Exodus L.B.

Мы не разговариваем с того момента, как Зориат разбудил меня на рассвете. Еще вчера меня напрягало молчание, столько всего хотелось спросить, обсудить, спланировать. Мне казалось, что, поддерживая разговор, я хоть как-то контролирую ситуацию. Сегодня уже поздно тешить себя этим обманом. Сколько бы я ни пыталась узнать об этом месте и о нашем задании, чтобы быть хоть как-то готовой, реальность уже показала, как мало значат все мои прогнозы. Поэтому я бреду рядом с Зориатом, практически ни о чем не думая. Чувства обострены до предела, я вслушиваюсь в каждый шорох, вижу каждую мелькнувшую среди деревьев тень, «прощупываю» все в радиусе шестидесяти футов на наличие ловушек — но делаю это автоматически, не размышляя, практически так же, как переставляю ноги. Меня даже не особо удивляет тот факт, что Зориат не избавился от меня, пока я спала. Не собиралась будить его, хотела сама отдежурить всю ночь — и пропустила момент, когда провалилась в дремоту, прямо так, привалившись к стене пещеры. Проснулась уже от того, что меня легонько тыкают в плечо, и, плеснув в лицо прохладной воды, вслед за Зориатом начала выбираться на поверхность. Единственной живой эмоцией, промелькнувшей в голове, было злорадное удовлетворение при виде зориатова расквашенного носа. Я не настолько добренькая, чтобы помочь его вправить, пусть так пока походит. Он хмур и больше не бесится по пустякам. Молча продирается сквозь джунгли, доверяя мне следить за своим флангом — я не чувствую от него никакой «проверки» в мою сторону. Понятия не имею, что происходит в его голове, какой мыслительный процесс я запустила, врезав ему и поставив свои условия. Об этом думать тоже не получается, и я просто принимаю его изменившееся поведение за должное. Мы возвращаемся на прежний маршрут. На земле, среди примятых листьев и разрезанных лиан, не видно ни следа от взорванных нашими заклинаниями уродцев-москитов, а туман, развеявшийся, как только рассвело, был вполне обычный. Солнце пробивается сквозь кроны, поредевшие над нашей тропой, изредка ложась на лицо слепящими мазками. С солнцем возвращается и духота, но я, помня о вчерашнем, все-таки трансфигурирую длинные рукава — жару я перетерплю, в отличие от какой-нибудь новой ядовитой заразы. Но мы идем, а заразы все нет, как нет и никаких признаков приближения к цели. Сколько же времени прошло? Я потеряла ему счет, замкнувшись в нашей безмолвной сосредоточенности. Солнце, быстро выкатившись на небо, так и застыло в зените, из-за деревьев сложно разобрать, движется оно там вообще или нет. Вот будет умора, если оно так же быстро спрячется обратно за горизонт, а мы по-прежнему будем идти через этот непролазный лес. Странно, но я почти не ощущаю голода, жажды или желания сходить в кусты. Должно быть, мой организм продолжает воспринимать время так, как оно течет вне Купола, а там прошло всего пара часов. Но сколько же тогда я проспала в пещере? Обычно я не могу уснуть днем дольше, чем на полчаса. Определенно, от всех этих пространственно-временных изменений умом можно двинуться. Чаща заканчивается внезапно; вот мы прорубаемся сквозь сплетенные лианы и я опять начинаю чувствовать боль в запястье из-за постоянных взмахов палочкой, а следующий шаг уже приводит нас на открытое пространство. Относительно открытое — это русло неглубокой, обмелевшей реки, достаточно узкой, чтобы деревья с противоположного берега лишь немного не доставали кронами до тех, что высятся над нашими головами. Отступая, вода обнажила их разветвленные корни, уходящие в темный, почти черный ил — он выглядит все еще мягким, из чего я делаю вывод: вода ушла не так давно и вскоре может опять наполнить русло бурлящим потоком. На то, что он будет именно таким, красноречиво намекают находящиеся там ветки деревьев, некоторые из которых буквально воткнуты в ил под характерным углом — просто упасть сверху и застрять так они не могли. Сейчас вода огибает их, лениво журча, но в этом чертовом месте я бы не стала обманываться столь мирной картинкой. Зориат рассматривает реку, похоже, думая о том же. Русло, слегка сворачивая в том месте, где мы к нему выбрались, идет в нужную нам сторону, и двигаться вдоль него, по течению, было бы намного удобнее, чем продираться через джунгли, обзор опять-таки лучше — но вот что-то не дает так сразу и безоговорочно выбрать этот путь, слишком уж просто и похоже на очередную ловушку. Наконец, взвесив в уме все доводы, которые мне не были озвучены, Зориат проверяет парой заклинаний подсохший у самого края ил — по крайней мере, в этом месте в него не закопалась очередная смертоносная тварь и он не ядовит — а потом осторожно ступает на него сам. Сделав пару шагов, он, не останавливаясь, снова взмахивает палочкой — и отпечатки его ботинок, оставленные на мягкой, как пластилин, поверхности, исчезают. Я без лишних разговоров поступаю так же. Не знаю, сколько осталось от группы Полкли после вчерашней атаки комаров-людоедов, но дать им выследить себя по следам на иле было бы до обидного глупо. Идти становится легче, натруженное запястье гудит, отдыхая. Но оказаться на открытом пространстве после того, как тебя со всех сторон стискивало переплетение деревьев и лиан — не самое приятное ощущение. Мне снова начинает чудиться, что за нами следят откуда-то из зарослей, ведь мы тут как на ладони, а тихий плеск воды, к тому же, способен скрыть от нас посторонние звуки. Возвращается зуд между лопаток, как от чьего-то пристального взгляда — или от натянутых, как струна, нервов. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы оглянуться: заклинания обнаружения молчат, а значит, позади либо никого нет, либо наблюдающие спрятались хорошо и я их все равно не увижу, но дам знать, что чувствую их присутствие. На всякий случай я периодически бросаю взгляд на Зориата — он хмур, но спокоен, насколько вообще можно быть спокойным в нашей ситуации. И с разбитым носом. С той стороны, где я иду, мне виден шрам на его щеке, и я честно стараюсь не смотреть именно на него, а просто отмечать выражение лица, однако получается плохо. Это как с любым уродством, оно просто притягивает взгляд, независимо от твоего желания. А ожог Зориата по-настоящему уродлив, про такое никто не скажет «шрамы украшают мужчину» — кожа будто расплавилась, как воск, и просто стекла вниз, к подбородку, на шею. Хойт сказал, что Зориат восстанавливался несколько лет, то есть почти наверняка пострадало не только лицо. Как же все было плохо, если лечение заняло столько времени? Мне когда-то практически оторвали руку, выгрызли ключицу — конечность колдомедики восстановили за день, но прежде чем я смогла полностью ею двигать, прошел не один месяц. Есть что-то такое в слюне оборотней, что не дает телу правильно заживать. Раз ожог Зориата не удалось залечить без следа, это почти наверняка было Адское пламя, но тогда вообще удивительно, что он выжил. Единственный из группы — так мне сказал Хойт. В тот момент я была крепко зла и не придала его откровению особого значения, но теперь, глядя на этот жуткий шрам, задумываюсь: а как бы я себя чувствовала, если в процессе выполнения задания ОВМ потеряла Дина? Не просто потеряла — видела своими глазами, как он горит, и сама бы при этом сгорала заживо. Или этот Бледный Мор, с легкостью выкосивший вчера девятерых — пускай они на самом деле живы, но Зориат опять наблюдал мучения своих людей. Это ему так не везет или сама профессия аврора настолько проблемная, что каждому не раз придется гореть и терять? Думаю, скорее второе — и до меня подобный расклад по-настоящему дошел только сейчас. Я не успеваю развить эту пугающую мысль — Зориат, на которого я ровно в этот момент опять посмотрела, резко останавливается. Моя палочка нацеливается вперед еще до того, как я туда поворачиваюсь. Не сразу соображаю, что Зориат остался стоять с опущенными руками, как и не сразу вижу причину его остановки. Все то же обмелевшее речное русло, окаймленное по бокам стеной деревьев, разве что стена эта, кажется, начала немного редеть. На лицо снова ложится солнечное пятно, вынуждая сощуриться на секунду, я подаюсь немного вперед, чтобы не терять возможности видеть происходящее. И только подвинувшись, замечаю что-то среди деревьев с левой стороны примерно в трехстах футах от нас. Что-то, отличающееся по цвету от зелено-коричневых зарослей — вроде бы светлое, не чисто белое, но близко к тому. С такого расстояния сложно рассмотреть. — Что это? — тихо спрашиваю Зориата. На виске у него отчетливо бьется жилка, но кроме этого я не вижу в нем никаких признаков волнения. Он не боится, как вчера, с москитами, однако будто бы знает, что впереди нас ждет что-то очень неприятное. — Пойдем, — отвечает он наконец. Информативно, да уж. Мы продвигаемся вперед медленнее, чем шли до этого; я, не получив никаких объяснений, все еще держу палочку наготове. Чем ближе мы подходим, тем больше я убеждаюсь: привлекшие наше внимание светлые пятна неподвижны. Они не у самой земли, примерно на высоте человеческого роста. Да что это такое?! Очередная гоблинская ловушка? Разве не должны они быть незаметными? Те, что попадались прежде, были хорошо замаскированы, обнаруживали мы их только с помощью заклинаний. А сейчас все «радары» молчат — что бы за хрень там ни скрывалась за деревьями, она не обладает активным магическим полем. Но и без него у меня почему-то волосы встают дыбом, а жжение между лопатками становится практически невыносимым. Пятьдесят футов. Зориат идет чуть впереди, замедляясь с каждым шагом. Деревья редеют, поэтому, приблизившись, мы уже можем все рассмотреть. Даже осознав, что именно вижу, я продолжаю автоматически двигаться вперед. Сглатываю, чтобы протолкнуть вставший в горле ком. Останавливаюсь, только наткнувшись на замершего в неподвижности Зориата. Они висят на деревьях вниз головой, на одном уровне, на равном расстоянии друг от друга. Обнаженные — и яркий дневной свет, падающий сквозь поредевшие кроны, делает их и без того светлую кожу практически белой. В этом свете пять человек выглядят, как странные фарфоровые куклы. Или скорее манекены — чересчур натуралистичные манекены… Почувствовав головокружение, заставляю себя сделать глубокий вдох. Если я сейчас хлопнусь в обморок, это делу не поможет. Нужно отстраниться от эмоций, обратить внимание на детали, складывать картинку по частям, чтобы не поддаться панике. Тела нетронуты, по крайней мере, с отделяющего меня от них расстояния в десять шагов я не вижу никаких повреждений. Ни трупных пятен, ни синевы — точно манекены, как я и подумала в самом начале. Но лица… почему они кажутся мне знакомыми? Расслабленные, как во сне, да еще перевернутые. Поэтому я не сразу узнаю их. И лишь рассмотрев лицо Пэтти Андерсон, я понимаю, кто передо мной. — О, черт… — бормочу глухо, дернувшись назад. На плече сжимаются пальцы Зориата. Я хочу повернуть взгляд, посмотреть на него, велеть не трогать меня — и не могу. — Браун, — он встряхивает меня. — Нам нужно уходить. — Это же… члены отряда Полкли. Как они… кто… Зориат пытается утянуть меня назад, мои ноги скользят по илистой жиже. Я вырываю у него свою руку, поднимаю палочку, чтобы опустить тела — нельзя же просто смотреть на них, на то, как они висят там… — Нет! — Зориат снова хватает меня. — Это ловушка! Не трогай их. — Почему они остались здесь? Где их амулеты? — голос мой начинает дрожать, и это плохо, предвестие надвигающейся истерики. — Они… не подействовали?! Их должно было выбросить из Купола при любом серьезном ранении или при потере амулета. Но эти люди явно мертвы, хоть мне и не видно ни одной раны. Что же пошло не так?! Я дергаюсь в сторону от Зориата и заношу руку с палочкой, но он перехватывает ее и рывком разворачивает меня к себе. — Послушай! — его лицо оказывается напротив моего. — Я твой командир. И я приказываю. Тебе. Уходить. Сейчас же! Никогда прежде мне не приходилось соображать так лихорадочно. Могла ли магия Купола быть нарушена? Что, если эти пятеро человек умерли из-за какого-то сбоя чар? Если какой-то монстр убил их и подвесил здесь, чтобы мы увидели? Это и правда выглядит, как ловушка, рассчитанная на то, что кто-то попытается снять тела — но что нам теперь делать, неужели просто продолжать выполнение задания? Или же нужно выйти из Купола, сообщить о чрезвычайной ситуации? Все это проносится у меня в голове за те пару секунд, что я смотрю в лицо Зориата, а потом меня снова тянет обернуться, посмотреть на висящих вниз головой людей, на Пэтти. Тянет так, словно от моих глаз до них проложены какие-то невидимые ниточки, и это никакая не магия, просто инстинкт. Смерть всегда притягивает взгляд. Но Зориат останавливает меня на середине движения, быстро поддев пальцами подбородок и снова поворачивая к себе. — Сейчас, Браун. Я обещала ему слушаться и не тупить — но он не выглядит взбешенным тем, что я не выполняю свое обещание. Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами, и жилка на его виске пульсирует отчаянно, почти болезненно, однако это не прежнее «убью тебя на месте», а скорее «послушайся меня уже и давай убираться отсюда». Прикрыв глаза, я выравниваю дыхание и просто киваю. Мы срываемся с места, продолжая двигаться вдоль русла реки очень быстрым шагом, и я с трудом заставляю себя смотреть вперед. По мере того, как мы удаляемся от висящих на деревьях тел, мои мысли начинают упорядочиваться. Теперь я почти уверена, что это была какая-то ловушка, но, не прикажи Зориат уходить, оставила бы я там этих людей, не убедившись? Вряд ли. Я выполнила приказ, и все-таки… мне нужно хоть что-то, чтобы перестать сомневаться. — Это могли быть настоящие тела? — спрашиваю идущего впереди Зориата. Он кидает на меня быстрый взгляд. — Вряд ли. В Куполе не бывает накладок, таких серьезных, чтобы кто-то погиб. По крайней мере, давно такого не было. Вот кто его заставлял говорить эту последнюю фразу?! Без нее я бы, возможно, перестала так терзаться, а теперь мне еще больше не по себе. — То есть, раньше такое случалось? — Очень давно, — с неохотой отвечает он. Такое чувство, что Зориату не хочется разговаривать со мной, но он, как и я, испытывает потребность обсудить увиденное, словно и сам не до конца верит в непогрешимость чар Купола и амулетов. — Авроры говорят, такое произошло, когда один из прошлых Неизвестных погиб, не оставив после себя преемника. Догоняю его, чавкая прилипающим к подошве ботинок илом, и, поравнявшись, спрашиваю: — Так что, магию Купола питает Неизвестный? Я, конечно, знала, что он один из сильнейших волшебников Британии, но что он настолько крут… Зориат дергает головой, оглядываясь по сторонам: — Нет… то есть, не думаю. Об этом не говорят в открытую, знаешь ли. Насчет всего, что касается Неизвестного и Отдела Тайн, можно только строить догадки. — И какая самая популярная? Он снова смотрит на меня, не слишком дружелюбно, но и без прежней враждебности. — Не лучшее время для праздного трепа, Браун. Голос его звучит устало, и я понимаю: ему тоже было жутко видеть эти тела — даже зная практически наверняка, что все это было какой-то очередной подставой. — Мне просто нужно знать как можно больше, — отвечаю ему. Зориат останавливается и, положив волшебную палочку на ладонь, проверяет направление. Мы немного уклонились от курса из-за изгиба реки, но пока что острой необходимости снова лезть в джунгли нет. — Ты же знаешь, как все устроено в Хогвартсе? — говорит он наконец. — Чары, поддерживающие магию замка и окрестностей, питаются понемногу всеми волшебниками, находящимися на его территории. Каждый, кто сотворяет там заклинание, отдает Хогвартсу каплю своей колдовской энергии. Но для чар всегда нужна направленная воля одного человека, как правило, облеченного властью. — Ну да, директора. Это мне известно. Без направленной воли не бывает чар, первый курс школы. Зориат кивает и продолжает идти. — А кто, по-твоему, контролирует чары в Министерстве? Питаются они так же ото всех, кто там находится, но кто держит эти вожжи? Теперь я понимаю. Раньше-то я думала, что это обязанность Министра Магии, но вариант с Неизвестным кажется намного логичнее. Министр избирается исключительно по политическим причинам, это не обязательно будет волшебник, способный совладать с таким количеством магии, которая постоянно наполняет Министерство. — Так значит, пока Неизвестный выполняет свою работу, Купол будет в порядке? — Если это и правда делает он — да, пока он жив и относительно здоров, перебоев не будет. В крайнем случае, у него всегда есть потенциальный преемник, которому переходят все его полномочия. Так говорят. — Тела были ненастоящие… — Скорее всего, Браун. Странно, Зориат не развеял полностью мои сомнения, но мне определенно стало легче. Это из-за того, что он впервые говорит со мной без злобы, по-настоящему говорит, а не плюется словами? Самый длинный разговор, который у нас когда-либо был, и без единого оскорбления — прямо достижение. Несколько глубоких вдохов, как всегда, помогают мне прийти в себя. Когда не можешь ничего сделать буквально в данную секунду, а от бездействия и неопределенности сводит мышцы — главное правильно подышать. Жаль, что я забываю об этом в моменты острого потрясения. Глядишь, в половине случаев не стала бы влезать во всякое дерьмо. Я замечаю, что, пока мы говорили, вокруг будто бы немного стемнело. Не вечерними сумерками, вечер тут наступит нескоро, и не тем наползающим густым мраком, который вчера предварял обрушение Белого Мора, просто небо заволокло облаками, за которыми и спряталось солнце. Без палящих лучей, от которых последний час практически не закрывали поредевшие деревья, стало прохладнее, воздух посвежел и легче вливается в легкие. Что-то еще привлекает мое внимание — шум, давно уже звучащий фоном, к которому я успела привыкнуть. Сейчас он стал чуть громче и интенсивнее, объемнее. Я не догадываюсь, что бы это могло быть, пока Зориат не говорит, глядя вниз и вбок: — Река. Действительно — русло медленно, но верно заполняется водой. Когда мы только вышли к нему, она еле-еле текла в середине, а сейчас поток расширился фута на три. Если так будет продолжаться, скоро река достигнет своих берегов, нам придется снова идти по джунглям. Но это не проблема, все равно нужно сворачивать, корректируя курс. Я думаю, сколько времени нам осталось до этого и далеко ли вообще до цели, когда за нашими спинами раздается приглушенный гул. Синхронно оборачиваемся — позади все по-прежнему, разве что вода стала прибывать чуть быстрее. Ее потоки, ускоряясь по центру, разливаются вширь, покрывая ил и уже почти доходя до наших ног. Внезапно налетает порыв ветра, сильно покачнувший верхушки деревьев, небо становится еще темнее. Все указывает на то, что вот-вот хлынет дождь. Только этого и не хватало. Не сговариваясь, мы выходим из русла; после мягкого ила ступать по земле намного проще, да и растительность тут уже не такая густая, как была прежде — все к лучшему. Едва мы оказываемся на берегу, сверху проливаются первые холодные капли, которые тут же сменяются сплошной стеной дождя. Я наколдовываю водооткалкивающий барьер, невидимый зонтик, о который барабанят брызги, однако моя одежда все же успела немного намокнуть. Гул со стороны реки становится все громче, превращаясь в угрожающий рокот, к которому добавляются скрежет и треск — как будто поблизости терпит крушение корабль, или великан крушит все на своем пути, вырывая деревья с корнями, — я бы уже ничему не удивилась. Зориат, тоже с барьером над головой, ускоряет шаг, и, чтобы не отстать от него, мне приходится перейти на бег. Бежать по затапливаемому дождем лесу, с хлюпающей под ногами водой и мокрыми ветками, которые бьют тебя по рукам и лицу — спасибо, хоть Диффиндо больше не требуется. Краем глаза я вижу, что мои прогнозы подтвердились: река, от которой мы все больше отдаляемся, уже превратилась в бурлящий грязный поток, по которому на огромной скорости несутся обломки деревьев; вовремя мы оттуда ушли. Сквозь шум дождя доносится голос Зориата, но мне не удается разобрать слова, приходится поднапрячься и подбежать к нему вплотную. — Мы близко, — повторяет он. Одна-единственная фраза заставляет меня сбиться с ритма бега и отстать. Неужели. Вне Купола прошло чуть больше двух часов, здесь — чуть больше суток, а у меня такое чувство, что я застряла в хреновых джунглях на целый месяц. Я уже даже успела забыть, каково это, когда одежда не липнет к телу, как дышится грязным прохладным Лондонским воздухом. Последнее усилие, финальный рывок — и весь этот убийственный марш-бросок останется позади. Надо как следует собраться, инструктор говорил, что испытание будет засчитано только тем, кто сумеет себя проявить. У меня же, по сути, до сих пор не было такой возможности, не считая парочки подожженных комаров. И расквашенного зориатова носа, но это, боюсь, мне в плюс не поставят. А ведь я до сих пор сохранила способность шутить, значит, не так уж все плохо. Я вновь догоняю Зориата и уже не отстаю ни на шаг, крепко сжимая в руке волшебную палочку. Мы и правда оказались близко. Я настроилась бежать минут двадцать, ну десять, однако вдруг впереди между деревьев забрезжил просвет, открытое пространство, и Зориат замедляется, переходя на медленный, пружинистый шаг. Он смотрит только вперед и не старается спрятаться от возможной угрозы, а я, вспоминая, чему нас учили, все-таки оглядываюсь по сторонам и периодически торможу возле последних редких деревьев, чтобы в случае чего иметь возможность укрыться за стволом. Вперед я смотрю, только когда мы оказываемся возле самого края леса, за которым уже ничего не растет. Нашей целью оказывается большая круглая площадка диаметром около семисот футов, с поверхностью гладкой и блестящей. Идеальный круг из полированного камня посреди джунглей — выглядит нереально, как нечто, созданное не руками человека. Присмотревшись сквозь пелену дождя, я понимаю: все же нам нужна не сама площадка, а то, что находится в ее центре. Это выглядит как небольшой столбик, крошечная ось огромного каменного колеса — я даже не могу его рассмотреть как следует, но думаю, именно до него и предстоит дойти. Но это значит появиться на открытой местности, подставиться под удар, будучи как на ладони. И это при том, что мы не знаем, сколько все-таки человек осталось в отряде Полкли — победят-то не те, кто первыми добегут, а те, кого будет больше. — Что делать будем? — спрашиваю. — Подождем, — отвечает Зориат, садясь на корточки. Опускаюсь рядом, нервно ерзая; ждать я не люблю. — А если их уже нет? То есть совсем, если их всех перебили? — Полкли осталась. Не могла не остаться, такая вот она. И кого-то наверняка сохранила, вытащила, одного или двух. Важно понять — сколько именно. Если она одна, то нам просто нужно без потерь дойти до центра круга. Если нет… Он смотрит на меня. Киваю — мы договаривались, и я буду сражаться. Вариантов, на самом деле, у меня немного: или бить условного противника на поражение, чем-то по-настоящему сильным, способным нанести серьезную травму, чтобы его вынесло из Купола чарами, отвечающими за безопасность, или же пытаться противника обездвижить и после этого снять с него амулет — с тем же результатом. Второе мне намного ближе, но и сложнее. В нынешней игре не ставилось условие быть милым и действовать гуманно, миссия — дойти до цели любой ценой. Никто из отряда Полкли не станет рисковать, ожидая от меня щадящих заклинаний вроде школьного Ступефая, они будут бить наверняка. А когда в тебя швыряются чем-то очень плохим, ты можешь только отвечать тем же, иначе поставишь себя в уязвимое положение и почти наверняка проиграешь. — Десять часов, — говорит вдруг Зориат. Я не сразу соображаю, что он имеет в виду направление. Из-за дождя сложно что-либо разглядеть, но я честно смотрю на противоположный край каменного круга, на растущие там деревья. Пытаться прощупать это место магией — все равно что запустить световую ракету: «Мы здесь!». С такой инициативой я без команды не полезу и поэтому просто смотрю на мокрые деревья с покачивающимися листьями. Качаются они из-за льющей с неба воды, да и висят довольно низко, как тут можно понять, есть ли кто под ними? Но, как ни странно, я и правда замечаю там какое-то подозрительное шевеление. Если бы не Зориат, наверняка бы его пропустила — просто пара листочков, сдвинувшихся не в том направлении. Это может быть что угодно: зверь, очередная чересчур подвижная лиана. И все же… — Думаешь, Полкли? — Они. Подошли с другой стороны и ждали нас, потому что не были уверены в нашей численности. — Но и мы не уверены, сколько их, — я снова щурюсь, пытаясь высмотреть хоть что-то, но больше никаких признаков чужого присутствия не замечаю. — Они сидят там на месте или двигаются? — Полкли — такая же, как ты, — Зориат криво и невесело ухмыляется. — Нетерпеливая, не может ждать. Они двигаются, проверяют периметр. Если их хотя бы трое и Полкли увидит, что мы с тобой остались вдвоем, они попытаются пробиться к цели, двое пойдут, а третий будет прикрывать, возьмет огонь на себя. — А если их столько же, двое? Он медлит с ответом, разглядывая заросли так, будто на них написан ответ. — Полкли знает, что никто, кроме нее самой, против меня не выстоит. Если она бросит против нас одного-единственного бойца, чтобы тот ее прикрыл, мы почти гарантированно расправимся с ним прежде, чем она добежит до центра круга. — И тогда она все равно в пролете. Но какова вероятность такого идеального расклада? Что отряд Полкли потрепало не меньше нашего и их осталось всего двое? Можно сколько угодно строить предположения, но все это гадания на кофейной гуще. В школе у меня с ними неплохо получалось, но тут у нас все-таки не школа, и ошибка будет стоить слишком дорого. — Нам нужно точно узнать, сколько их. Зориат кивает. — Я использую заклинание, чтобы это выяснить, но с того момента придется действовать очень быстро. — Потому что они тоже узнают, что мы здесь, узнают, что нас всего двое. — Не узнают, если мы их обманем. Я смотрю на него недоуменно: — Обманем? Встречаемся взглядами; и куда только делось все его презрение? Зориат спокоен и сосредоточен, готовится к битве и готовит меня к ней, вместо того, чтобы смешивать с грязью. Неужели поумнел за последние пару часов? — Я брошу заклинание, и если их меньше трех, мы разделимся. Ты побежишь им навстречу, а я в обратную сторону, и их заклинание обнаружит только тебя. Пока вы не окажетесь достаточно близко, чтобы разглядеть друг друга, они будут думать, что это я. Я начинаю понимать его замысел. Полкли действительно так подумает, ведь кто еще, кроме командира группы, будет бросаться на них в одиночку в надежде победить? Она останется, я отвлеку ее, подставлюсь под удар, а тем временем настоящий Зориат попытается добраться до цели. Это может сработать. — Что, если их трое или больше? — Не больше, — просто отвечает он. Мне бы его уверенность. — И все-таки? — Будем драться. Мне не нравится, как Зориат это говорит, — вроде бы по-прежнему спокойно, но с подспудной угрозой, холодной готовностью. Он готов к бою, да что там, готов к убийству, пускай и такому, после которого все останутся невредимы. Сомнения его точно не терзают. И я свое решение уже приняла. Поэтому я просто киваю, чуть перенося вес тела на одну ногу, чтобы удобнее было сорваться в бег с низкого старта: — Давай. Мир вокруг меня замирает на мгновение, растягивается на один бесконечный вдох. Дождевые капли замедляются в воздухе, и сквозь них, сквозь невесомую дымку, я вдруг с поразительной четкостью вижу окружающие нас джунгли; зелень кажется до невозможности яркой, сочной, мокрая почва и мох под ногами дышат влажным пряным запахом. Это миг перед тем, как тебе предстоит ринуться в бой — как будто что-то останавливает тебя, цепляет за эту разлитую вокруг жизнь в противовес грядущей боли и смерти, или же ты делаешь это сам, сам цепляешься и не хочешь, чтобы этот миг кончался. Но заклинание вылетает из волшебной палочки Зориата, и вместе с ним разбивается на звенящие осколки этот последний миг затишья перед бурей. Мои чувства обострены до предела, и Зориат только открывает рот, только складывает губы, чтобы сказать, а я уже знаю, что он скажет: — Двое. Этот короткий, едва слышный выдох звучит мне в спину, потому что я срываюсь вперед. Бегу по самой кромке леса, не выходя на открытое пространство и так же стараясь иногда прятаться за деревьями. Бешеный стук крови в ушах смешивается с шумом дождя, подстегивая, не давая задумываться. Мысль о том, что сейчас я нарвусь на двух авроров, одна из которых могла бы побить даже Зориата, почему-то не внушает должного трепета. Нет ни страха, ни желания смыться подальше. Внутри меня образуется глухая пустота, равнодушие к тому, что может произойти. Я знаю, что будет. Мне гарантированно надерут задницу, но перед этим я собираюсь записать на свой личный счет приличное количество очков. Небо полыхает первой молнией, пришедший за ней гром, кажется, сотрясает саму землю. Дождь усиливается, его сплошная стена практически полностью закрывает обзор. Из-за него я чуть не упускаю из виду движущуюся фигуру впереди. Край дерева, за которым я успеваю укрыться, разлетается мелкими щепками — твою мать, с ходу Экспульсо! А я еще сомневалась насчет радикальных мер! Высунувшись на мгновение, стреляю в ответ; метить в дождь по движущемуся объекту — та еще задачка. А объект не просто движется, как делала до этого я, от дерева к дереву, он невероятно быстр, словно размытое пятно, за которым практически невозможно уследить. Выстреливая снова, я вдруг соображаю: он один. Где же второй? Он стремительно приближается, и по росту я уже могу определить — это не Полкли, она гораздо ниже. Куда она, боггарт ее задери, делась?! И тут справа от меня, со стороны каменного круга, раздается оглушительный грохот, очень похожий на взрыв, земля вздрагивает волной, уходя из-под ног, и я едва не валюсь, устояв лишь чудом. Но смотреть, что там произошло, некогда — дерево, за которым мне пришлось укрыться, опасно трещит и начинает заваливаться. Я отпрыгиваю, возводя вокруг себя щит, одновременно с этим схлопывается мой барьер от дождя — ни к чему тратить на него лишние силы, промокнуть насквозь не так страшно, как потерять руку или ногу из-за вражеского Экспульсо. Авроров учат целиться именно в конечности: в руки — чтобы ты не мог держать палочку, в ноги — чтобы не рыпался. Кстати, об авроре. Я на несколько мгновений теряю его из виду, но он практически сразу напоминает о себе — слева в мой Протего прилетает довольно ощутимый удар, явно рассчитанный на то, чтобы сразу пробить защиту. Попытка проваливается, я еще полна сил и защита моя выдержит многое; многое — да не все, и я рывком прячусь за новым деревом от греха подальше. Пока вражеские заклинания большей частью попадают в препятствия и лишь изредка в мой щит, я долго способна продержаться. Снова грохочет взрыв, и на этот раз ему вторит ярчайшая вспышка; мелькнувшая до этого на небе молния не имеет с ней ничего общего. Не бывает молний оранжевого цвета, как и гром, идущий с неба, не может выбивать землю из-под ног. Это боевое заклинание, мощное и достаточно злое, чтобы в случае прямого беспрепятственного попадания стереть человека в порошок или закатать заживо в землю — а это значит, что Зориат все-таки схлестнулся с Полкли у самой цели. Она не повелась на обман и, обнаружив наше присутствие, сразу же направилась туда. Прыгая от дерева к дереву, я не могу урвать ни секунды, чтобы посмотреть, что же происходит в круге, дождь скрадывает большую часть звуков, зато вспышки говорят сами за себя — бой там в самом разгаре, и он гораздо напряженней моего. Новый выстрел едва ли не сносит несчастное дерево, переломив его на уровне моей головы, да так, что брызнувшие щепки царапают лицо. Такими темпами у каменного круга скоро не останется ни одного укрытия, и мне придется уходить обратно вглубь леса. Кто знает, будет ли аврор преследовать меня, или бросит, уйдя на подмогу Полкли. Если они нападут на Зориата вдвоем, шансов у него практически не останется. — Может, хватит уже прыгать, Браун? — кричит мне аврор. Тощий такой, худобу подчеркивает его немаленький рост, весь какой-то несуразный — вспомнить бы, как его зовут. Но сила у него на приличном уровне, чувствуется, что он может продолжать в таком духе еще очень и очень долго. Или же вложиться в единый сногсшибательный удар, наподобие тех, которыми обмениваются Зориат и Полкли, в расчете на то, что я не смогу увернуться. Вот только он не так крут в сногсшибательном, как они; он скорее как я — вернее, какой я когда-нибудь буду, если не вылечу из ОВМ — горазд на множество средних по силе тычков. Сильное заклинание будет всего одно, максимум два, и если я все же увернусь, тощему придется несладко, потому как энергия его исчерпается, ни на что серьезное ее больше не хватит. Я подавляю желание высунуть из-за дерева руку и показать ему средний палец — во-первых, может не понять, а во-вторых, может подстрелить. Однако в одном он прав — пора мне менять тактику. Просто уклоняясь от заклятий, гадая, победит ли Зориат, я не пройду свое испытание в личном зачете и не сдам экзамен. К тому же, вдруг Полкли ранит его и достигнет столбика в центре круга, пока он еще будет «жив»? Если к этому моменту я сумею расправиться с тощим, моя группа останется в большинстве и мы все равно победим. Но если я откроюсь и перейду в наступление, тощий вполне может расправиться со мной первым. Слишком много «если». Собравшись, я выскакиваю из-за своего прикрытия, готовясь принять на Протего очередной удар — и нигде не вижу противника. Со стороны, где идет другая битва, доносится новый взрыв, затем низкий, бьющий по ушам гул, как от взлетающего самолета. Я замечаю движение сверху, резко поворачиваюсь — и застываю против воли, потому что над каменным кругом, завихряясь, заворачиваясь чернильно-черными кольцами, до самого неба вырастает необъятный столб дыма. С каждым новым грохотанием его изнутри расчерчивают отсветы заклинаний — оранжевые, голубые, белые, красные. Цветное на черном — это могло быть красиво, если бы не было так пугающе. Про Полкли я почти ничего не знаю, но вот насчет Зориата я бы никогда не подумала, что он способен на такое. Да, он сильнее меня в плане магии, ему даются сложные заклинания, но то, что я сейчас вижу, выходит за рамки моего представления о возможностях младших авроров. Ошеломленная, я смотрю на столб дыма не дольше пары секунд, и этого хватает, чтобы тощий аврор воспользовался моим замешательством. Первый внезапный выстрел справа мой Протего выдерживает, но не успеваю я развернуться, как следом прилетает еще один. Щит не разбивается, он странно уплотняется в месте удара, я ощущаю возрастающее напряжение и вибрацию, будто он пытается вытолкнуть поток магии обратно — а потом вдруг выгибается внутрь и бьет меня под ребра. Я заваливаюсь в грязь, хватая ртом воздух. Подбили, все-таки подбили… Коснувшись бока, подношу пальцы к лицу — сквозь мутную пелену боли и заливающий глаза дождь различаю красное. Но я все еще здесь, в Куполе, значит, повреждение не критично. С трудом развернувшись, приподняв голову, я обнаруживаю, что скатилась в небольшую ямку — только поэтому тощий до сих пор не закончил со мной. Движение отдается сильной тупой болью, и я стискиваю зубы; бороться с дурнотой становится все сложнее. Нужно вставать, нужно опять найти укрытие, удержать аврора подальше от круга… Он уже должен быть совсем рядом. Он меня не видит, но проверив заклинанием, что я еще тут, подойдет, чтобы добить — в такой дождь сложно стрелять чем-то на расстоянии, не видя цели… Огонь бы сработал, но слишком… слишком много воды… Очередной грохот и гул болезненным ознобом прокатываются по моему телу, но, в отличие от предыдущих, они не замолкают, а наоборот усиливаются — судя по всему, бой Зориата и Полкли подходит к концу… Интересно, кто же побеждает. Земля подо мной дрожит все сильнее, будь я на ногах, устоять было бы практически невозможно. А что, если… Я поворачиваю волшебную палочку так, чтобы можно было стрелять с позиции лежа; пальцы мои слабеют, но я стискиваю ее намертво. И высовываюсь из укрытия. Аврор прямо передо мной, всего в десятке шагов. Идет среди развороченных стволов медленно, но уверенно, будто все вокруг не колеблется, как при землетрясении. Его ошибка в том, что палочку он держит у бедра — слишком низко для быстрого реагирования. Не ждет, что я вылезу из своей ямы ему навстречу, списал меня со счетов, гад. Моя же палочка смотрит прямо в него — и, едва сфокусировавшись, я стреляю в полную силу. В тот же миг снова раздается чудовищный грохот и по земле пробегает волна — ее буквально видно, словно кто-то встряхивает огромное одеяло. Меня подкидывает вверх, и выстрели я чуть позже, заклинание ушло бы не туда. Но оно летит точно в цель, и, сопровождаемое волной, бьет в грудь аврора. Я даже не рассчитывала на такой эффект — взметая вокруг дождевые брызги, он отлетает назад футов на семьдесят, ударяя спиной о расщепленный ствол дерева. Дернувшись, он остается висеть над землей. Потому что из его живота торчит обломок, на который он оказался насажен, который проткнул его насквозь… И на таком расстоянии, сквозь завесу дождя, я вижу, как из раны на землю льется кровь. Очень много крови. Сглотнув тугой комок ужаса, я выползаю на четвереньках, разгибаюсь с третьей попытки. Нужно торопиться, сделать так, чтобы аврор окончательно выбыл из игры. Счет может идти на секунды. Кровь выступила в уголке его рта, стекая по подбородку и шее. Лицо мертвенно бледно, глаза широко распахнуты, и он смотрит на меня в какой-то странной, мертвой неподвижности, а потом пытается поднять палочку. Я выбиваю ее Экспеллиармусом — и от слабейшего толчка в руку аврор вздрагивает, теряя самоконтроль, кривится гримасой, словно это была последняя капля, переполнившая чашу боли. Обессилев, он роняет голову вниз — лучше бы ему к этому моменту потерять сознание, но по какой-то жестокой насмешке он все еще в сознании и видит кусок дерева, разворотивший его внутренности. Ускоряю шаг, хоть у меня и темнеет перед глазами. Я уже не столько думаю о победе, сколько о том, чтобы прекратить его страдания, успеть, пока он не начал кричать — я почему-то уверена, что он сейчас закричит, и мои нервы этого уже не выдержат. Остановившись напротив, колеблюсь — неужели придется добивать? Его рана выглядит страшно, но волшебника не прикончить простой деревяшкой. Он может прожить в таком состоянии еще несколько часов. Нет, добивать его я точно не стану, только не когда можно просто снять чертов амулет, до сих пор удерживающий аврора по эту сторону бесконечной боли. Для этого приходится привстать на носках, вытянуться, еще сильнее тревожа собственную рану. Когда моя рука касается его шеи, поддевая цепочку, аврор, имени которого я так и не вспомнила, поднимает затуманенный взгляд. Не знаю, осознает ли он до сих пор, где находится и что с ним происходит, но я начинаю стягивать с него амулет, и мне чудится, что он слабо кивает мне — или это у него просто так дернулась голова? Едва амулет оказывается у меня, аврор исчезает. Это не похоже на трансгрессию — он просто истаивает, растворяется в прошитом дождем воздухе, и кровь его больше не заливает грязь. А я, пошатнувшись, опускаюсь на землю. Как же кружится голова… И холод, которого я не должна бы чувствовать, лижет изнутри внутренности, медленно расползаясь по телу. Буду держаться, пока не закончится бой в круге — кто бы ни победил. Я дала своей команде небольшое преимущество, но по большому счету все решится там, а здесь… моя битва окончена. Грохот вперемешку с гулом стихают сразу и вдруг. Из-за поломанных деревьев и дымки дождя мне не видно, что происходит в центре, но черный дым стремительно опускается вниз, очищая небо, как будто втягивается в воронку у самой земли. Полагаю, это конец. * * * Меня встряхивают, очень так неласково, и ставят на ноги. — Идти можешь? Кажется, я узнаю, кто спрашивает. — Элис? — собственный голос звучит как из гулкого тоннеля. — Да, только не вижу ничего. — Дезориентация скоро пройдет. Я отпускаю. Поддерживающая меня рука исчезает, приходится чуть согнуться, чтобы снова не очутиться на земле… Нет, не на земле. На полу. Темнота в глазах проходит не сразу, но когда перестают мельтешить черно-красные точки, я вижу Тренировочный зал, младших авроров, инструктора — бросив в мою сторону короткие взгляды, они продолжают прерванный разговор. Многие сидят на полу в позах, ясно говорящих об испытываемой ими боли — Хойт говорил, что полученные в Куполе раны будут тревожить еще несколько дней. Вот и он — приветствует меня коротким взмахом руки, и я киваю ему неуверенно в ответ. Жив — и обе ноги целы. Пэтти — тоже жива, и тоже смотрит на меня квадратными глазами. Она из числа тех, кто сидит, не в состоянии справиться с воспоминаниями своего тела о полученных смертельных травмах. Обхватив руками согнутые колени, Пэтти выглядит так, будто ни секунды больше не хочет находиться здесь, рядом с Куполом. Я поворачиваю голову — он все там же, рядом, никуда не девался, дышит в меня прелыми листьями, дождем и озоном. Всего лишь орудие, так почему же мне упорно кажется, что джунгли эти смотрят на меня со зловещей усмешкой? Сколько раз нужно вернуться из Купола, чтобы не чувствовать себя его жертвой, чтобы окончательно его победить? Победа. Мы же победили, так? Я смотрю на авроров, выискивая взглядом Зориата. Где же он? И где Полкли? — Что ж, если про Бледный Мор все уяснили, можете быть свободны, — говорит всем инструктор. — Послезавтра в обычное время — кроме вас, Хойт, Дэнни. От вас, ребята, пока толку не будет. Всем остальным — не ныть! Чем быстрее вы себя убедите, что здоровы, тем быстрее перестанет болеть! Повернувшись ко мне, он раздраженно спрашивает: — А ты чего стоишь, Браун? Давай сюда свой амулет. Но я не смотрю на него. Из толпы расходящихся авроров на меня глядит Зориат — исподлобья, враждебно. Так, словно ничего и не менялось, словно лишь пять минут назад он готов был вытрясти из меня душу за то, что я, по его мнению, сделала с Хойтом. Зориат по-прежнему презирает меня. В отличие от человека, с которым я сражалась и выживала плечом к плечу. Сунув инструктору амулет, я быстро выхожу из Тренировочного зала, иду к лифтам. Люди в министерских коридорах не шарахаются от меня и не разглядывают больше обычного — вернись я такой, как была в Куполе, была бы вся мокрая и покрытая кровищей, и этот облик вполне бы соответствовал тому, как я сейчас себя чувствую. Палочка все еще крепко стиснута в кулаке, внутри меня все клокочет и требует выплеснуть эмоции наружу — как-то неправильно, что снаружи я такая же чистенькая, какой уходила чуть больше двух часов назад. Лифт прибывает на этаж Аврората и ОВМ, прохладный женский голос еще оглашает остановку, а я уже мчусь дальше по коридору к двери, в которую входила бесчисленное множество раз. Она никогда не заперта, если хозяин кабинета находится внутри. А он там, это я знаю точно. Когда я с ноги распахиваю дверь, Мордекай поднимает на меня спокойный взгляд: — Лаванда? Он еще даже не успел сесть за стол — стоит рядом, чуть привалившись. Не истощен, но чертовски близко к тому. Я смотрю на него в упор, плотно сжав губы. Не знаю, что скажу, если открою рот, поэтому лучше пока сдерживаться. Столько, сколько смогу. Мордекай разглядывает меня в ответ, а потом вздыхает, направляясь к своему рабочему креслу: — Закрой дверь. Я-то закрою, уж будь уверен. Когда людный коридор остается по ту сторону, чтобы никто не мог нас слышать, Мордекай садится в кресло и ставит локти на столешницу, устало прикрыв лицо сомкнутыми пальцами. — Когда ты поняла? Я выравниваю дыхание и отвечаю сквозь зубы: — Когда увидела этот охеренный столб черного дыма, который совсем не дым, когда земля задрожала — ни Зориат, ни Полкли так не умеют. Я не вижу его губ, но слышу, как Мордекай усмехается: — Откуда такая уверенность? Досадливо дергаю плечами — какая вообще разница, откуда? Я интуитивно чувствую их силы и знаю, что они могут и что нет. Так же, как чувствовала силу Мордекая во время наших с ним тренировок. Это как индивидуальность почерка или ни с чем не сравнимый запах — просто я была слишком сбита с толку, чтобы сразу все понять. Меня все время водили за нос, а я во все верила, как верит ребенок на детском утреннике. — Я видела Зориата в Тренировочном зале, — к черту сдержанность, в моем голосе уже звучит неприкрытая ярость. — Это значит, что он все-таки входил в Купол. Когда ты занял его место? В той пещере, когда я уснула? — Нет, раньше. Будь проклят его спокойный тон и этот невыразительный взгляд! Рыба, об лед ударенная, и то способна на большие чувства! — Раньше, — выплевываю. — Когда наслал на нашу группу Бледный Мор? Мордекай кивает, и я едва не подаюсь вперед. Нет, сокращать сейчас дистанцию — очень, очень плохая идея. — Это… — у меня даже нет подходящих слов, чтобы все выразить, и я говорю откровенную глупость: — Это нечестно! — Нечестно? — переспрашивает Мордекай. — Две группы, двадцать два человека против меня одного — разве это нечестно? Я всплескиваю руками: — Ты понимаешь, о чем я! Ты все время был там! Ты охотился на нас, как на дичь, перебил всех и притворился для меня другим человеком! Это… — я задыхаюсь, возвращается боль в боку, чертова фантомная боль. Начинаю сгибаться и останавливаюсь на середине движения — не время раскисать, время собачиться! Мордекай привстает, и в маске его безразличия появляется брешь: — Ты была ранена? — можно поверить, будто он и правда беспокоится! Будто его обман не хуже развороченных от Экспульсо ребер и внутренностей! — Зачем? — выдыхаю хрипло. — Зачем все это? — Прошу тебя, сядь. — Зачем, Мордекай?! Он продолжает стоять молча, думая, видимо, что я сдамся. Но садиться я не собираюсь — когда в ссоре ты соглашаешься присесть, ты словно заранее соглашаешься на перемирие. А какое тут, нахрен, может быть перемирие?! Покачав головой, Мордекай сдержанно говорит: — Я рассказывал тебе, что старшие авроры меняют Купол для каждого испытания. Это никак не связано с тобой, просто сегодня была моя очередь. — Но ты больше не аврор. — Нет, но ко мне иногда обращаются с этой целью. Я создал декорации и ловушки и должен был контролировать прохождение маршрута обеими группами. — К чему такое испытание, если моя группа полегла полным составом практически в самом начале?! — Это часть обучения. Это то, с чем авроры могли столкнуться в реальной жизни. Они должны быть готовы. — Готовы к заклинанию, от которого невозможно себя защитить? — Ты же защитилась, — Мордекай слегка улыбается, а я кривлюсь: — Сам же сказал — чисто случайно. Или нет? Зачем ты оставил меня? — я снова не могу сделать вдох, в глазах кружатся черно-красные точки. И это жужжание внутри черепа — так жужжали плотоядные москиты, готовые откусить от меня кусок. Москиты, от которых я спасалась вдвоем с Зориатом… с Мордекаем, который сам же их и создал. Я все-таки падаю на рядом стоящий стул, обхватив голову руками. — Это слишком… не могу… ничего не понимаю. Мордекай, которого я не так давно начала уважать, который вложил в мои руки оружие, зная, как я этого хочу. — Посмотри на меня. Мордекай, которого я почти готова была назвать другом. — Лаванда, посмотри на меня. Ты столько вынесла — так потерпи еще немного. Я не жду, что ты все поймешь, но хочу, чтобы ты выслушала меня. Хотя бы как начальника ОВМ, в котором ты до сих пор работаешь. Поднимаю глаза. — Работаю, разве? Я же не прошла испытание. Ты не дал мне пройти его честно, все было не по-настоящему, клоунада… — Нет, — резко говорит Мордекай; между его бровей залегает складка. — Ты не права. Тебе не хватает опыта, но это поправимо. Что нельзя исправить, так это неумение работать в команде и выполнять приказы, нежелание отказаться от личной неприязни ради дела, побороть себя, свой характер. В стрессовой ситуации ты повела себя правильно — так ли уж важно, что эту стрессовую ситуацию был вынужден создать я, чтобы потом самому же проверить тебя? Он специально напал на меня там, в пещере… Спровоцировал, чтобы понаблюдать за реакцией. Но я и правда после этого была готова покинуть Купол, наплевав на задание. Чуть не пошла на поводу у эмоций. Подвешенные тела, остекленевший взгляд Пэтти Андерсон. Они ждали именно меня. Что удержало меня от порыва снять ее с дерева? Приказ. Похоже, Мордекай прав, и я наконец-то научилась слушаться старших. И ведь я знаю, почему он сомневался во мне. Когда-то я нарушила его приказ не вмешиваться, дала ему под дых, чтобы спасти двух девочек, жертв Безликих. Сегодня он со мной за этот удар рассчитался сполна. — Да, — отвечаю. — Да, это важно. Я могу научиться у тебя многому, даже терпению, но я никогда не буду считать, что цель оправдывает средства. Мордекай кивает: — И это я про тебя знаю. Я бы могла уже и уйти, но кое-что еще меня интересует: — Зориат выбыл вместе со своей группой, они это видели. Как они объяснят, что я осталась и дошла до финала? Тот… тощий расскажет, что сражался со мной, а Полкли видела тебя. — Аврора Полкли не видела, кто напал на нее в Круге. Она знает, что сражалась с кем-то из старших авроров — и была ближе к победе, чем кто-либо еще, она оказала мне достойный отпор. В итоге я дал ей дойти до цели, так что технически в этом испытании победила ее группа. — Значит, я там с самого начала зря надрывалась. — Опять нет. Ллойд Симм — это твой противник — будет вынужден рассказать всем остальным, кто побил его. Младшие авроры знают, что сегодня ты сдавала квалификационный экзамен, и они поймут, почему ты пошла дальше, даже потеряв командира. А то, что ты дошла до конца, в то время как они все выбыли, заставит их уважать тебя. Разве не этого ты хотела? — Нет. Не этого… не совсем. Я хотела все сделать сама, понимаешь? А теперь чувствую, что меня крупно поимели. Я встаю, без сил опустив плечи. Злость испарилась, оставив лишь усталость. Хотела бы, но больше не могу на него злиться. И оставаться здесь тоже не могу. «Даже Томпсона пробрало, бегает за тобой, как собачонка». Я не знаю его, оказывается, совсем не знаю. — Одного не пойму — ты правда думал, что я все это спокойно проглочу? Дам собой повертеть, и после этого все будет по-прежнему? Я думала, мы с тобой… Взмахиваю неопределенно рукой. Он должен понять, что я имею в виду. Мордекай тоже поднимается и тоже выглядит усталым. Но говорит мне твердо, ставя в разговоре точку: — Тебе не обязательно любить меня, чтобы работать в моем отделе. Моими же словами. Что ж, выяснять тут больше нечего. Мне будет не хватать наших тренировок. Я ухожу от него, ища тишины. Мэнор для этого не подходит — мне хочется побыть в полном одиночестве. Отмыться, хоть я и не грязнее, чем вышла утром из ванной. Завернуться в одеяло и проспать сутки, не меньше. А потом хорошенько подумать, хочу ли я возвращаться. * * * Теоретический экзамен был назначен через неделю после испытания в Куполе. Я готовилась до этого, а вот после — едва ли открыла пару книжек. Все начинается довольно гладко, я отвечаю на все вопросы по Трансфигурации, даже на сложные дополнительные по Боевой Трансфигурации (не факт, что я смогла бы все это на практике, но не важно), отчеканиваю теорию по международному магическому сотрудничеству в области борьбы с темными магами, комиссия мною довольна. До определенного момента. Экзамен я все-таки проваливаю. Потому что есть один предмет, ничуть не менее важный, чем остальные, но тот, в котором я всегда буду полнейшим бездарем. Ебучие Высшие Зелья.