Exodus L.B.

Кто-то смотрит на меня. Это чувство пристального взгляда вырывает меня из сна — сна?! Я уснула здесь, в доме Сан-Лимы?! — заставляя резко сесть и схватиться за палочку. Мотаю головой: я все еще в гостиной, такой же темной и пустой, как когда из нее ушел Лиам. Должно быть, меня сморило, сама и не заметила, как это произошло. Но кое-кто, помимо меня, здесь все-таки есть. Оно смотрит на меня из темного угла комнаты, и как только я замечаю его, выползает наружу. Оно черного цвета и похоже на человека, движется на четвереньках, по-обезьяньи, опираясь на костяшки пальцев рук, но как-то неправильно, дергано, рваными выпадами — потому что и конечности у него неправильные, вывернутые под странными углами. Лицо его тоже черное, черты проглядываются, но как-то смазанно, стерто: два углубления — глаза, выступ — нос, рта вовсе нет. Замерев, я разглядываю его, пока оно ползет ко мне, а потом догадываюсь выставить вперед палочку и сказать: — Стой. Изо рта вырывается облачко пара — значит, в гостиной стало намного холоднее. Но существо и правда останавливается, наклоняет голову вбок, как любопытное животное, чуть поводит ей, будто принюхиваясь. Я уже видела подобное — когда Сан-Лима показала мне сон о своем прошлом. В ее подземельях, расположенных под домом, обитают сотни, если не тысячи таких существ — те, кого она пленила своей темной магией, навечно привязав к этому месту. В тот раз мне пришло в голову, что все это души людей, которым не повезло стать ее жертвами, души изломанные и искаженные, и внутри них больше нет ничего человеческого, а есть лишь страх, боль и ярость, внушенные этой поганой ведьмой. Такая судьба вызывает ужас и сочувствие, но это не значит, что мне не нужно опасаться их. Стараясь, чтобы голос звучал уверенно, я командую: — Иди отсюда, — и подкрепляю приказ движением палочки. Существо неуверенно переминается на полу, снова принюхивается. Тогда, в подземелье, я поняла еще одну вещь: их тянет к живому, к теплу. Поэтому сейчас оно медлит, сопротивляется приказу, чтобы побыть рядом со мной еще немного. Существо не делает ничего особенного, но у меня волосы встают дыбом от мысли: что, если оно чувствует во мне еще одну жизнь и она манит его? Что, если из подземелий сюда поднимутся остальные? Приходить в этот проклятый дом было ошибкой. — Брысь! — ору я злобно, и черная фигура шарахается назад в угол, из которого выползла. В тот же миг я чувствую что-то — дом словно вздыхает, магия вопросительно касается моей руки. Неизвестно откуда появляется знание: сработали защитные чары снаружи. Я даже могу, сосредоточившись, определить: двое людей. Нет, один человек — и гоблин. Лиам вернулся из Гринготтса. Я разрешаю чарам впустить их, а сама стараюсь расположиться на софе так, чтобы выглядеть как можно более непринужденно. До величественности Сан-Лимы мне далеко, и на ее троне я смотрелась бы слишком нелепо, но по крайней мере нужно сделать так, чтобы гоблин не понял: находиться здесь я боюсь до одури. Они заходят, и Гнарог, ярко-рыжий, очень высокий для гоблина, с порога склоняется в уважительном поклоне. — Приветствую вас, госпожа. Хороший признак — значит, обстановка его впечатлила. Есть вероятность, что договориться будет несложно. Я отвечаю Гнарогу должным приветствием и предлагаю ему расположиться напротив. Лиам проходит и встает возле меня, чуть позади — так, словно он служит мне. Правильно, нам надо разыграть сцену, и этот элемент не будет лишним. — Вы знаете, что мне от вас нужно, — говорю я без предисловия. — Информация о том письме. Если она поможет наказать преступника, вы будете вознаграждены. Гнарог зябко потирает когтистые лапы, затем складывает их в замок на коленях. Он достаточно высок, чтобы, сидя на софе, доставать ногами до пола — такое положение придает уверенности, хотя не сказать, что гоблинов когда-нибудь смущала неудобная поза. — Вы должны понимать, госпожа, — говорит он на чистейшем английском, совсем без акцента или свойственного гоблинам подрыкивания, — что такую информацию не принято распространять без ведома заинтересованных сторон, будь они даже замешаны в чем-то неправомерном. — Неправомерном? — я тщательно контролирую голос, чтобы в него не прорвалась злоба. — Убили главу Древнейшего и Благороднейшего дома — разумеется, вторая сторона не будет заинтересована, чтобы вы распространили информацию, ведь она с большой долей вероятности и есть убийца. — Возможно, если бы запрос к нам направил новый глава дома Малфой… — осторожно начинает Гнарог, глядя вопросительно. Я не удерживаюсь от того, чтобы посмотреть на Лиама: говорила ведь ему, что надо было сразу обращаться к Драко. Как теперь объяснить гоблину, что с ним у нас согласия нет — и сделать это так, чтобы Гнарог не понял: к Малфоям мы с Лиамом больше не имеем никакого отношения? Договариваться я собираюсь только от своего имени, но пусть гоблин думает, что благодарности он получит не только от нас. — Драко не знает, что мы предприняли собственное расследование, — произношу сдержанно. Вроде бы звучит, словно мы не обсуждали только этот конкретный вопрос, а не так, что мы совсем не общаемся. — Но уверяю вас: я не меньше его заинтересована найти убийцу и не меньше буду признательна, если вы нам поможете. Скажите, какие гарантии вам нужны — и мы это обсудим. Гнарог молчит, сузив и без того крошечные глаза, а потом вдруг подается вперед и ноздри его уродливого носа раздуваются. — Вот в чем дело, — говорит он с явным удовлетворением и неприятно улыбается. — Слухи не врали. — О чем это вы? — роняю небрежно. Но я ведь уже знаю, что он все понял — не зря же ко мне тут все принюхиваются. Кто бы мог догадаться, что гоблины могут учуять такое. — Вы в тягости. Ребенком мистера Малфоя. Однако вы не были женаты, — на последнем слове гоблин все же рычит — и я вижу краешки его острых зубов. — Мы должны были пожениться, — говорю. Если уж ему все стало известно, надо разыгрывать эту карту до конца. — Теперь вы понимаете — я имею право знать. Я заинтересованная сторона. Хмыкнув, Гнарог качает головой: — Охотно верю, что мистер Малфой собирался сделать вас своей супругой. Однако же я вижу: с мистером Драко у вас никаких договоренностей нет, даже не отрицайте это. Вы сами по себе. — Да, — я начинаю нервничать и при этом — закипать. — К черту Драко, я сама по себе! Но я могу обеспечить свое слово — назовите цену! Лиам шевелится — наверное, хочет предостеречь меня от необдуманных слов и поступков. — Вы молоды, — Гнарог оглядывает комнату, задерживая взгляд на темных углах. — Я чувствую силу этого места и то, что оно теперь принадлежит вам. Но пройдут годы, прежде чем вы научитесь в полной мере его контролировать, а при ваших… несомненно, современных взглядах я не думаю, что вы сможете занять то же положение, которое занимала госпожа Сан-Лима. — Я могу хоть сейчас продемонстрировать вам, Гнарог, что вполне контролирую обитателей этого дома. Главное верить в это самой — остальное дело техники. Я тянусь мысленно к темноте, куда не достают скудный свет из окон, и чувствую отклик. Тени из самого сердца дома готовы приползти, прилететь, стоит лишь пообещать им кормежку — они облепят гоблина и вытянут из него все тепло и жизненные силы. Вот только я гарантировала ему безопасность, да и мертвый он нам уже не поможет. К тому же, стоит теням наесться вдоволь, кто знает, смогу ли я их загнать обратно, не позволив навредить нам с Лиамом. — Не стоит угрожать мне, госпожа, — примирительно говорит Гнарог. — Гринготтс готов заключить с вами сделку, мы выдадим того, от чьего имени было написано то письмо. Но мы не согласны ждать плату слишком долго. — Чего вы хотите? — цежу сквозь стиснутые зубы. Денег, в таком количестве, которое могло бы заинтересовать гоблинов, у меня нет. У бабули Браун могут быть какие-то старинные волшебные вещи, но тоже не слишком-то ценные. Глаза Гнарога сверкают — он предвкушает самую интересную часть нашей беседы. — В конце прошлого года мистер Малфой взял из семейного хранилища некую ценную вещь, которая лежала там со смерти его прежней супруги. Вскоре он вернул ее обратно, но затем взял снова — с предупреждением, что возвращать ее уже не будет. Дело в том, что вещь эта в течение многих поколений использовалась в семье Малфой как подарок при заключении помолвки. Как я понимаю, он вручил ее вам? Глубоко вздохнув, я едва не закрываю глаза — такие яркие на меня накатывают воспоминания. Последний вечер уходящего года, гостиная мэнора с уютно полыхающим в камине огнем, сильные руки, которые обнимают так надежно и успокаивающе, пока в камине вместе с прежними страхами догорает череп моего врага. «С Новым годом, Лаванда». — Он вручил мне это ожерелье, — признаю я глухо. — Но я не стала членом семьи и не могу распоряжаться фамильным украшением. Оно осталось в мэноре, и я сильно сомневаюсь, что Драко отдаст его мне. — Вы должны потребовать вернуть вам вашу собственность, — настойчиво рычит Гнарог; гоблины заранее знали, что можно с меня стрясти, и он уже теряет терпение в ожидании, что я соглашусь, но как я могу обещать отдать им то, чего у меня нет и на что я не чувствую у себя прав? Как объяснить этим алчным тварям, что я не хочу прийти к Драко с требованием каких-то материальных ценностей, выставляя себя меркантильной сукой, не хочу унижаться перед ним? Пока я пытаюсь найти слова, в разговор вступает Лиам: — Вообще-то, госпожа Браун, гоблин прав. Я поднимаю на него взгляд. Он смотрит в ответ решительно, с тем едва заметным фанатизмом, одержимостью, которая сегодня первой бросилась мне в глаза. — Свадебный подарок принадлежит невесте с того момента, как был вручен при помолвке. Ожерелье теперь ваше на законных основаниях. — Но… как же оно тогда так долго оставалось в семье? Его ведь могли забрать, разорвав помолвку… Замолкаю, увидев пламенное возмущение Лиама: — С Малфоями никто не разрывает помолвку… госпожа. Это его «госпожа», произнесенное после небольшой паузы, дает понять: он, как и гоблин, теряет терпение. Ему все равно, уйдет ли фамильная драгоценность из семьи, что ему действительно важно, что имеет значение — это поиск убийцы Люциуса. Так почему мне не все равно? — Хорошо, — говорю. — Хорошо. Я попрошу Драко вернуть ожерелье. Но что, если он откажется? Он теперь глава дома и может послать меня с моими требованиями. Мы, знаете ли, не слишком дружим. — На этот случай, — отвечает Гнарог, — нашими обычаями предусмотрен иной вариант оплаты. Равный по значимости, тот, которым вы точно располагаете. Я чувствую, как напрягается Лиам рядом со мной, однако спрашиваю: — Что за вариант? Гоблин хищно смотрит на меня. Не в глаза — на живот. — Нет, — вырывается прежде, чем я успеваю осознать это немыслимое предложение. — Как ты смеешь, нечестивый выродок?! — шипит Лиам, выступая вперед. Гнарог на угрозу не реагирует, даже не смотрит в его сторону — все его внимание сосредоточено на мне. — Это обычная практика, — говорит он спокойно. — Волшебники, которые не могут расплатиться с гоблинами, отдают своих младенцев. Разве вы не знали об этом? — Я слышала, но… такое было раньше, очень давно. И это запрещено законом, так больше никто не поступает! — О, вы удивитесь, — хмыкает гоблин. — Это случается нечасто, но случается. Откуда, по-вашему, мы берем самых искусных взломщиков заклинаний, с которыми делимся своими наиболее важными секретами? Мы доверяем гоблинские знания и умения только тем, кого сами воспитали, такие маги становятся нашими ценнейшими кадрами и со временем вливаются обратно в магическое общество и живут в нем безбедно. Это не самая плохая судьба, госпожа Браун. — Не верьте ему, — Лиам подрагивает от ярости. — Гоблины не гнушаются человеческим мясом, они попросту сжирают этих младенцев, новорожденный волшебник для них — деликатес! Я в ужасе смотрю на Гнарога — в его глазах сверкает все то же предвкушение, вот только теперь оно кажется мне кровожадным. — Глупые домыслы недалеких людей, — фыркает он в ответ на обвинение Лиама, но что-то… что-то в выражении его лица заставляет меня поежиться. — Не может быть и речи о том, чтобы я отдала вам ребенка, — говорю твердо. — Вы сказали, что это равная по значимости замена, но это не так. Вы прекрасно знаете, что волшебник, сын или дочь Люциуса Малфоя, намного ценнее какого-то одного ожерелья, ценнее всех гребанных ожерелий в вашем херовом Гринготтсе. Вы не можете всерьез требовать такого. — Могу, если вам и правда нужна наша помощь, — отвечает Гнарог, пропуская оскорбление мимо ушей. — Ваш ребенок — не наследник рода, всего лишь ублюдок, но вы правы — он кровь от крови Малфоев и он ценен сам по себе. Только поэтому я предлагаю вам такую сделку, потому что Малфой, пускай даже наполовину, на службе у гоблинов — это может быть грандиозно. Он точно спятил, раз говорит мне такое. Темные глазки его маслянисто сверкают, и в них я могу увидеть эту фантазию — как волшебник или волшебница, с серебристыми волосами и белой кожей, с фамильной гордой осанкой, станет прислуживать гоблинам. Они сломают его волю, его заложенный многими поколениями характер, сделают из него винтик в своей машине, винтик сверкающий и значимый, но полностью подчиненный беспощадному механизму. — Нет, — повторяю. — Это исключено. Я достану вам ожерелье, даже если мне придется его украсть, но ребенка не отдам. Гнарог склоняет голову, глядя на меня из-под бровей, и говорит: — Ожерелье, госпожа Браун. В течение месяца от сего дня. — Только ожерелье, — уточняю. — А вы прямо сейчас выкладываете мне, что было в том последнем письме и кто его написал. Он кивает. Как-то подозрительно быстро согласился… Я в сомнении смотрю на Лиама — он неподвижен и по лицу его ничего не понять. Чувствуя, что меня загоняют в какую-то западню, смысл которой мне пока не понятен, я говорю: — Тогда по рукам. Нужен договор или… — Нет, — гоблин встает с софы, потому что оттуда не сможет дотянуться до меня. — Достаточно рукопожатия. Я медленно протягиваю ему руку — он цепляется в нее хваткой дикого зверя, поймавшего добычу и сжавшего зубы на ее горле. Коготь на одном из пальцев до крови царапает мою ладонь, и Гнарог сразу ослабляет захват. — Прошу прощения… Но я вижу, как он смотрит на выступившую алую каплю — кажется, в ней и был весь смысл. — Я слушаю вас, Гнарог, — и, черт возьми, дрожь в моем голосе уже ничем не скрыть. Он возвращается на софу, неторопливо складывает лапы на коленях — может, это у меня воображение разыгралось, но ту, которая коснулась меня, он держит как-то по-особенному, словно немного приподняв. — Аргус Филч, — говорит Гнарог. Я продолжаю таращиться на когтистую лапу, не сразу соображая, что он только что произнес. За меня это делает Лиам: — Филч сотрудничал с господином Малфоем, они вели прямую переписку, не через Гринготтс. Гоблин равнодушно пожимает плечами: — Мне известно лишь о той стороне их деловых взаимоотношений, которая касалась Гринготтса. Мистер Малфой помог мистеру Филчу вернуть законное право наследования, отсудив его у дальнего родственника. Вместе с правом считаться главой своего чистокровного рода и жить в фамильном особняке, он завладел хранилищем в банке. Однако с последним вышло затруднение — содержащееся в нем имущество не полностью принадлежит мистеру Филчу, часть его должна остаться за его родственником. Несколько месяцев мы пытаемся разобрать все драгоценности и артефакты, и мистер Малфой любезно предложил перенести все, что не причитается мистеру Филчу, в свое хранилище — на время, разумеется, пока тот родственник не определится с дальнейшим содержанием своего имущества. Видите ли, он теперь находится в весьма стесненных обстоятельствах и не может позволить себе владеть собственным хранилищем. — Постойте-ка, — прерываю его. — Люциус говорил, что не ладит с тем родственником, он сам помог лишить его права наследования, так зачем бы он ему такое предлагал? — За определенную плату, разумеется, — говорит Гнарог с явным одобрением. Вот уж кто мог по достоинству оценить деловые качества Люциуса, мало имевшие общего с моралью. Низвергнуть кого-то, чтобы сразу же с этой ситуации что-то поиметь — зная Люциуса, уверена, этим чем-то были не деньги, а некие услуги — да у Малфоев всегда было больше общего с гоблинами, чем они хотели бы думать. Я принимала его таким, каков он был, и он поступал со мной так же — но теперь я чувствую неприятную горечь. О мертвых, тем более о близких, всегда хочется помнить только хорошее. — За день до смерти мистера Малфоя, — продолжает Гнарог, — мистер Филч обратился к нам с требованием приостановить перенос ценностей из его хранилища. От его лица мистеру Малфою было написано письмо с уведомлением об этом решении — и тон его вынудил нас рекомендовать мистеру Филчу дважды подумать перед отправкой. Он был непреклонен, и на следующее утро нам пришлось исполнить его волю. — Что им двигало? — спрашивает Лиам, все больше нависая над гоблином. — Алчность? Он не желал расставаться с чужими ценностями? — Он не пояснил нам этого, — отвечает Гнарог, глядя при этом на меня. А я… я судорожно соображаю. Филч. Бывший сквиб, которого Люциус был вынужден принимать, как равного. Мог ли он недооценить его силы? Да запросто. Но если Филч и есть наш убийца — что двигало им? У них с Люциусом было вполне плодотворное сотрудничество, Филч должен был войти в Визенгамот, вместе они продвигали Нотта к министерскому креслу… Есть у меня одна догадка, но она настолько дикая, что пока даже отказывается ясно формироваться в голове. — Спасибо, Гнарог, — произношу я отстраненно. — Могу ли я просить вас поделиться теперь этой информацией с Драко или Авроратом? — Вы не хотите сделать это сами? Ага, как же. Разве только написать им письмо с наводкой. Поверит ли мне кто-нибудь без доказательств? — Я первая спросила. Гоблин хмыкает: — Если они сами обратятся с такой просьбой — мы предложим им такую же сделку, как и вам. Ясно. А пока им это не придет в голову — Гринготтс будет молчать. Драко мог не найти то письмо среди всех бумаг и попросту ни о чем не подозревает, а авроры слишком хорошо знают, какая это головная боль — связываться с остроухими, и очень редко лезут к ним с вопросами. — Я провожу гоблина, — Лиам кивает Гнарогу на дверь. Тот встает, поправляя нисколько не измявшуюся жилетку. — Месяц от сего дня, госпожа. — Да, конечно. Оставшись одна, я выхожу из гостиной. Нужно осмотреть хотя бы первый этаж и как следует подумать. А еще поесть — надеюсь, Лиам не проигнорировал мою просьбу, иначе придется самой выходить из дома. Он возвращается, когда я как раз я обнаруживаю столовую, такую же мрачную и застывшую, как и остальные комнаты. На столе красуется замысловатый подсвечник — я зажигаю в нем свечи, чтобы стало немного светлее. Блики огня пляшут на выставленных фарфоровых тарелках и серебряных приборах, таких чистых, словно их буквально недавно подготовили для обеда — Сан-Лима пренебрегала уборкой комнат, но о посуде заботилась должным образом, как интересно. Лиам входит следом за мной, держа под мышкой какой-то сверток — Мерлин, хоть бы это была еда. Мой желудок уже готов сожрать сам себя, в голове гудит от слабости. В свертке обнаруживается сырой свиной окорок, несколько картофельных клубней и морковка. Почему-то именно эта одинокая морковка окончательно выбивает меня из сил. Я беру ее и смотрю на Лиама. — Вы просили мясо и овощи, — огрызается тот. — У местных я нашел только это. — У магглов, что ли? Чем вы им заплатили? Он кривится. Ну да, о чем это я — чтобы волшебник да расплачивался с магглами? Но спорить с ним не собираюсь, расспрошу, откуда он все это стащил, потом, когда коленки от голода трястись перестанут. Это раньше можно было себя до такого доводить, сейчас, несмотря на все проблемы, следует позаботиться о режиме питания. Готовить приходится мне, Лиам заявляет, что не владеет кулинарными чарами. Испепелить кого-то заживо на месте и зажарить окорок — это, конечно, разные вещи. Я тоже не мастер-кулинар, но создать высокую температуру вокруг ограниченного объекта не так уж и сложно, главное — четко отмерить силы, иначе можно спалить все к чертям. В воздухе разливается запах жареного мяса, мы садимся за стол и едим в полном молчании. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь я буду ужинать при свечах с Лиамом… Я жую, уставившись в одну точку, и пытаюсь представить Аргуса Филча на месте убийцы. Получается с трудом: раньше, будучи сквибом, он вызывал у меня жалость (это если не считать неприязни из-за его мерзкого характера и вечного брюзжания в адрес школьников), став же волшебником, он начал держаться с неким достоинством, которое можно было бы даже уважать. Но мне трудно понять свое к нему отношение, во многом из-за одного немаловажного фактора. Парвати. Слишком уж большое совпадение, что она была влюблена в Люциуса — а теперь ее муж у нас на подозрении. И еще кое-что. То, о чем думать трудно, но необходимо. Лиам сказал, что у Люциуса забрали сердце… Знала я любительницу темной магии, которая так же расправлялась с неугодными, правда, она вырезала сердца вручную. Но кто знает, может статься, Арчана, сестра Парвати, усовершенствовала процесс. После событий с армией инферналов она, как и другие последователи Сан-Лимы, осталась на свободе, потому как не совершила никакого тяжкого преступления — стала бы она помогать Филчу? Что, если смерть госпожи ранила ее сильнее, чем могло показаться — и она таким образом отомстила мне? От этой мысли становится дурно; я еле проглатываю последний кусок и отодвигаю от себя тарелку. Кошусь на Лиама: он ест механически, готова поспорить, даже не чувствуя вкуса пищи. Глаза его полуприкрыты, движения немного замедленны — такое впечатление, будто эта небольшая передышка у него первая за две недели. Будто он позволяет себе немного притормозить, собраться с силами перед новым броском. Думает ли он, что мы вышли на верный след? Лиам поднимает на меня взгляд, переставая жевать. — Я мог бы разобраться с этим сам. — Нет, — качаю головой. — Мы будем говорить с Филчем вместе. Во-первых, я хочу сама посмотреть ему в глаза, увидеть в них правду. А во-вторых, я не доверяю Лиаму: он именно тот молот, для которого все вокруг — гвозди. Однажды я уже подозревала Филча в причастности к убийствам и оказалась неправа, так что сейчас не хотелось бы навредить ему без веской на то причины. — Приведите его сюда. — Он не пойдет со мной. Я смотрю на Лиама выразительно. Он хмыкает и кивает, признавая мой настрой. Я считаю нужным предупредить: — Но учтите: вредить ему мы не будем. Только припугнем, чтобы раскололся и согласился сдаться аврорам. Знаю, это не ваш метод… но вам придется с ним согласиться, если хотите сотрудничать. Филч может быть невиновен, и тогда вам снова понадобится моя помощь. Лиам сверлит меня взглядом; он хорош, но я играла в гляделки с лучшими, с теми, кто заставит вас покрыться потом и сбежать подальше, вопя и размахивая руками — и не отворачиваюсь. — Будь по-вашему, — говорит Лиам наконец. — Я доставлю вам Филча и обеспечу плодотворный разговор. — Не сомневаюсь. И лучше бы этому разговору быть действительно плодотворным. За то, чтобы он состоялся, я пообещала заплатить очень высокую цену. Мне предстоит весьма неприятный разговор с Драко — так пускай я хотя бы пойду унижаться не зазря. Если мы найдем убийцу, можно будет пережить любое унижение.