Exodus L.B.

Все-таки, как ни крути, Малфои изначально были полнейшими психами. Я думаю об этом, глядя на вырезанный из камня профиль Люциуса, и мне кажется диким то, что там, под гробовой плитой, он точно такой же, как в день нашего последнего расставания. А позади меня — десятки его предков, десятки идеально сохранившихся трупов. Спят своим вечным сном, красивые и холодные, и будут спать, даже когда я и мой ребенок состаримся, умрем и истлеем. Хотя насчет ребенка не уверена — у него будет выбор, может, он и захочет присоединиться к этому параду посмертного тщеславия. Кровь не водица все же. Зачем им это нужно? Почему пресловутый Арманд, закладывая первый камень мэнора, создал заодно такое место, где мертвые Малфои не очень-то отличаются от живых? Неужели боялся даже представить, как будет гнить в земле, становиться иссохшимся и уродливым? Или дело не в магии фамильного склепа, может, он и его потомки были такими при жизни — застывшими, неспособными меняться?.. Бред. Просто кое-кто слишком уж кичился своей внешностью. Я грузно двигаюсь, чтобы поменять положение — сидеть стало неудобно даже в мягчайшем кресле, что уж говорить о каменном выступе в стене склепа, заменяющем тут скамейку. Повсюду причудливо пляшут тени от факелов, вспыхнувших, как только я ступила внутрь. Иногда тени ложатся на каменные лица — и в какой-то миг я перестаю дышать, потому что у Люциуса совершенно точно вздрагивают веки. Но это, конечно же, не он. Он там, внутри — отодвинь камень и увидишь. Удостоверишься. Хорошо устроился, да, Малфой? Отдыхаешь тут рядышком с законной своей супругой, а шестеренки, которые ты завел, продолжают двигаться. Нотт стал Министром магии, Драко — следующим главой семьи, ну а сама семья, драгоценный твой род, Мерлином драный, гарантированно не загнется без наследника. От злости хочется пнуть вычурный резной постамент. Не стоило мне сюда приходить. Не стоило поддаваться этому тихому, но настойчивому голоску, который шептал о последней возможности. А она есть, я знаю — еще можно услышать ответы на свои вопросы, сказать то, что так и не было произнесено вслух, что навсегда запоздало. Я также знаю, откуда в моей голове появился этот голосок. Те несколько дней, проведенных в обители Сан-Лимы, не прошли бесследно. Отправляясь туда, я все еще слабо представляла, что это за место и что мне дает владение им. Теперь кое-что приоткрылось. Много чего, на самом деле: знания, умения, сила — ничто не пропало бесследно, все осталось там, внутри дома в Корнуолле. Нужно лишь прийти туда с явным намерением получить их, а уж если мне вернут Всевидящий… Но и без него можно обойтись. Достаточно сдвинуть могильную плиту, вытащить холодное одеревеневшее тело — и побыстрее, пока не начало разлагаться, отнести его туда, в Корнуолл. Там найдутся свитки, артефакты, заклинания — десятки способов, чтобы вернуть ненадолго то, что делало это тело Люциусом Малфоем. Память, разум. Душу. Одолжить ее взаймы у вечности на пару минут или часов и… Что потом? Что мне нужно от него? Одобрение? Да, возможно, но как же глупо и жалко... Признание его истинных нежных чувств ко мне? Такого я от него никогда не услышу, и если эти красивые мертвые губы произнесут что-то подобное, я пойму: кто бы ни был там внутри, это точно не Люциус. Вымещать на нем свою злость и отчаяние тоже не лучший вариант. А говорить с ним ни о чем... слишком опасно. Сколько ни держи в голове, что ну нет его больше, это все противоестественно — в его присутствии я всегда теряла голову. Можно забыться, захотеть просто побыть рядом еще немного, просто посмотреть на него еще чуть-чуть, еще несколько минут послушать удивительный голос, да так и остаться в этом проклятом доме, ведь за его пределами колдовство разрушится. Поэтому, просидев в склепе почти целый час, я велю голосу заткнуться и поднимаюсь наверх. * * * В Малфой-мэноре вовсю буйствует лето. Здесь каждый сезон хорош по-своему, каждый преувеличенно прекрасен, будто сошел с лучших картин, но именно лето всегда стремится раздавить своим великолепием. До слез яркое голубое небо, зелень, пышные рододендроны, все эти запахи и краски — они бьют в меня, стоит выйти из склепа на улицу. Холод я переношу отлично, почти его не чувствую, а вот духота и пекло добивают. Особенно теперь, когда я превратилась в помесь раскормленного тюленя и студенистой медузы. Вывалившись из малфоевской усыпальницы — на крутой лестнице приходилось цепляться одной рукой за стену, второй держась за необъятное пузо, которое при каждом шаге стремилось меня перевесить — я щурюсь и внезапно чихаю на солнце. — Твое счастье, что ты не можешь простудиться, — раздается рядом. Я поворачиваюсь на голос. — Мое? Варить Бодроперцовое пришлось бы тебе. Снейп отталкивается от стены склепа, возле которого простоял все это время, ожидая меня, и, не оглядываясь, идет вперед по гравийной дорожке, ведущей к мэнору. — И ты бы в полной мере прочувствовала, как я был бы этим недоволен, — бросает он. — Так что, да — твое счастье, что ты не можешь отморозить себе задницу. — На самом деле, — говорю я, катясь за ним следом, — мне там внизу было вполне комфортно. Я даже думаю, не сидеть ли там в самые жаркие дни. — И родить там же? Что ж, вполне подходящее место для малфоевского ублюдка. Все равно когда-нибудь туда вернется. Я спотыкаюсь. Сверлю взглядом прямую черную спину — но Снейп даже не сбавляет шага. Вот вечно у нас так. Я подначиваю, почти неосознанно, он огрызается, и чем дальше, тем злобнее. Ни разу не сказал мне доброго слова, ни разу не подал руки, когда я в этом нуждалась. Вероятно, я заслужила такое обращение, однако это не значит, что оно меня не задевает. За деревьями показывается мэнор — мы живем тут вместе уже несколько месяцев. Едим за одним столом, частенько проводим время в одной комнате, иногда даже разговариваем на темы, не связанные с беременностью. Снейп следует за мной повсюду, будь то библиотека мэнора или маггловский магазин. И при всем этом между нами — стена отчуждения, такая высокая и неприступная, что не пробиться никакими способами. Не то чтобы я сильно пыталась. Уже подходя к дому, замечаю две копошащиеся в цветах фигурки. Это Скорпиус залез прямо на клумбу, а эльфийка по имени Бидди, причитая, пытается его оттуда увести. И ведь могла бы просто взять да перенести его в детскую без всяких споров, но нет, уговаривает, да ласково так, хоть и обеспокоенно. Завидев Снейпа, Скорпиус быстро прячется в цветы с головой — но тому нет никакого дела ни до него, ни до затоптанной клумбы. Снейп уходит в дом, я же остаюсь у подножья ступеней, перевести дух после долгой прогулки. Скорпиус боится моего угрюмого «телохранителя», и это понятно, а вот эльфийка округляет глаза при виде меня самой. Когда-то именно Бидди извлекала из снега отрубленную голову своей бывшей хозяйки — я ее и отрубила, перед тем, как грохнуться в обморок. Эльфийке падать в обморок никто не разрешал, так что она видела все шоу. Мы обе понимали, что Астория была больной сукой — и Бидди тоже пыталась ей противостоять, как могла. Она нарушила прямой приказ, не привела к ней Скорпиуса, а иначе страшно представить, что бы с ним сделала родная мать, съехавшая с катушек. Для эльфа это настоящий волевой подвиг, пускай даже после такого непослушания ей пришлось себя наказать; пальцы на одной руке у нее до сих пор работают не очень хорошо. Но вот что удивительно — едва Снейп скрывается в доме, Скорпиус выскакивает из цветов, чтобы подбежать ко мне. Я пошатываюсь, когда худенькое детское тельце врезается в мои ноги. Он и правда мелковат для своего возраста, а шатаюсь я просто потому что у меня сейчас проблемы с равновесием. Скорпиус крепко обнимает меня обеими руками, уткнувшись куда-то в складки платья на бедре, потом поднимает кверху серьезное личико. Ему уже три, а он до сих пор не разговаривает — хотя чего удивляться, при такой-то семейке. — Привет, — говорю я неловко. Он делает так не первый раз, а мне до сих пор сложно осознать и принять эту невесть откуда взявшуюся симпатию ребенка, у которого я отняла маму. Вроде бы я на нее не очень похожа, разве что волосы тоже светлые. С нашей историей Скорпиусу не следует считать меня какой-нибудь любимой тетушкой, но не объяснишь ведь ему всего... да и нужно ли? Поначалу я пыталась избегать этих проявлений детской симпатии, ровно до того момента, как увидела реакцию на них Драко. В тот раз Скорпиус залез ко мне на руки, когда мы случайно собрались все вместе в гостиной. Снейп хмыкнул в своей обычной манере и уткнулся в газету, а Драко так и замер, не донеся до рта бокал огневиски. Снова в его взгляде было что-то такое уязвимое, немалфоевское… будто он ждал, что я вот-вот сброшу его сына с колен, как какую-то мерзкую тварь, просто потому, что Астория причинила мне столько зла. А я держала на руках чужого ребенка, как никогда остро чувствуя внутри себя своего собственного. Совсем скоро он появится на свет, и эта уязвимость поселится и во мне тоже. Мне будто бы стыдно за то, что я приведу его в такой несовершенный мир, где у него не будет отца, где вовсю разгорается война, где единственный человек, на которого можно рассчитывать — это Снейп. И чем ближе день родов, тем более тошно становится. Еще я думала — просто чтобы отвлечься от гнетущих мыслей: это что же получается, мой ребенок будет Скорпиусу дядей или тетей? Вот было бы здорово растить их вместе, но увы — Скорпиус надолго с нами не задержится. Драко уже подыскивает семью, в которую его можно отдать. Быстро этого не сделаешь, все-таки нет таких газет с объявлениями вроде «Ищу добропорядочных сквибов для тайного усыновления лишенного магии потомка Древнейшего и Благороднейшего рода. Щедрое вознаграждение гарантируется». Спроси он меня, я бы предложила, чтобы Скорпиус остался еще на некоторое время. А лучше насовсем. Полгода назад мне казалось, новая семья будет лишь к лучшему: мальчик вырастет среди тех, кто ничем не будет от него отличаться, в окружении, где его не станут называть уродом. И чем раньше он покинет нас, тем комфортнее для него: не придется стирать память, он и сам все забудет со временем. Но теперь мне претят все логические доводы. Теперь Скорпиус обнимает меня, глядя не по-детски печальными серьезными глазами, и я не могу отделаться от мысли, что это все — неправильно. Дело даже не в том, что Люциус умер из-за этого ребенка. Какая ирония — Малфой, чистокровный сноб и гордец, подставился под удар, потому что побоялся задеть заклинанием сквиба! Так мог бы поступить лишь кто-то, кто умеет заботиться, переживать, любить. Кто-то другой, кого я так до конца и не узнала. Нет, не это меня царапает и не дает отвести взгляд от бледного личика и странно светлых глаз. Глаза, пожалуй, у Скорпиуса совсем не малфоевские — или же малфоевские настолько, как ни у одного Малфоя до него не было. Они не совсем серые, они прозрачные, как талый лед, и в будущем обещают стать еще более холодными и равнодушными, чем были у деда. Я уже вижу это, как наяву, потому что Скорпиус невероятно похож на Люциуса. Я бы, может, подумала что-то нехорошее, если бы не знала, как Люциус относился к Астории. И все же: от Драко в мальчике почти ничего нет. Овал лица, пускай и сглаженный пока милой детской округлостью, точеный нос, совершенно вылепленные губы, да даже то, как Скорпиус наклоняет голову, когда о чем-то задумывается — в тоскливом узнавании у меня порой замирает сердце. Я вижу Люциуса, такого, каким он был в детстве, еще невинного и чистого, еще не испорченного всякими прогнившими идеями о неравенстве людей. Нет, конечно, Скорпиус — не он, но он плоть от его плоти, его след, его искра, и вот его-то хотят отдать кому-то чужому? Да к черту всех, к черту магию, ради этого мальчика, внука Люциуса, я бы сама отказалась от любой магии и жила где-нибудь подальше от любителей судить других. Это неправильно, до крика, до бешенства несправедливо, что его вырвут из семьи — но моего мнения не спрашивали. Я ему никто, всего лишь та, кто снесла голову его матери. Однако есть еще одна причина, по которой, как мне кажется, Скорпиуса следовало бы оставить. Со стороны она может выглядеть надуманной, но тот же голос в голове, что шепчет мне о могуществе Сан-Лимы, глумливо настаивает: все правда, все так почти наверняка и будет. И я ему верю. * * * Проследив, чтобы Бидди занялась Скорпиусом, я догоняю Снейпа в доме. Обычно на территории мэнора он занимается своими делами, изредка проверяя, где я и что делаю; к склепу он взялся меня сопровождать, потому что, цитирую: «В каменном мешке можно свернуть шею, даже обладая острым зрением». А теперь он направился в библиотеку — и хорошо, там-то он мне и нужен. — Я хочу тебе кое-что показать, — зову его. Снейп без особого энтузиазма, но подходит вместе со мной к паре стоящих у стены кресел, возле которых есть небольшой журнальный столик. Садиться за массивный рабочий стол, где работал Люциус, я никогда не посмею. Протягиваю Снейпу два распечатанных конверта: — Я нашла эти письма недавно. Он вертит их в руках: — Адресованы Люциусу. Ты рылась в его документах? — Нет! — вскидываюсь возмущенно. — Они лежали прямо тут и были вытащены из конвертов. Взгляд зацепился за мою фамилию, вот я и прочитала. Думаю, Драко специально их тут оставил. Хотя… Я замолкаю, пока Снейп скользит взглядом по строчкам. На самом деле, он как будто смотрит в центр листа, такое вот создается впечатление из-за того, что на черной радужке не видно зрачков. Но он прищуривается, кривит губы — да, точно, прочитал. — Я знала, что Люциус проверял мою родословную, — говорю, предупреждая язвительные комментарии. — Нанимал кого-то. Меня не это волнует... — Не это? — Снейп швыряет письма на журнальный столик; из листков бумаги выпадает прямоугольник старой колдографии, с которой на нас смотрит белокурый мужчина, уверенный в себе смазливый говнюк. — Твой беспутный родитель, оказывается, мог происходить от одного из многочисленных ублюдков Рейна Радбранда. Тебя это правда не волнует? Не хочешь написать в газеты? — Ты можешь просто выслушать? — я хмурюсь угрюмо. Меня это открытие действительно не очень-то шокировало: может, что-то такое уже сидело в подкорке, а может, я просто устала от потрясений. — Там есть дата — Люциусу это прислали незадолго до его смерти. Он не знал, когда мы только... Он сказал мне, что и сам в родстве с Радбрандом, и если бы я была… Вздохнув, понимаю, что надо рассказать все с самого начала. Про бабулю Роуз, про то, что с ней произошло в замке Гриндевальда. Снейп слушает молча, откинувшись на спинку и глядя прямо перед собой из-под полуприкрытых век. — Это какое-то проклятие, — говорю под конец. — Иначе быть не может, слишком уж сильные совпадения. Может, освежевывая Радбранда, Сан-Лима что-то… сделала. Не знаю... Я подаюсь вперед, словно так до Снейпа быстрее дойдет: — Моя бабушка была им буквально одержима. У них все закончилось трагически. Моя мама про отца почти не рассказывала, я знаю только, что она потеряла от него голову, а он был тем еще гадом. Дедушка заставил его на ней жениться, потому что она забеременела. После моего рождения отец свалил в неизвестном направлении. И, как тут написано, умер в позапрошлом году от каменной волчанки где-то в Аргентине. Про меня ты знаешь… — Хочешь сказать, — медленно произносит Снейп, — что женщин твоей семьи тянет к потомкам Радбранда? — Похоже на то. Началось это с моей бабушки, мама, получается, родила меня от его внука, а я… — Нет никаких веских доказательств, что твой отец был его внуком. Тем более, Люциус в эту теорию не вписывается, если Радбранд был только двоюродным братом его бабки по матери. Хотя, — он хмыкает, — между кузенами во все времена случалось всякое, а Радбранд не отличался целомудрием. Тогда ваше с Люциусом родство может быть намного ближе... — Не продолжай, — предупреждаю я. Этого уже все равно никак не проверить, а мучиться кошмарами… Покусав губы, тихо спрашиваю: — Как считаешь, Люциус мог… подумать так же? Он ведь знал, чем это грозит, и опасался этого. «Мне бы совсем не хотелось состоять с тобой в родстве, учитывая сложившиеся обстоятельства». Снейп растягивает губы в злой улыбке. Все ясно, успокаивать он меня не станет. Ну и ладно, мы здесь не для этого поболтать присели. — Если я все правильно понимаю и, начиная с мамы, в моем роду рождаются только девочки, которым потомки Рейна Радбранда — не важно, прямые или нет — застят глаза, тогда у меня почти наверняка тоже будет девочка. А здесь, в Британии, сам знаешь, кандидатов не шибко много водится. Язвительная усмешка сходит с его лица — он меня понял. — Скорпиус. — Да. Останься он в семье, расти вместе с моей дочерью, как родные — и я была бы спокойна. А вот если он нас забудет, если, не дай Мерлин, со мной что-то случится и я не успею ей все объяснить… — Давай, — говорю я Снейпу, — скажи мне, что в склепе я отморозила мозги вместо задницы. Очень буду рада услышать, почему я неправа. Но вопреки моей надежде, он задумчиво тянет: — Это не лишено смысла. Радбранд чрезвычайно сильно оскорбил Сан-Лиму. Она могла проклясть его род, чтобы в нем постепенно пресеклась мужская линия. Впрочем, слишком мало поколений сменилось, чтобы судить однозначно. В глазах у меня темнеет, я обмякаю в кресле без сил. Люциус, черт бы тебя побрал... слишком уж хреново ты все проверил. — Но есть еще одно обстоятельство. Я смотрю на Снейпа обреченно. — Ты убила Сан-Лиму. Не просто убила — ослабила, вступила в схватку. В некотором смысле ты отомстила за Радбранда, происходишь ты от него или нет. По всем правилам, если и было какое-то проклятие, ты его практически наверняка сняла. Почему он говорит это мне? Да еще так сдержанно, едва ли не мягко. Разительный контраст с его прежним тоном. — Спасибо. Однако мне было бы спокойней, если бы Скорпиус остался с нами. Может… скажешь об этом Драко? Он не признает этого, но твое мнение имеет для него вес. Ты не можешь не видеть, каким вырастет Скорпиус — тут уж без разницы, проклятье или нет, женщины за ним будут таскаться за один лишь взгляд. Снейп пожимает плечами: — Ты почему-то уверена, что у тебя будет дочь. Но ты всегда можешь дать ей медальон, а Скорпиусу — второй, точно такой же, и они обо всем сразу догадаются, когда встретятся. Мне ну очень сильно хочется ему врезать. — Не смешно! Это ж не хренова мыльная опера, мы... Я забываю, что хотела сказать, когда он снова улыбается — на этот раз без всякого яда. Едва заметно, почти как прежде, до того, как отвесил мне ментальную оплеуху за очередное подначивание. Только я улыбаюсь в ответ и открываю рот, как совсем рядом с нами появляется домовой эльф. — Хозяин вернулся! Прошу, спуститесь в обеденный зал к ужину! Должно быть, наши со Снейпом взгляды кажутся ему убийственными, потому что эльф, прижав уши, тут же исчезает. — Пойдем, — Снейп рывком встает с кресла. — Не будем заставлять господина Малфоя ожидать нас слишком долго. Легко сказать «Пойдем». Я барахтаюсь на месте, пытаясь подняться; с каждым днем это становится все тяжелее сделать. Так что жесткую длиннопалую ладонь я принимаю с благодарностью. Снейп вытягивает меня из кресла и даже никак не комментирует то, что ему для этого пришлось приложить значимое усилие. Как же мне надоело быть такой огромной! Серый от усталости Драко уже сидит во главе длинного обеденного стола. Готова поспорить, к еде он до сих пор не притронулся не потому, что без нас это было бы невежливо, а просто ему после двенадцатичасового рабочего дня вообще ничего не хочется. Но к ужину он нас ждет каждый день — наверное, чтобы напомнить нам со Снейпом, что это в его доме мы живем и он здесь главный. А может, есть еще какая-то причина, о которой я не догадываюсь. Никогда не думала, что буду испытывать сочувствие к Драко. Он и правда выбивается из сил, пытаясь сдержать наш катящийся в пропасть мир. СБ закусила удила сразу после того, как Нотт стал Министром магии — говорят, побоялись слишком резких реформ и нанесли превентивный удар, начав самостоятельно арестовывать магов-преступников. Нотт вместе с новым главой Аврората готовят ответ, и страшно представить, к чему это все приведет. Сидя в мэноре, я практически отгородилась от всех потрясений извне, а иначе нервотрепка была бы слишком уж сильной. Хватает заголовков газет, которые читает Снейп, встревоженных глаз друзей, с которыми я еще изредка встречаюсь, да измотанного Драко, пьющего все больше огневиски. Глядя исподтишка за тем, как он ест — медленно пережевывая пищу и едва держа веки открытыми — я внезапно думаю: Драко было бы совершенно наплевать на те письма. Другое его теперь волнует, занимает все мысли целиком и полностью. Какая разница, кто кому и кем приходится или не приходится, когда на носу война с магглами. Нет, он точно не стал бы оставлять письма у меня на виду. Но вариантов, кто это сделал, не так уж много. Снейп встречается со мной взглядом, и в лице его больше нет ни намека на вернувшуюся было мягкость.