Exodus L.B.

Люциус оказался прав — пускай стоящий у входа в банкетный зал волшебник сгибается в поклоне перед Малфоем едва ли не до земли и приветствие его звучит даже чересчур подобострастно, однако приглашение он у нас испрашивает. Письмо оказалось немного помятым, потому что лежало на постели во время активных действий… а выправлять его мы не сочли нужным. Банкетный зал, арендованный на Косой Аллее, в здании за Гринготтсом, украшен скромно, вполне традиционно. Не считая Министерского зала собраний, где Нотту не позволили бы устроить сбор сторонников по вполне понятной причине, это единственное достаточно просторное помещение в магической части Лондона. Много света, никакой символики, нейтральные жемчужно-серые и зеленоватые цвета в оформлении круглых столов, за которыми уже сидит часть гостей, и небольшой сцены. Я отчего-то ожидала увидеть бескомпромиссную слизеринскую зелень и серебро — но это, конечно же, было бы глупо. Здесь не встреча выпускников и уж тем более не сходка радикалов-магглоненавистников. Войдя внутрь, Люциус ненадолго останавливается, с высоты своего роста и самомнения окидывая взглядом обстановку и собравшуюся публику, заодно давая последней рассмотреть себя во всей красе — и она не обманывает его ожиданий. Люди собрались приличные, так что слишком уж откровенно на нас никто не пялится, но я все равно предпочла бы в этот момент тихонько прошмыгнуть внутрь, не устраивая представлений. Люциус не дает мне этого сделать, подставляя предплечье, и, положив на него руку, я позволяю увлечь себя вглубь зала. Большинство волшебников здороваются с нами. Я узнаю некоторых членов Визенгамота, Огденов, Булстроудов, Трэверсов, Гринграссов, Паркинсонов — надо же, Панси пришла с отцом. Мы обмениваемся с ней вежливыми кивками, так, словно не разговаривали недавно в подъезде маггловского дома и я не видела ее злых слез. Однако среди присутствующих встречаются и те, кто, бросив на Малфоя холодный взгляд, демонстративно отворачиваются в сторону. Одни из таких МакМилланы — отец и сын. Последний — мой однокурсник, отличник и староста факультета. Эрни гордился своей чистокровностью и все же к магглорожденным неприязни не питал. МакМилланы всегда поддерживали Дамблдора, поэтому то, что они пришли сюда, для меня становится настоящим откровением. Присмотревшись повнимательнее, я с удивлением замечаю и другие семьи, про которых ну никак нельзя было подумать, что они поддержат противника нынешнего министра. Есть даже гриффиндорцы — Вуды, Фробишеры — но никого из тех, кто учился бы со мной на одном курсе. Все-таки у многих, независимо от их нынешних взглядов, еще сохранилась аллергия на фамилии Нотт и Малфой. Но те, кто пришли, одним своим видом заставляют меня всерьез задуматься. Я и не представляла, что так много людей боится Взаимодействия. Настолько, что они готовы выслушать сына Упивающегося смертью, человека, который ни дня не сражался на последней войне, ни на одной из сторон. А вот и он, Фредерик Нотт собственной персоной. Он идет к нам, улыбаясь, и почтенная публика уважительно расступается на его пути. Фредерик старше меня лет на десять. У него приятные черты лица, умные серые глаза и длинные, как принято у чистокровных, волосы. В походке, жестах, во всем его виде читается неспешность и солидность, при этом выражение лица по-мальчишески очаровательное, живое, лишенное всякой заносчивости. — Мистер Малфой, мисс Браун. Рад вас видеть. Раскланявшись с Люциусом, Фредерик целует мою руку. — Мы с Холли, моей женой, как могли развлекали гостей, дожидаясь вашего прибытия, — на губах его вспыхивает яркая доброжелательная улыбка, адресованная моей скромной персоне. Мерлин и все его подштанники! Этот выстрел бьет точно в цель. Я невольно расплываюсь в ответной улыбке, хотя привыкла думать о себе, как о достаточно крепком орешке, к тому же Нотт мне заочно не нравился. Ясно теперь, как ему удалось расположить к себе столько людей — этот обаятельный тип просто создан быть в центре внимания. Дождавшись от меня какой-то невнятной фразы (не очень-то необходимой, но приличествующей случаю), Фредерик знакомит меня со своей женой — милой тихоней, британкой и, судя по тому, что говорил о ней Люциус, чистокровной только в третьем поколении. Опять мне чудится какой-то расчет — это же идеальный выбор для политика в наше толерантное время. Не магглорожденная и не из слишком уж древнего рода — ни вашим, ни нашим. В этот момент к Нотту подходит один из гостей, в котором я узнаю… — Аргус Филч, — представляет его хозяин вечера, как будто кто-то из учившихся в Хогвартсе нуждается в этом напоминании. А может и нуждается. Обретя магию после многих лет униженного существования сквиба, Филч изменился так, что еще весной, когда мы с Дином допрашивали его во Франции, я с трудом его узнала. Бывший завхоз мало того что значительно помолодел, превратившись в импозантного мужчину с легкой сединой в густых рыжеватых волосах, со свежим загорелым лицом, — так и держится теперь совершенно иначе. Он исполнен такого достоинства, словно все вокруг собрались исключительно ради него одного. Да что уж там — он здоровается с Люциусом, и тот отвечает ему, как равному, не поведя и бровью! — Мисс Браун, — Филч оставляет без внимания то, как обескураженно я на него вытаращилась. А в первый раз такая реакция его очень даже позабавила. — У меня не было возможности поблагодарить вас за спасение Эмбер. Спасибо, что не остались равнодушной, когда моя дочь попала в беду. Я просто киваю, до сих пор не в состоянии справиться с удивлением — настолько непривычно видеть Филча среди сливок общества магической Британии, да еще таким уверенным в себе. Странно, что я ничего не слышала о его возвращении из Франции; сквиб, ставший магом в таком возрасте — это величайшая редкость, и о нем должны были говорить. Впрочем, общаюсь я теперь практически с одним лишь Люциусом, а он не любитель сплетен. Надо будет спросить у него, почему Филч вернулся и какие дела их связывают; в том, что такие дела есть, я после их обмена приветствиями не сомневаюсь. Чтобы Малфой просто так оказал внимание сквибу-прислуге, пускай и бывшему — да он скорее палец себе откусит, с фамильной печаткой в придачу. — Полагаю, вы знакомы с моей женой? — произносит Филч, жестом приглашая подойти женщину, стоящую от нас немного поодаль. Я не заметила ее раньше только потому что таращилась сперва на Нотта, потом на Филча — так-то ее сложно не заметить. И не узнать. А узнав, остаться стоять на месте. Парвати. Мать твою. Парвати. Мы не виделись всего год, а кажется, что прошла целая вечность. Все такая же красивая, нет, еще красивее, чем прежде — расцветшей, пылающей экзотической красотой, которую подчеркивает ярко-пионовое платье и струящиеся по спине черные волосы. И взгляд — этот взгляд дикой кошки, которого не было у той девочки, моей подруги… Сейчас он прошивает меня насквозь. Расстались мы на очень плохой ноте. Я бормочу какое-то приветствие и неосознанно вцепляюсь крепче в руку Люциуса, продолжающего вести какой-то разговор с Ноттом и Филчем. Знал ли он, кем была для меня Парвати и чья она теперь жена? (Жена?! До меня только теперь доходит весь абсурд этого факта!) Нет, иначе предупредил бы… Мне очень хочется в это верить. Мой жест не остается незамеченным. Парвати, взяв Филча под локоть, прищуривается и медленно скользит взглядом от наших с Люциусом соединенных рук вверх, до надетого на мне ожерелья, после чего вновь впивается в мои глаза. У меня начинают подкашиваться ноги… — Что ж, пора! — громкий голос Нотта выводит меня из ступора. — Друзья, прошу к столам! Я вздрагиваю, когда прохладная ладонь Люциуса накрывает мои пальцы, и шагаю вперед, повинуясь его движениям. Но прежде я вижу, каким взглядом Парвати провожает моего спутника — таким, что у меня внутри все обрывается. Словно не было последнего года, и мы с ней разругались буквально только что, и я снова чувствую себя полной сволочью. Сходила, блядь, на вечер. Развлеклась. Умереть можно от веселья. Машинально сажусь за стол и верчу карточку со своим именем, глядя, как Нотт поднимается на сцену и произносит какую-то пламенную речь, большую часть из которой я даже не слышу. Но зал встречает ее единодушными аплодисментами — все, даже МакМилланы, а значит, Нотт, по крайней мере, не предлагает убить разом всех маггловских агентов, чтобы избавить нас от проблем. Все это я переварю значительно позже, когда верну порядок в своей голове. Но Парвати! Здесь! Жена Филча! Сижу тут, в столь изысканной обстановке, облаченная в прекрасный наряд, за столом с Люциусом, Огденами и Фробишерами, такими уважаемыми людьми, а в руках моих карточка превращается в бумажное крошево, и в голове звучит одна лишь нецензурная брань. Речь Нотта заканчивается, все поднимают появившиеся на столах бокалы с шампанским. Оно как нельзя кстати — я осушаю свой бокал практически одним глотком и ставлю обратно в ожидании новой порции. Жена Тиберия Огдена, бывшего старейшины Визенгамота, взирает на меня неодобрительно. Мало того, что ей приходится сидеть за одним столом со скандально известной любовницей Малфоя, та еще и воспитана ужасно! Я еле сдерживаю порыв сорвать сияющую цацку со своей шеи, чтобы милейшая дама увидела другие мои «украшения». Но Люциус вновь будто невзначай касается моей ладони и смотрит не дольше секунды — этого хватает, чтобы взять себя в руки. Не опозориться. Такая, кажется, была программа минимум? На столах появляются какие-то закуски, на сцене музыканты играют легкую мелодию. Я заставляю себя что-то съесть, прислушиваясь к разговорам. Мистера Огдена интересует работа ОВМ — уж в этой-то теме я как рыба в воде и могу поддержать любой поворот беседы. Рассказываю ему о нашей подготовке и разных тонкостях Взаимодействия, тех, что не запрещено обсуждать с посторонними. Мне удается сглаживать острые углы, сам Огден не настроен устраивать дебаты по спорным моментам, поэтому мы остаемся вполне довольны друг другом. Я как будто даже забываю ненадолго и о Филче с Парвати, и об остальных людях, чьи взгляды утыкаются мне в спину, как копья. Ну и пусть. Ломать чужие копья — не этому ли я учусь каждый день? У Люциуса, инструктора-аврора, Мордекая и, если задуматься, даже у Зориата. В конце концов, в моем разладе с Парвати виновата не я одна. Она не дала мне ни единого шанса объясниться, просто исчезла из моей жизни. Раз — и стольких лет дружбы как не было. Я бы никогда так с ней не поступила. Друг заслуживает того, чтобы быть хотя бы услышанным, если не прощенным. Меня просто застали врасплох: сначала Нотт со своей обезоруживающей ухмылкой, потом Филч, Парвати же просто добила. Но больше им меня не одолеть. Я нацепляю на себя маску вежливого интереса, изредка разбавляемую милой улыбкой, когда кто-то за столом изволит шутить, и твердо намереваюсь продержаться так до конца мероприятия. Мне скоро проходить сложнейшее испытание в Куполе — уж со светской вечеринкой как-нибудь справлюсь. Банкетная часть вечера постепенно заканчивается, спустя какое-то время все встают из-за столов, и те исчезают, возникая вновь вдоль стен. Танцы, на мой взгляд — пережиток прошлого и вообще плохо подходят под формат события, но традиции есть традиции. Старшее поколение волшебников любит потанцевать и делает это при любом удобном случае, поэтому и еда на столах была легкая — десяти минут не пройдет, как публика будет готова растрясти жирок в туре вальса. Огдены остаются посреди зала, общаясь со знакомыми и ожидая объявления первого танца, а мы с Люциусом отходим в сторону. По пути, в попытке не начать высматривать в толпе ярко-пионовое платье, я отмечаю для себя все новые знакомые лица: вон профессор Слагхорн, по-прежнему преподающий в Хогвартсе, болтает с Гвеног Джонс из «Холихедских Гарпий» — она, кажется, с первых дней Взаимодействия не стеснялась высказывать свой протест; несколько известных зельеваров, в том числе Джеймс Пиппин, держащий лавку на Косой Аллее; мистер и миссис Чанг, служащие Министерства — а ведь Чоу, насколько я знаю, вышла замуж за маггла и теперь разрывается между двумя мирами. Моей маме это давалось легко, Чоу — нет. Кому, как не ее родителям желать снятия Статута, пускай даже частичного? Но нет, они здесь, в числе прочих приветствуют Нотта как героя-спасителя. Это я в прямом смысле — миссис Чанг энергично трясет его руку, высказывая что-то с жаром и почти что фанатизмом. Бедняга еле от нее отделывается, видимо, под предлогом того, что музыканты вновь берутся за инструменты и нужно уйти, чтобы не мешать готовящимся к танцу парам. Нотт направляется в нашу сторону, продвигаясь медленно, потому что его то и дело останавливают другие волшебники. Каждый хочет сказать Нотту пару слов, пожать руку, так что к нам он доходит, только когда музыка уже играет вовсю. — Мисс Браун, — снова эта чертова обезоруживающая улыбка, — позвольте пригласить вас на танец? Люциус приподнимает брови — на публике это у него такое выражение крайнего удивления. При других обстоятельствах меня бы оно позабавило. Не думал, что со мной можно танцевать не только в горизонтальном положении? И я принимаю приглашение. Жена Нотта уже танцует с кем-то из гостей, так что Люциусу нет нужды отвечать любезностью; он остается разговаривать со знакомыми, а мы с Фредериком вливаемся в круг, двигаясь под звуки медленного вальса. Нотт оказывается хорошим партнером, направляет уверенно, но легко, мне не приходится волноваться за свое порядком забытое умение танцевать. — Чудесно выглядите сегодня, — говорит Нотт. Вроде бы простая вежливость, но я ему охотно верю. Правильно подобранное дорогое платье, немного косметики и зачарованное ожерелье кого хочешь сделают красоткой. Однако мой партнер не ограничивается дежурной вежливостью и, входя в очередной поворот, указывает взглядом на малфоевское украшение: — Нам готовиться приносить поздравления? Я не сразу понимаю, о чем он. А поняв, сбиваюсь с ритма, едва не наступив ему на ногу. — Мистер Нотт… — Фредерик. — Фредерик, вы сильно заблуждаетесь на этот счет. Все обстоит… совершенно иначе. Звучит как оправдание, и меня охватывает досада на себя. Как будто я боюсь, что его неправильный вывод — единственная причина хорошего обращения, будто сама по себе я не заслуживаю этих его улыбок, и комплиментов, и танца, и вообще присутствия на вечере в его честь. Нотт видит мое смятение и мягко возражает: — А может, это вы заблуждаетесь? Подобные вещи не даются без повода даже на один вечер. Для всех ваше появление здесь — это сигнал, который невозможно воспринять как-то иначе. — Вам неизвестны все обстоятельства… — Отнюдь. Я знаю о том, кем были ваши родители, и искренне сожалею о вашей утрате, — взгляд его внезапно становится серьезным, даже немного печальным. — Вы должны помнить, что я тоже потерял отца на той войне. Пускай он творил ужасные вещи, и все же… он был моим отцом. Я принял это и осознал, что его выбор не сделал меня хуже. Я волен сам решать, в каком направлении мне двигаться, и мое происхождение мне в этом не помеха. Вы видите, сколько людей пришло сюда — собрались бы они, если бы не верили в это так же, как я? Времена меняются, мисс Браун… — Лаванда. — Лаванда, — он кивает, приподняв в улыбке уголок губ. — Времена меняются, заставляя меняться и нас. Менять наши взгляды. Думаю, мистер Малфой тоже не остался прежним. В этот самый момент, поворачиваясь в новом движении, я смотрю в сторону Люциуса — и встречаю его взгляд. Мне не удается понять, какие эмоции в нем заключены, танец увлекает меня дальше по кругу, однако сам факт того, что Люциус наблюдает за нами, пока мы обсуждаем такие фантастические вещи, заставляет покрыться гусиной кожей. — Фредерик, — начинаю я довольно резко, — простите, но в этом нет никакого смысла… Не говоря уже о том, что это не твое собачье дело. — …Не буду с вами спорить и что-то доказывать, скажу одно — Люциус, может, и изменился за последние пару лет, но не настолько. Вас он поддерживает не из чистого альтруизма и желания привести нас всех к светлому будущему — вы и сами это знаете — а со мной он водится не потому, что устал быть холостяком. Раз уж мы с вами так откровенны — самые классные вещи мужчина и женщина могут делать друг с другом и без брака. Похоже, мой выпад Нотта не особо шокирует или оскорбляет — и не убеждает ни капли. Он дипломатично улыбается, смеясь при этом глазами, и останавливается, когда музыка стихает после финальных аккордов. Танец заканчивается, гости аплодируют музыкантам и друг другу, вокруг раздается оживленная болтовня и смех. Похоже, несмотря на некоторые различия во взглядах, собравшиеся волшебники начинают просто наслаждаться вечером. Все-таки сказывается нехватка светских мероприятий, ведь единственный официальный праздник, годовщина окончания войны, отмечается в Министерстве намного проще, по-народному. Похлопав пару раз, Нотт подает мне руку, чтобы вывести из круга. — Простите, если смутил вас своим предположением. Как бы то ни было, я уважаю мистера Малфоя, и то, что вы сумели найти с ним общий язык, многое говорит в вашу пользу. А теперь прошу меня извинить, кажется, миссис Чанг снова хочет выразить мне свою поддержку. Нотт оставляет меня возле ряда столов на противоположной от Люциуса стороне зала. Начинается новый танец, и пройти посередине нельзя, да и после такого разговора мне хочется побыть одной. Я опускаюсь на стул, задумчиво разглядывая элегантно одетых волшебников и ведьм. Только теперь осознаю, кого нет на сегодняшнем вечере: Теодора, младшего брата Фредерика. Похоже, не все одобряют направление, в котором решил двигаться старший Нотт. Но ведь каков жук этот Фредди! И чего это ему взбрело в голову лезть со своими рассуждениями? Неужели, как и тот гоблин из Гринготтса, намеревался добиться чего-то от Люциуса через меня? Чего? Нотт и так пользуется его всесторонней помощью. Слишком много всего для одного вечера. Не знаю, что хуже — когда меня называют беспринципной подстилкой или когда прочат Малфою в жены. Получается, никому не интересна правда и никто не хочет видеть полутонов. Либо блудница, либо благообразная ведьма, на которую автоматически распространяется малфоевский иммунитет против слухов и осуждения. Нотт может сколько угодно рассуждать об изменившихся взглядах, но примут меня только во втором случае. А значит, никогда. И в этом плане Люциус кажется мне намного честнее всех остальных. Нахожу его взглядом в группе серьезных, даже сердитых волшебников, ведущих жаркую дискуссию. Вот уж кого не затронуло всеобщее веселье — стоящие у власти помнят, ради чего все сегодня затевалось на самом деле. И Люциус среди них чувствует себя в своей стихии. Спорит, что-то доказывает — я прям рада за него, вот честно. Прокуковав один в мэноре столько лет, он наконец-то вернулся в строй. Остается уповать на то, что он усвоил все уроки и в этот раз его деятельность пойдет во благо. — Сэр, вход только по приглашениям. Сидя практически возле самого входа в зал, спиной к дверям, я слышу позади себя неуверенный голос распорядителя. Кажется, кто-то пытается войти. — Мне нужно увидеться с Люциусом Малфоем. Нет, вы надо мной издеваетесь?! Я оборачиваюсь так резко, что едва не опрокидываю стул. — Но, сэр, у меня распоряжение мистера Нотта — никаких посторонних лиц… Сама не замечаю, как меня подбрасывает на ноги и несет к входным дверям. Потому что там, мрачным черным мазком на фоне праздничного убранства, уже раздраженный и готовый прорываться с боем, стоит Снейп. Я застываю в трех шагах от него, потому что мозг мой включается и начинает работать. Снейп пропал на пять недель, не сказав ни слова — и появился так же неожиданно. Я не должна бежать к нему, словно только и делала, что ждала его все это время! Вечер внезапных встреч, мать их растак. О таком меня в пригласительном письме не предупреждали. Снейп переводит на меня угрюмый взгляд и, как мне кажется, не сразу узнает. А узнав, презрительно сужает глаза, оглядывая с ног до головы. Я отвечаю ему тем же. Волосы у него еще грязнее обычного и свисают растрепанной паклей, лицо обветренное, то ли немного загоревшее, то ли покрытое пылью. Он вообще весь какой-то запыленный и помятый, в черной хламиде-мантии, как будто только что с долгой и трудной дороги. Неудивительно, что его, такого нарядного, не хотят впускать. — Пожинаешь плоды выгодного знакомства? — выплевывает Снейп, кривясь. Я почти в два раза его моложе, но из нас двоих мне все равно нужно вести себя мудрее, сдержаннее… Ага, как же. — С приличными людьми можно ходить в приличные места, — отвечаю в тон ему. И тут же прикусываю язык. Что я творю? Снова поддалась порыву, как в прошлый раз — и чем тогда все закончилось? Ментальной пощечиной и месяцем караула у его двери. Неужели мы не можем не собачиться хотя бы раз? Я устало прикрываю глаза и прошу распорядителя: — Впустите его. — Но мистер Малфой… — …будет недоволен, узнав, что вы не выполнили его приказ, — мне хорошо удаются фирменные металлические нотки. — Или вы сомневаетесь в моих словах? Распорядитель нехотя отходит в сторону. Благодарности я, конечно, не жду, но и пролетать мимо меня, как будто я вдруг стала пустым местом, тоже некрасиво. Снейп безошибочно находит в толпе Люциуса и стремительно направляется к нему, его быстрого шага не замедляет даже откуда-то выскочившая Паркинсон. На лице у нее написана такая радость, что мне становится неловко. На нее же все смотрят, папенька так вообще покраснел от стыда, но ей, похоже, наплевать. Панси — коротышка, она семенит рядом со Снейпом на своих каблучках, еле за ним поспевая, пытается его разговорить, а тот отделывается от нее короткими фразами, которые я уже не могу расслышать из-за шума чужих голосов и музыки. Наконец, Панси останавливается, и по ее поникшим плечам я понимаю — под снейповой дверью она дежурила зря. И ревела тоже зря. Говорила ведь ей… Снейп достигает Люциуса; тот, разумеется, не слишком рад его здесь видеть и, извинившись перед собеседниками, отходит с нежданным визитером в сторону. А ведь я впервые вижу их вместе. Нас разделяет огромный зал и прорва танцующих людей; движущиеся силуэты то и дело скрывают от меня двух мужчин, но это не мешает мне смотреть на них, не отрываясь. Жадно разглядывая, ловя каждую деталь — как Люциус слегка склоняет голову, чтобы никто посторонний не мог услышать их разговор, как Снейп размыкает губы, говоря ему что-то быстро и отрывисто, — я растворяюсь в своих мыслях, очарованная этим зрелищем. Музыка и голоса кажутся теперь едва слышными, доносящимися будто бы издалека, все вокруг отдаляется и становится неважным, все — кроме этих двоих. Сложно найти двух более непохожих людей. Их отношения до сих пор остаются для меня тайной. В них есть и расчет, и соперничество, и взаимная неприязнь, граничащая с отвращением. Но все-таки они не могут никуда друг от друга деться, и, как мне думается, дело тут не только во всяких совместных махинациях. В чем же тогда? Они стоят рядом, на голову возвышаясь над всеми остальными, два непостижимых существа, два моих центра притяжения, и я понимаю, что могла бы смотреть на них вечно, пытаясь решить для себя эту загадку… и просто любуясь ими. Однако Снейп заканчивает говорить, Люциус отвечает короткой фразой, отстраняясь от него, и очарование момента проходит. Меня снова окружают звуки, все приобретает четкость; я оглядываюсь, проверяя, не показалось ли никому странным мое стояние на месте с приоткрытым ртом. Нет, если кто и заметил, то счел это в порядке вещей и не подал виду — что с меня, блондинки, взять. Пока я мотала головой по сторонам, Снейп куда-то исчез. То маячил в противоположном конце зала пыльно-черным пятном, а то вдруг испарился, хотя трансгрессировать из зала точно нельзя. Я возвращаюсь на свое место за крайним столом и, оглядевшись еще раз, нервно хмыкаю. Может, его растворил слишком яркий свет? * * * Остаток вечера прошел мимо меня, я даже не помню, как мы покинули банкет. После людского мельтешения гулкая тишина мэнора становится практически благословением. Вместе с дождем, барабанящим по крыше, она охлаждает распаленные чувства, успокаивает разум. Я устраиваюсь на подоконнике спальни, чтобы выкурить сигарету, пока Люциуса нет, но вместо этого просто верчу пачку в руках и смотрю в окно, как дорожки парка заливает лужами и клонятся от порывов ветра голые деревья. Ноябрь. Даже перестав чувствовать холод, я ненавижу хренов ноябрь. Услышав негромкий скрип двери, быстро прячу сигареты. Так и не покурила — но в последнее время курить практически не хочется. Особенно в мэноре, где есть риск заработать сердитый взгляд «строгого папочки». Я отворачиваюсь от окна — наблюдать за Люциусом намного приятнее, чем глазеть на унылый осенний пейзаж. Он в своей привычной домашней мантии, накинутой поверх ночной рубашки (да, первый мужчина, на котором я увидела ночную рубашку; самой чудно), немного усталый и какой-то даже уютный. Не в том смысле уютный, что теперь, когда мы живем вместе, он показывается передо мной с растрепанными волосами и в любимых поношенных тапочках — домашняя обувь у него ничуть не уступает по вычурности мантии, а волосы Люциусу вообще почти никогда не нужно расчесывать. Придя с банкета, он распустил стягивающую их ленту, провел рукой, слегка запуская в них пальцы — и готово, они легли ровными прядями, как дрессированные. Мне же пришлось устранять вечернюю прическу в течение получаса, смывая в ванной липкое разглаживающее средство. Нет в мире справедливости. Несмотря на усталость, Люциус явно доволен тем, как все сегодня прошло. Курс взят правильно, нужные люди обработаны — кто словом, кто звонкой монетой. Кстати об этом… — Что у тебя за дела с Филчем? — спрашиваю я, слезая с подоконника и направляясь к кровати. Если это не какая-то тайна, Люциус ответит — без всяких встречных вопросов типа «А почему ты спрашиваешь?». Одна из черт, которые мне в нем нравятся. — Он приехал в Англию, чтобы оспорить через Визенгамот право наследования у своего дальнего родственника, который стал главой рода вместо него. Перестав быть сквибом, он вправе это сделать, и я предложил ему свою помощь. — А этот родственник, очевидно, тебе не нравится? Гнет неугодную политическую линию? — Да, — прямо говорит Люциус, глядя мне в глаза. Я пожимаю плечами — мне-то без разницы. — Какие-то проблемы с его женой? Так и знала, что спросит. Слишком многое замечает, чтобы упустить из виду наши переглядывания. — Мы были лучшими подругами. Потом… ну, вроде как поссорились. Бывает. Люциус выжидающе молчит. Я вздыхаю, садясь на краешек постели — потребность поговорить об этом хоть с кем-то никуда не делась, а он, возможно, подходит лучше всех прочих. Потому что, так уж получилось, Парвати меня возненавидела именно из-за Люциуса. — Это было на втором курсе. Ты приехал в Хогвартс посмотреть квиддичный матч, на котором играл Драко. Шел к стадиону — и уронил перчатку, не заметив этого… А Парвати ее подняла и окликнула тебя. Круглые от страха глаза, тоненький, дрожащий голосок: «Мистер Малфой!» Высокий длинноволосый мужчина в черном оборачивается, холодно глядя на нее сверху вниз. Он даже не снизошел до благодарности. Помню, в каком мы, гриффиндорцы, были недоумении. Люциуса ненавидели не так сильно, как, к примеру, Снейпа, но он тоже был из разряда «врагов народа», слизеринец, отец противного Драко, и, по слухам, сторонник Темного Лорда. Так что, догнав его и возвратив перчатку, Парвати на какое-то время обеспечила себе неприязнь почти всего факультета. Великодушие к врагу — это же совсем не по-гриффиндорски. Мы уже тогда дружили, и я не могла не спросить ее о причине такого поступка. Ответом мне был смущенный мечтательный взгляд. «Он словно эльфийский король из книжки». — В общем… она в тебя влюбилась. Серьезно так, надолго. Следила за тобой, когда ты появлялся в Хогвартсе, да и на Косой Аллее тоже… Первые пару лет делилась со мной этим, потом перестала. Я думала, у нее все прошло, забылось, она ведь встречалась с одним парнем, вроде даже замуж за него после школы выйти хотела. А оказалось, нет, не прошло. — Ты рассказала ей? — Да. Как я могла не рассказать лучшей подруге о том, что занималась сексом с Люциусом Малфоем ради перевода на новую должность? Моя вина — я не пыталась подготовить ее к этому, как-то сгладить, просто вывалила все, что было в тот момент на душе. Думала только о своих переживаниях, какая я несчастненькая сиротка, недооцененная, оборотнем покусанная… Тихий шелест мантии вырывает меня из невеселых размышлений — подойдя к кровати, Люциус опускает ладонь на мое плечо. — В этом нет твоей вины, — голос его стелется бархатом, ласкающим так же ощутимо, как прикосновение руки. — У нее все равно не было шансов. Хмурюсь, почувствовав внезапную и необъяснимую обиду. Парвати всегда казалась мне очень красивой, такой яркой, экзотичной. Разве ее вина, что она — не блондинка со светлой кожей и синими глазами? Зато она очень тактичная, мягкая, скромная, хорошо воспитанная… Может, Люциус именно это имеет в виду? Что все эти качества не позволили бы Парвати прыгнуть к нему в постель, как это сделала я, наглая и бесстыжая? Он же видел ее на банкете и наверняка успел оценить породу, умение держаться с королевским достоинством, так выгодно отличающиеся от моей придури. Парвати даже целоваться до свадьбы стеснялась, что уж говорить обо всем остальном. — Да, — соглашаюсь я. — Никаких шансов. — Но ты все равно считаешь, что поступила неправильно. Люциус честно пытается понять, и я это ценю. Однако в его представления об устройстве мира мои чувства никак не укладываются. Бери то, что тебе нужно, тем более если никто другой взять не может — вот как он думает. Никакой морали, лишь некое подобие деловой этики. — Нет… не знаю. Парвати тоже сплоховала — скажи она мне тогда, что против, я бы не пришла к тебе снова. Она же предпочла из-за своей обиды перечеркнуть десять лет дружбы. Каждый раз, когда я приходила поговорить с ней, она захлопывала дверь у меня перед носом. Я тоже вроде как рассердилась на нее. Поэтому не видела смысла отказываться от моих планов, от… тебя. Вот и выговорилась. Хотела бы сказать, что мне сразу полегчало, но нет. Люциус хоть и сказал что-то уместное, и даже по плечу меня потрепал ободряюще, но я вижу: для него все сказанное мной — детский сад, излишние переживания. С практической точки зрения мой разрыв с подругой не имеет никакого значения, никак не скажется на его делах с Филчем. А вот информацию о том, что Парвати к нему до сих неровно дышит, Люциус наверняка использует — хотя бы с целью избежать неловких ситуаций. — Это единственное, что заставляет тебя испытывать сожаление? — спрашивает он, отнимая ладонь. На мой вопросительный взгляд будто с неохотой поясняет: — Северус. Ты встретила его у входа в зал и велела пропустить. — Ну да, велела, — отвечаю автоматически. — Иначе бы он прибил распорядителя. Я избавила вас с Ноттом от лишних проблем… А зачем он приходил? Люциус медлит, — на его вопрос я так и не ответила — затем неспешно стягивает мантию — один рукав, второй. Только когда мантия оказывается отброшенной в сторону, он говорит: — Северус вернул одну вещь, которую одалживал у меня. Ему пришлось на время спрятать ее от авроров, но я дал понять, что хотел бы получить свою собственность как можно скорее. Он понял мою просьбу чересчур буквально. Я фыркаю. Притащить на публичное мероприятие какую-то опасную запрещенную штуку, чтобы насолить Люциусу с этим его «как можно скорее» — в духе Снейпа же! — Ты знаешь, о чем речь, — продолжает он. — «Жезл неистовой ярости» — так, кажется, ты его когда-то назвала? Усмехается — расчетливо, жестко. С явным намерением напомнить мне о том эпизоде, когда Снейп едва меня не прикончил. Конечно, я знаю, о чем речь — я видела, как Снейп использует жезл в пещере Безликих. Правда, мне казалось, что артефакт был потерян, ведь в Азкабане нас обыскивали и ничего не нашли. А оказывается, Снейп его попросту спрятал — и когда только успел? Авроры скрутили его почти сразу, стоило нам выбраться из воды, даже не дали высушить одежду. Я обдумываю все это и вдруг понимаю — укол Люциуса прошел мимо цели. Не отозвался обидой или горечью, не заставил страдать и проклинать Снейпа за черствость. Странно, обычно Малфой всегда знает, как надавить на мои слабые места, а тут — тишина. Но о причине я подумаю позже, сейчас для этого не самый подходящий момент. Сейчас — время вернуть усмешку, добавив в голос невинной интонации: — Да, я помню. «Жезл неистовой ярости». Но у тебя есть жезл и получше. Это чертовски приятно — приводить в замешательство человека, которого мало что способно смутить, и я с наслаждением разглядываю лицо Люциуса. Сперва он будто не верит, что расслышал и понял меня правильно, что в моих словах действительно есть не слишком хорошо завуалированная непристойность. Люциус замирает, смотрит сверху вниз как-то растерянно, лишь по инерции сохраняя свою холодную усмешку. Потом исчезает и она, сменяясь этим бесподобным выражением возмущения и сдержанного веселья, когда красивые четко очерченные губы сжимаются, чуть дрогнув с тенью улыбки, а взгляд льдисто-серых глаз теплеет, делая Люциуса будто бы моложе, мягче, не тем расчетливым старым засранцем, который пару мгновений назад хотел меня задеть. Сказать ему, что ли, каким неотразимым он становится, когда отказывается от идеи манипулировать чужими чувствами и просто позволяет себе улыбаться, хотя бы глазами? Не таким идеальным, не оживленной волшебством мраморной статуей, а настоящим человеком из плоти и крови. Даже эта его ночная рубашка начинает сидеть по-другому, и мне уже не так неловко коснуться ее, провести по ней рукой, наблюдая, как тонкая ткань натягивается на твердом бедре и выше, подчеркивая гораздо больше, чем скрывая. Гораздо. Больше. А что, мне даже начинает нравиться эта средневековая мода.