факелов. Один за другим они начинают гаснуть, и живые тени, преследовавшие меня до этого, снова сползаются со всех сторон. Их синхронно шевелящаяся масса покрывает стены и потолок, отчего те становятся похожи на вздрагивающую шкуру животного, прогоняющего муху. И на этот раз я вижу их со всей отчетливостью. Сотни, если не тысячи — не невиданных тварей из кошмаров, как мне подумалось в самом начале, но искаженных человеческих фигур, с неестественно выгнутыми конечностями и полустертыми лицами. Души, запертые в подземных темницах Сан-Лимы. Они стеклись сюда из холода и мрака, привлеченные жаром магии. Обреченные на вечные муки, жаждущие прикоснуться к волшебству, они жадно тянутся в центр зала, но не смеют приблизиться, и лишь молча смотрят с отчаянием и яростью — молча, потому что ни у одного из них нет рта. Только глаза — и подступающая со всех сторон тьма усыпана этими немигающими белесыми глазами. Их взгляды устремлены в одну точку — именно туда, куда я изо всех сил стараюсь не смотреть; я сопротивляюсь, но меня притягивает туда, будто магнитом. Где-то в глубине меня сидит уверенность, что происходящее в центре зала намного хуже зрелища ползущих по стенам и потолку проклятых душ — и все же я не могу не смотреть. Вырезанное из груди Упивающегося сердце парит в нескольких футах над землей и все еще бьется; с каждым размеренным двойным ударом из него вытекает что-то темное и густое — может, кровь, если кровь способна завиваться, подобно струйкам дыма, и растворяться в воздухе. Говорят, что магия не бывает хорошей или плохой, но сейчас я могу с уверенностью сказать, что передо мной творится злая магия в ее чистом виде. Именно она притягивает мой взгляд, как огонь привлекает ночного мотылька, и она же жжет глаза, давит на все мое существо, грозя поглотить, сожрать меня с потрохами. Инстинкты кричат, чтобы я бежала, не оглядываясь, но воля Сан-Лимы держит меня на месте. Я даже не сразу вспоминаю о ней — сердце отвлекает все мое внимание. Но Сан-Лима все еще здесь — вокруг ее высокой фигуры сохраняется светящийся ореол, отгоняющий тьму. Свет и брызги крови, кажущиеся в нем яркими рубинами — вот и все, во что она теперь одета. Это похоже на удар прямо в солнечное сплетение, от которого не можешь сделать ни единого вздоха. При виде ее великолепия на глазах наворачиваются слезы. Мне хочется упасть на колени, ползти к ней, пресмыкаясь перед этим совершенством, умолять о едином прикосновении к сияющей шелковистой коже, о мимолетном взгляде прекрасных кошачьих глаз, о слабом касании сильных тонких пальцев… Я буду тереться о нее и мурлыкать от счастья, слизывать кровь с ее ступней и ждать одобрительной улыбки созданных для любви полных алых губ. Я искренне недоумеваю — как Снейп, стоя совсем рядом с ней, может сохранять абсолютное спокойствие и неподвижность? Но вот Сан-Лима протягивает к нему руку, и он отмирает, повинуясь зову, делает шаг вперед, — его черные одежды словно растворяются, остаются позади, в темноте, а сам он, обнаженный, ступает в ее свет. Я заворожено наблюдаю за ними, не испытывая ни капли смущения. Лишь шумно вздыхаю, когда их тела соединяются — вздыхаю с восторгом, как если бы сама ощутила силу этой страсти. Они созданы друг для друга — неужели раньше я пыталась это отрицать? Их магия идеально совместима, сплетаясь воедино, напитываясь энергией темного колдовства, она способна достигнуть невиданной мощи. Вместе они в буквальном смысле могут свернуть горы. «Теперь ты понимаешь? Лишь я могу в полной мере принять его таким, каков он есть, позволить быть самим собой, воплотить его стремления. А ты… Твои тело и разум не вынесут его суровой любви. Она сломает тебя, вывернет наизнанку — и оставит, как нечто бесполезное и скучное». Голос Сан-Лимы действует, как ведро ледяной до боли воды, смывая с меня всю очарованность. Я с ужасом и отвращением замечаю, что они совокупляются прямо возле выпотрошенного тела, под тысячами ненавидящих бесплотных взглядов, а из отметины на плече ведьмы, оставленной зубами Снейпа, течет не кровь, а та же густая темная субстанция, что сочится из парящего в воздухе сердца. Его биение замедляется и становится громче, последние толчки звучат подобно раскатам грома, смешиваясь с гулом магии и финальными стонами любовников; мое собственное сердце сбивается, подстраиваясь под этот мучительный ритм, меня придавливает к земле, словно я очутилась под толщей воды. Сквозь застилающий взгляд пелену я вижу, как Сан-Лима что-то шепчет на ухо Снейпу, и тот поворачивается в мою сторону; в черных глазах — тот же холод, с которым он смотрел на обреченных Упивающихся. «Так не лучше ли тебе убраться с нашего пути? Я смогу завладеть артефактом магглов и без твоей помощи. Ты для меня теперь…» Снейп встает и идет ко мне, тьма вокруг него уплотняется, обтекая высокую фигуру и на ходу превращаясь в мантию. Проходя мимо остывающего трупа, он, не замедляясь, протягивает к нему руку, и тесак, оставленный в растерзанной груди, послушно ложится в его ладонь. «…бесполезна». Я замираю, парализованная, не в состоянии даже прикрыть глаза, чтобы не наблюдать за приближением своей смерти. В ушах гремят раскаты темного колдовства, когда Снейп нависает надо мной, и равнодушный взгляд его заполняет собой все пространство. * * * Он трясет меня так, что у меня клацают зубы. — БРАУН! Проснувшись окончательно и увидев напротив его лицо, я, кажется, вскрикиваю в ужасе — Снейп перестает меня трясти и рассматривает, напряженно сдвинув брови. Он что-то говорит, но слов не разобрать. Перед глазами все еще стоят увиденные во сне страшные картины, я все еще чувствую холод подземелий и тошнотворный металлический запах. Вздрагиваю, когда Снейп чуть сильнее сжимает мои предплечья, приводя в чувство: — Браун, ответь. Это была она? Я только и могу, что кивнуть, не сводя с него затравленного взгляда. — Я же велел разбудить меня, — говорит он сердито. — Ты должна была выпить зелье! Что она сделала на этот раз, отчего ты орала на весь этаж? «Показала ваши с ней забавы», — хочу ответить, но слова застревают в горле. Страх, отвращение, и еще что-то, чему я не знаю названия, переполняют меня, и я не знаю, куда от этого деться. Этого слишком много, чтобы вынести и не сойти с ума, а еще Снейп — он близко, чересчур близко, рядом с ним мне не хватает воздуха. Я со всей силы всплескиваю руками, чтобы стряхнуть его тяжелые ладони, подскакиваю с кровати; он хочет остановить меня, но застывает на середине движения, правильно поняв мое состояние. Не поворачиваясь к нему спиной, пячусь к выходу и, нашарив дверную ручку, пулей вылетаю вон. *** Рассвет я встречаю в круглосуточной забегаловке неподалеку от Министерства, выкуривая очередную сигарету — какую точно, сбилась со счета. Через большие окна хорошо видно, как небо начинает светлеть, выцветая из черноты до различных оттенков синего, затем подкрашиваясь в теплые золотистые цвета. Допивая кофе, в очередной раз благодарю рефлексы — выбежав ночью на улицу в одних трусах и майке, я обнаружила в руке волшебную палочку; даже не обулась — но палочку из-под подушки выхватила. Иначе что бы я делала полуголая в одном из самых опасных районов Лондона? Не знаю, но обратно в квартиру точно бы не вернулась. Даже сейчас эмоции никак не улягутся. Стоит мне вспомнить малейшие подробности увиденного этой ночью, как внутри снова взметается буря, и я едва удерживаю себя на месте, чтобы не начать бестолково бегать из стороны в сторону, пугая магглов диким выражением глаз и трясущимися руками. Эта лихорадка слишком похожа на ту, что мне довелось испытать несколько дней назад, когда я думала, что Сан-Лима каким-то образом запустила процесс моего окончательного обращения. Но ведь она прямо сказала — я ей больше не нужна, для чего снова испытывать меня на прочность? Теперь она хочет просто извести меня? Если подобные сны будут приходить каждую ночь, я точно свихнусь. Значит, мне позарез нужно пить то зелье, и значит, мне нужен Снейп. Самое странное — я практически уверена, что он не причинит мне вреда, по крайней мере, это было бы нелогично — сначала помогать и защищать меня, чтобы потом убить, повинуясь приказу Сан-Лимы. Ведь Снейп тем утром, рассказывая о своих взаимоотношениях с ней, подчеркнул — они более никак не связаны, а то, что когда-то происходило между ними, было ему не слишком приятно. «Если ей что-то нужно, она просто берет это, применяя любые методы. На тот момент ей почему-то был нужен я… Поначалу эта связь даже льстила моему самолюбию… потом стала невыносимой». Так он сказал, и я вполне могу его понять. Обладая незаурядным умом, силой и тщеславием, Снейп желал достичь высот в магии, вот только при этом был еще слишком молод, чтобы не позволить собой манипулировать. И этим воспользовались сразу несколько сильнейших волшебников. Сейчас, в утреннем свете, окруженная суетящимися людьми, я даже могу объяснить его жестокость к тем Упивающимся (я ни на мгновение не сомневаюсь, что все увиденное во сне — правда; Сан-Лима больная на всю голову сука, но она по-своему честна со мной). Это был его способ лишить Волдеморта хотя бы нескольких сторонников. Я бы, наверное, одобрила этот поступок, если бы не наблюдала все своими глазами. В конце-то концов, с моим обостренным чувством справедливости, толкнувшим меня на убийство, мне ли осуждать его за смерть двух темных магов? Но беда в том, что я видела. Какое бы преступление ни совершил человек, вырезать его сердце, чтобы использовать в подобном ритуале — это кажется мне чудовищно неправильным, извращенным и злым. Потому что такая участь хуже смерти. Я видела, что случается с теми, кого поработила Сан-Лима — даже умерев, они остаются в ее подземельях, навечно запертые во тьме, страдающие и озлобленные от бессилия. Чертова трехглазая ведьма открыла мне новый уровень зла. Теперь я понимаю, что имел в виду Снейп, когда говорил, что она была слишком плохой даже для Волдеморта. Никогда не думала, что на чьем-то фоне Темный лорд будет выглядеть относительно милосердным. Да, он, в отличие от Сан-Лимы, всегда атаковал, а не защищался, но он просто убивал — без темномагических изысков. Я вздыхаю и прикрываю ресницы, когда поднявшееся уже достаточно высоко солнце светит мне прямо в глаза. Надо взять себя в руки и пойти к Снейпу. Объяснить все, как есть — он поймет, даже если и придет в ярость от того, что я теперь посвящена в неприглядные подробности его прошлого. Он не привык делиться подобным. Но только увидев Снейпа таким — молодым, человечным, как сказала Сан-Лима, я многое смогла осознать. О нем и о своем к нему отношении. Чего бы трехглазая ни добивалась, я не стала думать о нем хуже — и с этим иррациональным, никак не отступающим страхом я как-нибудь справлюсь. Смотрю на часы — ого, да уже девять! Долго я раскачивалась, Снейпа в это время дома не застать. Трусоватая маленькая Лав-Лав внутри меня облегченно вздыхает — теперь с непростым разговором можно подождать до вечера. А пока — как говорит наш инструктор, «жопу в горсть», да топать в Министерство, на запланированную тренировку. Вот уж где будет возможность дать волю злости за все свалившиеся на мою голову беды. * * * Помнится, в начале весны я буквально мечтала о том, чтобы нас начали обучать владению волшебным оружием — знать бы тогда, что это все придется на не самый простой период моей жизни. Наполненный кошмарными видениями сон не принес почти никакого отдыха, и уже после небольшой разминки и круга по беговой дорожке я чувствую себя издыхающей клячей. Прибавить к этому раздражительность из-за света и любых, даже самых легких запахов, а еще то, что мой взгляд цепляется за каждого, черт возьми, мужика в Тренировочном зале, — вот кто их просил надевать такие узкие майки? — и уже никакое оружие не способно меня обрадовать. Впрочем, поскольку это лишь одна из первых тренировок, нам (из ОВМ, помимо меня, присутствуют Дин, Ясмина и Патрик, плюс с нами тренируются кое-кто из младших авроров — но те уже имеют некоторый опыт) выдали деревянные палки, лишь отдаленно напоминающие мечи. Они способны проводить небольшой магический импульс и подготавливают к владению настоящим зачарованным оружием. Фокус не столько в том, чтобы научиться наносить удары, сколько в умении сосредотачивать и направлять магию через орудие — как это мы, собственно, делаем с палочками, только без применения заклинаний. Я еще держусь, пока мы отрабатываем движения поодиночке, и более-менее сносно выношу атаки Дина, с которым меня по обыкновению ставят в пару. Он сегодня молчалив, даже угрюм — скорее всего, опять неладно на личном фронте. Перед тренировкой мы немного поговорили, и я извинилась, что не пришла в тот день на встречу и не приняла участие в поисках Гарри. Дин сухо ответил, что дело серьезнее, чем все думали, и к поискам подключились авроры, поэтому во мне не было необходимости. Первым делом его искали на Гриммо, хоть туда он и не смог бы проникнуть без посторонней помощи — снять защиту с дома способен только тот, кто владеет магией. Потом проверили его родственников-магглов, однако тоже безрезультатно. В настоящий момент проверяются маггловские больницы, морги и ночлежки для бездомных. Все это я выслушивала с величайшим стыдом — о Гарри я вспомнила только этим утром. Порой кажется, что события вокруг тебя начинают крутиться в каком-то невообразимом водовороте, все происходит слишком быстро, и ты просто не успеваешь на все реагировать, потом очухиваешься и с ужасом осознаешь — а ведь ты столько всего важного пропустил, как, почему так вышло? Дело же не в равнодушии и черствости, я правда хотела помочь найти Гарри, мне тяжело и муторно от мысли о том, что с ним стряслось, к чему его могло подтолкнуть неподъемное чувство вины. Может, когда на человека наваливается слишком много всего, мозг автоматически «отключает» часть негативных мыслей, чтобы не перегореть? Может, в свете последних событий мой гениальный мозг решил, что Гарри менее важен, потому что он сам выбрал свою судьбу, оттого я и забыла о нем на время? Хотелось бы принять это объяснение, оно сняло бы с меня часть ответственности — но разве так будет правильно? Гораздо вероятнее, что я — зацикленная на собственных проблемах легкомысленная эгоистка, и это не самое приятное, что можно узнать о себе. Обливаясь потом, но стоически пытаясь сохранять ровное дыхание, я принимаю на свой деревянный меч удар за ударом — и на этот раз не от Дина. Инструктор почему-то решил, что будет полезно устроить нам спарринг с молодыми аврорами, якобы так мы быстрее чему-то научимся, однако это скорее похоже на избиение младенцев, чем на обучение — авроры тренируются по гораздо более интенсивной программе. Краем глаза я вижу, что у Дина снова выбивают деревяшку из рук, причем делает это худенькая девушка на голову ниже его, которая двигается с быстротой и свирепостью дикой кошки. Остальным приходится не лучше, но особо «везет», конечно же, мне — ко мне приставили Зориата, по комплекции смахивающего на борца-тяжеловеса. Предполагается, что он покажет мне несколько приемов и не будет использовать свои умения в полную силу — однако уже через пять минут мои руки начинают нестерпимо болеть, а сжатые на рукояти побелевшие пальцы вообще потеряли чувствительность. С Зориатом мы немного знакомы и симпатии друг к другу не питаем — но это же не повод лупить меня почем зря? Он как будто поджидал, когда инструктор отойдет к паре в дальнем углу площадки — следующий удар приходится не на деревянный меч, а мне под колено, отчего я валюсь на пол. Вскинув возмущенный взгляд, я вижу, что Зориат не скрывает ухмылки. Вот ублюдок! — Еще раз так сделаешь, — шиплю я ему, — сильно пожалеешь. Знаю, звучит по-детски тупо, но вот не сдержалась. — Что, побежишь жаловаться своему «папику»? — тихо и издевательски спрашивает Зориат. Медленно вздыхаю, заставляя себя успокоиться, и встаю на ноги. Чего теперь удивляться, я же знала, что так будет. Только не думала, что сплетни разойдутся так быстро. — Нет, — отвечаю я в тон ему, выставляя перед собой меч. — Просто въебу тебе так, что мама твоя почувствует. Зориат довольно щурится и тут же атакует. Мне удается пару раз увернуться, но долго прыгать от него в стороны не выйдет — он хорошо умеет следить за движениями и предугадывать следующий шаг. Раз уж это все вышло за рамки учебного поединка, рано или поздно я огребу — но сделаю это на своих условиях. Поэтому я намеренно подставляюсь для удара снизу, и когда Зориат снова метит мне в ноги, бью его из последних сил в плечо. Получается неслабо — жаль, что не удалось попасть в более нежные места, — он втягивает воздух сквозь сжатые зубы, и, чуть изменив траекторию, ударяет выше колена. Секунду я не могу понять, почему у меня перед лицом пол, — боль стерла из памяти момент падения — а потом между моих лопаток упирается оконечность деревянного меча, и над ухом звучит приглушенный голос: — Совсем тебя Малфой не воспитывает. Ему что, запала не хватает на такую дерзкую? Я бы мог тебя приручить… обращайся, если надумаешь. Рука Зориата ложится мне на талию — якобы для того, чтобы помочь встать, но он меня попросту лапает. Я зажмуриваюсь в страхе, что мое тело отреагирует на его прикосновение, и это будет апогеем моего позора, однако все, что я чувствую — это брезгливость. Отпихиваю от себя Зориата и встаю, благо, к нам спешит инструктор. Он распекает аврора за использование силовых приемов, однако тому все нипочем — откровенный взгляд буквально облизывает меня с ног до головы. Неужели слух о том, что мной интересуется Люциус Малфой, вмиг сделал меня столь желанным объектом? Это настолько мерзко, что я испытываю неотложную потребность принять душ. Не дожидаясь Дина, бегу в раздевалку, где надолго зависаю под прохладными струями воды. На бедре расплывается красное пятно, которое в скором времени зацветет отличным таким большим синяком, руки дрожат от испытанной нагрузки и от гнева. Но что еще хуже — стоит мне выйти из раздевалки, как я лицом к лицу сталкиваюсь с Мордекаем. Да он что, следит за мной?! Во всем огромном Министерстве я постоянно натыкаюсь именно на него, и каждый раз он находит, что мне предъявить. Сейчас наверняка опять вызовет в свой кабинет — насчет вчерашнего допроса у Робардса. Буркнув приветствие, я понуро опускаю взгляд… Насчет слежки я, конечно, загнула — на нем спортивная одежда, значит, он просто пришел на тренировку. Свободные штаны и футболка — самые обычные вещи, в которых я видела его уже сотню раз, — не могут скрыть превосходное телосложение, и как это я раньше его не замечала? Или я вижу теперь, потому что до этого мне удалось рассмотреть во всех подробностях? Взгляд скользит по мускулистым плечам, груди — туда, где под тонкой тканью спрятаны потрясающие шрамы. Я невольно сглатываю, вспомнив, как проводила по ним ладонями, пробуя на ощупь, касалась языком горячей вкусной кожи на шее Мордекая, вдыхала его запах и… Я успеваю опомниться, прежде чем снова сотворить что-то глупое, и всеми силами напоминаю себе, что я и только я хозяйка собственных мыслей и поступков, и никакая Сан-Лима с ее Всевидящим больше не заставит меня сделать что-то против собственной воли. Я возвращаю взгляд к лицу Мордекая — и, о черт, то, как я глазела на него, не осталось незамеченным. Он рассматривает меня, по своему обыкновению слегка приподняв брови, и затем говорит: — Твой инструктор сказал, что Зориат вел себя чересчур агрессивно. Какие-то проблемы с ним? И это все? Не будет никакой отповеди по поводу допроса, новых предупреждений и тыканья носом в мои промахи? Мне отчего-то вспоминается, как он вчера ворвался в кабинет, с явным намерением ругаться из-за меня с аврорами. Это впервые на моей памяти, когда Мордекай в принципе с кем-то ругался — не считая Снейпа. Хотела бы я знать, что ему про меня наговорили после того, как я ушла с Люциусом, но спрашивать об этом сейчас было бы крайне неуместно. Поэтому я отвечаю только: — Нет, Зориат просто не рассчитал силы. Все в порядке. Не жаловаться же на младшего аврора, вынуждая начальника снова бросаться на мою защиту. Хоть в этом плане я сама смогу за себя постоять. Мельком взглянув на проходящих мимо нас людей, Мордекай придвигается ближе и тихо произносит: — Я не буду спрашивать, правда ли все то, в чем тебя вчера обвинял Робардс. Авроры располагают лишь косвенными уликами, их недостаточно для доказательства твоей вины. Вопрос только в том, что именно у тебя были мотивы для убийства того мужчины, Эндрюса. С нашей стороны его смерть никто не стал бы расследовать, но Робардс изначально искал, как можно повлиять на тебя в случае необходимости, и это дело не осталось незамеченным. Лаванда, все, что хочу этим сказать — ты должна быть очень уверена в своей защите. Иначе за тебя возьмутся всерьез. Звучит настолько зловеще, что я затихаю, переваривая услышанное. Лишь когда Мордекай отодвигается, чтобы уйти в Тренировочный зал, выдавливаю: — Спасибо. И еще — мне почему-то необходимо это знать: — Ты думаешь, я правда это сделала? Во взгляде Мордекая мелькает что-то странное, будто он колеблется с ответом, но потом он кладет руку на мое плечо и слегка сжимает его, отвечая мягко: — Нет. Я так не думаю. Он уходит, и я тороплюсь поскорее выйти из Министерства. Голова раскалывается от множества мыслей и предположений, а еще мучает проснувшаяся совесть. Я никогда не жалела о содеянном, но теперь, обманывая доверие Мордекая, чувствую себя весьма паршиво. Возможно, все потому, что он считает меня лучшим человеком, чем я есть на самом деле? Человеком, которым меня растили родители, которым мне хотелось бы быть, но которым я никогда не буду. Мерлин знает, сколько раз Мордекаю приходилось заступаться за меня — а сейчас, получается, он, сам того не зная, покрывает убийцу. Стал бы он предупреждать меня о том, что Робардс вцепится в меня, желая выведать какие-то там секреты Малфоя, если бы у авроров были неопровержимые доказательства моей вины? Вероятно, нет — и мысль о том, что Мордекай разочаровался бы во мне, отчего-то кажется весьма неприятной. «Ты должна быть очень уверена в своей защите», — так он сказал. Значит, моя связь с Люциусом для него не секрет. Отдельная тема для размышления. Но как я могу быть уверена в своей защите, если даже не знаю, что у Робардса за претензии к Малфою и что он хочет через меня узнать? «Робардс изначально искал, как можно повлиять на тебя в случае необходимости». То есть, вместо того, чтобы расследовать убийство сквиба, Главный аврор придержал это дело и вытащил его на поверхность, только когда понадобилось на меня «повлиять». Причем расчет был на эффект неожиданности, испуг и чистосердечное признание — если бы со мной были законные представители, о которых напомнил Малфой, они бы потребовали доказательства, которых как раз-таки нет. Хорошенькие же методы у Аврората! Нужно срочно выяснить у Люциуса, в какие разборки я оказалась втянута благодаря ему, и чем мне все это грозит. Потому что неизвестно, какой еще компромат на меня есть у авроров, а уверенность Малфоя, что меня они более не тронут, я не разделяю. Мне и без этого хватает проблем — одна помешанная Сан-Лима чего стоит. Но зелье, чтобы выгнать ее из своей головы, я приму только вечером, а вот в Малфой-мэнор за разъяснениями я могу наведаться хоть сейчас. «В любое время», — так ведь сказал Люциус? Вот и буду решать проблемы по мере поступления. Я вообще никогда не могла похвастаться взвешенностью решений, а уж в нынешнем взвинченном из-за магии Сан-Лимы состоянии и подавно. Решила — сделала, трансгрессировала в мэнор с намерением узнать все, что нужно, чтобы не допустить повторения вчерашнего шокового допроса. И лишь когда мои ноги касаются ведущей к громадному дому гравиевой дорожки, я осознаю, куда и к кому я направляюсь. Малфой-чертов-мэнор, в каждом углу которого меня ждут воспоминания. Люциус, который безумно волнует меня, даже когда я полностью контролирую свои поступки. А уж теперь... Но поворачивать назад поздно. Сигнальные чары уже оповестили владельца дома о моем прибытии, и теперь есть только один путь — вперед, испытывать свою стойкость. Как же это будет тяжело…