Exodus L.B.

      Отличная была идея — соорудить в парке мэнора беседку. Для нее тут как будто специально подготовлено место: в конце дорожки, там, где начинаются деревья, есть небольшая ровная лужайка. Даже удивительно, почему никто не додумался до такого раньше. Не все же Малфои были такими занудами, как Люциус, для которого беседка в парке — это слишком легкомысленно.       — Если тебе нужен отдых, в доме намного прохладнее, — говорит он, прикрывая глаза, когда солнечные лучи падают ему на лицо сквозь листву деревьев и плетеную крышу.       Думаю, Люциус просто вредничает. Если бы ему было некомфортно, он бы ушел, а не сидел расслабленно здесь, в соломенном кресле, вытянув вперед длинные ноги.       Стоит летняя жара, и в окружении близких Люциус позволяет себе неслыханную вольность в одежде: никаких мантий и регалий, только легкие серые брюки и белая рубашка, расстегнутая аж на две пуговицы. Для него это все равно что выйти на улицу полуголым. Серебристые волосы свободно рассыпаны по плечам, делая весь его облик еще более юным и мягким, и мне, как всегда, безумно хочется запустить в них пальцы.       Я улыбаюсь, наслаждаясь легким ветерком и отдаленным щебетанием птиц. Небо сегодня такое высокое и голубое, что кажется, в него можно улететь, просто подпрыгнув и оторвавшись от земли. Его так много над нами, и даже величественный мэнор кажется на его фоне незначительной песчинкой.       Перед беседкой играют дети. Скорпиус помогает Айви, бегая и собирая вдоль дорожки круглые гладкие камни — девочка еще не совсем уверенно ходит — и уже вместе они складывают из них башню. Моя дочь сердится, встряхивая кудрявой шевелюрой, когда камешки раз за разом падают вниз, но Скорпиус терпеливо продолжает вкладывать их в ручки своей маленькой тети.       Я бы присоединилась к ним, полежала на этой мягкой зеленой травке, однако меня ждет работа. Десять младших авроров сегодня сдают тест, и готова поспорить, уже начали собираться в учебном секторе Отдела магического правопорядка, безуспешно пытаясь скрыть волнение.       — Ты идешь? — спрашиваю, вставая с кресла.       — Позже, — отвечает Снейп, не отрываясь от газеты. Еще один яростный противник отдыха в саду, который не торопится отсюда уходить. Случайно или нет, они с Люциусом одеты практически одинаково, разве что брюки у Снейпа традиционно черные. Да и поза более сдержанная, сидит с прямой спиной — если задуматься, никогда не видела, чтобы Снейп по-хозяйски развалился в кресле.       — Ну вот, — говорю, — я-то надеялась, что мы появимся там вместе, и ты припугнешь моих студентов. Меня же они совсем не боятся.       — Как будто в этом виноват кто-то, кроме тебя самой, — он поднимает на меня взгляд. — Давай договоримся: я загляну в кабинет в середине экзамена и предложу свою помощь в опросе.       Смеюсь, положив руку ему на плечо: это было бы слишком уж жестоко. Бедные ребята поседеют от страха — репутация Снейпа-профессора им прекрасно известна, сама даже не знаю, откуда.       — Не сюсюкайся с ними особо, — он перелистывает страницу газеты. — А то опять просидишь там до ночи. Не вернешься к ужину — и я точно нанесу младшим аврорам проверочный визит.       Склонившись, я благодарно целую его в висок, задерживаю губы на бледной коже. Без Снейпа моя семья никогда не была бы полной. Он слегка поворачивает голову, чтобы наши лица оказались ближе, а потом постукивает пальцами по моей ладони на своем плече: пора идти.       Я отстраняюсь от него, и мою руку перехватывает уже Люциус — не требовательно, не ревниво. Просто он тоже хочет получить свой прощальный поцелуй.       Его губы на вкус как солнечный свет. Как лето, со всей его пьянящей сладостью и щедростью. Уже одни лишь губы эти способны заставить меня остаться здесь, никуда не уходить, но я делаю над собой усилие и отрываюсь от них. Я ведь скоро вернусь, так почему мне вдруг так тяжело от самой мысли, что придется покинуть беседку? Надо пойти обнять перед уходом детей…       Повернувшись, ловлю взгляд Снейпа.       — В чем дело? — спрашивает он, приподняв брови.       — Не следовало ей так рано выходить на работу, — замечает Люциус, все еще держа меня за руку. — Первые несколько лет молодую мать тянет к дому, даже если ребенок под присмотром.       Я сдержанно фыркаю над этой патриархальной мудростью, хоть доля правды в ней и есть. Снейп тоже ухмыляется, прикрывшись газетой. У него на этот счет более прогрессивный взгляд.       Как бы там ни было, тревога улетучивается, и через порог беседки я переступаю с легким сердцем и улыбкой. Дети все складывают свою башенку на этой чудесной зеленой травке, а над ними простирается бескрайнее голубое небо…       Я делаю шаг, два… десять шагов и все никак до них не дойду. Они отдаляются от меня, сколько бы я ни шла вперед.       — Айви! — зову я. Дочь не слышит меня и не обращает никакого внимания.       Спиной чувствую нарастающий жар. Откуда-то позади летят снопы искр, я резко оборачиваюсь — и не сдерживаю крика.       Беседка охвачена огнем. Внутри ревущего пламени виден лишь черный неподвижный силуэт, а Люциус продолжает сидеть в кресле у самого выхода, глядя на меня тусклыми глазами. Изрезанная в клочья рубашка залита кровью, и в прорехах видны страшные раны на его груди. Я кидаюсь к нему, но пожарище разрастается, поглощая беседку целиком, отбрасывая меня назад.       И теперь, лежа на земле, я отчетливо вижу: это не небо смотрит на меня сверху. В огромной голубизне шевелится чудовищный зрачок, и мне уже известно, что будет дальше. Сверкнув вспышкой, словно падающая звезда, в меня с высоты летит копье — одинокая, поверженная, я безропотно принимаю его удар в самое сердце.

* * *

      Айви недовольно ворочается — я взяла ее на руки, когда она еще не проснулась. А может, малышка чувствует мое состояние. Меня ощутимо потряхивает, пока мы спускаемся вниз по парадной лестнице.       Ранним утром я ожидала застать Драко в обеденном зале, однако тот пустует и стол не накрыт. Появившийся домовик, кланяясь до самого пола, объясняет, что хозяин не ночевал дома, поэтому к завтраку до его появления решили не накрывать — сама-то я обычно ем в спальне. Оно так, просто именно этим утром мне необходимо было увидеть кого-то, кроме детей, поговорить хоть о чем-то, чтобы забыть кошмарный сон. Драко давно перестал ждать меня к завтраку, но и то, что его не было всю ночь, далеко не редкость — так много у него в последнее время работы. Во всяком случае, не думаю, что он заночевал у кого-то.       Позавтракав сама, я кормлю Айви. За окном медленно встает солнце. Небо покрыто облаками, оно не такое идеальное, как в моем сне — но день обещает быть погожим.       Повинуясь неясному порыву, я прошу домовика вынести в парк садовую мебель. Судя по его удивленному взгляду, ее не доставали уже очень давно — может, даже еще была жива Нарцисса. В последние несколько лет у ее семьи не было поводов беззаботно прохлаждаться на лужайке.       Белый столик на изящной ножке и два стула домовик расставляет неподалеку от того места, где в моем сне была беседка. Поразительно, как Всевидящий воспроизвел все до малейшей детали: деревья с шелестящей листвой, пение птиц. Много месяцев он не напоминал о себе, а тут вдруг прорвался в мое сознание.       Бидди приводит Скорпиуса и без всякой просьбы с моей стороны сервирует нам чай. Я никогда не возражаю против ее инициативы, вот и сейчас просто киваю, принимая блюдце с чашкой, хоть не хочу ни есть, ни пить. Она заботится о Скорпиусе, а я просто каждый раз оказываюсь рядом и пользуюсь этим.       Айви спит в люльке, накрытой газовой тканью от солнца и насекомых. Скорпиус, раскачивая ногами на стуле, постоянно заглядывает внутрь: не мешает ли ей что-нибудь, не проснулась ли. Он заметно оживился с тех пор, как она родилась, стал больше разговаривать, лучше есть — наверное, именно поэтому Бидди все время старается привести его к нам. День ото дня Скорпиус все больше становится похож на обычного мальчишку своего возраста: любознательного, активного, жизнерадостного. Тень горестных воспоминаний никогда не уйдет из его глаз, но любовь определенно его исцеляет. В силу возраста с ним это происходит быстрее, чем со мной.       Задумавшись, я не сразу замечаю появившуюся на главной дорожке фигуру. Вскидываю голову, только услышав испуганный голос Скорпиуса:       — Ла-ав!       Он спрыгивает со стула, но не прячется — встает рядом с люлькой, будто готовый в любой момент защитить ее от опасности. Я остаюсь на месте, потому что от появившегося незваного гостя ребенка защищать не требуется.       Грейнджер идет к нам, не сводя напряженного взгляда. Уже по ее глазам я понимаю: что-то стряслось. Что-то серьезное, а иначе почему она здесь?       Из меня вырывается судорожный вздох: я очень, очень, очень сильно устала от потрясений, и сейчас меня точно ждет новое.       Подойдя ближе, Грейнджер опускается на корточки и вкладывает в руку Скорпиуса алмазный перстень.

* * *

      — ...Чаринг-Кросс-Роуд полностью перекрыта от Трафальгарской площади до самого Тоттенхем Корт. Национальная галерея, театры — ничего не работает, отовсюду эвакуировали людей… Станции метро по всей ветке, где был взрыв, заблокированы. Они объяснили это террористической атакой, — Грейнджер устало трет ладонью глаза. До этого дня я ни разу не видела ее с грязными волосами, замотанными в неопрятную шишку на затылке. За прошедшие сутки она не то что не мылась — не спала и не ела, организуя эвакуацию волшебников в Лондоне, Оксфорде и других крупных городах. Почти у всех есть родня, живущая в более мелких населенных пунктах, тех же, кому некуда было пойти, перебросили в Хогсмид как единственное полностью магическое поселение, где никто из магглов не заметит резко выросшее количество людей на улицах. Испуганных, неуверенных — тех, кто за один день потерял все.       Вот оно как бывает. Когда наступает конец, и ты ничего не можешь с этим поделать.       Я слушаю Грейнджер отстраненно, лишь придвигаю ближе чашку с чаем, которую она долго разглядывает, прежде чем взять обеими ладонями. Мы так и остались в парке, обсуждать апокалипсис, любуясь красотами лета.       Сделав несколько глотков, она продолжает рассказывать. Не знаю, зачем она делится со мной этим. Возможно, хочет проговорить все вслух, упорядочить мысли, чтобы понять, как действовать дальше. Или ей важна моя реакция?       Но я хорошо усвоила урок и никуда из мэнора не денусь. Здесь Айви, здесь Скорпиус — если Драко не выберется, я стану последней, кто сможет их защитить. Он хотел именно этого, отправляя к нам Грейнджер. И вот уже почти сутки, как он не выходит на связь.       — Это ничего не значит, — говорит она сбивчиво, с напором. — Они могут быть заблокированы на каком-то из этажей. На поверхности все оцеплено, близко не подобраться, но мы следим за СБ — всех солдат из Министерства еще не вывели. Значит, внутри остается кто-то… кто доставляет им неприятности.       Зачем им это? Зачем захватывать Косую Аллею и Министерство магии? Грейнджер говорит, сведений слишком мало, из тех, кто столкнулся с магглами напрямую, не выбрался никто. Хорошо еще, что им не было известно местонахождение больницы Святого Мунго.       У Дина вчера был выходной… а сегодня о нем тоже нет новостей, как и о Джинни Уизли, и о Джордже. Невилл, к счастью, был дома с семьей, сейчас он в Хогсмиде, помогает беженцам.       — Я была неподалеку от Косой Аллеи, — шепчет Грейнджер. — У нас там наблюдательный пост на крыше одного из зданий… я видела, как вывозят тела. Их немного. Думала, будет больше, но… Похоже, остальных забрали. Понимаешь, Браун? Их взяли живьем.       Мы молчим, потому что продолжать говорить вслух слишком страшно.       — И что теперь? — спрашиваю наконец. — Вы готовите что-то? Проследили за СБ, знаете, где они могут держать пленных?       Она страдальчески морщится.       — Это непросто. Мы и правда следили за ними не один месяц, но у СБ десятки зданий по всему городу и за его чертой. Фургоны затонированы, защищены «магоблоками». Автомобиль въезжает в закрытое хранилище, через несколько минут покидает его — и мы не понимаем, взял он оттуда кого-то или наоборот, оставил. В каждом здании может быть как один пленный, так и десяток — СБ может раскидать их по всему городу, понимаешь? Мы слишком плохо подготовлены, и дело даже не в том, что готовиться надо было с начала Взаимодействия, нет. Готовиться надо было еще раньше. А сейчас у нас нет ни маггловской техники, ни тех, кто умеет ей пользоваться. Можно было бы научить авроров владеть огнестрельным оружием, штурмовой опыт у них есть… но на это нужно было бы потратить хотя бы несколько месяцев, а теперь — теперь из них никого не осталось. Мы упустили момент, и самое паршивое — мы сделали это уже очень давно. Теперь… нам хватит сил лишь обороняться.       — До каких пор, Грейнджер? — я подаюсь вперед. — Пока они не оттеснят всех к стенам Хогвартса — ведь я правильно понимаю, там будет последняя линия обороны? Неприступные шотландские горы, сильнейший магический фон, который не заглушить «магоблоками» — там нас и правда могут оставить в покое. И будет у нас чудесная резервация, как у американских индейцев. Напомнить, чем у них все закончилось?       Я, конечно, зря на нее наезжаю. Не она лично все просрала, все правильно говорит: начать задумываться о том, что магглы могут нас сожрать, должны были еще наши деды. Научить поколение наших родителей разбираться в оружии, технике, компьютерных технологиях — и уже наше поколение владело бы всем этим на сносном уровне. Да хотя бы поощрять магглорожденных развиваться в этом направлении — но нет же, волшебники делали все, чтобы те стыдились своего происхождения и поскорее о нем забывали. Даже такие умники, как Грейнджер, знают слишком мало, чтобы теперь дать отпор — и похоже, именно это понимание причиняет ей наибольшие муки. Понимание, как много возможностей она упустила. Все мы упустили — и теперь за это расплачиваемся.       Нация самодовольных кретинов, полагавших, что магия есть абсолютная сила.       — Мне пора, — Грейнджер встает, тяжело опираясь на стол. — Робардс… он теперь снова Главный аврор… отпустил меня на полчаса.       Этой короткой передышки ей было слишком мало, и я уже хочу предложить поспать хотя бы часик, как передо мной вдруг появляется домовик.       — Мисс Браун… — он прижимает большие уши к голове. — Двое волшебников у границы поместья, хотят пройти… Один уже имеет разрешение, но с ним второй, в отсутствие хозяина вы должны решать...       Я киваю, не задумываясь и даже не спрашивая имен. Отчего-то все опасности, исходящие от волшебников, кажутся теперь несущественными — нас с Грейнджер тут двое, если что, сможем за себя постоять. Будто услышав мои мысли, она не торопится уходить.       Едва увидев их, я подскакиваю на ноги — и тоже хватаюсь за столик, борясь с неожиданным головокружением. Мерлин и Моргана… я даже не спросила про него, потому как была уверена: он остался среди тех, кто защищал Министерство.       Мордекай ведет Аргуса Филча, практически взвалив его на себя. Тому настолько плохо, что я сразу командую домовику приготовить кушетку в гостиной и принести Восстанавливающее зелье — все это я успеваю прокричать, пока Грейнджер бежит к ним, чтобы помочь дойти до дома.       Скорпиуса сразу забирает Бидди, Айви я несу сама, пытаясь унять дрожь в руках. Надо было быть готовой к тому, что все происходящее коснется меня напрямую, спрятаться от всего в мэноре не получится. И все равно меня потряхивает от ощущения стремительности творящегося вокруг, от понимания того, как же я замедлилась, расслабилась, раскисла — а делать этого нельзя было ни в коем случае.       Оставив ребенка в детской с Бидди, я бегом спускаюсь в гостиную. Мордекай беспокойно ходит перед кушеткой, рассказывая о чем-то Грейнджер, а та помогает домовикам вливать в Филча зелья.       Я замираю на пороге, только мельком взглянув на человека, в похищении которого я когда-то участвовала и которого потом спасала, рискуя жизнью своей и не родившейся еще дочери.       Все мое внимание приковано к Мордекаю. Грейнджер тоже выбралась из самого пекла, за нее я тоже переживала и в глубине души испытала облегчение, но он — он совсем другое…       Мордекай замолкает на полуслове, останавливается посреди гостиной, глядя на меня в ответ. Я ничего не могу с собой поделать, может, это неприлично и нескромно, но, преодолев разделяющее нас пространство, я буквально врезаюсь в него и крепко обнимаю. Появись здесь Дин, или Невилл, или кто-то из младших авроров, с кем мы вместе тренировались — мне бы точно так же захотелось их обнять. Так я себя убеждаю, а потом Мордекай несмело обхватывает меня руками, чуть поглаживая по спине, и весь ужас, весь тошнотворный кошмар нашего положения бьет разом в мою несчастную голову. Его могло тут и не быть. Он мог остаться в сотне футов под землей, застреленный и похороненный в этом разрушенном, разграбленном каменном мешке, некогда бывшем Министерством магии Великобритании. И многие из тех, кого я знала — они действительно сейчас там. А тем, кому повезло, еще предстоит столкнуться с этой непреодолимой, воистину беспощадной силой — и живому, дышащему, такому настоящему Мордекаю в моих руках тоже.       Гормоны после родов поутихли, или же я успела выплакать все, что во мне было, но глаза остаются совершенно сухими. Только дрожь усиливается настолько, что Мордекай ее чувствует и отстраняется, заглядывая в глаза. Он не боится. Он совершенно спокоен и сосредоточен, и только тратит время, успокаивая нервную дуру, а ведь Филча сюда притащил не просто так.       Грейнджер, тактично молчавшая всю эту минуту, вливает в того последний флакон. Оборачивается к Мордекаю, отступившему от меня на шаг ближе к ней:       — Где ты его нашел? Разве его не эвакуировали с другими пациентами?       Филч стонет, болезненно закатывая глаза — но он еще в сознании. Только сейчас я замечаю, насколько он сдал за эти месяцы. От загорелого моложавого мужчины не осталось и следа, перенесенный Круциатус словно повернул время вспять, отбросив Филча на несколько лет назад, когда тот был угрюмым и дряхлым завхозом.       Мордекай качает головой:       — Он был на улице возле Мунго, брел среди магглов. Я следил за ходом эвакуации и по чистой случайности его увидел. Нам повезло, что рядом не было агентов — они бы сразу поняли, откуда он.       — Но зачем ты привел его сюда? — Грейнджер щупает пульс на худом старческом запястье, и ее нахмуренные брови более чем ясно говорят: состояние Филча внушает опасения.       — Из-за того, что он сказал мне. Я подумал, тебе это надо услышать, — Мордекай склоняется над ним, немного бесцеремонно трясет за плечо: — Мистер Филч!       — Прекрати! — шипит на него Грейнджер. — Он вот-вот потеряет сознание!       Однако Филч и правда приходит в себя, пытается приподняться. От усилия, с которым он удерживает себя на грани обморока, в распахнутых, слезящихся глазах проступают красные сосуды.       — Я виноват! — хрипит он, хватая Мордекая за руку. — Я т-так виноват перед… всеми… Я вспомнил… и шел рассказать… вам…       Сознание его до сих пор не восстановилось полностью, даже спустя столько месяцев. Я зажимаю рот ладонью — настолько мне тошно видеть его таким.       — Успокойтесь, — Грейнджер силой укладывает его обратно. — Отдохните немного, и я переправлю вас к врачам…       — Нет! — вскрикивает Филч. — Я должен все объяснить! Это важно! Это важнее всего! Это…       Внезапно его блуждающий, совершенно безумный взгляд останавливается на мне, он затихает, скосив набок рот в какой-то судороге. А потом в глазах Филча светится узнавание — и я уже мысленно слышу его следующий вопль, разоблачающий во мне мучительницу, виновную в его состоянии… но изуродованное болезнью лицо разглаживается, губы расслабляются, прежде чем произнести едва слышное:       — У него Прекрасный камень.       Силы оставляют его, и Филч теряет сознание, обмякая на кушетке.