Exodus L.B.

Глядя на свое отражение в зеркале, я в очередной раз мысленно благодарю магию, мать мою. Огромный синяк, который у любого маггла цвел бы несколько недель всеми оттенками синего и коричневого, сошел с моего лица за пару часов, и это без каких-либо сильнодействующих зелий. Всего-то намазала разок специальной мазью, которую всегда держу в запасе — и готово. Со сломанной рукой и укусом инфернала получилось чуть сложнее, пришлось идти к колдомедикам. Вернее, меня к ним потащил скрипящий от злости зубами Мордекай, прямо с поля сражения, так сказать. Но мне и без этого нужно было посетить Мунго, чтобы получить свое лекарство для замедления метаболизма, так что я одним выстрелом убила двух зайцев. Грех жаловаться — вон, Фаррелл и Янг до сих пор, спустя две недели, ходят перевязанные. Помимо укусов — что уже само по себе неприятно, так как слюна инферналов кишит всякой заразой, — они пострадали от асфиксии. Заваленный десятками тяжелых тел, агент Янг заработал разрыв селезенки и сотрясение мозга, у Оливии треснуло несколько ребер. Когда мы встретились в офисе переговоров, она окинула меня пораженным взглядом — даже зная в теории о возможностях колдомедицины, она не ожидала увидеть таких результатов. Другие агенты не выглядели столь удивленными, но они и не наблюдали воочию, как меня на огромной скорости сбил инфернал и я шмякнулась о землю поломанной куклой. Они также не видели, что Всевидящий, один из самых сильных артефактов в истории магии, избрал меня своей хозяйкой. Дилейни прибыл с подкреплением через несколько минут после того, как все закончилось. Авроры уничтожили инферналов, откопали из-под груды тел едва живых агентов, а заодно отобрали у меня мое неожиданное приобретение, передав его в Отдел Тайн. Вряд ли я когда-нибудь об этом пожалею — такая штука мало кого украсит, да и владение им сопряжено с определенными трудностями. Арестованные сторонники Сан-Лимы рассказали на допросе, что Всевидящий (он же Око Знания, Проникающий в суть бытия — и это далеко не полный список его имен) переходит к тому, кто убил его предыдущего владельца. Они не в курсе, у кого старая ведьма его забрала, но все рассчитывали когда-нибудь сразиться с ней за обладание им, каждый считал себя самым достойным. Ведь вместе с Всевидящим к победителю переходят все богатства Сан-Лимы, всё, чем она владела на момент смерти. Короче, я как-то неожиданно унаследовала ее особняк в Корнуолле вместе со всем его содержимым. Лучше бы у нее был сейф в Гринготтсе с парой тысяч галлеонов! Я бы сочла это достойной компенсацией за причиненные мне неудобства и, может быть, великодушно простила за них Сан-Лиму. А вот в ее жуткий дом я не сунусь, даже будучи его законной владелицей. И плевать, что где-то в его недрах спрятаны старинные свитки, артефакты и куча золота — стоит мне вспомнить, какие кошмары живут в тех мрачных глубинах, мой интерес к богатствам стремительно угасает. Однажды, через три дня после сражения с Сан-Лимой, мне приснился кошмар. Я шла по уже знакомым темным подземельям, а со всех сторон ко мне тянулись бесчисленные руки, кто-то рыдал и молил о помощи. Я ускоряла шаг, стремясь как можно скорее покинуть это страшное место, но руки цеплялись за меня и не давали уйти. Проснувшись в холодном поту, я еще долго лежала, думая о волшебниках, которые, возможно, до сих пор сидят в темницах Сан-Лимы. Кто бы что ни говорил о ее величии, она была маньячкой, помешанной на контроле, и обожала держать неугодных за решеткой. Никто из ее сторонников не подтвердил это на допросе прямым текстом, даже сердобольная Арчана, но я отчего-то уверена, что в подземельях остались люди. Сидит ли там до сих пор Упивающийся, которого Сан-Лима оставила живым в моем сне? Думать об этом было страшно, но необходимо; я спросила Мордекая, нельзя ли проникнуть туда с аврорами, чтобы проверить мое предположение, но он ответил, что никто не согласится меня сопровождать. Зайти в дом еще возможно, но колдовские подземелья — они как минное поле, ловушки могут сработать даже на меня. И от идеи пришлось отказаться, как бы сильно я этим ни мучилась. Новость о поражении Сан-Лимы разнеслась довольно быстро. Уже на следующий день, зайдя в Атриум, я ловила на себе взгляды, разнообразие которых варьировалось от удивления и слабой заинтересованности до откровенного ужаса. Когда погибает великий волшебник, причиной тому обычно становится другой великий, ну или группа довольно сильных магов. И для окружающих совсем уж неожиданно, что Сан-Лиму поборола такая мелочь, как я. Но, думаю, время расставит все по своим местам, и они увидят — я ни разу не могущественная ведьма, которую все проглядели, я просто воспользовалась удачным стечением обстоятельств. Хотя приятно было видеть, как струхнул Зориат, встретив меня в коридоре. Всего-то и нужно было, что зловеще улыбнуться и сделать страшные глаза. Но быть звездой, даже недолго, утомляет. Поэтому я обрадовалась, придя на общее собрание с СБ, где на меня почти не обращали внимания. Мне, конечно, пришлось рассказать обо всем случившемся в десятый раз (первые девять были для Мордекая и авроров), но потом мне позволили сесть в уголок и смотреть, как распекают моего начальника. Агенты, вновь опоздавшие на происшествие и пришедшие, лишь когда от инферналов остались догорающие головешки, были вне себя — ну как же, они такие прилетели на вертолетах с двумя десятками профессиональных бойцов в униформе, которыми командовал Рэмбо-Смит, а показать себя во всей красе им не дали! И начальство СБ не постеснялось высказать это недовольство на собрании. Ведь мы, волшебники, утаили от них факты о первом нападении инферналов, а именно — о причастности к этому Сан-Лимы. Все раскрылось, когда был задан вопрос: с чего вдруг мисс Браун решила, что агентам Фаррелл и Янг угрожает новая опасность? Тут-то Мордекаю и пришлось с неохотой выложить о наших подозрениях насчет ведьмы, у которой несколькими днями ранее забрали ученицу. Ох и выслушал же он от начальства СБ! Тех вообще не интересовало, что Мордекай, в сущности, лишь выполнял распоряжение Комиссариата не разглашать информацию. Они настолько увлеклись своим возмущением, что даже как-то не особенно спрашивали, откуда я узнала про поездку за Элли Ландерс. Впрочем, перед выездом агенты сообщали об этом в ОВМ и, наверное, решили, что я услышала. Вот была бы шумиха, узнай они, кто мне рассказал на самом деле. Пока Мордекай с равнодушно-смиренным видом слушал претензии агентов к ОВМ, к магам в целом и к себе в частности, Питер стоял в сторонке и в нетерпении поглядывал на часы. Когда собрание закончилось, он первым выбежал за дверь. Фаррелл, задержавшись возле меня, шепотом сказала, что его жена пошла на поправку. Что ж, это здорово — и пускай Питер, забыв о моей роли в исцелении Поллин, даже ни разу не посмотрел в мою сторону, я за них рада. А вот когда Фаррелл, уже на улице, подошла к Мордекаю, я неслабо так удивилась. Потом мне удалось выпытать у него, что Оливия пригласила его выпить где-нибудь кофе. Он согласился. После всех событий она приняла решение перевестись в другой отдел и заняться бумажной работой, не связанной напрямую с волшебниками, так что ее никто не обвинит в неуставных отношениях. Жаль, конечно, что она ушла — Фаррелл отлично проявила себя в чрезвычайной ситуации, и я бы могла доверять ей не меньше, чем Питеру. Остается надеяться, что, если у них с Мордекаем все будет серьезно и Оливия увидит его без одежды, она сумеет по достоинству оценить его шрамы. Я-то о них вспоминаю с легким сожалением… Если и было в этой истории с Сан-Лимой что-то хорошее, так только то, что она помогла мне взглянуть новыми глазами на моего зануду-начальника. Я знаю теперь, каким Мордекай может быть жестким и принципиальным, когда нужно, знаю о его силе и уме, о том, что он, оказывается, мне симпатизирует, несмотря на всю мою придурь и желчь. Ну и, что уж там, знаю, какая у него классная задница. Впрочем, нет, это не все. Если бы не заскоки Сан-Лимы и моя дурацкая наведенная возбудимость, я бы вряд ли сунулась в Малфой-мэнор — и уж точно не позволила бы себе лишнего с Люциусом. Прошло две недели, а у меня до сих пор не получается сожалеть об этом. Мысли о его предложении порой появляются в голове, но и только — никакого ответа я ему не дала. Он также держит свое обещание и не делает новых шагов мне навстречу. Порой мне хочется увидеться с Люциусом, просто чтобы узнать, что он думает о моей победе над Сан-Лимой. Ведь, говоря о том, что я могу с ней потягаться, он вряд ли имел в виду поединок, скорее переговоры, шантаж, подкуп — то, в чем хорош он сам, но совершенно безнадежна я. Как представлю, какое у него было лицо, когда ему сообщили новость… и жить становится веселее! Люциус оказался прав — авроры больше не задавали вопросов об убийстве сквиба. Встречаясь в коридорах Министерства с Робардсом или МакГриром, я всегда опускаю глаза, чтобы не выдать случайно обуревающих меня чувств, не начать играть в эти «я знаю, что вы знаете, что я знаю» взгляды. Пускай думают, будто я стыжусь — пока они не трогают меня, опасаясь влияния Малфоя, мне все равно. Говорят, что ни делается — все к лучшему. Оно-то так, если после очередной встряски ты остаешься цел и относительно невредим. Что значит парочка синяков и неприятных снов в сравнении с возможностью получше узнать окружающих тебя людей, понять, что среди них есть потрясающие личности, которых ты будешь уважать и гордиться знакомством с ними. Даже если я больше никогда не пересекусь с Оливией Фаррелл, я ее не забуду — и она меня, думаю, тоже. А с Мордекаем и Питером я общаюсь практически каждый день, ведь наступила осень, и вместе с ней привалило работы. Активизировались придурки, неспособные уследить за собственным колдовством, от которого страдают магглы, мы же должны все разруливать… Но сегодня — мой законный выходной. Я кручусь перед зеркалом у себя дома, рассматривая новое платье. Оно совсем простое — черное и облегающее, коротенькое, но с длинными рукавами и скромным вырезом. Надежно трансфигурировать даже такой элементарный покрой из своей обычной одежды у меня бы вряд ли получилось, а иллюзиям я в определенных ситуациях не доверяю, так что платье пришлось покупать. Первый за семь лет серьезный поход по магазинам, когда я не хватала вещи с полок и без примерки шла на кассу — и, к сожалению, вообще никаких эмоций. Это раньше, в далекой безоблачной юности мне казалось, что выбор одежды и аксессуаров — лучшее времяпровождение на свете, я могла пропадать в магазинах часами. Теперь же мне был важнее не процесс, а результат, и я нашла платье, идеально подходящее для этого вечера. Ведь сегодня у меня — свидание! * * * Я уже заканчиваю подкрашивать ресницы, когда в дверь стучат. Быстро надев туфли на высоком каблуке — извлеченные из недр неразобранной коробки со старыми вещами — я открываю. Снейп придирчиво изучает меня взглядом с ног до головы, а потом говорит: — Черный тебе к лицу. Пожимаю плечами: — Похоронный цвет. Но сегодня он в тему. — Ты так и не сказала, куда мы идем. Я не знал, как одеться, — он слегка разводит руками, будто извиняясь за свой обычный внешний вид. Можно подумать, у него есть одежда не черного цвета или даже — страшно представить! — цветная рубашка. — Поверь, ты там придешься ко двору даже в том, в чем ходишь каждый день, — я беру сумочку и, выйдя из квартиры, запираю дверь. — Тебе ведь не запрещено трансгрессировать в другую страну? Снейп вопросительно приподнимает брови: — К чему такие сложности? — Да или нет? — Нет, не запрещено. — Тогда вперед. Мы спускаемся на улицу, где уже стемнело и зажглись фонари, и, взявшись за руки, трансгрессируем на предельно возможное для меня расстояние в двести пятьдесят миль (1), аккурат до Брюсселя. Затем снова, уже в нужное место. Выйдя следом за мной из темного переулка на оживленную площадь, в центре которой бьет большой красиво подсвеченный фонтан, Снейп осматривается по сторонам. — Мюнхен? — Давно тут не бывала, — говорю я, отпуская его руку. — Мои бабушка и дедушка по маминой линии — немцы (2). Эмигрировали в шестидесятых. Раньше мы иногда ездили в Германию, еще до того, как мама познакомилась с Шоном, моим отчимом. Снейп не отвечает, неторопливо следуя за мной через толпу людей к высоким готическим воротам (3) в дальней части площади. Мы проходим под ними, идем мимо магазинов с яркими вывесками, газетных ларьков, кафе под открытым воздухом… Откровенно говоря, я погорячилась, надев каблуки — без практики отвыкла на них ходить, а тут еще и брусчатка, не приспособленная для такой обуви. Но мне все равно хорошо. Я успела забыть, каково это, когда ты одета «на выход» и даже накрашена, так что многие парни посматривают на тебя с интересом, как приятно может быть, когда ветер играет в распущенных волосах. Воздух уже по-осеннему свеж, однако, несмотря на голые ноги и легкую ткань платья, я не чувствую холода, только какую-то удивительную легкость и свободу. Надо же, и в моей латентной ликантропии можно найти свои плюсы! Кажется, я начинаю помаленьку учиться снова радоваться жизни, и очень символично, что в такой момент рядом со мной находится Снейп. Следуя какому-то неясному порыву, я поворачиваюсь к нему с улыбкой. Сложно понять, о чем он думает, но взгляд мой встречает спокойно. — Еще немного, — обещаю я. — Вон за тем поворотом… Под большой неоново-красной вывеской «Тантрум» собралась целая очередь из желающих попасть внутрь — очень такая колоритная очередь. Снейп останавливает меня, взяв за локоть, и, скривившись, произносит: — Ночной клуб?! — Музыкальный бар, — поправляю его. — Пойдем, должно быть интересно! А когда он не двигается, с хмурым сомнением разглядывая покрытых татуировками посетителей в кожаных одеждах, я сама тяну его ко входу. — Ну же! Всегда интересно открыть для себя что-то новенькое. — Я бы предпочел, чтобы «чем-то новеньким» оказался опернхаус (4) или ресторан, на худой конец, — ворчит Снейп, но с удивительной покорностью позволяет увлечь себя в сторону клуба. Небольшой Конфундус (в сумерках волшебную палочку почти не нужно прятать) — и мы без проблем минуем очередь, входя внутрь. За дверьми оказывается лестница, спускающаяся под крутым углом и освещенная лишь тусклыми кроваво-красными лампами, так что ступать приходится весьма осторожно. Уже тут слышен грохот тяжелой музыки, который становится еще сильнее, когда мы достигаем подножия лестницы. — Опуститься ниже во всех смыслах некуда, — слышу я новый недовольный комментарий. А мне все нравится — помещение просторное, это даже не бар, а полноценная концертная площадка. У дальней стены виднеется сцена, на которую уже поднялась выступающая сегодня группа. Антураж не может не привлечь внимание: цепи, постамент с какой-то конструкцией, напоминающей средневековое приспособление для пыток, даже самый настоящий гроб. Что и говорить, маггловские субкультуры весьма… оригинальны. В нашей среде никому не придет в голову использовать подобную символику просто так — у магов культура смерти связана со следованием определенным традициям и учениям, черепа, кресты — все имеет свой смысл. Мы пробираемся к бару через плотную толпу, занимаем места с краю (опять-таки, не без помощи Конфундуса), в полутемном уголке. — Можешь так не кривиться? — спрашиваю я Снейпа. — А то бармен испугается и никогда к нам не подойдет. Он бросает на меня новый уничижающий взгляд: — Не могу понять, о чем ты думала, когда решила привести меня в эту клоаку. Я заранее была настроена на подобную реакцию, поэтому ни капли не обижаюсь: — Ты же сам оставил выбор за мной. Теперь тебе известны мои низкопробные вкусы. Снейп хмыкает, однако уже совсем беззлобно: — Тогда не удивляйся впредь, что я сам буду решать, куда нам пойти. У меня, наверное, глаза становятся похожи на два больших круглых блюдца, но Снейп отворачивается к сцене и не видит этого. Мне показалось, или прозвучало так, будто он собирается регулярно встречаться со мной? Так, будто заранее знает мое мнение? Вот ведь… Я не успеваю определить свое отношение к подобной самоуверенности, потому что к нам наконец-то подходит бармен, да и музыканты начинают играть. Тронув Снейпа за плечо, спрашиваю громко, чтобы перекричать гитарные риффы: — Что будешь? — Водку, — бросает он. — Вряд ли здесь есть приличный виски. Я бы предпочла какой-нибудь коктейль, но так и быть, пусть будет водка. Пробовала ее на четвертом курсе, во время Святочного бала — дурмстранговцы пронесли и щедро угощали всех подряд. Говорили, что их директор был большим любителем этого напитка — тот русский с козлиной бородкой, который ходил в меховой шубе, как сутенер из гангстерских фильмов. Не знаю, правда это или нет, пьяным я его никогда не видела. Может, Снейп у него позаимствовал привычку пить водку? Они, вроде, были приятелями. Сделав заказ, обращаю внимание на сцену — под тягучие низкие звуки готик-метала длинноволосый певец затягивает лиричную песню на немецком, сопровождая свое выступление экспрессивными жестами. Точно знаю, что свое увлечение маггловской музыкой я унаследовала от мамы — та, хоть и была чистокровной ведьмой, сходила с ума по року. Никогда не спрашивала, при каких обстоятельствах она впервые его услышала, но восторженную историю о встрече с Шоном на рок-концерте мама рассказывала мне не раз… Погрузиться в печальные воспоминания мне мешает Снейп, незаметно взмахивающий палочкой — музыка и крики людей у сцены становятся заметно тише. Ясно, наложил на окружающее нас пространство слабый Квиетус. — Кошмарные звуки, — говорит он. — Такое чувство, что эти люди даже не обучены нотной грамоте. Что ж, я и не надеялась, что он оценит музыку. Да и пришли мы не только ради нее, а в относительной тишине гораздо удобнее разговаривать. Бармен ставит перед нами две небольшие стопки и наливает водку. Бутылку перед этим он вскрыл при нас, так что можно не беспокоиться о каких-то посторонних примесях — хотя о каком беспокойстве речь, когда тут Снейп с его чутьем на всякую отраву? Он берет стопку с несколько гадливым выражением лица, но это, как я уже поняла, для него нормально — всем своим видом демонстрировать недовольство, если что-то хоть на йоту не дотягивает до его высоких стандартов. Он точно так же смотрел на еду и напитки и в Хогвартсе, и в «Дырявом Котле». Даже странно, учитывая, что он никогда не был богатеем, привыкшим получать только самое лучшее. Еще один пункт в бесконечном списке странностей его непростого характера. Как бы то ни было, Снейп подносит стопку к лицу и, сочтя запах приемлемым, кивает. Мне этого не понять, для меня водка пахнет отвратительно, и я не могу ее так оценивать. Я просто беру свою стопку и приподнимаю в воздух для тоста: — За то, что мы живы и можем наслаждаться вечером, хоть некоторые личности и пытались этому помешать. Пьем. Опыта у меня маловато, так что я сразу чувствую, как лицо бросает в жар. Кроме того, даже с учетом кондиционеров тут довольно-таки душно из-за большого скопления людей, и мои волосы неприятно липнут к шее. — Должен признать, — говорит Снейп, наблюдая, как я собираю волосы в маленький хвостик, куцый, но удобный, — это был блестящий прием. Выстрелить, пока она была рядом с «магоблоком», потом сразу же добить. Как ты додумалась? Неопределенно повожу плечами. Сказать, что ли, кто меня надоумил? Не хотелось бы испортить вечер в самом его начале… — И в мою голову приходят светлые идеи. Знаешь, когда я собиралась с силами для последнего удара, подумала, что было бы неплохо отомстить Сан-Лиме за нас двоих. Поэтому использовала Сектумсемпру, которой ты меня научил. Сам ведь сказал когда-то: «от врагов». — Это действительно был подходящий случай, — на дне черных глаз мелькает злобная радость, но больше свое удовлетворение Снейп никак не показывает. Первая песня заканчивается, звучат аккорды второй. Я перевожу взгляд на сцену, где начинается какое-то действие: из-за кулис выходят две темноволосые девушки в высоких кожаных сапогах и полупрозрачной одежде. В руках одной из них — моток веревки. Они поднимаются на возвышение над сценой, туда, где стоит то самое «пыточное» приспособление, и под звуки тяжелой музыки и хриплый голос вокалиста, на глазах у всей толпы одна из девушек начинает связывать другую. Я украдкой бросаю взгляд на Снейпа. Опрокинув в себя очередную стопку, он наблюдает за происходящим почти без интереса. Даже когда одна девушка оказывается привязанной к деревянной конструкции, а в руках второй появляются ножи, и она прохаживается по постаменту, демонстрируя их возбужденно кричащей толпе — даже тогда Снейп не меняется в лице. Но он смотрит, не отрываясь. Лишь чуть прищуривается, когда с первыми словами припева девушка пускает свои ножи в дело. Tonight, Sweet Gwendoline Do it now and do it fine! (5) А я отворачиваюсь, не выдержав зрелища. Вроде бы, ничего особенного; в древнем Риме люди приходили поглазеть на гладиаторские бои, в Средневековье — на четвертование. Чем же эта публичная добровольная пытка отличается от тех мероприятий, разве что сопровождающей ее музыкой? Ловлю взгляд Снейпа. Он рассматривает меня, пока на сцене творится нечто невообразимо садистское, и от этого (а может, еще от выпитой водки) я чувствую, как начинает кружиться голова. Становится только хуже, когда он наклоняется ко мне и цедит сквозь зубы: — Так вот в чем дело. Ты притащила меня сюда, думая, что я поведусь на столь пошлую провокацию? Я уже не знаю, о чем думала. Слова Сан-Лимы не шли из головы, и я решила, что, возможно… — Что она тебе сказала? Вздрагиваю — он подслушал мои мысли или они сейчас у меня на лице написаны? — Она сказала, что ты любишь пускать кровь перед сексом и любишь темную магию так же сильно, как она. Что только она может дать тебе все, что ты хочешь, и поэтому ты рано или поздно к ней присоединишься. А я… так, тебе на разок побаловаться. Снейп медлит, затем отворачивается к барной стойке и тихо спрашивает: — Ты никогда не задумывалась, почему я после войны остался в Азкабане, даже будучи полностью оправданным? Растерявшись от такой резкой смены темы, я качаю головой. — Мне предложили уйти, отпустили на все четыре стороны. Однако… это не так-то просто — начать жить, как нормальный человек. Я не думал, что смогу оставить все позади. Что, если Сан-Лима призовет меня, смогу отказать ей, устоять перед соблазном и не вернуться к старому. Потому что да, все, что ты сказала — правда. Я действительно люблю это. Я видел столько крови… видел настоящую Тьму, а это ни для кого не может пройти бесследно. «…тот, кто познал тайны магии по обе ее стороны, поставив ее выше своей жизни…» А ведь Снейп уже говорил об этом — тогда, в пещере Безликих. Но в тот момент я не обратила внимания на его слова. Сейчас же они звучат как признание в собственной… несостоятельности. Он пытается быть нормальным — я вижу это. Пытается найти равновесие между всеми сторонами своей сущности. — И в то же время… всё сказанное не означает, что подобное, — кивок на сцену, — может меня спровоцировать. Для этого у магглов недостаточно возможностей. — Что ты имеешь в виду? — Не строй из себя девочку, — улыбается он, и улыбка эта отнюдь не добродушная. — Ты прекрасно знаешь, в чем отличие между нашими видами. Не главное, но существенное, когда речь заходит о насилии. На ум почему-то сразу приходит история о злосчастном Радбранде. О том, в каком состоянии Сан-Лима оставила его на мысе Лэндс-Энд, где он пробыл, еще живой, несколько дней. Совсем уж наверняка волшебника можно убить только заклинанием, а до этого — пытать сколько угодно, и он почти гарантированно выживет. Поэтому раньше магглы сжигали тела колдунов и ведьм, даже обезглавленные, и развеивали прах над водой — они верили, что лишь такой способ самый надежный. — Мы выносливее, — говорю я. — Можем больше вытерпеть. — Именно. Свидание наше приобрело какой-то неожиданный и неприятный поворот. Да, приведя его сюда, я хотела вытащить на поверхность эту его темную сторону, которую мне показала Сан-Лима, чтобы понять, получится ли у меня с ней смириться. Не знаю, что именно я ожидала увидеть — мгновенно вспыхнувшую кровожадность, неконтролируемое желание повторить все увиденное на этой сцене… Но мой дурацкий план провалился, Снейп абсолютно спокоен. Вот только с этим спокойствием рассуждает о вещах, которые пугают посильнее любых садистских действий. — Если мы все выяснили, предлагаю уйти отсюда, — говорит он. — Здесь становится чересчур… шумно. И правда — взбудораженная алкоголем, музыкой и шоу толпа разошлась не на шутку. — Хорошо, я только схожу в дамскую комнату. Подождешь здесь? В туалете я первым делом подхожу к раковине, чтобы плеснуть холодной водой в лицо. Таращусь на себя в зеркало, чувствуя, как горят щеки — и ладно бы только от духоты и выпитой водки. Нет, мне просто дико стыдно! Так-то я расплатилась со Снейпом за помощь, вместо того, чтобы сходить с ним куда-то, где ему бы понравилось… Пора бы уже окончательно решить для себя, как к нему относиться: как к монстру, с которым опасно быть рядом — и тогда прервать любые контакты, или же как к человеку, пускай с мутным прошлым и тяжелым характером — но в таком случае перестать, наконец, его провоцировать и начать считаться с его мнением. А самое поганое то, что истина, как всегда, где-то посередине. Возвращаюсь поскорее, чтобы Снейп не заскучал там один за барной стойкой. Но он, черт возьми, и не думает скучать — сидит себе, болтает с какой-то рыжей девицей в красном облегающем платье. Та трется рядом, едва не задевая его колени, развязно смеется, наклоняясь вперед и демонстрируя богатое содержимое глубокого выреза. Так и знала, что Снейп с его наружностью будет иметь тут успех. Нет, ну еще немного, и она точно «ненароком» упадет на него сверху! «Я питаю слабость к хорошеньким рыжеволосым женщинам и не могу отказать себе в удовольствии…» Стиснув зубы, пробираюсь сквозь толпу к воркующей парочке. — Пойдем, дорогой, — говорю, беря Снейпа под руку. — Надо забрать детей от няни. Пыл рыжули сразу утихает, и она, надув губы, отворачивается. А мой спутник фыркает и, не давая мне отнять руку, ведет на выход. Мы идем вверх по лестнице, когда какой-то татуированный придурок из спускающейся нам навстречу группы парней толкает Снейпа плечом — и тут же начинает наезжать. По-немецки я понимаю слабо, но с извинениями этот тон никак не спутать. Его дружки, почуяв возможность повеселиться, тоже что-то галдят, размахивая руками. Снейп останавливается, глядя на них сверху вниз. Он не делает страшное лицо, не заламывает бровь, всего лишь смотрит — но в этом кроваво-красном свете выглядит просто до одури жутко. От всей его фигуры исходит угроза, которая в прошлом заставляла нервничать даже матерых агентов СБ, обвешанных «магоблоками», что уж говорить о каких-то ребятах-тусовщиках. «Ну вот и сходили на свидание», — думаю я кисло. Сейчас у этих несчастных мудаков вытекут глаза, или что-то в этом духе, а виновата буду я, потому что не стоило сюда идти… — Осторожнее, — тихо говорит Снейп. К чести парней, они не кидаются вниз по лестнице с воплями, а просто молча и споро уходят. Выбравшись на улицу, мы идем в тишине по ночному Мюнхену. Снейп видит, каким взглядом я его сверлю, и спрашивает: — Ты чем-то удивлена? — Да просто… как-то забыла, что ты работал учителем шестнадцать лет, и за это время никого не убил. И правда, мне до сих пор не удавалось состыковать это в своей голове. Снейп-профессор, любящий издеваться над студентами, но ни разу и пальцем никого не тронувший, и Снейп-Упивающийся, темный маг, знающий тысячу способов убить кого-то самым мучительным образом. Определенно, Дамблдору было известно о нем нечто особенное, раз он рискнул взять его на работу. — Не буду отрицать, что такое желание появлялось время от времени, — говорит Снейп. — Именно поэтому я избегаю посещать места скопления всякого сброда. — Да-да, я поняла. Никаких молодежных клубов, только пенсионерские театры да дорогие рестораны. — Хороший ресторан необязательно будет дорогим. Но даже если и так, я могу себе это позволить. — Ну еще бы. Ты недавно стал богаче на десять тысяч фунтов. Снейп слегка улыбается. — Эти деньги я тратить не собираюсь. Неприкосновенный запас, на черный день. — «Черный день»? — я останавливаюсь, заглядывая ему в глаза. Но по их выражению, как всегда, ничего нельзя понять. — Всякое может случиться. И деньги, и благодарность агента Дилейни еще обязательно пригодятся. — Но Питер все забыл. — Я оставил лазейку, — говорит Снейп. — Фразу-ключ, услышав которую, он вспомнит о том, кому обязан жизнью своей жены. — Рискованно. А что за фраза? Он не может услышать ее в случайной беседе? — Нет. Лаконично, ничего не скажешь. Я продолжаю стоять на месте с вопросительным видом. Снейп качает головой: — Любопытство сгубило кошку. — Это ключ? Он усмехается: — Что ж… «Пять. Семь. Девятнадцать. Восемьдесят девять. Я видел ангела в куске мрамора и резал камень, пока не освободил его». — Н-да… такое и впрямь случайно не ляпнешь. Мы идем дальше. * * * Возле своей двери я оборачиваюсь. — Спасибо за вечер. Прости, если мой выбор показался тебе… неудачным. — Это был занимательный опыт, — Снейп останавливается в шаге от меня. — Но повторять его мне бы не хотелось. — Ладно… Я молчу, не зная, что еще сказать. Как заканчивают свидания? Ну, помимо очевидного варианта, который для нас и вовсе не вариант. Никаких «горизонтальных вечеринок», это было оговорено. Пожать Снейпу руку? Нет, плохая идея. Легкомысленно помахать ладошкой? — Ну… до встречи, — мямлю я в итоге, открывая дверь. — До завтра, — Снейп остается, где стоял, даже не шелохнувшись. Быстро захожу в квартиру, прислоняюсь спиной к плотно запертой двери, прикрыв глаза и слушая частые удары сердца, от которых, кажется, сотрясается все тело. Звук медленных шагов говорит мне, что Снейп ушел. Мои руки дрожат, когда я ищу сигареты в карманах рабочей мантии. Повертев пачку в руках, я отбрасываю ее в сторону и барабаню пальцами по тумбочке. Опомнившись, сбрасываю туфли, развязываю собранные в хвост волосы, задумчиво тру шею… Да что со мной такое?! Топчусь тут, а ведь надо раздеться, принять душ да лечь спать, на дворе уже глубокая ночь. Но спать совсем не тянет. Легкое опьянение постепенно проходит, оставляя лишь небольшой шум в голове. Налить бы сейчас крепкого чаю или кофе… Прийти в себя, привести в порядок мысли, посидеть на кухне и подумать обо всем. Но ни чая, ни кофе у меня нет. Только у Снейпа. Видимо, алкогольные пары еще не совсем развеялись, потому что мне в этот момент совершенно не кажется неуместным постучаться к моему соседу за кофе. Не кажется, что мое появление будет неправильно воспринято. Однако стучаться и не нужно. Стоит мне снова открыть дверь, как твердые ладони обхватывают мои плечи, вталкивая обратно в квартиру, и лицо Снейпа нависает над моим. Я беспомощно хватаю ртом воздух, глядя в приближающиеся черные глаза, ощущая совсем рядом с собой этот нестерпимый жар, от которого плавится каждый нерв, каждый дюйм моего непослушного тела. Словно этого недостаточно, Снейп кладет руку на мою спину, притягивая еще ближе, прижимая к себе так, что еще немного — и я не смогу дышать. Пальцами второй руки он пробегает по моим волосам, выдохнув судорожно, как если бы уже одно это легчайшее касание насытило его потребность. Но, насытив, породило новую, с яростной силой вспыхнувшую во взгляде. Я цепенею, приготовившись принять удар этой ярости; смиряюсь с тем, что мне не избежать ее в этот раз; и в то же время пугаюсь своего смирения, порочного, предвкушающего… Я почти готова сама ступить в темный омут, испытать эту суровую любовь, мысль о которой внушала раньше такой трепет. Ведь я ведьма, и я многое могу вынести. Но к чему я оказываюсь не готова, так это к осторожному, невесомому поцелую. Снейп… Северус… касается губами уголка моего рта, затем, чуть повернув голову, прихватывает мою нижнюю губу, проводит по ней кончиком языка… И этого достаточно, чтобы у меня подкосились ноги и я застонала тихонько в его рот, сминая пальцами ткань пиджака на его груди. Внезапный громкий скрип заставляет меня вздрогнуть; Снейп не дает мне отстраниться, но приподнимает голову, вслушиваясь в наступившую тишину. — Что это? — голос мой подрагивает. — Дверь, — он не смотрит на меня. — В мою квартиру. Я хмурюсь и все-таки отодвигаюсь от него. — Кто-то зашел? Это… Панси? Снейп неопределенно поводит головой, вновь закрываясь, по-прежнему глядя куда-то в сторону. Он позволяет Паркинсон свободно входить в свой дом? Почему он не двигается, почему не пойдет и не выставит ее? Разве только… Мне хочется взвыть от обиды, но я сдерживаюсь. Только отчего-то сложно контролировать лицо, я морщусь, как ребенок, который вот-вот заплачет. Да какая, в сущности, разница? Ну не желает человек себя ограничивать — имеет право. Мы же взрослые люди, об алтаре и клятвах верности не думаем… Я, на минуточку, тоже не хранила ради него целомудрие, так зачем же обижаться? Цепляюсь за эту желчную мысль; если он ставит меня перед таким положением вещей, то пускай тоже кое о чем узнает. Задрав подбородок намеренно знакомым жестом, я роняю: — Ты спрашивал, как я додумалась напасть на Сан-Лиму. Снейп наконец-то обращает на меня внимание. Он выглядит несколько раздосадованным, но не более. — Так вот, это Люциус подсказал. — Люциус? — переспрашивает он негромко. — Да. Малфой который. Я была у него в тот день, когда твоя бывшая подружка натравила инферналов на агентов. Люциус, в отличие от тебя, не советовал мне все перетерпеть. Он рассказал о ее уязвимом месте, и я воспользовалась его подсказкой… как и всем остальным, что он мне предложил. — О чем ты говоришь? — каждое слово звучит все тише, и мне бы насторожиться, но мои губы уже сами произносят язвительное: — Ну и кто теперь строит из себя девочку? Я еще не договорила, а магия Снейпа уже бьет в меня наотмашь, да так, что голова дергается. Вскрикнув, с трудом поднимаю взгляд — и вижу прямо перед собой горящие угли его глаз. Тут же чувствую вторжение — грубое, неприкрытое, сверлом прошивающее мозг, вытаскивающее из сознания на поверхность то, что ему нужно. Мелькают картинки: Малфой-мэнор, гостиная, Люциус в кресле… и я сижу сверху, с восторженным всхлипыванием насаживаясь на него снова и снова. «Ты можешь вернуться… Сегодня, завтра… В любой другой день». Голос звучит эхом, а потом растворяется среди громкого шума крови в голове. Давление растет и сменяется болью, взгляд заволакивает алая пелена, и я перестаю различать что-либо, кроме этих беспощадных глаз напротив своего лица… … как вдруг все резко прекращается. Осознаю, что ладонь Снейпа лежит на моей щеке; она мертвенно ледяная — или, скорее, это я раскалена. Не могу пошевелиться. Ничего не чувствую — ни гнева, ни страха. Просто смотрю в его лицо, словно увидела его впервые в жизни. Оно выглядит… усталым. Каждая черточка сейчас выделяется сильнее, чем обычно, каждая морщинка прорезана глубже; даже этот маленький, едва заметный шрам на подбородке — проведи пальцем, и не почувствуешь. — Уходи, — шепчу я. Снейп отнимает ладонь. — Уходи, — повторяю спокойнее. — Я все понимаю, правда. Просто сейчас — уходи. Он кивает, скрывая лицо за завесой волос. Берет меня за руку — я не сопротивляюсь — и подносит к губам, целует костяшки пальцев. А потом действительно уходит. * * * В отражении висящего в ванной зеркала я замечаю на скуле красное пятно. Пятно крови — из уха. Размазанное по краю чужим касанием. После душа проглатываю залпом Сонное зелье. Без него мне сегодня точно не уснуть. Не хочу лежать всю ночь, прислушиваясь к каждому шороху. Затемняющее заклинание на окно — и в кровать. Спать благостным сном без сновидений, без кошмаров, без просачивающихся из подсознания тяжелых мыслей. Хотя бы это я заслужила. ~ (1) 250 миль — около 400 км; (2) фамилия Браун одинаково звучит по-английски и по-немецки, только пишется по-разному; (3) Карлова площадь, Карловы ворота; (4) Opernhaus, имеется в виду либо Баварская государственная опера, либо Национальный театр Мюнхена; (5) Umbra Et Imago — Sweet Gwendoline. Шоу у них не совсем такое, как описано в тексте, но тоже не для неподготовленных нежных умов ;)