Exodus L.B.

— Скажете, когда можно будет начинать, мисс Браун. Я киваю. Сухие, воспаленные до красноты глаза болят от яркого света лампы, слишком резкого в темной комнате, но я не мигаю и не отвожу взгляд от человека, сидящего на стуле в круге этого света. Аргус Филч связан по рукам и ногам — не веревками, но прочнейшими заклинаниями, он не в состоянии пошевелить и пальцем. Если бы не это, его бы, наверное, трясло от ужаса, столь красноречиво написанного на лице. — Лаванда, — хрипит Филч, бросая лихорадочные взгляды за мое плечо, где почти слился с тенью молчаливый человек в черном, и снова возвращаясь ко мне, — прошу вас, остановитесь! Это безумие! — Безумием будет, если вы не скажете нам то, что мы хотим услышать, — мне даже не нужно прикладывать усилия, чтобы голос звучал отстраненно. Я правда ничего не чувствую. Мне хорошо знакомо это спасительное отупение, пустота, которая приходит, когда боли становится слишком много. — Вы сошли с ума! Я не… мне нечего вам рассказать! — Хватит. Я хочу услышать всю правду, или он, — кивок в сторону человека в черном, — с удовольствием развяжет вам язык. На висках Филча вздулись вены, глаза вот-вот вылезут из орбит. — Я ничего не знаю! Подумайте о моей жене! О… о последствиях, вы не сможете избежать… Вздыхаю и быстро отворачиваюсь, делая знак своему спутнику. Тот без лишних слов выступает из тени и направляет на Филча волшебную палочку. — Круцио. Вопль врывается в уши, заставляя мое спокойствие дать трещину. То взвивающийся, то переходящий в полузадушенные хрипы, и вновь громкий — но теперь это визг, такой, что не разобрать, мужчина кричит или женщина. Нечеловеческий визг. Животный. * * * Крики — они раздаются отовсюду. Я бегу все быстрее по темному лабиринту, петляющему и бесконечному, а крики становятся только громче. Со всех сторон ко мне тянутся израненные руки, с обломанными почерневшими ногтями, они пытаются схватить меня, задержать; крики перемежаются с жалобными стонами и мольбой о помощи, но останавливаться нельзя — тени скользят за мной по пятам, издавая шорох, от которого трясутся поджилки, их зловещие взгляды ощущаются спиной… Впереди виднеется очертание двери; в щели просачивается красноватый свет — туда, там ярко, там нет места теням! Добежав, я распахиваю дверь и влетаю внутрь, но тут же останавливаюсь, ослепленная и оглушенная. Вокруг пылает и ревет чудовищный костер, огонь, раскаленный добела. И на этом фоне выделяется черный силуэт. Высокий мужчина стоит неподвижно, чуть запрокинув голову, вокруг которой взметаются подхваченные горячим воздухом длинные пряди волос. Он смотрит куда-то, и я тоже поднимаю взгляд. Над нами разлито голубое свечение, проникающее даже сквозь белые языки пламени, и исходит оно от неподвижно застывшего гигантского ока. Мутный зрачок беспрестанно движется, будто выискивая что-то, и, наконец, останавливается на мне. Я чувствую с ужасом, что меня начинает затягивать в эту голубую сверкающую воронку, и, не найдя, за что зацепиться, кричу, кричу, кричу… Вот такой вот дерьмовый сон. Повторятся раз за разом, с небольшими вариациями. И ведь каждый отдельно взятый образ имеет реальное происхождение. Бесконечный коридор — это подземелья Сан-Лимы, в которых на момент ее смерти еще могли быть живые пленники. Огромный глаз, рыщущий взглядом в поисках меня — это Всевидящий, переданный в Отдел Тайн, вместо того, чтобы занять место в моем лбу; один невыразимец сказал, что видеть его во сне какое-то время — нормально, потом артефакт должен успокоиться, вроде как «впасть в спячку». А вот о личности окруженного пламенем мужчины я предпочитаю не думать. Занятно, что мое подсознание вплело тот эпизод со Смерть-огнем в эти сны. Впрочем, он, как и история с Сан-Лимой, произвели на меня неизгладимое и тяжелое впечатление. От такого вряд ли когда-нибудь удастся избавиться. Сидя на подоконнике у раскрытого окна, я курю, стараясь унять дрожь. Солнце еще не встало, и воздух по-осеннему прохладен, но это к лучшему. Приносимый им запах прелых листьев и дождя действует успокаивающе, разбавляет оставшуюся с ночи душевную муть. Холод не доставляет никакого дискомфорта, да и простудиться благодаря своей латентной ликантропии я не могу — так почему бы не воспользоваться преимуществом? В этой части дома окна выходят не на парк, а на растущие поодаль деревья, давая возможность насладиться со второго этажа богатыми желто-оранжевыми красками ранней осени, чуть приглушенными в предутренний час. Существенный контраст для меня, привыкшей к «люксовому» виду на забитую автомобилями грязную дорогу. К тому же, в городе никогда не бывает такой тишины и прозрачного воздуха, не видно звезд, мерцающих на бездонном небе. Сделав очередную затяжку, я замечаю движение между деревьев. Люциус неспешно идет по мокрой после дождя гравийной дорожке, то пропадая под золотистыми кронами, то вновь появляясь в поле зрения. Почти белые волосы выделяются в предрассветной мгле, не давая упустить его из виду. По земле с тихим шелестом стелятся полы бордовой мантии — я теперь точно знаю, что после такого обращения на них не появляется ни пятнышка, ни малейшей дырочки. Хорошо, когда вся одежда зачарована эльфами-домовиками. Выдыхаю сигаретный дым и, отодвинувшись вглубь комнаты, дабы не быть замеченной, позволяю себе немного полюбоваться Люциусом. Никогда не считала красоту необходимой сильному полу характеристикой, но как тут устоять, когда передо мной такой роскошный экземпляр. Да еще весь окружающий его мир, эти осенние деревья, едва подсвеченный встающим солнцем воздух, весь мэнор — все настолько подходит ему и сочетается с ним, будто создано для того, чтобы быть его обрамлением. И ведь не скажешь по внешнему виду, что человеку пятьдесят лет. Так странно иногда думать, что я сплю с чьим-то дедушкой, но, с другой стороны, для волшебников это самый расцвет сил, меньше половины отмеренной нам жизни. А у Малфоев еще и наследственность хорошая; пройдешь по картинной галерее, где в один ряд висят все эти красавцы с платиновыми волосами, и из груди сам собой вырывается какой-то вздох, несмотря на то, что красавцы, как один, смотрят на тебя равнодушно и порой самую малость презрительно. За одну только внешность нельзя забывать об их скользких натурах и расистской идеологии, но мне немного жалко думать, что никто из них не дожил до настоящей старости и не умер собственной смертью. Возраст Люциуса выдают лишь неглубокие морщинки возле глаз да выражение этих глаз. Заглянешь в них — и сразу поймешь, какой перед тобой чванливый старикан, любящий порассуждать о том, что раньше все было лучше, чем сейчас. В остальном он все такой же, как и во время моего второго курса, когда я впервые увидела его перед квиддичным стадионом. Вышагивал, весь такой важный, постукивая тростью, горделиво задрав подбородок и откинув за плечи свои чудесные серебристые волосы. «Словно эльфийский король из книжки», — всплывает в голове восторженный девичий голос, и я устало тру лицо рукой, отгоняя воспоминания. От Люциуса не скрывается мое шевеление, он поднимает голову, глядя прямо на меня. Мысленно чертыхнувшись и уничтожив остаток сигареты Эванеско, я слезаю с подоконника. Разгоняю рукой проникший в комнату дым (и тут же ругаюсь на себя за это — как будто застали за курением в школьном туалете!), быстренько одеваюсь и сбегаю вниз, в обеденный зал. Огромный такой обеденный зал Малфой-мэнора, где мы с Люциусом теперь завтракаем вместе. Ну, вроде как завтракаем, в такое время суток я могу лишь влить в себя чашку кофе. Даром что домовики стремятся заставить едой чуть ли не весь немаленький обеденный стол. Кто, спрашивается, будет потом доедать все эти приготовленные в трех вариантах яйца, паштеты, бекон, пять сортов хлеба? Непростительная расточительность, как по мне. Мою дурную привычку курить Люциус терпеть не может, но садясь за стол, никак не комментирует увиденное. Он вообще ничего не говорит, и я не стремлюсь нарушить молчание. Поняла уже: когда Люциуса выносит из дома в такую рань, чтобы сходить в западную часть поместья, то вернется он оттуда задумчивым и даже каким-то печальным. Насколько мне известно, в западной стороне находится фамильный склеп. Но мы это не обсуждаем — как и многое другое. Поэтому я так хмурюсь, когда он словно невзначай спрашивает: — Ты не передумала? Я все еще могу сделать так, чтобы твой начальник назначил сегодня кого-нибудь другого. Без ущерба для твоей… карьеры. Одно это пренебрежительное «карьера» вынуждает меня заскрипеть зубами. Но отвечаю я вполне ровным тоном: — Мы договаривались, помнишь? Еще б Люциус забыл — сам факт выставления ему даже элементарных условий для него немыслим. Пункт «не вмешиваться в работу Лаванды» был сразу после «не вырубать Лаванду заклинаниями или как-то иначе» и «не пытаться оттрахать Лаванду в подземельях со всякими садистскими штучками, по крайней мере, без ее на то выраженного согласия». У девушки должны быть какие-то принципы. — Мне не нравится, что сегодня ты будешь посредником между гоблинами и магглами, — невыразительно говорит Люциус. — Было б странно, если бы тебе это нравилось. Но такая уж у меня работа. — Гоблины могут быть опасны. — Знаю. Но они изъявили готовность пойти нам навстречу, так что все будет в порядке. Он слегка сжимает губы — и мне известны его мысли. Когда-то чокнутая Сан-Лима тоже согласилась на контакт с агентами маггловской Службы Безопасности, и к чему это привело? Конечно, выжили тогда все, кроме самой Сан-Лимы, но последствия отзываются эхом по сей день. Агенты недовольны нами, мы еще меньше довольны агентами. Во Взаимодействии всегда были свои шероховатости, но то дело еще сильнее расшатало нашу неустойчивую лодку. СБ и раньше требовало предоставить данные всех потенциально опасных волшебников, а после нападения Сан-Лимы их требования стали гораздо громче. В итоге, наши руководители сошлись на том, чтобы выдать список уже осужденных магов. Большого вреда в этом не усмотрели — почти все они сидят в Азкабане и вряд ли когда-нибудь снова будут представлять опасность для магглов. Правда, один волшебник из этого списка находится сейчас рядом со мной. За Люциусом не числится ни одного убийства или еще чего-то слишком уж скверного, но в рядах Упивающихся он засветился — а тех СБ классифицируют как опасных террористов, устроивших в свое время немало бед в Лондоне и некоторых других городах. Один взорванный мост чего стоит. Так что, если на месте происшествия агенты выявят кого-то из списка, — по фотографии и словесному описанию — церемониться с ним особо не будут. * * * Я покидаю мэнор без пяти девять и трансгрессирую ко входу в «Дырявый Котел». Тут же со всех сторон меня окружают громкие звуки городской суеты: раздраженные гудки автомобилей, оживленные голоса людей, какой-то стук и скрежет из строящегося неподалеку здания. И ведь это даже не центр! Оказывается, к тишине, как и ко всему хорошему, очень быстро привыкаешь. Оглядевшись по сторонам, замечаю неподалеку автомобиль агентов СБ. Сидящий в ней на водительском месте агент Янг тоже меня видит и выходит из салона, чуть улыбаясь уголками губ. Не считая Питера Дилейни, он — единственный, кто здоровается со мной за руку. Мы не разговариваем на отвлеченные темы, да и по делу обходимся лишь строго необходимыми фразами, однако симпатию агента Янга я чувствую и без этого. Не скажу, что заслужила ее чем-то; возможно, такое бывает, когда обоим приходится спасаться от армии инферналов, и все же агент выжил скорее благодаря «магоблоку», чем мне. — Браун. Где остальные? В этот момент появляется Пэтти Андерсон, моя напарница на это задание, сопровождаемая аврором Спиннет, специалистом по ведению переговоров. Мне уже доводилось видеть ее в деле, и она действительно хороша. Надеюсь, что ее предубеждение против меня не помешает нашей совместной работе. Спиннет не только видела, как я из-за своей несдержанности нарвалась на проблемы с Сан-Лимой, но и стала свидетельницей весьма некрасивой сцены моего допроса, во время которого мне на помощь пришел Люциус. Даже не знаю, она ли вынесла новость о нашей связи за стены допросной, пустив эти надоедливые слухи. Вроде не похожа на заядлую сплетницу. Моим напарником всегда был Дин, однако сегодня его привлекли к другому делу — что-то, связанное с оборотнями, убившими уже четверых магглов. В конце лета Дин сдал квалификационные экзамены, и теперь может заниматься происшествиями повышенной опасности. Мы с ним, конечно, и до экзаменов во всякое вляпывались, но то были случайности, рядовые вызовы, обернувшиеся полным дерьмом. В данном же случае заранее стало известно о причастности оборотней, поэтому отправили Дина, меня же к такому допустят только через пару месяцев — когда сдам все, что полагается. Поздоровавшись с прибывшими ведьмами, Янг поворачивается к автомобилю. Это сигнал — и из салона выбираются две женщины. Первая — агент по фамилии Мосс, которую назначили на замену Оливии Фаррелл. Услышав впервые ее имя, я чуть не отпустила шутку насчет родства с топ-моделью, но хватило одного взгляда на строгое лицо с твердой линией челюсти, как шутить сразу расхотелось. В СБ берут не за чувство юмора и хорошенькую мордашку. Что касается второй женщины, собственно, она — «виновница» сегодняшнего мероприятия. Миссис Робертс, стройная и моложавая леди около пятидесяти лет, нервно комкающая носовой платок — маггла, вдова волшебника. Муж ее, уважаемый колдомедик, скоропостижно скончался от болезни неделю назад, оставив большую часть своего состояния в хранилище магического банка Гринготтс. Поскольку детей у них не было, подобный расклад означал, что деньги мужа миссис Робертс так бы и не увидела. К сожалению, в нашем мире без поддержки кого-то из волшебников права магглов никого не интересуют. У нас нет ни неравнодушных правозащитников, ни адвокатов, способных взяться за такое дело и побороться за интересы магглы с другой стороной — банком Гринготтс. Потому как в ситуации, когда у умершего мага не остается наследников, его имущество по большей части переходит гоблинам. В детали я не вдавалась, поэтому не знаю, как так получилось, что мистер Робертс не изъял заблаговременно свои ценности из хранилища. Вполне вероятно, что сделать это быстро не позволял какой-нибудь пункт договора, заключенного еще его предками добрую сотню лет назад. Не знаю также, почему у него не нашлось наследников-магов, при том, что все чистокровные семьи находятся между собой в родстве, и в таких случаях обычно выстраивается целая очередь из желающих поделить между собой даже самое небольшое состояние. Мне лишь известно, что, когда состояние мистера Робертса начало стремительно ухудшаться, он, понимая, в какой ситуации окажется его жена, сам отправил ее искать встречи с агентами Службы Безопасности, надеясь на их помощь. Событие, надо сказать, беспрецедентное. Еще никогда ни один маггл не обращался в СБ с просьбой защитить его интересы в деле, касающемся волшебников. Собственно, мало кто из магглов вообще знает о существовании волшебства. Если им и приходится сталкиваться с его проявлениями, то лишь в качестве невольных свидетелей или жертв — как уж «повезет». В любом случае, им всегда стирают память и никто из них не узнает, что с некоторых пор в расследовании некоторых криминальных происшествий принимает участие «маггловская» сторона, агенты СБ. Их не интересует магазинное воровство или мелкое мошенничество (а таким мои соплеменники злоупотребляют довольно часто), только убийства и причинение магглу телесного вреда. СБ следит, чтобы волшебники не скрыли никакие детали произошедшего, чтобы маг-преступник понес наказание — такова текущая позиция Взаимодействия между нашими мирами. Вот поэтому вдвойне странно, что они согласились заняться делом миссис Робертс. Вдвойне — поскольку никто в Министерстве до сих пор не знает, как ей удалось связаться с агентами секретной службы. Их контакты не написаны в каждой телефонной книге, они есть лишь у Министра магии, начальства аврората и у ОВМ. А значит, миссис Робертс получила нужный телефон или адрес от кого-то из наших. Отдельная тема для разговоров. Агенты связались через ОВМ с Министром, аргументируя свое вмешательство тем, что миссис Робертс — гражданка Великобритании, которая платит налоги и имеет право на получение помощи, а поскольку никто из обычных служб не знает о существовании волшебного мира, этим делом занимается СБ. Наш министр оказался в затруднительном положении. С одной стороны, он лично некогда провозгласил стремление к равенству между магами и магглами. С другой, тяжело бороться против тысячелетних устоев, которые все еще поддерживаются частью волшебного общества. В конце концов, условились на проведении встречи всех сторон. Меня на ней, разумеется, не было, но могу себе представить это веселье — магглы, маги, гоблины собрались вместе, и все были уверены в своей правоте. У миссис Робертс осталось завещание мужа, которое, в общем-то, имеет у нас юридическую силу, но вступает в конфликт с некоторыми правилами Гринготтса; в частности, с правилом не передавать магглам ценные магические предметы. Да и вынести золото в полном объеме из хранилища тоже нельзя, нужно оставить какой-то процент. Представители гоблинов бились до последнего, однако в итоге, скрипя зубами, были вынуждены сдать позиции. По итогу, в Гринготтсе останется приличное количество золота. Принадлежать оно будет по-прежнему семье Робертс, однако воспользоваться им уже никто не сумеет — такой вот парадокс. После смерти признанной законной наследницы золото перейдет гоблинам. Находящиеся в хранилище магические артефакты было решено передать в распоряжение министерского ведомства, поскольку владеть ими маггла не может; подозреваю, именно из-за них наши власти пошли на эту сделку. Ну а миссис Роберт получит свое наследство уже фунтами стерлингов — но для этого ей нужно лично явиться на Косую аллею, в банк Гринготтс. Я много слышала о ней за последнюю неделю, у нас об этой истории не знает только глухой, но сегодня увидела впервые. Мне понятны и красные глаза миссис Робертс — как-никак, она недавно потеряла мужа — и ее желание получить агентов СБ в сопровождение. У этой женщины нет никаких оснований доверять волшебникам. Не сложись все столь удачным образом, она бы осталась ни с чем; а попытайся она настоять на своем без поддержки СБ, гоблины нашли бы способ заткнуть ей рот — подослав Обливиатора. В лучшем случае. На службе у Гринготтса есть много интересных людей. С Янгом и Мосс, а более всего с их «магоблоками», миссис Робертс может быть уверена, что поход в Гринготтс сегодня пройдет так, как запланировано, и никто не попытается ее обмануть. Ну, почти уверена. Мы с Пэтти нужны для того, чтобы принять у нее магические артефакты и отнести их в Министерство; ОВМ таким раньше не занимался, но наш девиз в это время перемен: «Все бывает впервые». Спиннет здесь больше для подстраховки — мало ли, какая муха укусит гоблинов в процессе общения с магглами. Они к такому непривычны, а нравы у них специфические, и нам могут потребоваться дополнительные переговоры. Если честно, такая «подстраховка» кажется мне… мягко говоря, недостаточной. Будь все по-моему, я бы отправила на такое дело парочку крепких и злых авроров; с меньшими силами соваться в логово рассерженных гоблинов — рискованная затея. Но кто ж меня спрашивал? Обменявшись краткими приветствиями, мы все идем в «Дырявый котел». Миссис Робертс приходится шагать вплотную к агентам, иначе бы она не заметила входа, расположенного между двумя магазинами. Утром в трактире почти никого, только завтракают сонные постояльцы, которые едва ли нас замечают. Пройдя вглубь темного, пахнущего едой помещения, возглавляющая нас Спиннет толкает неприметную дверь. Агенты переглядываются — еще бы им не нервничать, они первые из их службы, кто попадет на Косую аллею. Магглы из СБ бывали раньше в Министерстве, но здесь, в самом волшебном месте Лондона — ни разу. Их подозрительность только возрастает, когда мы выходим на тесный, заставленный ящиками задний двор «Котла», где нам приходится стоять, едва ли не прижавшись друг к другу. — Что дальше? — грубовато спрашивает Мосс. Грубовато — это потому что голос у нее низкий для женщины, так-то в ее интонации слышится легкая тревога. — Подойдите к дальней стене, — говорит Спиннет. Агенты огибают нас и приближаются к высокой ограде из потемневшего от времени кирпича. Им даже не приходится ее касаться — под воздействием «магоблока» тает иллюзия, заставляющая проход выглядеть, как сплошная стена, и перед нами открывается Косая аллея. Магглы не показывают удивления, молча шагая в образовавшийся арочный проем. Немногочисленные в этот ранний час волшебники также не реагируют на людей в странной одежде — им не впервой видеть здесь «простаков». Лишь немногие, увидев Спиннет (хоть она и не в красной мантии), догадываются о цели визита нашей группы. Двое магов провожают нас угрюмыми взглядами и, как только мы проходим мимо, начинают шушукаться у нас за спиной. Первой по-прежнему идет Спиннет, всем своим видом олицетворяющая спокойствие. Сложно догадаться об ее отношении к происходящему, но раз Мордекай и Главный аврор Робардс одобрили ее кандидатуру, она не подведет. Чуть позади нее шагает миссис Робертс, с каждым пройденным футом все отчаяннее теребящая свой и без того помятый платок. За ней, словно телохранители, по обе руки двигаются Янг и Мосс. Сходство с охранниками усиливает и то, что они постоянно оглядываются по сторонам, хотя на их месте я бы тоже глазела на все эти витрины с волшебными штучками. У обоих на лицах написано сильнейшее желание взяться за пистолеты. Им не по себе — и это правильно, меньше вероятность, что они полезут куда-то, куда лезть не следует. Пускай идут, как по струночке, ровно посередине аллеи, не приближаясь к волшебным магазинам, их владельцам и посетителям. Мы с Пэтти идем сразу за ними, не спуская с них глаз. Обычно функцию соглядатаев выполняют комиссары, но сегодня — слава Мерлину! — их к нам приставлять не стали. Янг выглядит чуть более заинтересованным, чем его коллега. Он задерживает взгляд на витрине с последней моделью скоростной метлы и, кажется, хочет обернуться ко мне, чтобы задать вопрос, но сдерживает себя на середине движения. Может, потом, когда рядом не будет строгой Мосс, он утолит свое любопытство. Вообще для первых агентов, побывавших на Косой аллее, они ведут себя довольно сдержанно. Не фотографируют, не заглядывают в переулки, не пытаются что-то разузнать. Идут себе и идут. Я-то думала, что главной причиной подобного интереса СБ к делу миссис Робертс было именно стремление попасть сюда, чтобы разведать обстановку, восполнить, так сказать, информационный пробел. Но пока что это ничем не подтвердилось. Да и не моя это головная боль. Может, в этот самый момент из-за угла каждого дома за нами наблюдает дюжина комиссаров — мысль не самая успокаивающая, но логичная. Вот и Гринготтс. Белое строение, хоть и отличается в выгодную сторону от здешних лавок, не вызывает должного трепета, если не знать, какие несметные богатства хранятся в его недрах. Я бываю там, лишь когда меняю галлеоны на фунты — и то на первом уровне, в главном зале. Вниз мне спускаться не доводилось, поскольку у моей семьи нет собственного хранилища. «Все бывает впервые», это уж точно. Внутри нас уже ждут. Рослый — для своего племени — и нестерпимо рыжий гоблин в отлично сидящем костюме демонстративно щелкает крышкой карманных часов. — Вы вовремя, — констатирует он с ноткой сожаления. Приди мы на минуту позже, пришлось бы дожидаться его с какого-нибудь «важного совещания» до самого вечера. — Меня зовут Гнарог. Я — ваш сопроводитель. Предъявите ключ. Говорит он отрывисто и гортанно, но на вполне чистом английском, без этого жуткого гоббледук-акцента. Значит, к нам приставили одного из лучших и вышколенных работников, не абы кого. Гоблины так иногда поступают с теми, кого не хотят у себя видеть — дают в сопроводители молодого работника, едва ли понимающего, о чем идет речь. Магглы, насколько я слышала, ведут себя аналогичным образом. Взяв ключ из дрожащих рук вконец оробевшей миссис Робертс, Гнарог едва ли смотрит на него долю секунды; подлинность такой вещи гоблины могут определить с одного взгляда по особому узору тонких бороздок. Сжав ключ в своих огромных когтистых пальцах, Гнарог ведет нас через весь мраморный холл с высокими колоннами и рядом стоек с деловито выполняющими свою работу гоблинами. При виде одного из них, небрежно насыпающего на весы горсть бриллиантов размером с перепелиное яйцо, даже Мосс не может контролировать изумленное выражение своего взгляда. Янг же вовсю таращится в другую сторону, где трое гоблинов подвергают тщательному осмотру шестифутовое копье из сверкающего металла. В конце холла Гнарог открывает нужную дверь и впускает нас в скудно освещенный узкий туннель. Дождавшись прибытия двух соединенных тележек, предназначенных для доставки посетителей на подземные уровни, он неожиданно обращается к агентам: — Я вынужден просить вас оставить здесь свое оружие. Таковы правила. Янг и Мосс моментально теряют всю очарованность, едва ли не синхронно приняв решительные позы и прежний напряженный вид. — Нет, — отрезает Янг. Он явно не хочет снова столкнуться с «доброжелательностью» магического мира. — Либо оружие, либо препятствующие магии артефакты, — скучным голосом говорит гоблин. Ему-то все равно, он с одинаковым усердием проводит нас и вниз, и на выход, если агенты не согласятся на условия. — Это действительно необходимо? — спрашиваю я Спиннет. — Почему не было оговорено, что СБ проходит с оружием? — Сложный вопрос, — отвечает она хмуро и немного растерянно. — Их присутствие гоблинское руководство вообще не считает необходимым. Они пошли на уступку, согласившись впустить кого-то, кроме магглы-наследницы. По правилам, гоблины могут потребовать оставить наверху все предметы, кроме волшебных палочек и равных им по значимости предметов. — «Магоблоки» заменяют им волшебные палочки, — отзывается Пэтти. — Предметы, воздействующие на окружающее магическое пространство равны по значимости для владельца. Она сильна в таких вот формулировках. «Магоблоки» действительно можно рассматривать с этой стороны, следовательно, с точки зрения гоблинского закона, они не подлежат изъятию. Остаются пистолеты. Для агентов они — как продолжение руки, так что расстаться с ними им будет проблематично. Я смотрю на Янга: — Вы можете не спускаться вниз. Мы присмотрим за миссис Робертс. — Нет, — снова отвечает Мосс. — Нам даны четкие указания следовать за ней, куда бы она ни пошла. — Тогда есть только два выхода. Либо мы уходим несолоно хлебавши, либо вы отдаете гоблину свои пистолеты. — На время, — зачем-то добавляет Пэтти. Она магглорожденная и искренне поддерживает Взаимодействие. Должно быть, верит — то, что мы делаем сегодня, имеет большое значение для будущего. Для нее это не обычный раздел добра, с которого наше правительство что-то поимело, а значительный шаг на пути к признанию магглов. Идеалистка ли она или просто умеет видеть отдаленные перспективы, покажет время. Агенты вновь обмениваются взглядами и тянутся к пистолетам. Кобуры они не снимают, просто вынимают из них оружие и нехотя передают гоблину, встревоженно и ревниво глядя, куда он его кладет. Загружаемся в тележки. На вид они прочные, да и про несчастные случаи при перевозке ничего не слышала, но я все равно вздыхаю, увидев, что в них не предусмотрены ремни безопасности или хотя бы поручни. Янг замечает мой вздох и спрашивает почти с паникой: — Там что… «американские горки»? — Вроде того. Держитесь покрепче. У меня свой резон опасаться этого спуска: с некоторых пор я не очень люблю подземелья. Еще я не фанатка больших скоростей и резких падений в пропасть… но раз сказали «надо» — придется выполнять. Когда тележки со скрипом трогаются вперед и, даже не разогнавшись, круто ныряют вниз, я только каким-то чудом сдерживаю вопль. Нас мотает во все стороны: вправо, влево, немного наверх и опять вниз, вправо, влево… Один раз мы проезжаем над подземным ущельем, обрывающимся на такую глубину, что даже невозможно рассмотреть дно, и мне приходится зажмурить глаза, чтобы не стало дурно от ужаса. И снова бешеная гонка по нескончаемым петляющим коридорам. В какой-то момент я думаю с подступающей тошнотой: а ведь рядом сейчас находятся «магоблоки», которые отменяют любое колдовство. То есть все эти выкрутасы на дребезжащих тележках — настоящие, не ради устрашения, и если что-то пойдет не так… Нет, пожалуй, об этом не надо. Потом все вдруг прекращается. Телеги замедляются и, покачнувшись, останавливаются возле небольшой дверцы хранилища. Мы вываливаемся из наших «карет»; все, кроме Спиннет и, само собой, гоблина, нежно-зеленого цвета. Пэтти и Янга заметно пошатывает, они сами не замечают, как прислонились друг к другу для равновесия. Гнарог невозмутимо открывает ключом хранилище и делает приглашающий жест: — Миссис Робертс — первая. Женщина робко подходит ближе, заглядывает внутрь — и всхлипывает, прижимая руку к губам. Я бросаю взгляд через ее плечо: монет в хранилище много, сложно сказать, забрали ли уже гоблины причитающиеся Робертс деньги, чтобы обменять их на фунты. На полочках лежат какие-то свертки — надо полагать, те самые артефакты, за которыми мы сюда явились. — Представитель-волшебник? — задает Гнарог положенный вопрос. Мы с Пэтти переглядываемся, и я, пожав плечами, делаю шаг вперед. — Мисс Браун, пожалуйста, встаньте здесь, — гоблин указывает на место рядом с Робертс, прямо возле дверцы. Надо же, какой вежливый, да еще и имя мое запомнил. Я его, войдя, не называла, кстати — стало быть, узнал из министерских документов. Встаю, где надо, и Гнарог начинает доставать свертки, разворачивая их и предъявляя содержимое, а потом передавать мне. Я, в свою очередь, заворачиваю их обратно и складываю в выделенную нам казенную сумку с чарами Расширения, чтобы потом сдать все артефакторам Министерства; Пэтти параллельно вносит каждое приобретение в список обычной шариковой ручкой. Таким способом мы получаем две старинного вида чаши, медальон с рунами, еще кое-что по мелочи. На миссис Робертс я в этот момент стараюсь не смотреть. Для меня все это — барахло, какого много можно найти, пускай оно и представляет некоторую ценность. Она же смотрит на эти предметы, как на сокровища, многие поколения принадлежащие семье ее покойного мужа. Может, я склонна драматизировать, но не думает ли сейчас миссис Робертс, что именно она виновата в утрате этих артефактов? Что, родись у нее дети-волшебники, было бы кому передать их по наследству? Проклятье, пора бы мне перестать представлять себя на месте других людей, ведь и своих проблем хватает! Мы без приключений возвращаемся обратно на поверхность — если не считать приключением чертовы «американские горки», во время которых нас снова болтает в маленьких дребезжащих тележках. К концу путешествия я благодарю Мерлина за то, что у меня все-таки нет сейфа в Гринготтсе — к дементору такое «счастье»! Агентам возвращают оружие, и они сопровождают миссис Робертс к одной из стоек в большом мраморном зале для завершающей части операции — получения маггловских денег. Все проходит на удивление гладко, и я задерживаюсь поодаль, наблюдая за ними и вертя в руках пачку сигарет. Как миссис Робертс будет класть эти три саквояжа фунтов стерлингов на счет в обычном банке? Или СБ ей и это организует? Получили ли они что-то с сегодняшней вылазки? Какую-то информацию, окупающую все затраченные усилия? — Мисс Браун, — слышу я позади себя и оборачиваюсь. Гнарог склоняет голову, негромко спрашивая: — Всем ли мисс Браун довольны сегодня? — Я? — тупо переспрашиваю его. — Н-ну, да, все хорошо. Я не… не совсем понимаю… — Передавайте мистеру Малфою мое почтение, — гоблин на секунду поднимает на меня свои глубоко посаженные темные глаза и сразу опускает их вновь. — Надеюсь, вы сочтете возможным рекомендовать ему услуги Гнарога? Рекомендовать? Малфою? Я? Мычу что-то неопределенное и спешно иду на выход, тем более, что агенты и миссис Роберт уже освободились. Этот гоблин явно неправильно истолковал разошедшиеся слухи. Ну или думает, что я имею на Люциуса какое-то влияние, а это далеко не так. Малфой не вмешивается в мои дела, я не вмешиваюсь в его. Не тешу себя иллюзиями, будто способна всерьез на что-то повлиять. У Люциуса есть доверенные лица по разным вопросам, которые в последнее время регулярно бывают в мэноре — раскручивают возможность посадить в министерское кресло Фредди Нотта. И специалисты по финансам, я знаю, там тоже есть, потому что галлеонов на это нужно немерено. Уж они-то имеют готовые связи в Гринготтсе. Выйдя на улицу, мы все какое-то время стоим, щурясь от яркого солнца. Спиннет сама проводит магглов обратно к «Дырявому котлу», мы же с Пэтти сразу отправимся по камину в Министерство. Миссис Робертс отворачивается от нас, поджав губы; ну правильно, мы для нее — министерские псы, забравшие принадлежащее ей по праву добро. В ней еще слишком сильна боль утраты и обида на волшебников, чтобы она вела себя по-иному. Янг прощается со мной и Пэтти, окидывая Косую аллею странным взглядом. Не каждый маггл поменял бы свою удобную жизнь на нашу, но, похоже, агент Янг сожалеет, что не сможет вернуться на волшебную улицу просто ради неспешной экскурсии. А вот Мосс торопится убраться отсюда поскорее; ее трудно прочитать, но в глазах мне видится облегчение от того, что наша миссия благополучно завершилась. Я с ней это чувство разделяю — не ожидала такой покладистости от гоблинов Гринготтса. Может, и они, ощутив ветер перемен, решили не идти против него? Если уж гоблины способны признать за магглами некоторые права, то и волшебники, наверное, когда-нибудь перестанут держаться за свои устаревшие принципы. * * * Дела в Министерстве я заканчиваю ближе к вечеру и, выбравшись на улицу, останавливаюсь в нерешительности. Отчего-то меня до сих пор смущает вопрос — куда теперь идти? В Малфой-мэнор, открытый для меня «сегодня, завтра, в любой другой день»? За свою квартиру я продолжаю платить, да и все мои вещи по-прежнему хранятся именно там. Вроде бы сохраняется иллюзия, что у меня остается собственный угол, есть выбор, куда податься после работы. И я, как всегда, отправляюсь к себе. Поднимаясь по лестнице обшарпанного подъезда на свой этаж, слышу чьи-то шаги. Панси. Встречаю ее тут уже второй раз. Она быстро сбегает вниз, проносится мимо, даже не посмотрев на меня. Поколебавшись, я зову ее: — Эй, Паркинсон. Она останавливается, но не оборачивается. — Чего тебе? Действительно. Нашла с кем обсудить волнующий меня вопрос. И все же… — Ты… — я мнусь несколько секунд. — Когда ты видела его последний раз? — Твое какое дело, — огрызается Панси, по-прежнему стоя ко мне спиной. — Хочу знать, куда он мог деться. Она поворачивается медленно, открывая мне свое лицо. Надо же, глаза на мокром месте. И взгляд такой… ранимый. Сколько она простояла сегодня под закрытой дверью Снейповой квартиры? Закрытой уже не первый месяц. — В тот вечер, когда мы столкнулись с тобой тут, на лестнице, — выплевывает она. И сразу же спрашивает нехотя: — А ты? — Через две недели после этого, — машинально отзываюсь я, а сама думаю: значит, той ночью, когда у нас было свидание — нам помешала не Панси? — Он ничего тебе не сказал? — сквозь ее треснувшую маску высокомерия просачивается болезненная уязвимость. — Нет. Но, Панси… — вечно меня тянет утешать всех без разбора, — это же Снейп. Не надо все его странности принимать так близко к сердцу. Он вернется как ни в чем не бывало, и даже не заметит, что его тут кто-то ждал. Вот и ты не жди. Он… Я вижу, как кривятся ее дрожащие губы, и затыкаюсь на полуслове. — Ты не знаешь его, — голос Паркинсон тих и полон гнева. — И тебе наплевать. Только и можешь, что кидаться к нему, когда тебе что-то нужно, и ждешь, что он поможет, как нечто само собой разумеющееся. А ты когда-нибудь спрашивала, чего он хочет? Так вот, я скажу тебе: он хотел, чтобы его все оставили в покое. Она сбегает вниз и громко хлопает входной дверью. Я же иду дальше, как сомнамбула, чувствуя тупую боль в висках. К квартире Снейпа не подхожу — смысл, если Панси до меня уже выяснила, что его там нет? Дверь закрыта, и за ней тихо — с того самого утра, как я проснулась после нашего первого и последнего свидания. Такого дурацкого, так глупо закончившегося. Я поняла, что из-за ревности, из нелепого желания нанести хоть слабый укол, ляпнула лишнего — а Снейп понял, что позволил себе лишнее. То, как он поцеловал мою руку перед уходом… это было словно извинение. Я же перед ним так и не извинилась. Два чертовых дикобраза, которые, сближаясь, лишь ранят друг друга своими иглами. Но порознь умирают от холода. Мама говорила: «Есть люди, с которыми хорошо, но без которых еще лучше. А есть те, с которыми плохо, но без которых еще хуже». Когда Снейп так внезапно ушел, я сполна прочувствовала на своей шкуре смысл этих слов. Находиться слишком близко к нему тяжело, однако если бы я просто знала, что он где-то рядом, запугивает ли добропорядочных магов в Министерстве, варит ли свои зелья за соседней стенкой, да пусть хоть с Панси обжимается — мне бы этого было достаточно. «А ты когда-нибудь спрашивала, чего он хочет?» Зайдя к себе, открываю окно, чтобы пустить в комнату свежий воздух. Как будто так можно избавиться от царящего во всем доме затхлого запаха. Две недели после исчезновения Снейпа я провела будто на иголках. Все казалось, что, стоит мне обернуться, увижу его, стоящего за спиной мрачной длинной тенью. Это ожидание почему-то вовсе не пугало, как извращенная паранойя, когда хочешь, чтобы твои подозрения подтвердились. Но шли дни, а этого не происходило. Слова Паркинсон наталкивают на тревожные мысли. Что за человек помешал нам в тот вечер, из-за кого ушел Снейп? И — что волнует меня сильнее всего — вернется ли он снова? Очнувшись после тех двух недель, я обнаружила, что меня начали сторониться. Слухи о моей связи с Малфоем не прошли незамеченными. Казалось бы — ну кому какая разница, я ведь не задираю нос, не толкую о чистоте крови, я у всех на виду и вообще работаю в ОВМ, самом «магглолюбивом» отделе! Малфой же теперь — полноценный член общества, оправданный по всем статьям, он на короткой ноге со многими судьями Визенгамота, активно занимается политикой. К нему не липнут грязные толки, недовольные взгляды он смахивает, как соринку с плеча. И большинство волшебников ведутся на это показное безразличие, никто не смеет относиться к нему с пренебрежением. Оно теперь все достается мне. Меня словно наказывают за репутацию Люциуса, как если бы фамилия «Малфой» была грязью, в которой я вымазалась, при том, что сам носитель остался гораздо более чист. Кто-то, как особо «любимый» мною младший аврор Зориат, в открытую называет меня подстилкой, кто-то просто избегает общения. Я и раньше не была душой коллектива, но практически всеобщий бойкот задевает неожиданно сильно. Особенно если учесть, что Дин, мой напарник и друг, тоже оказался против меня. Мы не ссорились, просто прекратили разговаривать свободно, как раньше. Он не смотрит мне в глаза, односложно отвечает на вопросы. Возможно, дело еще и в том, что мы стали реже видеться в общей компании — ведь Гарри с нами больше нет, и некому собрать вокруг себя всех друзей… а без него у всех находятся дела поважнее. Одиночество ломает. Когда ты кажешься себе такой самодостаточной, способной выжить в своем маленьком мире — все это полная херня. Ты встаешь серым утром, плетешься на работу, которая уже не кажется тебе такой интересной, не чувствуешь вкуса пищи, куришь одну сигарету за другой, не получая от этого никакого удовольствия — и везде наталкиваешься на холодные осуждающие взгляды. Вот почему я почти молилась о том, чтобы вновь увидеть Снейпа. Вот почему, не увидев, сдалась и пришла к Люциусу. Я увидела его в Атриуме. Он шествовал к ряду каминов, разговаривая с каким-то волшебником в котелке, имевшим подобострастный и суетливый вид. Толпа расступалась перед ним, и опять-таки — никакого осуждения во взглядах, разве что чуточку неприязни. Что это — какая-то личная суперспособность Люциуса или менталитет общества, сложившийся за века превосходства богатых и чистокровных? Рядовые волшебники привыкли к тому, что «элите» можно все и все сойдет им с рук? Меня такое отношение до сих пор ставит в тупик. Я догнала Люциуса, и он остановился, заметив меня рядом. Суетной тип в котелке что-то продолжал ему говорить, но Малфой его уже не слушал. Что же я тогда сказала? Просто поздоровалась или изрекла что-то высокопарное, вроде «Твое предложение принято»? Не помню, хоть убей. В глазах Люциуса мелькнуло сдержанное торжество, губы тронула слабая улыбка. Он знаком предложил мне следовать за ним — и я пошла. На виду у всей толпы — особо уязвленно зыркал брошенный Малфоем волшебник в котелке — мы вошли в камин и, слегка прижавшись плечами, перенеслись в Малфой-мэнор. Забавно, как мало двоим людям надо иметь общего, чтобы быть вместе. Не требуется ни одинаковых хобби, ни интересов, ни убеждений, ни круга знакомств. Ни частых обменов улыбками или неслучайных прикосновений, ни поцелуев по поводу и без. И уж точно, не требуется никакой любви. Можно просто завтракать вдвоем, даже не нарушая молчания, но чувствуя, что оно — мирное; говорить на отвлеченные темы — да хоть о погоде, ну или истории, очень же интересно — гуляя при этом по парку мэнора. Можно спросить, как прошел день, и услышать нейтральный ответ, который не будет противоречить твоим жизненным принципам. Люциус давно отказался от идеи уничтожения нечистокровных — этого знания мне достаточно, чтобы спокойно выслушивать его рассуждения насчет будущего Фредерика Нотта в качестве Министра магии. И, если говорить о том, что нас несомненно объединяет — это, конечно же, секс. Не испанские страсти, как в первый месяц нашего «взаимовыгодного сотрудничества», но размеренное, неторопливое обладание. В постели не нужно разговоров, тела сами все скажут друг другу. Тело Люциуса говорит мне, что он рад моему присутствию в его жизни. Возможно, он точно так же, как и я, боится одиночества. Помаявшись час в своей квартире, я все-таки трансгрессирую в мэнор. Свинцовые сумерки пронизаны вспышками ярко-желтых листьев, воздух чист и пахнет озоном. Будет гроза. Люциус — в своем неизменном кресле у камина в большом кабинете. Мягкий свет от огня ложится на его лицо теплыми мазками, заставляя выглядеть не таким высокомерным и отстраненным. В руках у него кружка с чаем, от которого струится легкий пар. Он поднимает на меня взгляд: — Я вижу, все прошло успешно? — Как ты понял? — спрашиваю, приближаясь. — Тебе уже доложили? — Не в этом дело. У тебя ничего не сломано и нет синяков. К моим «производственным травмам» он относится еще хуже, чем к курению. Я морщусь: — Не уверена, что их совсем нигде нет. Тебе правда каждый раз приходится ездить за золотом в этих ужасных тележках? Они так подпрыгивают, что можно отбить себе всю… — За меня это делают другие, — Люциус почти улыбается. — Тогда понятно. Устало опускаюсь в кресло рядом. В этом доме нельзя просто пойти на кухню и поесть, к ужину должна пригласить домовиха. — Тебе, кстати, просили передать… свое почтение, — увидев, что он смотрит вопросительно, добавляю: — Гоблин из Гринготтса. Люциус хмурится, а потом заявляет: — Я в это твое дело не вмешивался. Как и обещал. Отчего-то верю ему — если обещал, он слово держит. — Но что заставило этого гоблина думать, будто я могу влиять на тебя? Неужели так необычно, что я живу с тобой без… всяких там? Ты ведь меня в любовницы позвал, а не замуж. Вот теперь Люциус улыбается — немного скупо, но по-настоящему: — А тебе разве хочется за меня замуж? За окном полыхает первая молния. Мы смотрим друг другу в глаза, он — насмешливо, я — обалдело, до тех пор, пока в небе не раздается громовой раскат, от которого дребезжат стекла. — Подойди, — низко и тягуче говорит Люциус, протягивая мне руку, — я взгляну на твои синяки. Соблазнять у него получается гораздо лучше, чем шутить.