Exodus L.B.

Драко Малфой Если бы магглы знали, насколько опасна ночь полнолуния, они ни за что не стали бы выходить на улицу после заката. Даже городские жители, эти пленники высоких башен и шумных грязных улиц, не защищены полностью от злобных тварей, которыми при свете яркой луны овладевает неконтролируемая жажда убийства. Оборотни редко заходят в большие города. Пребывая в человеческом облике, они чаще всего стремятся уйти подальше от нормальных людей, чтобы не причинить им вреда, в зверином же виде их отпугивают мельтешащие огни и резкие запахи маггловских машин. Сами о том не подозревая, «простаки» создали себе условия, идеальные для отпугивания большинства оборотней. Большинства, да. С некоторыми выродками этот фокус не срабатывает. Я собираюсь гораздо тщательнее обычного — волосы завязаны в хвост, чтобы не мешались, на поясе ножны с посеребренным кинжалом — и выхожу из дома в прохладу ночи. Трансгрессирую, думая о том, какой же все-таки костью в горле стало это идиотское Взаимодействие. Раньше ликантропами полностью занимался Отдел по контролю популяции оборотней, которому изредка помогал Аврорат. Они вели учет всех тварей и тем, что были посмирнее, позволяли жить в специальных поселениях. Тех же, кто проявлял непокорность, уничтожали без всякого сожаления. Отдел также занимался устранением последствий нападения оборотней — чаще всего растерзанные тела магглов бесследно пропадали; иногда их подбрасывали в лес, где дикие звери довершали начатое и в случае обнаружения уже никто не смог бы определить какие-то необычные следы когтей и зубов. Но с появлением маггловских агентов, защищенных от нашей магии своими проклятыми амулетами, все изменилось. Волшебники более не могут единолично решать вопросы, касающиеся оборотней. Ведь, узнав о существовании столь опасных существ, опасных в первую очередь для магглов, СБ потребовала полного вовлечения в процесс контроля за ними. И, как это часто происходило весь последний год, наше правительство согласилось. Список зарегистрированных оборотней был вторым, после «Списка Азкабана», переданным агентам документом. Помимо этого, СБ теперь присутствует на всех операциях по задержанию агрессивно настроенных особей, особенно если это происходит в черте города — там, где могут быть жертвы среди магглов. Сегодняшний случай не стал исключением. Район оцеплен за несколько сотен футов. Это самая окраина Лондона, с полузаброшенными, нелепо нагроможденными уродливыми домами-коробками, которые кишат всяким мусором. Двуногим в том числе. Проходя мимо машин агентов СБ, я поднимаю взгляд на проемы окон с потрескавшимся, кое-где выбитыми стеклами. Мне сказали, что в некоторых домах еще живут люди — изгои даже в маггловском мире, отребье среди отребья. И это во многом из-за них меня подняли из постели среди ночи. Потому что где-то в недрах этого дурно пахнущего муравейника завелись те, кому они придутся по вкусу. Не вижу большой беды в том, чтобы оборотни проредили этот сброд. Гермиона упоминала как-то, что в таких районах обитают магглы, ведущие жизнь паразитов. Они не работают, предпочитая прозябать в нищете, поддерживать свое существование за счет других. Как же она это называла? «Пособие», кажется; нечто немыслимое в представлении волшебников. О нет, разумеется, моя правильная Грейнджер не выражалась такими словами, да и мысль ее была совершенно другой. Полагаю, она даже не думала, что я ее услышал или понял, о чем она говорит. Но с некоторых пор мне приходится узнавать и запоминать все больше о маггловском мире… Теперь меня это касается напрямую. — Комиссар Малфой? — одна из агентов СБ узнает меня и подходит ближе, вынуждая обратить на нее внимание. Быть может, ее оставили здесь дожидаться меня, чтобы проводить в нужное место. Для чего еще ей находиться в стороне от остальных своих коллег? Помимо оцепления, вся местность защищена антимаггловскими чарами — так что сюда не проникнет никто посторонний. Поступая на службу в Комиссариат, я предполагал, что мне придется иметь контакты с магглами, и внутренне готовился к этому, однако на деле все оказалось гораздо сложнее. Они выглядят похожими на нас, говорят с нами на одном языке, и все же есть в них что-то такое, даже в этой скромной серой мышке в брючном костюме, что вызывает у меня необъяснимое отвращение. Со временем я привык к тем, кого раньше называл «грязнокровками»; понял, что искра магии не вспыхивает понапрасну и магглорожденные волшебники — это приток свежей крови и свежих идей, необходимый, чтобы предотвратить загнивание нашего рода. Пускай их идеи порой чересчур смелы, я со школьных времен успел убедиться — магглорожденные не лишены дарований и нужны нам. Но те, от кого они происходят, по-прежнему кажутся мне противоестественными созданиями. И без острой на то необходимости не хочется даже дышать с ними одним воздухом. Я прохожу мимо агента, не обращая внимания на ее приветствие, и, входя в темный переулок между домами, слышу, что она медлит, прежде чем последовать за мной. Думала, я такой же общительный идиот, как те, что работают в ОВМ? Слава Мерлину, в моей должностной инструкции не прописано быть милым с магглами. До моего слуха доносятся приглушенные голоса; повернув за угол очередного строения, я попадаю на широкую площадку перед недостроенным многоэтажным домом, где собрались представители трех ведомств — и, кажется, они вот-вот начнут грызню, вместо того, чтобы заниматься делом. — … но этого недостаточно! Мы должны эвакуировать жителей прилегающих домов, иначе могут быть жертвы среди гражданских, — с нажимом говорит агент Дилейни, уперев руки в бока. Работник Отдела по контролю популяции оборотней Ройс отвечает ему раздраженным тоном: — Это излишние меры, мы никогда к ним не прибегаем. Уводя жителей, вы поднимете еще больший шум, чем уже успели это сделать, а затаившиеся оборотни… — Господа, — начальник ОВМ Томпсон, как всегда, старается сгладить острые углы, — давайте постараемся найти решение, которое устроит всех. У нас достаточно людей, чтобы обеспечить безопасность всех жителей, поэтому не лучше ли приступить к поимке… — Почему вы упорно продолжаете называть это поимкой? — сердито спрашивает Дилейни. — Пять жертв — и вы все еще надеетесь решить все мирным путем, не открывая огня? — Не забывайте: это мы вышли на след стаи, — Ройс, которому впервые в его практике не дают работать так, как он привык, едва ли не шипит от гнева. — И уже бы сделали все необходимое, если бы вы не появились тут и не начали эти препирательства! — Но мы обязаны убедиться, что вы не позволите оборотням уйти, и если придется, примените радикальные меры… — Нет, — я подхожу ближе к ним, решительно вступая в спор. — У нас есть четкий приказ сохранить всех особей живыми. Я лично призван проследить за его выполнением. Из темноты справа раздается голос еще одного участника разговора, которого я сразу не заметил: — С чего такое внимание к нескольким оборотням, комиссар Малфой? Он подается вперед, ступая в свет полной луны, высветившей жесткие, какие-то угловатые и неправильные черты его лица. Почти безгубый рот сжат в тонкую линию, гротескно падающие тени создают черные провалы на месте глаз. Но я уже имел неудовольствие видеть этого человека при дневном освещении и знаю — глаза его и без всяких теней выглядят мертвыми черными пустотами, цветом своим и выражением напоминая мне о другом человеке. Одного этого напоминания хватило бы, чтобы не питать иллюзий насчет старшего агента Хаузена. Настырный, как садовый гном, и такой же злобный. Меня не обмануть показным спокойствием — я давно раскусил его. Появившись в составе контактирующей с волшебниками группы СБ совсем недавно, в начале осени, Хаузен буквально с первых дней начал цепляться к каждому нашему шагу и слову. Отчего-то принято считать, что фанатики, не приемлющие Взаимодействие, есть только среди магов, однако поведение этого мрачного и язвительного агента доказывает обратное. Именно он добился окончательного решения вопроса о «Списке Азкабана», присутствуя на всех переговорах и действуя с напором, граничащим с одержимостью. — Есть ли неизвестные нам обстоятельства, по которым вы стремитесь сохранить жизнь этим зверям? — спрашивает он со странной, вкрадчивой интонацией. Такой, словно хочет услышать от меня вполне конкретный ответ, чтобы тут же напасть в своей обычной манере. — Не понимаю, о чем вы говорите, — отвечаю я холодно. — А мне думается, понимаете, — Хаузен подходит ближе, давая рассмотреть себя; то ли из-за его вызывающего поведения, то ли из-за странно отталкивающей внешности, этот маггл кажется мне отвратительнее всех остальных. — Или один из оборотней не является сыном человека, входящего в ваш Визенгамот? Присутствующие замирают. Проклятье. Как маггл узнал? Это хранилось в тайне даже от ОВМ, я один из немногих, кто был посвящен в данное «обстоятельство», и то лишь пару часов назад, когда поступило сообщение о выходе на след оборотней и планируемой операции. Краем глаза я вижу, как Дилейни кидает на Томпсона и Ройса вопросительный взгляд, но те надевают непроницаемые маски. Ройсу, скорее всего, обо всем известно, ведь он также должен был получить распоряжение не причинять большого вреда оборотням. Всем — до тех пор, пока не станет ясно, кто из них нам нужен. Этот оборотень — наследник одного из чистокровных родов. Любящие родители много лет скрывали его от властей, но пару месяцев назад он сбежал, присоединившись к какой-то мелкой стае и сменив комфорт фамильного поместья на Лондонские трущобы. Я видел его колдографию — тонкий улыбчивый юноша с густыми темными кудрями, похожий на скульптуру Давида Верроккьо. Не такого, как он, представляешь себе, когда речь заходит об оборотне-убийце, тем более о том, кто осознанно выбрал такой путь. Понятия не имею, что творилось тогда и сейчас в его голове, но этому вырожденцу определенно нравится такая жизнь. За несколько месяцев он и его дружки растерзали пятерых магглов, успешно скрываясь от правосудия. Родители пробовали искать его своими силами; это целесообразно — даже при своей искаженности мальчишка мог дать семье другого наследника, не страдающего от «лунного недуга», и продолжить свой старинный род. Однако справиться без помощи властей им предсказуемо не удалось. И теперь мы должны вернуть порченую овцу обратно в стадо целой и невредимой. Даже если для этого придется вступить в конфронтацию с СБ. А то, что какая-то крыса передала информацию, не предназначенную для их ушей — повод для особого расследования. — Я не уполномочен обсуждать приказ, агент Хаузен. Вас, магглов, не касаются такие подробности, — я доволен сейчас своей интонацией; не всегда удается держать в узде недостойную моего происхождения вспыльчивость, но с этим врагом нужно быть предельно собранным. — «Вас, магглов»? — тихо переспрашивает Хаузен, глядя мне прямо в глаза немигающим взглядом. — Мне казалось, что это оскорбительное слово было решено вывести из употребления в процессе Взаимодействия, разве нет, комиссар? — Предпочитаю называть вещи своими именами, — бросаю ему свысока; показная небрежность дается все сложнее, я ловлю себя на неосознанном желании взяться за палочку. Томпсон, становящийся по мере нашего общения все более хмурым, резко приближается, вырастая между мной и агентом: — Не время для споров, господа, нам пора приступать, — и, двинувшись ко мне, говорит чуть тише, почти угрожающе: — А вы не начинайте то, что мне придется заканчивать, мистер Малфой. Выполняйте свою работу. — Мы сможем усыпить оборотней, — вступает Ройс быстро, видимо, тоже желая разрядить обстановку. — Предлагаю агентам оставаться снаружи, перекрыть все пути возможного бегства. Так мы можем сработаться. Хаузен продолжает сверлить меня взглядом еще несколько мгновений, но потом поворачивается и отступает обратно в тень. — Это разумно, — нехотя соглашается Дилейни. — Мы встанем в переулках, несколько снайперов уже заняли позиции на крышах зданий. — Нельзя открывать огонь, — я говорю с ним не прямо, а как бы немного в сторону. — Только предупредительный. — Если нашим людям или кому-то из гражданских будет угрожать опасность, они будут стрелять, — твердо отвечает агент. Томпсон кивает ему: — Согласен, — и тут же пресекает мои возражения поднятой ладонью. Скрипнув зубами, я отхожу в проулок между домами, по которому пришел сюда. Ройс прав — на объяснения с агентами ушло в два раза больше времени, чем потребовалось бы на поимку оборотней. Его группа, оцепившая нужное здание, должно быть, уже со скуки взвыла. Звери, дикие и успевшие распробовать человеческую кровь, опаснее тех, что добровольно поселились в резервациях, но им не тягаться с десятком волшебников. Уверен, операция пройдет успешно, и агенты увидят трех хищников, из-за которых возникло столько споров, спящими мирно, как домашние собачки. Томпсон и Ройс уходят, чтобы приступить к выполнению задания. Дилейни направляется в противоположную сторону, передавая указания агентам по внутренней связи: — Открывать огонь только в случае нападения. Повторяю: открывать огонь только… В проулке я сталкиваюсь с агентом, которая сопровождала меня в начале. Она точно из новеньких — внешность их я без особой необходимости не запоминаю, но то, как она держится, не оставляет поводов для сомнения. Маггла выглядит собранной и профессиональной, ее выдают лишь взгляды, которые она бросает на меня — краем глаза я вижу, что она пытается следить за обстановкой, да вот только постоянно возвращается ко мне, будто я притягиваю ее магнитом. Может, все дело не в том, что перед ней волшебник, а во мне самом. Да какая разница? Будь она ведьмой, такое внимание могло бы и польстить, но сейчас оно только раздражает. — Может, отойдете подальше? — бросаю ей через плечо. — Не станем отвлекать друг друга. Маггла приоткрывает рот, словно желая что-то сказать, но затем отворачивается и демонстративно уходит на десяток шагов. Пусть радуется, что удостоилась хоть такой фразы. Иного они все от меня не дождутся. Я — не Томпсон, который встречался с агентшей СБ. Вот где извращение! Если так уж тянет на экзотику, мог бы найти себе любую магглу, а не марать себя связью с врагом. Пускай эта женщина больше не входит в состав контактирующей группы и не влияет на ход Взаимодействия, все они видят в нас силу, которая им неподвластна и оттого должна быть подчинена. Даже эта «серая мышка», которая продолжает таращиться в мою спину из тени — она нутром чует, что я превосхожу ее, и интерес ее рожден из зависти, из желания обладать тем, что никогда не будет ей принадлежать. Это жалко и почти не вызывает ненависти, но опасно жалеть тех, кто завидует — они способны на самые непредсказуемые поступки. Внезапно мои размышления прерывает громкий рев. Он доносится издалека, но звучит, как перекаты грома — грозно, свирепо, предостерегающе. Что-то пошло не так. — Это оборотни? — негромко спрашивает агент позади меня. Как будто я стану ей отвечать. Я выхватываю кинжал из висящих на поясе ножен. Мне не полагается иметь оружие против оборотней, так как я не должен был принимать непосредственное участие в их поимке, но идти в место, где обитают оборотни, без посеребренного оружия было бы верхом сумасбродства. Этот кинжал — из семейной коллекции, я забрал его вместе с некоторыми другими вещами, когда покидал отцовский дом. Никогда не приходилось пользоваться им... надеюсь, не придется и сегодня. С поднятой палочкой в одной руке, с кинжалом в другой, я медленно подхожу к углу дома, осматривая открытое пространство площадки. Ничто не движется, не шумит, все стихло под тенью наползающих на луну туч — и все же у меня на затылке шевелятся волосы. Десять волшебников против троих оборотней — не я ли раньше говорил, что расклад в нашу пользу? Поймать их труднее, чем убить, но у Ройса и его команды есть опыт в таких делах. Едва слышный шорох сверху — я вскидываю голову и успеваю заметить молниеносную тень, пронесшуюся надо мной. Крыши! Как минимум один оборотень ушел и движется по ним! Мне не хватает времени, чтобы принять решение — из тьмы переулка раздается выстрел, короткий вскрик. Странные звуки, похожие на новые выстрелы, только приглушенные, и снова рев. Магглы все-таки подстрелили зверя! Я кидаюсь вперед, на всякий случай перехватив кинжал поудобней, но то, что мне открывается в этой грязной подворотне, едва не заставляет выронить его на землю. Агент, «серая мышка»… она лежит в луже собственной крови, продолжая сжимать в руке свой никчемный пистолет… пальцы второй беспомощно скребут землю, словно в попытке за что-то ухватиться. Оборотня нет. Твари хватило секундной атаки, и она продолжила бегство. Я озираюсь по сторонам — где магглы, почему не помогают своей?! Она смотрит на меня. Пальцы ее больше не движутся. Прячу кинжал, опускаюсь на колени возле нее, не в силах прервать зрительный контакт. Должно быть, в таких случаях полагается бормотать что-то утешительное, вроде «Все будет хорошо»… не будет. Для магглов укус оборотня смертелен в любом случае. Тогда зачем я зажимаю рукой ее разорванное горло? Чувствуя, как горячая кровь бьет в ладонь, насквозь пропитывает рукав и стекает до самого локтя. Смотрю маггле в глаза; луна выплывает из-за туч — именно в этот момент, будь она проклята, ни раньше, ни позже — и я вдруг со всей четкостью различаю черты ее лица: расширенные от боли и страха глаза, чуть вздернутый нос с часто раздувающимися ноздрями, плотно сжатые губы, искривившиеся, как у ребенка, который вот-вот заплачет. К нам уже бегут люди — не вижу, магглы ли, волшебники. Я прикован к этому затухающему взгляду, сглатывая рвущиеся наружу слова. «Все будет хорошо». * * * Заспанная Гермиона открывает мне дверь, щурясь в лучах восходящего солнца. — Драко? Почему ты… Я стер всю кровь и успел прийти в себя, но что-то, видно, со мной все же не так, потому что Гермиона, проморгавшись, встревоженно спрашивает: — Что-то случилось? — Да. Мы его не поймали. Она открывает дверь пошире и отходит в сторону, кутаясь в халат: — Заходи. Для человека, который чаще ночует на работе, чем дома, у нее на удивление уютная кухня. Светлая, с ажурными занавесками на окнах, с аккуратно развешанными принадлежностями для готовки и множеством всяких мелких симпатичных вещиц, вроде фарфоровой солонки-мышки и парной ей перечницы. Не знаю, почему обращаю внимание на все это. Я никогда не захожу на собственную кухню и даже не знаю, что где лежит. Гермиона заваривает мне чай, добавляет сливки, но не сахар — так, как я люблю. Садится напротив и терпеливо ждет, пока я начну говорить. Снова это странное чувство; наши взгляды на Взаимодействие не то что не совпадают — они диаметрально противоположны, это естественно и обусловлено разницей нашего происхождения. И все же только при разговоре с ней я уверен, что меня слышат, слышат именно мои мысли и доводы, пускай редко с ними соглашаясь. Для всех прочих считается само собой разумеющимся, что человек с фамилией Малфой априори является противником Взаимодействия, никто не думает, что я могу иметь обоснованные идеи на этот счет. Гермиона может спорить со мной часами, но никогда не скажет «Ты же Малфой, что с тебя взять», и те редкие моменты, когда она все-таки со мной соглашается, для меня особенно ценны. Услышав про агента Хаузена, Гермиона хмурит брови: — Не нравится мне этот тип. Складывается впечатление, что он специально провоцирует некоторых волшебников, и если вспомнить, все они чистокровные и… — она замялась, подбирая слова. — Говори, как есть. Чистокровные и крайне не любят магглов. Кстати, он снова придрался к этому слову. Как там теперь надо говорить? «Немаги»? Идиотское слово, — я кривлюсь и отпиваю из кружки порядком остывший чай. — Привыкнешь, — бросает она. — Вот только, думаю, и его потом придется на что-то менять, ведь в нем тоже есть дискриминация. Будто наличие магии является естественным порядком вещей, а не… — Хватит с меня этих лекций, Грейнджер. Не о том речь. — Да… так что с оборотнем, как ему удалось уйти? — Их оказалось больше, чем трое, и они… вроде как прикрывали того, кто был нам нужен. То есть, это уже утром выяснилось, что сбежал именно он, когда усыпленные оборотни вернули человеческую форму. Ройс сказал, они прятались в подземелье, где магглы хранят свои машины… — Парковка? — Да. Они специально уводили людей за собой, пока один из них выбирался наружу по какому-то лазу. — Слишком уж разумное поведение для оборотней. Я пожимаю плечами: — С этим теперь будут разбираться Ройс и его отдел. Агенты в бешенстве… — Могу себе представить, — невесело усмехается Гермиона. — Цель ушла прямо у них из-под носа, и все потому что вы запретили им вмешиваться. Я так и не рассказал ей про магглу. Дошел до момента, как увидел над собой оборотня — и впал в непродолжительный ступор, словно в горле что-то застряло. Перед глазами встало лицо мертвой женщины-агенты, а еще почему-то — лицо Дилейни, который отрывал мои руки от ее горла. Совсем скоро Гермиона узнает об этой смерти, в Министерстве об этом многие будут говорить; как же, второй смертельный случай за всю историю Взаимодействия, такой повод для обсуждений. Но не со мной, нет. Помолчав, я продолжил уже с того, какая грызня за всем этим последовала. Ройс и Томпсон появились спустя несколько минут, и агенты тут же накинулись на них с обвинениями. Меня они не трогали; стыдно признаться, но я бы, наверное, и не смог ничего ответить, стоя в стороне, покрытый чужой кровью. Маггловской кровью. Она все-таки пролилась на мои руки — вот ведь ирония… Я только и смог, что с наступлением рассвета засвидетельствовать личности оборотней, чтобы подтвердить в Комиссариате — того, чистокровного, среди них не было. А значит, вся операция была напрасной. Оставшихся тварей уничтожили, даже не приводя в сознание, а высокопоставленному волшебнику отправили извинения, что не смогли поймать его сыночка. Остается надеяться, что этот вырожденец как-то проявит себя в человеческом виде, и его схватят до наступления следующего полнолуния, но это маловероятно. Предыдущие месяцы он и его стая умудрялись скрываться, почти не оставляя следов. Дослушав меня, Гермиона вздыхает: — Плохо… Вдвойне плохо, если этот оборотень еще кого-нибудь убьет. СБ обвинит нас в бездействии и попробует решить все своими силами. И тогда… — Фредерик Нотт и мой отец получат дополнительный козырь, — заканчиваю я за нее. Усталость и волнения всей ночи внезапно наваливаются на меня разом, я прикрываю глаза, отставляя кружку. — Он опять звал тебя в команду Нотта? — в голосе Гермионы сквозит сочувствие, ненужное и раздражающее. — Да. — Но ты опять отказался? Если Нотт станет Министром магии, ты сможешь… — Нет, Грейнджер. Не смогу. Я не собираюсь принимать отцовские подачки. Мое место — в Комиссариате. Я много работал, чтобы заслужить свою репутацию, и не собираюсь менять это на какие-то привилегии. Гермиона слишком проницательна. Она тянется ко мне, накрывая рукой мою ладонь. — Это из-за… Браун. Разумеется, глупо врать самому себе, что она тут совершенно ни при чем. Как объяснить это паршивое чувство? И стоит ли объяснять? Когда ты долгое время варишься в своей ненависти, желая если не смерти, то адских мук тому, кто привел тебя в этот мир и воспитал по своему образу и подобию, кто был когда-то твоим идеалом и разом потерял все твое уважение — мой отец, он не просто не удержал власть и навлек беды на нашу семью. Он виноват в смерти моей матери. Прощение далось с огромным трудом. Да и не было это настоящим прощением, лишь сделка с совестью на благо семьи. Я не пригласил отца на свадьбу, не звал его в свой дом, но рождение Скорпиуса напомнило мне, что есть вещи поважнее моей обиды. Между нами установилось хрупкое взаимопонимание, и, приходя с Асторией и сыном в Малфой-мэнор, я видел благодарность в отцовском взгляде. В то время он был замкнут и молчалив более обыкновенного, давая повод думать, что и ему не чужды человеческие эмоции. Я почти поверил в его раскаяние. А потом появилась она. Наглая, вульгарная девка, еще в школьные годы запомнившаяся мне тупой пустышкой, но позже ставшая только хуже. Она курила и бранилась, как оторва с Лютного, носила маггловскую одежду, выглядела полным чучелом. Словно всего этого недостаточно, Браун была из семьи предателей крови — за одну только связь ее матери с магглом следовало бы обходить эту особу стороной. Но мой отец решил иначе. Он пустил ее в дом наших предков и сделал своей любовницей. Что это было, если не пощечина мне, его сыну, сыну Нарциссы Малфой, законной хозяйки Малфой-мэнора? С таким невозможно примириться. Даже не всегда видеть, но знать, что Браун там, ходит по тем же комнатам, где некогда ходила моя мать, трогает ее вещи, ест за тем же столом. Спит на той же постели. Это стало неожиданным откровением, последней ядовитой каплей. Я пришел в мэнор чуть раньше условленного времени — мне теперь приходится заранее оговаривать время, когда прийти в собственный дом! — и застал их в кабинете сразу после… Стоило, конечно, быть готовым к этому, не для того же заводят любовниц, чтобы играть с ними в шахматы, но принять, что мой хладнокровный, сдержанный отец способен совокупляться прямо в фамильном кабинете, оказалось непросто. Невозможно. Я и сам не идеален. Адюльтер с магглокровкой — не то, что можно противопоставить отцовскому безрассудству. Но я по крайней мере не выставляю свое грязное белье на всеобщее осуждение, пороча имя Малфоев. Астория, если и догадывается о чем-то, молчит, как подобает хорошей жене. Сама ситуация, в которой оказалась наша семья, заставляет ее переносить все молча. И Гермиона прекрасно понимает свою роль в моей жизни, она достаточно умна, чтобы все скрывать. Мы с ней — партнеры, мы играем на равных, хоть она по какой-то причине и попросила меня прекратить слежку за Отделом Тайн. Я не идиот и понял достаточно, чтобы внять этой просьбе, тем более, мне и без того есть, чем заняться. Грядущие перемены грозят сотрясти наш мир до самого основания. Каждому волшебнику должно приложить все усилия, чтобы сохранить его, и я сделаю это, но не под боком у вероятного Министра Магии, как того хочет мой отец, а на поле битвы, среди магглов, которые лишь до поры будут притворяться нашими союзниками. Однажды они покажут свое истинное лицо — я к этому готов. Гермиона сжимает мою ладонь, возвращая к реальности. Морщусь и отдергиваю руку: — Хватит трепать меня, будто я твой кот-уродец. Она предсказуемо обижается — если у нее и есть очевидные слабости, то это ее косматое недоразумение: — Живоглот не уродец! Ты просто сердишься, что он тебя не любит. Главное, мне удалось сменить тему. Я уже собираюсь спокойно допить свой порядком остывший чай, слушая возмущенную отповедь, как Гермиона снова цепляется за мою руку: — Что это у тебя на рукаве? Смотрю на едва заметный красный потек на белом манжете. — Это что, кровь? Но ты не… Кто-то был ранен? Я медлю, разглядывая след чужой крови. Тревожный знак того, что должно вскоре произойти. — Да, — слышу наконец свой голос, раздающийся словно через длинный гулкий тоннель. — Кое-кто… был ранен.