Exodus L.B.

Северус Снейп «ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ПРЕРВАНО! МИНИСТР НОТТ ПРИЗЫВАЕТ К ОСТОРОЖНОСТИ!» Поморщившись, я откладываю «Пророк» с аршинным заголовком и колдографией непомерно довольного собой Фредерика Нотта. Запоздал господин министр со своими призывами, да и теперь они — не более чем попытка упрочить свое положение, играя на страхах рядовых магов. С самого своего назначения он продолжает старательно сгущать краски, выставляя себя едва ли не Спасителем всей магической Британии, а то и Европы. Ярмарочный шут — и это его Малфой хотел видеть во главе страны? В Министерстве нарастает паника, пока еще не столь явная, но уже бросающаяся в глаза: пробыв там совсем недолго, я заметил, что никто не может сидеть на месте и заниматься работой, только бегают из отдела в отдел, передавая новости и строя самые неутешительные прогнозы. Ситуацию усугубляет отставка Главного аврора, которому было принято доверять, но который запятнал свою репутацию всесторонней поддержкой Шеклболта. Рассмотренные в Визенгамоте документы распространились, так что все смогли оценить масштаб уступок, оказанных бывшим министром Службе Безопасности; ему, как герою войны, простили бы взятки, подкуп, непотизм — какой вообще чиновник в этом не замешан — но его предательство заставило их ужаснуться. С самого начала Взаимодействия Шеклболт позволял магглам слишком многое. «Список Азкабана» и перечень зарегистрированных оборотней были лишь вершиной айсберга. Под водой остались бессчетное множество иных переданных сведений, в том числе личных данных рядовых волшебников, разрешения на проверку магических предприятий, особенно тех, что находились в крупных городах и могли быть потенциально опасны: зельедельческие лаборатории, лавки артефакторов. Владельцам затыкали рты обещанием поблажек, если это не работало — в ход шли угрозы. Не всем это нравилось, так что неудивительно, как много материала собрала команда Нотта. Два года Шеклболт позволял магглам запускать лапы в наши дела, и теперь все закономерно задаются вопросом: что он с этого поимел? Первыми на ум приходят деньги, однако я знал Кингсли, знал как идейного, увлеченного человека — в отличие от меня, он всегда понимал, за что сражался в тех двух войнах. Власть развращает, но чтобы настолько? За какую сумму можно продать целую нацию, которую сам же спасал всего несколько лет назад? Существуют ли такие деньги? Нет, что-то иное двигало им, и даже меня этот вопрос заставляет испытывать некоторое любопытство. Случись нам с Шеклболтом оказаться вдвоем, я бы расспросил его… с пристрастием — но и без меня желающих хватает. Новое руководство Аврората разыскивает бывшего министра уже вторую неделю — безрезультатно. И это лишь подбавляет масла в огонь всеобщей паники. Рядом раздается вздох, отвлекающий меня от этих мыслей. Я перевожу взгляд на молодую женщину, которая спит, свернувшись в соседнем кресле. Во сне ее лицо безмятежно, тело приняло расслабленную позу — не сохранись в ней столько от зверя, она бы не смогла с таким комфортом устроиться в неудобной антикварной мебели. Так же, как и не смогла бы отделаться малозаметным шрамом после ранения; будь кинжал посеребрен, все бы закончилось гораздо хуже, но ей в очередной раз повезло. Фантастическое везение вкупе с лучшими качествами оборотня — Малфой и правда знал, кого выбирать в производительницы для своего рода. В отличие от Министерства, здесь, в проклятом каменном мешке, именуемом мэнором, царит абсолютный покой. Для Лаванды это необходимый покой, то, что удержит ее от необдуманных поступков, для меня же — покой могилы. Без необходимости я бы не задержался здесь ни на день, не сидел бы в кресле у камина, почитывая книги и бесполезные газетенки. Ни один из нас не принадлежит этому месту, но все-таки мы здесь, коротаем промозглые мартовские вечера в гостиной, словно плохая пародия на семью. Шаги позади говорят мне, что глава нашей «семьи» вернулся домой. Драко молча подходит к бару, наливает огневиски на два пальца. Стоило бы сказать ему, что повторять ошибки Люциуса — верх идиотизма, но он об этом сам знает и поступает так, полностью отдавая себе отчет в своих действиях. Мальчишке хочется немного саморазрушения — и пускай. Скоро на это не останется времени. Пригубив огневиски, Драко разглядывает спящую Лаванду. Как и всегда, в момент, когда она не видит, на лице его появляется задумчивое выражение. Если бы не тот роковой поворот, она бы стала его мачехой и он мог продолжить ее ненавидеть, не скрывая этого. Теперь же ему недоступна такая роскошь: он с трудом добился того, чтобы она не упорхнула прочь, осталась в пределах досягаемости, и ссориться с ней значило бы пустить все усилия насмарку. Пока что выбор Драко — молчаливый нейтралитет, но долго это продолжаться не сможет. — Как прошел день? — спрашивает он негромко, снова отпив огневиски. — Видимо, не так занимательно, как у тебя, — указываю взглядом на бокал в напряженных пальцах. Драко устало прикрывает глаза: — Три стычки с СБ за день. Они пытаются арестовывать магов за любое правонарушение. Если не успеешь трансгрессировать прежде, чем окажешься в зоне действия «магоблока» — считай, гарантированно отправишься к ним в изолятор. — И сколько таких было? — Таких, кто натворит дел и остается сидеть на месте вместо того, чтобы бежать, да подальше? — Драко усмехается. — Ты удивишься. Или нет. Ты же всегда всех считаешь идиотами… В общем, пока нам удается их отбивать, но только потому, что мы оказываемся там вовремя. Магглы не решаются вступать с нами в открытый конфликт, если нас много. Думаю, это вопрос времени, когда они начнут хватать даже представителей правопорядка. Лаванда снова вздыхает и шевелится во сне; Драко опускает на нее взгляд. Все, о чем мы сейчас говорим — еще один повод присматривать за ней. Браун всегда несет в самый эпицентр катастрофы, особенно если туда попадает кто-то из ее знакомых. — Хорошо, что ты ее уговорил, — произносит Драко, понижая голос почти до шепота. — Вот только… ты сказал ей, это я тебя отправил. Я не отправлял. Еще прежде, чем он договаривает, на Лаванду опускается завеса тишины. — Ей не следует об этом знать, — я стараюсь не допускать в голос угрозу — только предупреждение. — Зачем она тебе? Не находишь, что, раз уж вы живете в моем доме, я должен быть осведомлен обо всем? Драко сейчас похож на него, на Люциуса — но не совсем. Он тщательно играет роль, отмеряет холодность взгляда и интонации, контролирует наклон головы и разворот плеч, однако сквозь эту тщательно отрепетированную перед зеркалом пьесу «Глава дома Малфой» проглядывает вчерашний школьник, бежавший ко мне с любой жалобой. Когда-нибудь роль сядет на него второй кожей, въестся во все жилы, и он начнет производить нужный эффект на окружающих. Только не на меня. Я не спорю с ним и не торгуюсь, лишь смотрю в ответ. — Она здесь только потому, что носит ребенка отца… по ее собственным заверениям, — Драко замолкает, в нем еще остался внутренний стопор, не дающий говорить мне такое в лицо. Потом он все-таки завершает мысль: — Это так? Ее ребенок действительно имеет отношение к моей семье? Обманывать меня, чтобы пользоваться укрытием в мэноре, может быть… Я смеюсь, и Драко возмущенно хмурит брови. — Тебе не стоит об этом волноваться. Я не делал с Браун ничего, что могло бы привести к зачатию. Судя по прищуру глаз, формулировка ему не понравилась. — Ты же не думаешь, что Люциус планировал бы жениться на ней, если бы не был уверен в отцовстве? Драко отворачивается к огню, не отвечая. — Можешь не сомневаться: она произведет на свет чистокровного белокурого отпрыска для вашего Древнейшего и Благороднейшего дома. У Браун много недостатков, но блуд и лживость в их число не входят. — Тогда почему ты так о ней заботишься? Неужели после хочешь взять себе? Улыбка приклеилась к губам, не легкая и приятная — от нее на лице болят все мышцы до последней. — Я не падок на объедки. Просто поверь: так надо. Не знаю, о чем размышляет Драко, глядя на меня с подозрением. То ли решил, что его отец был достаточно сумасброден, чтобы взять с меня слово присматривать за его детьми после его смерти — просила же меня о чем-то подобном Нарцисса — то ли прикидывает, не имею ли я планов с помощью ребенка Браун оторвать приличный кусок состояния Малфоев, просто из желания нагадить им. Правда, или по крайней мере основная часть правды, слишком невероятна, чтобы прийти ему в голову. «Я ведь позволил вам прервать поиски и вернуться. Вы не рады, Северус?» В этот раз мне почти удалось его достать, но Лиам, этот бесноватый прислужник Малфоя, отнял у меня слишком много сил — и из нашей дуэли Неизвестный снова вышел победителем. Он всегда оказывается на шаг впереди, на самую малость сильнее. Он всегда способен довести меня одними лишь словами, циничными, бьющими точно в цель, и использовать это в свою пользу. «Или мисс Браун, отяжелев, потеряла для вас всю привлекательность?» Если бы не он, не трусливый ублюдок, прячущий свое лицо, она бы не попала в эту западню. Неизвестный заставил меня уехать — только чтобы призвать обратно, приставить к ней сторожевым псом, когда Малфой уже отравил ее жизнь, наградив никчемным паразитом, когда уже слишком поздно что-то изменить. Для меня всегда все оказывается слишком поздно. «Ну же, Северус, я уверен: мисс Браун не доставит теперь слишком уж много хлопот. Уговорите ее поселиться в мэноре, будьте рядом — неужели это труднее, чем колесить по свету, разыскивая Поттера? Тем более, что поиски ваши так и не увенчались успехом». Мне пока сложно понять, чего он добивается. Несомненно, ребенок Малфоя представляет для него какой-то интерес, и ему нужно, чтобы девчонка находилась под присмотром. Поразительно — неприятно поразительно — как Неизвестный предугадал ее выбор: он точно знал, что она не откажется от моей помощи, более того, лишь я смогу ее уговорить. Ради этого он даже прервал мое задание, на которое возлагались такие надежды. Впрочем, теперь-то я уверен, что в тот раз главной его целью было просто убрать меня подальше. От Лаванды, которая предназначалась Малфою, от ОВМ и Министерства, от Британии в целом. После смерти Сан-Лимы Неизвестный, вероятно, стал сильнейшим магом страны, и ему тесно со мной на такой маленькой территории. Теперь же он готов меня терпеть — и все для того, чтобы Лаванда не осталась предоставлена самой себе. Считает, будто раскусил обоих, сделал из нас приманку друг для друга, чтобы, когда придет время, снова раскидать нас за шкирку, как щенков, в разные стороны. И я позволю ему так считать. Буду у него под самым носом, изображать то, что он ожидает увидеть, пока не пойму, в чем его замысел, или пока не придет время действовать, напомнить ему, как заканчивали все мои «хозяева». Ведь Поттера я все-таки нашел. * * * Драко уходит, а я остаюсь наблюдать за догорающими в камине углями. Без огня гостиная быстро стынет, погружается в сонный полумрак. Пожив месяц в этом доме, только теперь начинаю понимать, почему все Малфои говорят через зубы: даже магии не под силу прогреть толстые каменные стены, и любой живущий здесь неизбежно и регулярно промерзает до костей. Нет. Не любой. Лаванда тихо стонет, поворачиваясь в своем неудобном кресле. Ее незамысловатой душе нужно так мало, чтобы почувствовать себя в тепле. Толика привязанности, обещание счастья — и она потянется навстречу. Поэтому, а не только лишь из-за своего зверя, она не мерзнет в Малфой-мэноре. Глупая, глупая девочка… Проснувшись, она сперва не понимает, где находится. В расширенных глазах ее, уставившихся на меня, мелькает звериный желтый огонь. Она смотрит, вцепившись пальцами в подлокотники, потом вздыхает шумно и резко. — Этот сон стал сниться чаще. — Всевидящий? — Да. И так странно… почему-то там всегда есть ты. Как тогда, в подвале с Адским пламенем — ты стоишь посреди огня, но не горишь. Что за черт? Почему Всевидящий показывает именно этот эпизод из прошлого? Я не отвечаю. Лаванда успокаивается, снова кладет голову на ладонь, опускает ресницы. Снова проваливается в дремоту, хрупкую, как зола в камине. Спи, отдыхай, пока можно, девочка. Набирайся сил ради своего паразита, коль уж он тебе так дорог. Я не всегда буду рядом с тобой, и силы более чем пригодятся. Потому что Всевидящий показывает тебе не прошлое. Это будущее, и нам всем в нем гореть.