Exodus L.B.

Малфой-мэнор летом — это нечто. Нет, зимой он тоже производил на меня впечатление. Огромный дом, застывший среди белоснежных искрящихся сугробов и картинно припорошенных снегом деревьев, не может не радовать глаз. Но я впервые нахожусь здесь летом, когда все цветет и зеленеет, позволяя по достоинству оценить красоту регулярного парка. Он отнюдь не идеален, — кусты самшита, растущие вдоль дорожки, давно не стрижены, как и рододендроны, ветки которых уже гнутся от тяжелых соцветий, — однако мне так даже больше нравится. Легкое несовершенство, превозобладание природы над людским замыслом делает его чуть реальнее и уютнее. Что-то мне подсказывает, до смерти Нарциссы парк выглядел, как полагается — выверенный до дюйма, ни одной травинки или листочка на неположенном месте. Почему я так решила? Да потому что и сам дом выглядит так же. Внутри все чисто и убрано, но в вазах никогда не стоят цветы, стол не украшается к обеду сложенными салфетками, нет всех этих мелочей, за которые традиционно в таких семьях отвечает хозяйка. Разумеется, всю работу выполняют эльфы-домовики, но без точных указаний они постепенно перестают делать все, как полагается. Люциусу, видимо, наплевать на сад, салфетки, на многое другое — вот домовики и забросили все эти ненужные вещи. Обо всем этом я думаю, стоя на дорожке перед домом и вдыхая полной грудью запах цветов, не столько чтобы насладиться им, сколько желая хоть немного собраться с мыслями перед встречей с Люциусом. Но откладывать бесконечно нельзя, ведь он уже знает, что я здесь, и заставлять его ждать — все равно, что признаться в своей слабости. Резко выдохнув, я подхожу к дому и открываю дверь. План предельно прост — узнать, что Робардс хочет от Малфоя и от меня, и как мне выпутаться из этого клубка министерских разборок. Просто, да… Главное — избегать разговоров на личные темы и поменьше разглядывать Люциуса. Вот и он — медленно, едва ли не торжественно спускается по парадной лестнице, полы домашней винного цвета мантии стекают по ступеням вслед за ним. Позер. Но хорош, мерзавец, нельзя не признать. Вчера в Министерстве я не рассматривала его особо, мысли были заняты едва не прозвучавшим обвинением в убийстве. Но теперь, когда Люциус будто хочет, чтобы я подольше им любовалась, когда солнечный свет падает на него из окон, играя в серебристых волосах и насыщая богатым оттенком его одеяние — теперь я не свожу с него глаз. — Ты пришла, — звучный голос возносится к высокому каменному потолку. Если бы я услышала в этой фразе хоть каплю самодовольства, то развернулась бы и ушла прочь, плюнув на все. Еще один мой промах — прийти сюда буквально на следующий день после того, как он пригласил меня, словно я только и ждала возможности вернуться. Но Люциус говорит ровно, без единого намека на уверенность в моих намерениях. — Прошу, — спустившись, он не подходит ближе, просто указывает ладонью в сторону гостиной и идет туда за мной, соблюдая дистанцию в несколько шагов. Я снова испытываю мучительную неловкость, находясь в этой комнате в своих маггловских шмотках. Когда-то я успела смириться с тем, что, как бы я ни старалась приодеться, соответствовать этой неброской роскоши с налетом старины у меня не выйдет, поэтому просто перестала заморачиваться. Теперь же мне приходится одернуть себя и сесть не на краешек кресла, а нормально, откинувшись на спинку. Люциус садится напротив, и в ту же секунду на столике рядом появляется серебряный поднос, сервированный к чаю. Чайник подлетает вверх, аккуратно разливая по двум крохотным фарфоровым чашечкам ароматный чай, за ним следует молочник. После этого одна из чашек на блюдце плывет ко мне. Я, малость опешив, принимаю ее. Нет, вообще-то, все происходящее — в порядке вещей, ни одного волшебника таким не удивишь. Но прежде мы с Люциусом никогда не пили чай, да и, если задуматься, вообще ничего не пили вместе. Я его часто видела с бокалом огневиски, даже в первой половине дня, но мне алкоголь он не предлагал. Так что же, Люциус стал трезвенником? Или решил вести себя со мной, как подобает хозяину дома, и соблюсти этикет? С чего бы? Поднеся чашку к лицу, я делаю вид, что с удовольствием вдыхаю запах — а на самом деле принюхиваюсь, нет ли в чае каких-либо добавок. Веритасерум я бы не учуяла, но ведь это и не единственный вариант. В прошлый раз, затевая свои игры, Люциус использовал заклинание, чтобы оглушить меня, так что ему помешает сделать это при помощи зелья? Однако я не чувствую никаких посторонних запахов. Отпив немного, кошусь на Люциуса — он наблюдает за мной. Безусловно, догадывается о моих подозрениях, и они его оскорбляют, отчего он поджимает губы — не иначе, как сдерживает гневный комментарий. Чтобы не искушать судьбу, я отпиваю еще и быстро говорю: — Ты обещал все прояснить. Хотелось бы знать, к чему был весь этот спектакль в Аврорате. Люциус холодно улыбается: — Спектакль — весьма верное определение. Ты слышала что-нибудь о Фредерике Нотте? Я нахмуриваюсь, вспоминая: — Старший брат Теодора, наследник их дома. Он, вроде бы, уехал из страны еще до войны? — Верно. Сразу после окончания школы Фредерик отбыл в Европу — продолжать обучение в сфере международного права. — Зачем для этого надо было уезжать? Многие учатся в других странах, а живут дома, трансгрессируя после занятий. — Именно так, — кивает Люциус. — Полагаю, важную роль сыграло то, что молодой Нотт не разделял политические взгляды своей семьи и их окружения. Теперь ясно. Фредди не захотел становиться Упивающимся — это многое говорит в его пользу. Однако и бороться с ними он не стал, предпочтя попросту сбежать из Британии, когда Волдеморт начал восхождение к власти. Вопрос в том, как ему это позволили? Вербовка в ряды Упивающихся, насколько я знаю, среди членов благородных семей была чуть ли не принудительная. Либо ты с ними, либо против них — и тогда тебя достанут хоть на другом конце света. Люциус продолжает: — На континенте Фредерик завел влиятельных друзей, обеспечил себе отличную карьеру и репутацию. Во время второй магической войны он призывал европейское сообщество выступить против Темного Лорда, дабы избежать его прихода к власти. Но пока они взвешивали все «за» и «против», война закончилась. Как удобно. Сидеть в другой стране и вести дискуссии о том, какой Воледморт плохой — вместо того, чтобы вернуться и сделать что-то реальное. Хотя, если Нотта преследовала собственная семья, можно понять его осторожность. — И причина, по которой ты мне это рассказываешь… — Несколько месяцев назад Фредерик вернулся в Великобританию по линии Отдела международного магического сотрудничества, — Люциус делает жест — как будто хочет взять со столика привычный бокал огневиски, но, опомнившись, едва заметно морщится и возвращает руку на подлокотник кресла. К чаю он так и не притронулся. — Теперь он занимает пост в Международном бюро магического законодательства, и его главная цель — наверстать упущенное, доказать, что он предан своей стране и своему народу. В сложившейся за последнее время ситуации знания и навыки молодого Нотта оказались весьма полезны. «Доказать, что он предан своей стране и своему народу», — звучит как избитый политический лозунг. От всей этой бюрократической белиберды у меня голова идет кругом. — Ну… удачи ему, наверное. Он же теперь может войти в Визенгамот, как представитель «Священных двадцати восьми», и все такое. Только при чем здесь… — Фредерика больше интересует не Визенгамот. Он всерьез обеспокоен тем, как далеко зашел действующий Министр магии в своем попустительстве маггловской службе безопасности, и намерен приложить все усилия для исправления этой невыгодной для волшебников ситуации. До меня все доходит. — Погоди-ка, Нотт замахнулся на министерское кресло? Я, конечно, далека от всего этого, но мне кажется, что у него маловато шансов. Даже если все закроют глаза на то, что он, фактически, отсиживался в другой стране, пока у нас шла война, его у нас попросту никто не знает. Если место в Визенгамоте дается уже по праву рождения, то для поста Министра нужно заслужить доверие общественности, заручится поддержкой… — Во всем этом ему помогаю я, — скромно заканчивает Люциус. — Ты? — переспрашиваю недоверчиво. Бывший Упивающийся помогает сыну другого Упивающегося стать Министром? Это даже как-то неловко... Такова моя первая мысль. Но потом я думаю — а почему, собственно, нет? У Малфоя даже после войны осталась куча связей, не говоря уже о деньгах, а тот факт, что он уже который раз вышел сухим из воды, красноречиво свидетельствует о его искусстве убеждать. И еще этот чертик из табакерки, Нотт, — даже мне его стремление послужить на благо родине кажется подозрительным. Не иначе, как Международная Конфедерация Магов озаботилась тем, чтобы посадить во главе нашего правительства своего человека и через него контролировать процесс Взаимодействия с магглами. Тогда участие Люциуса кажется практически беспроигрышным вариантом. В этой партии он играет роль «проводника» и спонсора, продает свои связи за будущие привилегии. О серьезности этой заявки говорит уже тот факт, что ими заинтересовался Аврорат — будучи лояльными действующему Министру, они сделают все, чтобы свести шансы конкурентов к минимуму. И тогда становится ясным, зачем я была нужна Робардсу — думал, что мне могут быть известны какие-то Малфоевские планы, раз уж я шпионила на него в ОВМ. Вынырнув из размышлений, понимаю, что Люциус уже пару минут смотрит на меня и терпеливо ждет моей реакции. Точно знаю — когда я думаю о серьезных вещах, лицо у меня приобретает туповато-отстраненное выражение. Видела себя с таким в зеркале — как будто непроходимая идиотка пытается в уме перемножить двузначные числа. Неудивительно, что обо мне сложилось мнение, как о недалекой блондинке. Если задуматься, Малфой один из немногих, кто не считает так же. Стал бы он вести со мной этот разговор, если бы думал, что я не пойму ни слова и не сделаю правильных выводов? — Вчера ты сказал, что авроры меня больше не тронут… — Без сомнения, — кивает Люциус. — Не теперь, когда им известно, что я по-прежнему тебе покровительствую. Они знают, как я отстаиваю интересы близких мне людей. Дыши, Лаванда, не забывай дышать. В горле пересохло. Чтобы скрыть неловкость, вновь отпиваю из кружки порядком остывший чай. «Близких мне людей». Ну и как мне на это реагировать? А ведь самое главное — сказал и глазом не моргнул, как будто это нечто само собой разумеющееся. Приходится напоминать себе — Люциус взвешивает каждое слово, оценивая его воздействие на меня, он, хоть и не подает виду, но знает, какую бурю во мне сейчас вызвал. И все же, такой аванс с его стороны значит очень многое. Я просто не могу выкинуть эти слова из головы, словно их и не было, продолжать говорить с Люциусом на какие-то отвлеченные темы. Лучше всего сейчас — попрощаться и уйти, иначе… иначе я погибла. Мне стоит огромных усилий просто смотреть на Люциуса во время беседы, не опускать взгляд на его шею, скрытую до середины строгим воротничком, на широкие ладони, что покоятся на подлокотниках кресла, на бедра, обтянутые тонкой тканью брюк. Хватает уже того, что приходится видеть его красивые четко очерченные губы, пока он говорит — видеть и стараться не вспоминать, какие эти губы бывали на вкус… — Но, насколько мне известно, аврорат сейчас — не главная твоя проблема, — произносит внезапно Люциус. Я вздрагиваю. — Не главная? — Несколько дней назад ты была на задании в Корнуолле. А вернувшись оттуда, начала необычно выглядеть и вести себя. Как сейчас, например. Ну конечно. У него появился новый информатор, который, помимо прочего, докладывает о моих перемещениях. И не могла же я думать, что от Люциуса укроется мое состояние. То, как пульсирует на моем виске артерия, пока я пытаюсь сконцентрироваться на его словах, как дребезжит в моих руках чашечка о блюдце. Ну чисто наркоманка во время ломки! — Я бы не стал влезать в твои дела, — Люциус подается вперед, не сводя с меня внимательного взгляда. — Но мне слишком хорошо знакомы методы Сан-Лимы. Я слышу от него это имя, и меня словно прорывает. Слова льются сами собой — я рассказываю Люциусу обо всем, что произошло в Корнуолле, о видениях, которые насылала на меня трехглазая ведьма, о моей одержимости. Не говорю только, каким образом Снейп помог мне… кхм… справиться со всем этим в самый первый вечер, когда я слышала голос Фенрира. Что-то предостерегает меня от подобного откровения — хотя, уверена, это отвадило бы Люциуса раз и навсегда. Может, поэтому и не говорю. Умалчиваю я и об агенте Фаррелл — в конце концов, это не моя тайна. Он чуть хмурится, выслушивая мой рассказ, но удивленным не выглядит. — Вот поэтому нам и стоит прекратить Взаимодействие в нынешнем виде, — говорит Люциус, когда я заканчиваю. — Если бы не желание маггловских агентов вмешаться в установленный Сан-Лимой порядок, ничего бы этого не произошло. — Так значит, агенты виноваты? — возмущаюсь я. — Не чокнутая старуха с королевскими замашками? Ляпнув так о могущественнейшей из ведьм Британии, я, конечно, хватила лишка — Люциус не терпит неуважения к чистокровным, даже тем, чьих действий не одобряет. Но он не выглядит сердитым, спокойно произнося: — Сан-Лима всегда была… властной, и это ее право, его никто не в состоянии оспорить. Однако ситуация, в которой ты оказалась из-за недальновидности твоего начальства, внушает опасение. Мне доводилось сталкиваться с людьми, которых Сан-Лима считала своими врагами. Даже если они на тот момент оставались живы, благополучным их состояние назвать было нельзя. Да уж, тот Упивающийся, которого Сан-Лима отправила в темницу ожидать своей участи, явно не излучал благополучие. — Снейп сказал, что мне нужно сидеть и не высовываться. Он обещал варить зелье, защищающее сознание. Вот теперь по лицу Люциуса пробегает раздражение. — Зелье. Северус хорош в зельях, но это не поможет скрываться от Сан-Лимы вечно. Благодаря Всевидящему она точно знает, с какой стороны нанести удар. В тот момент, когда она проникла в твой разум, он открыл ей все твои страхи, все воспоминания и желания. Или оборотень, укусивший тебя несколько лет назад — это все, чего ты боишься? Твоя единственная слабость? Конечно же, нет. Тут он абсолютно прав. Я устало прикрываю глаза, внезапно ощутив полное бессилие. Сложно бороться с тем, что заведомо побороть нельзя. — Что ты предлагаешь? — Пока ничего конкретного, мне нужно подумать над этим. Но тебе следует знать, что Сан-Лима в силу своей самоуверенности сама дала оружие против себя. Смотрю на него растерянно — оружие? Мне? — Gwyrgh Golow, — поясняет Люциус. — Правило ненападения в собственном доме. В какой-то степени оно распространяется на весь Корнуолл — те, кого Сан-Лима пригласила в качестве гостей, неприкосновенны, пока не обнажат оружие. Нарушение этого правила грозит ослаблением ее сил, но только в отношении того, кто, будучи гостем, подвергся атаке. — То есть, я теперь могу дать ей сдачи? — спрашиваю с недоверием. Люциус задумчиво качает головой: — Вряд ли, даже на этих условиях Сан-Лима все еще слишком сильна для тебя. Но если сложится такая ситуация, что она, к примеру, будет ранена или магически истощена, тогда ты вполне сможешь надавить на нее, заставить прекратить преследовать тебя. В настоящий момент все это для нее — игра, и твой единственный шанс — показать, что тебе известны правила этой игры, и ты собираешься играть на своих условиях. Мне, в общем-то, нравится такой подход, хоть он и кажется мне немного фантастическим. Во-первых, я до сих пор помню, что Снейп утверждал совсем обратное — мне ни при каких условиях нельзя тягаться с Сан-Лимой. Приятно, конечно, что Люциус верит в мои силы, но не переоценивает ли он меня, фактически подталкивая на конфликт? Ну а во-вторых, когда в последний раз Сан-Лима бывала ранена или потеряла серьезное количество магической энергии? Разве что во время битвы с Радбрандом — шутка ли, дракона испепелить. Пока ее кто-нибудь не потреплет, мне к ней не подступиться. Может, Люциус так и думает, а вслух говорит то, что мне польстит? На ум приходит: а говорил ли ему Снейп о взаимосвязи Сан-Лимы и Нейшелла, который пытался добыть для нее Иглу? И о том, что Игла теперь хранится в Отделе Тайн? Спрашивать как-то не хочется — я уже заметила, как действуют на Люциуса мои упоминания о Снейпе. Да и хватит на сегодня разговоров, приберегу это для более подходящего случая. — Спасибо за все, — говорю я, вставая. — Ты вчера действительно вовремя пришел в Аврорат. Я твоя должница. Думаю, теперь мы можем… быть на связи. Звучит похоже на «остаться друзьями», и я собой очень горжусь. Люциус не отвечает, не поднимается с кресла, чтобы проводить меня — ну что ж, выход я и сама найду. Но стоит мне повернуться к двери, какая-то сила дергает меня назад, отчего я буквально валюсь навзничь, взмахнув руками для равновесия — и оказываюсь у Люциуса на коленях. Его лицо нависает в паре дюймов от моего, руки плотно обхватывают мои плечи. — Гордая, да? — цедит он сквозь зубы, сердито сощурившись. — Никогда не сделаешь первый шаг? В голове вертится несколько вариантов ответа, один из которых предполагает использование кулаков, но тут сердитая складка между бровей Люциуса разглаживается, морщинки прорезают его щеки и уголки глаз — он улыбается широко и ярко, так, будто вот-вот рассмеется. Я завороженно наблюдаю за этим небывалым зрелищем, глядя в искрящиеся смехом глаза. А потом веселье медленно уходит из них, сменяясь хорошо знакомым мне темным знанием, и Люциус склоняется к моим губам. «Да к черту все», — думаю я, обнимая его за шею и отвечая на поцелуй. Если это будет мой последний поцелуй с Люциусом Малфоем, то он просто обязан стать чем-то совершенно особенным. Финальным аккордом, который прогремит через меня, чтобы стихнуть совсем и навсегда. Это последняя связная мысль, проносящаяся в моей голове. А потом я втягиваю носом его неповторимый запах, наполняя им легкие, наполняясь им вся, позволяя проникнуть в свои вены и разнестись по телу. Даже в разгар лета Люциус пахнет морозной зимой. Хвоей, свежим снегом и немного — сталью. Он касается моих губ осторожно, будто боясь спугнуть. Это нисколько не похоже на его обычную манеру сминать, завладевать, подчинять собственному желанию, и я в первое мгновение даже теряюсь. Но стоит намекнуть, дать понять одним лишь нетерпеливым движением, что мне хочется большего, как Люциус тут же реагирует. Его язык становится настойчивее, проникая в мой рот, а руки, которые больше не удерживают меня за плечи, скользят вниз по моему телу, оглаживая грудь, живот, талию. И снова — стоит им дойти до края футболки, как они останавливаются, чуть надавив, будто спрашивая разрешения. Не знаю, что на него нашло, но такая несвойственная Люциусу покорность распаляет меня сильнее, чем если бы он рычал и срывал с меня одежду. Он правда готов сделать все так, как я хочу? Я разрываю поцелуй — воздух холодит влажные губы — и соскальзываю на пол, к ногам Люциуса. Медленно провожу ладонями по его бедрам — он выжидающе смотрит сверху вниз, не понимая моих намерений. Такого я с Люциусом еще не проделывала. Мне всегда казалось, что это уже будет чересчур, он никогда не позволит подобной вольности. Но сейчас — грех не попробовать. Быстро, боясь растерять решимость, и в то же время сгорая от нетерпения, тянусь к пуговицам на его ширинке. Он уже более чем готов; сжимаю в руке длинный, ровный, налитой член — роскошный, мать его, как же я по нему скучала! — и обхватываю губами головку. Люциус вздрагивает всем телом и подается назад, но скорее инстинктивно, от неожиданности, чем правда желая избежать моих касаний. Я решаюсь поднять взгляд — просто не могу не посмотреть на него сейчас, в момент, когда он так небывало открыт и уязвим, почти беспомощен передо мной. Серые глаза распахнуты и потемнели от эмоций, от непередаваемой смеси возмущения, изумления и удовольствия. Что-то в них подсказывает мне — Люциус впервые узнал, как это бывает. Я начинаю скользить губами по твердой плоти, и он запрокидывает голову, вздыхая резко, шумно, теряясь в новых ощущениях. Пальцы его судорожно впиваются в подлокотники кресла, грозя прорвать к чертям старинную обивку. Не останавливаясь ни на секунду, я прикрываю ресницы и наслаждаюсь своей властью над этим безупречным мужчиной, его вкусом, запахом, бесконтрольным выражением переполняющих его чувств. Мое собственное сердце колотится где-то в горле, подпрыгивая к нёбу, сливаясь с пульсацией напряженного члена, и все происходящее в этот момент кажется настолько правильным и естественным, что изнутри меня поднимается восторг — клокочущий, готовый перелиться через край. Поэтому, когда Люциус хватает меня за плечо — «достаточно» — я буквально вскакиваю на ноги и, сбросив, содрав с себя джинсы, вновь оказываюсь на нем. Целую, уже ничего не стесняясь и не боясь, обхватывая ладонями его лицо. Люциус гладит мою спину, подцепляет пальцами и помогает стянуть футболку. Теперь я полностью обнажена, в то время как он все еще остается в своей вычурной старомодной одежде, и бархатная мантия его ласкает кожу моих бедер. Ладонь Люциуса задерживается на синяке, оставленном деревянным мечом, и он хмурится вопросительно. Но какое мне сейчас дело до синяка, тренировки и чьих-то сплетен? Я сцеловываю гневную складку между его бровей, отвлекая от всего, что не имеет в эту секунду никакого значения. Люциус давит на ягодицы, торопит опуститься вниз — я более не заставляю нас ждать. Направляя рукой, медленно принимаю его в себя; ахнув, тут же прикусываю сосредоточенно губу, впитывая это ощущение — как он, неимоверно горячий, каменно-твердый, проникает глубоко, раздвигает влажные тугие стенки, упирается, достигнув предела. Дарит абсолютную наполненность и завершенность. Мы замираем на несколько долгих секунд, прижавшись лбами, закрыв глаза, и дышим рвано, и слушаем сердцебиение друг друга. Так хорошо, так правильно… словно вернуться домой после долгого отсутствия, зайти с холода в уютное тепло. Туда, где, несмотря на все прошлые ссоры, тебя ждут и принимают такой, какая ты есть. Только теперь приходит осознание, как же мне этого недоставало. Как многого я была все это время лишена. Ресницы намокают; еще немного, и я начну позорно всхлипывать, уткнувшись Люциусу в бордово-бархатное плечо с рассыпанными по нему белыми прядями — нет уж, до этого лучше не доводить. Лучше упереться ладонями в его грудь, размыкая прикосновение лиц, но скрестив взгляды; прогнуться в пояснице, слегка откинувшись назад, и двигаться, подстраиваясь к осторожным толчкам внутри себя. Будучи снизу, Люциус ограничен в движениях, но сейчас нам многого и не требуется; слишком долго мы этого ждали, слишком велико скопившееся напряжение, и в другой позе, пожалуй, все случилось бы чересчур быстро. Я не упускаю ни единого хриплого вздоха, что срываются с едва приоткрытых губ Люциуса, жадно смотрю, как подрагивают крылья его точеного носа и темные ресницы — и он, он тоже ловит во мне взглядом следы наслаждения, и от него не может укрыться влага на моих глазах. Я счастлива сейчас, счастлива сиюминутным, недолговечным счастьем, которое дарит соединение тел; и то раскаленное, тянущее, что растет внутри живота, чуть ниже пупка, оно ширится с каждым толчком, и наконец прорывается наружу. Если бы не сомкнутые за моей спиной руки, я бы наверняка не удержала равновесие. Меня накрывает с такой силой, что я выгибаюсь назад, издав глухой протяжный стон и содрогаясь до самых кончиков пальцев. Люциус подтягивает меня к себе, приминает губами сосок, возвращая к реальности. Даже потерявшись, разбившись на пульсирующие осколки, я не перестаю двигаться на нем — и наградой мне становится его взгляд за секунду до оргазма, когда он тоже теряется и разбивается, когда перестает быть собой прежним, утрачивает свое высокомерие и сдержанность, обнажает зубы в неконтролируемом оскале и, коротко вскрикнув, опаляет меня изнутри своим влажным огнем. Никак не в силах отдышаться, я роняю голову на его часто вздымающуюся грудь и закрываю глаза. После, думать обо всем буду после… сейчас наше молчание наполнено умиротворением. Люциус касается подбородком моего лба, гладит по спине, слегка покрытой испариной, рассеянно очерчивает пальцами позвонки, один за одним. Ничто в этот момент не способно потревожить наш покой… Или нет. Услышав голос, доносящийся из-за дверей гостиной, я вскидываю голову. — Что значит, он занят? — нетерпеливо и с едва сдерживаемым гневом спрашивает Драко. Ему что-то отвечает перепуганная домовиха, по всей видимости, пытающаяся его задержать. — У нас назначена встреча. Да не крутись ты под ногами! На то, чтобы спрыгнуть и спрятаться за кресло, у меня уходит пара секунд. Могла бы и быстрее, если бы не затекшие ноги. Я слышу смешок Люциуса, который быстро оправляет одежду, а потом двери распахиваются, впуская Драко. — Здравствуй, отец, — говорит он сдержанно, почти церемонно. Отношения между ними теплее не стали. — Иди в кабинет, — тут же велит ему Люциус. Здороваться он не привык — точнее, здоровается только с важными людьми, а ни я, ни его сын в эту категорию, как видно, не входим. — Я скоро подойду. Драко отчего-то медлит несколько мгновений, а потом уходит, печатая шаг — слышно, как по коридору разносится гулкий стук каблуков. Я выглядываю из-за кресла, убеждаясь, что мы остались одни, и ловлю насмешливый взгляд Люциуса. Ну да, обхохочешься… Ему весело, а мне, может, не хотелось повторения того конфуза, когда Драко вот так же застал нас после секса, только было это в кабинете и я, слава Мерлину, оказалась чуть более одета. Бедняга был в шоке, и я его понимаю. Думаю, именно тогда он начал меня ненавидеть. — Кхм, вроде, не заметил, — говорю я, просто чтобы нарушить паузу. Люциус качает головой: — Драко достаточно наблюдателен, чтобы все правильно понять. Он указывает на чайный сервиз на столе. — Ну мало ли, — говорю я, неловко вставая, — чай ты мог пить с кем угодно. — Мог, — соглашается он. — Но из моих знакомых никто, кроме тебя, не носит маггловскую одежду. Я опускаю взгляд на пол, где разбросаны мои джинсы и футболка. Ну вот ведь… Быстро наложив на себя Очищающее заклинание, — благослови Мерлин магию, как бы сейчас бежала до ванной, когда Драко в доме? — я одеваюсь. Люциус поднимается с кресла и тоже приводит себя в порядок. Он снова выглядит холодно и отстраненно, даже голос его звучит по-деловому: — Тебе не стоило прятаться. Драко пришел в мой дом и должен мириться с тем, что… здесь происходит. Вот ведь напыщенный тип. Как бы он сам мирился с тем, что его отец трахается с его ровесницей, да еще в доме, где прошло его детство. Но думать я могу, что угодно, а вслух говорю другое: — Просто не хотела, чтобы он наблюдал меня в таком виде. — Пусть тогда научится стучаться и ждать, — отзывается Люциус, направляясь к дверям. — Иначе, если ты останешься, ему еще придется наблюдать тебя. В таком виде. И что бы это значило? — Эм… — от растерянности мое красноречие дает сбой. — Я не могу сейчас… остаться, у меня еще… дела есть. Люциус разворачивается и говорит, высокомерно задрав подбородок: — Я имел в виду, что ты можешь вернуться сюда после работы. Остаться на ночь. Сегодня, завтра. В любой другой день. Он бы не ошарашил меня сильнее, даже если бы начал сейчас жонглировать апельсинами в цирковом костюме. Я что, ослышалась? Не может же Люциус иметь в виду… — Думаю, ты поняла мои намерения, — продолжает он. — Я достаточно явно тебе их продемонстрировал за эти дни. Но больше с моей стороны никаких шагов не будет. Тебе пора наконец самой решить, чего ты хочешь. Люциус кивает, будто бы ставя точку в разговоре, и выходит из гостиной. Оставляя меня, оглушенную его словами. На негнущихся ногах я покидаю дом. Иду по парку, не замечая ничего вокруг. Самоуверенный, эгоистичный, невыносимый сноб! Он мне что, ультиматум поставил — либо я остаюсь в его полном распоряжении, либо больше мы не увидимся? Да еще таким тоном со мной говорил, словно вел переговоры. Впрочем, это как раз таки на него похоже, в отличие от продемонстрированной до этого покладистости. Закуриваю, доходя до места, откуда можно трансгрессировать, и кидаю взгляд через плечо. С этой точки мэнор открывается во всей красе, и мне вдруг кажется, что я вижу его впервые. Гребаный огромный дворец, в котором Люциус мне, фактически, предложил жить вместе с ним. Сделал, мать его, предложение, от которого невозможно отказаться. Видать, проникся после наших обжиманий. Я нервно усмехаюсь, потом еще раз. И вот меня уже распирает истерический смех, я кашляю, давясь сигаретным дымом. Сколько раз я спала с Люциусом, и никаких таких предложений от него не поступало. Я уходила к себе, не нарушая его уединения, и его это вполне устраивало. Я была удобной и необременительной. Но стоит сделать один-единственный минет — «Лаванда, останься! И завтра! И в любой другой день!». Поистине чудотворная сила. Я с трудом заставляю себя прекратить смеяться, чтобы трансгрессировать. * * * Может, мне стоило бы сейчас сожалеть о произошедшем, но вот отчего-то не получается. Тело наполнено жизнью и легкостью, в голове царит благостная пустота. Меня не напрягает даже тот факт, что Люциус теперь думает, будто бы я забыла все свои обиды и претензии. Они, без сомнения, потускнели на фоне потрясающего секса, но чтоб совсем забыть? Вернуться к прежним отношениям, как ни в чем не бывало? Да что там прежним — новым, совершенно другого уровня. «Сегодня, завтра. В любой другой день». Возвратившись к себе, я обвожу взглядом облезлые стены, видавшую виды мебель, задерживаю взгляд на так и не разобранных коробках в углу комнаты. Это — то, что представляет собой сейчас моя жизнь. То, чем долгое время являлась я сама. И это мне предложено поменять на Малфой-херов-мэнор, да еще с его хозяином в придачу. Готова ли я так легко купиться? В кармане звонит мобильный, отвлекая от нелегких размышлений. Это Питер, номер не рабочий. Отвечать почему-то не хочется, но я все же беру трубку. — Лаванда, — я слышу шум дороги — наверное, он ведет машину. — Я закончил с переводом денег для Снейпа. Хотел поговорить с тобой, прежде чем… все забуду. Сказать, что твоя помощь… я обязан тебе по гроб жизни. И, будь у меня выбор, я бы предпочел не забывать о таком. Я откашливаюсь — принимать благодарности сложнее, чем делать добрые дела. — Ладно. Как Поллин? — Отдыхает пока дома, — слышно, что Питер улыбается. — Завтра пойдем к врачам, но и так уже заметно, насколько ей лучше. — Может, вам стоит куда-нибудь съездить? — зажав трубку плечом, я роюсь в кухонных шкафчиках в надежде отыскать кофе. — Возьми отпуск, все равно работы сейчас мало. — Да, я уже подал заявление. Осталось разобраться с этой девчонкой Ландерса, будь она неладна… — А что с ней? — все-таки кофе приносил с собой Снейп, а у меня все пусто. Я раздраженно пинаю дверцу шкафчика и сажусь на подоконник, глядя на проезжающие по улице машины. — Мы засекли ее по камерам видеонаблюдения, программа распознавания лиц. Опять попытаемся ее забрать. С маггловскими технологиями я знакома не настолько хорошо, поэтому даже не вдаюсь в подробности, как это работает. — Папаша все еще хочет ее вернуть? Вот на что идут деньги налогоплательщиков… Питер фыркает. Даже то, что СБ гоняют по личным делам Ландерса, не может сейчас испортить ему настроение. — Приказ есть приказ. Фаррелл с Янгом уже должны быть там, а я вот задержался. Но до Бер Феррерс по М4 осталось всего ничего. Название кажется мне смутно знакомым. Вроде бы, это какая-то деревушка в Девоне, на полуострове Бер. — Ладно, — говорит Питер, — встретимся еще… И тут в голове щелкает. Полуостров Бер. Река Теймар, отделяющая его на западе — от Корнуолла. В СБ до сих пор не знают, кто наслал инферналов на Фаррелл. С нашей стороны было решено не торопиться с передачей подобной информации — хотели решить вопрос без вмешательства магглов. Предчувствие беды заставляет меня спрыгнуть с подоконника и неосознанно сделать шаг в сторону выхода. — Питер! Скажи мне номер Фаррелл, срочно! — В чем дело? — голос его мгновенно приобретает профессионализм и собранность. — Им грозит опасность? Если я сейчас разболтаю ему что-то насчет Сан-Лимы, меня за это потом гарантированно накажут. Но я говорю, почти срываясь на крик: — Да. Думаю, на Фаррелл снова нападут. Питер, ни один волшебник не попадется случайно в объектив камер видеонаблюдения! Это было сделано специально. Их заманили туда. Сейчас же дай мне номер Оливии, а сам звони второму агенту. Без лишних расспросов Питер диктует мне номер. Я набираю его, молясь про себя, чтобы Фаррелл мне ответила. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Механический голос повторяет это снова и снова, а я уже понимаю — поздно. Что теперь? Бежать в Аврорат, надеясь, что меня там не пошлют и выслушают мои сбивчивые объяснения? Нет, слишком рискованно. Счет может идти на минуты. Снейп? Смешно даже. Он схватит меня за шкирку, встряхнет и снова велит ни во что не вмешиваться. Не говоря уже о том, что он серьезно ранен и при всем желании не смог бы мне помочь. Методом исключения я нахожу единственно правильный ответ. Взмахиваю палочкой: — Экспекто Патронум! Заклинание Патронуса получается легко и естественно — в памяти еще ярки воспоминания о случившемся в Малфой-мэноре. Но думать об этом нет времени. — Томпсон! Агенты СБ сейчас в Бер Феррерс, и у меня есть основания считать, что Сан-Лима или кто-то из ее людей вновь на них нападут. Я не знаю, как скоро Патронус найдет тебя и когда ты соберешь отряд, так что отправляюсь туда прямо сейчас. Выслушав сообщение, моя мерцающая голубоватым светом кошка растворяется за окном. Хорошо. Теперь у Мордекая не будет выбора — он придет туда, даже если не поверит моим словам. Не знаю, почему я так уверена в этом — но я просто уверена. И с этим тоже предстоит разобраться. После всего, что скоро произойдет. Мерлин, как же я хочу ошибиться! Рывок трансгрессии, мир вокруг привычно закручивается в воронку. Секунда — и мои ноги должны коснуться земли, в лесу южнее Бер Феррерс. Но… Я чувствую давление, будто меня обхватывает ладонь великана. Воздух с шумом вырывается из легких, вдохнуть снова нет никакой возможности. Я успеваю испугаться, что это расщеп — со мной такого никогда не случалось, но видеть, как это бывает, доводилось. В лучшем случае можно истечь кровью, в худшем же меня разорвет на куски. Внезапно все проходит, и я валюсь на покрытую мхом землю, жадно хватая ртом свежий лесной воздух. Тут же вскидываю палочку и, проморгавшись, озираюсь по сторонам — никого. Лишь ветер запутался в ветках деревьев, сквозь которые просачиваются солнечные лучи. Что же это было, если не расщеп? Поднявшись на ноги, я «прощупываю» собственный трансгрессионный след… и натыкаюсь на глухую стену. Барьер. Все вокруг — под «колпаком», позволившим мне пройти, но не выпускающим обратно. Это ловушка. И я попалась в нее самым позорным образом.