Exodus L.B.

      Айви как раз заканчивает есть, когда позади нас, скрипнув, открывается дверь.       — Можно?       Я осторожно отстраняю ребенка, возвращаю на плечо приспущенный рукав платья, пока Мордекай не подошел ближе. Драко когда-то вот так же вломился без стука — и покраснел до корней волос, увидев мою грудь. Странно даже, никогда не думала, что он такой ханжа.       Мордекай, вероятно, гораздо проще относится процессу кормления младенца, смущенным он не выглядит. Обходит нас, мягко глядя сверху вниз, и, поколебавшись, протягивает руки:       — Я могу ее взять?       Киваю. Он первый, не считая меня и домовихи, кто берет ее.       Айви выглядит совсем крошечной в его ладонях. Мне не приходится подсказывать, что надо держать ей голову, Мордекай все делает правильно и на удивление уверенно.       Слегка покачивая, он подносит мою дочь к окну — и долго рассматривает ее там с какой-то непонятной мне полуулыбкой. А потом тихо говорит то ли мне, то ли ей самой:       — Красивая девочка. Такая красивая…       Сидя в кресле, я смотрю на них один долгий, бесконечный момент хрупкого покоя. Нет, реветь меня больше не тянет, и все-таки от вида Мордекая с ребенком на руках вся моя слабость снова оказывается опасно близко к поверхности.       Ему очень идет.       — Грейнджер не возвращалась? — спрашиваю спустя минуту.       Он качает головой и отходит от окна, чтобы уложить Айви в колыбель.       — Вернется, когда Филч придет в себя. Мы оба думаем, ему есть что рассказать. А до тех пор ее присутствие необходимо в другом месте.       — В куче других мест, я бы сказала. Да и твое тоже… Почему ты не ушел с ней?       Мордекай делает шаг назад от колыбели и смотрит на меня:       — И оставить вас с Филчем? Его нельзя лишний раз переносить магией, но это не значит, что он не может быть опасен. У Гермионы пока хватает людей, я ей не слишком нужен.       Мне кажется, он лукавит, по крайней мере насчет последнего. Многие авроры остались в павшем Министерстве, кое-кто погиб, пытаясь защитить его снаружи уже после начала атаки. Грейнджер сейчас нужен каждый, кто способен сражаться.       — А что МКМ? Они ведь уже должны обо всем знать?       — Они знают, — отзывается Мордекай бесстрастно. — Нам предложили помощь в проведении эвакуации населения на континент. Но не более того. Для них Британия потеряна.       — Эвакуация… она в принципе-то возможна? Грейнджер ведь сказала, что больше половины из тех, кто пытался трансгрессировать через Ла-Манш, не… у них не получилось. Совы долетают, но…       — Думаю, дело в маггловских ВМС. Авианосцы, подводные лодки — на них должны быть носители «магоблоков», достаточно много, чтобы создавать заслон. Возможно, военные сами не знают, что встроено в их снаряжение. Они не могут окружить Острова сплошным кольцом, для этого у них недостаточно кораблей, и там, где есть бреши, все еще можно трансгрессировать… но, с другой стороны, они не стоят на месте, периодически перемещаются. Если мы отследим схему этих перемещений, то сможем безопасно «прыгать» на континент.       — Однако о полномасштабной эвакуации речи не идет, правда же?       Оставить эту страну сейчас — значит оставить ее навсегда. Я говорила Грейнджер о том, как страшно будет оказаться запертыми в резервации в Шотландии, но скитаться по чужой земле, лишившись дома… пожалуй, это хуже всего. Что останется после нас, если мы сбежим? Что останется моей дочери, если сдадимся?       — Нет. Мы никуда не уйдем.       Отчего-то то, как Мордекай это произносит, заставляет всмотреться в его лицо. Он никогда ничего не говорит просто так. Это же он — спокойный и уверенный, и каждому слову его можно верить. Хорошо, что Грейнджер не забрала его с собой… пускай даже там его помощь нужнее.       Я вздрагиваю, когда рядом с негромким хлопком появляется эльфийка.       — Мистер Филч очнулся! Мы сразу дали ему зелье, как вы велели!       — Спасибо. Мы сейчас подойдем.       Домовиха исчезает снова, чтобы проследить за Филчем, а я спрашиваю у Мордекая:       — Позовешь Грейнджер?       Он уже идет на выход:       — Отправь ей Патронуса, так будет быстрее.       Мой Защитник, появившись из воздуха, не сразу летит выполнять задание. Светящаяся кошка задерживается около спящего ребенка, плавно кружится над ним, отбрасывая голубые блики на нежное личико. И неудивительно, Айви — ее единственный оставшийся источник силы, мысли о ней питают всю мою радость. Во мне столько страха, и отчаяния, и боли, я и не надеялась, что все еще смогу наколдовать Патронуса — но нет, он здесь и готов послужить в меру своих возможностей.       Грейнджер я вижу из окна, пять минут спустя она появляется на главной дорожке перед домом. В первый раз трансгрессировать в мэнор ей помог фамильный перстень, но теперь у нее есть разрешение появляться здесь в любое время… пока Драко не запретит.       Мое присутствие при разговоре с Филчем не требуется, и все-таки, промаявшись в спальне несколько минут, тоже спускаюсь вниз. Из гостиной слышны голоса, мне не хочется туда заходить, чтобы не почувствовать на себе снова этот узнающий взгляд, который в любой момент может наполниться обвинением и ненавистью.       Поэтому я останавливаюсь, не доходя до дверей, и слушаю, обхватив себя руками.       — … он сам нашел меня, предложил сделку… — бормочет Филч, мне приходится напрячь слух, чтобы с расстояния разобрать слова. — Это казалось невероятным. Но что бы я потерял? Я согласился…       — Когда это произошло? — резко спрашивает Грейнджер — я с удивлением различаю гнев в ее голосе. Что-то я успела пропустить.       — В двухтысячном… В июле… Битва за Хогвартс — я был ранен, вы все, наверное, даже не знали, не заметили… Мне давали зелья, но они плохо помогали, потому что я не был волшебником. И все забыли про меня. Я уехал в Лондон встретиться с Адель. Про Эмбер я тогда ничего не знал, мы просто встретились в центре города, как старые знакомые. И после этой встречи он подошел ко мне прямо на улице.       — Агент Хаузен?       — Да. Дьюла Хаузен.       Филч еще много чего рассказывает, то и дело запинаясь и начиная тяжело дышать. Не нужно его видеть, чтобы понять, насколько ему плохо и какое усилие он прикладывает, просто продолжая говорить.       О том, как Хаузен предложил ему невозможное: шанс обрести магию, просто позволив провести над собой несколько экспериментов. О неделе в лаборатории СБ, когда его изучали, как лабораторную мышь, а потом…       — Он вложил камень мне в руки, — шепчет Филч. — Похожий на изумруд, только будто излучающий собственный свет. Такая сила! Я мог задохнуться от этой силы, но Хаузен… он каким-то образом помог мне справиться с ней. Он подсказал, что делать.       — Постойте-ка, — перебивает его Грейнджер. — Прекрасный камень? Тот, который якобы извлекли из зеркала Эризед и который исполняет сокровенные желания? Это же сказка.       — Такая же, как Дары Смерти? — спрашивает Мордекай, и что-то в его словах заставляет ее замолкнуть. Второй или третий раз на моей памяти, когда заучку переиграли, а я даже не могу посмотреть на ее лицо в этот момент. И что там за история с Дарами Смерти?       — Но ведь легенда о них противоречит легенде о добытых камнях, — возражает она наконец. — Прекрасный камень из Зеркала желаний, Воскрешающий — из Арки смерти, Философский — из Источника жизни. Мы знаем, что Философский камень на самом деле был создан Николасом Фламелем, а Воскрешающий...       — Его людям отдала сама Смерть, — Мордекай говорит это без капли сарказма. — О происхождении одного и того же артефакта могут ходить разные легенды, ты прекрасно это знаешь. Гермиона, не столь важно, откуда на самом деле взялся камень — ты видишь, каковы последствия. Можешь назвать мне иную силу, способную к ним привести?       Я слышу шаги — Грейнджер нервно расхаживает по гостиной.       — Даже если это тот самый камень — откуда он у маггла? Мистер Филч, что вам об этом известно?       Филч судорожно вздыхает.       — Я… не уверен, что Хаузен маггл.       Шаги прекращаются. По-моему, присутствующие даже забывают, как дышать.       — Поясните, пожалуйста, — негромко просит Мордекай.       — Я чувствовал, что могу не справиться с камнем, он был слишком… мощным, диким, необузданным. Когда я взял его, кожу на моих руках обожгло, она будто была готова слезть с мяса. Я потерялся, растворился в нем. Но Хаузен коснулся меня, привел в чувство. Он держал мою руку и направлял, пока сила втекала в меня. Я пожелал стать волшебником — и мое желание исполнилось. Меня снова изучали, на этот раз дольше, около месяца, а затем дали денег и отпустили. Я уехал из Британии… а спустя какое-то время мне стерли память. Я попросту забыл о встрече с агентом Хаузеном, обо всем, что со мной случилось. А тут это нападение, из-за которого я оказался в больнице… Врачи сказали, что кто-то пытал меня, выворачивал наизнанку мою память, чтобы выудить оттуда информацию… Думаю, все это как-то связано… И без пытки… я бы так ни о чем и не вспомнил…       В гостиной повисает тишина.       Я зажимаю рот ладонью, чтобы ни единым звуком не выдать свое присутствие. А звуков из меня рвется много… Внутри все разбивается вдребезги, и я хочу закричать, но не могу. Только зажмуриваюсь, подавляя желание сбежать наверх, в свою комнату. Я такого избавления не заслуживаю.       Филч не помнит, кто на самом деле отправил его в больницу.       — Вы считаете, вашу память стер агент Хаузен? — спрашивает Мордекай. Уж он-то знает, что случилось и кому мы обязаны внезапно вернувшимися воспоминаниями Аргуса Филча.       — Либо он, либо кто-то из волшебников, которые на него работали. Я никогда их не встречал, но мне почему-то кажется, что такие были… Он очень много знал о нашем мире, но знания его были… как бы вам сказать… заимствованными, словно он изучал нас, используя разные источники. У него были правительственные деньги, он мог бы нанять кого-нибудь… не слишком чистоплотного. Магов, которые продали бы ему информацию или услуги.       — Таких, как вы, хотите сказать? — Грейнджер уже почти не сдерживает презрения. — Вы вступили в сговор с магглами, мистер Филч, как минимум нарушив Статут о секретности. Как максимум — выдав ему наши величайшие тайны. Несмотря на то, что вы являлись сквибом, вам было известно местонахождение Хогвартса — откуда нам знать, что вы не рассказали о нем агенту Хаузену…       — Нет! — вскрикивает Филч.       — … а это страшное преступление, — Грейнджер снова прохаживается вдоль гостиной. — Тянет на госизмену с юридической точки зрения, а с моральной…       — Гермиона, — вступает Мордекай; судя по звуку, он встает с кресла. — Надо поговорить. Лаванда, подойди, пожалуйста! — зовет он громче.       Помявшись пару мгновений — не кидаться же туда сразу, выдавая, что я подслушивала — захожу в комнату. Грейнджер проходит мимо, жестко чеканя шаг. Филча потряхивает, на осунувшемся лице выступил пот. Он смотрит на меня со страхом и в то же время с надеждой.       — Отдыхайте, — говорит ему Мордекай, прежде чем покинуть гостиную вслед за Грейнджер. Поравнявшись со мной, трогает за локоть:       — Я скоро вернусь.       Когда мы с Филчем остаемся одни, тот порывается встать:       — Мне бы никогда не пришло в голову совершить такую подлость, Лаванда, клянусь вам!       — Сидите! — я усаживаю его обратно на кушетку, мне для этого даже не приходится прикладывать сколько-нибудь сил, настолько Филч ослабел. На столике рядом стоят зелья, я отыскиваю среди них успокоительное — оно ему сейчас не помешает. Мне, на самом деле, тоже, но нельзя — конкретно этот состав небезопасен для ребенка.       Поэтому я просто усаживаюсь напротив него, наблюдая, как Филч трясущимися руками подносит флакон к бесцветным губам. Он выглядит разумнее, чем когда я последний раз видела его в больнице Святого Мунго, однако былой внешний вид к нему так и не вернулся. Бывший сквиб выглядит ровно на свой возраст — ему за шестьдесят, лицо изборождено морщинами, в волосах много седины. Он совсем не похож на того Аргуса Филча, которого я встретила на балу меньше года… целую вечность назад.       Выпив зелье, он устало откидывается на спинку софы.       — Если честно, Лаванда… мисс Грейнджер права. Вы все вправе осудить меня. Мне уже ничего не страшно, никакое наказание. Эти месяцы в больнице, пока я не принадлежал сам себе, были кошмарны... наверное, я все заслужил. Единственное, о чем я жалею — что моя дочь останется одна. Эмбер чудесная девочка… еще раз спасибо вам за нее.       — Одна?.. А как же Парвати?       Филч поднимает на меня взгляд побитой собаки.       — Моя Парвати была со мной в больнице, пока я не начал просыпаться от кошмара. Как жена, она выполнила свой долг, но на этом все. Она сказала, что больше не может обманывать ни меня, ни саму себя. Мы развелись, она вернулась к родителям. Эмбер сейчас у нас дома во Франции, за ней присматривают, но что будет потом… я не знаю.       Помолчав, я говорю:       — По крайней мере, ваша дочь далеко от опасности. Здесь с нами может случиться что угодно, а ей ничего не угрожает.       Филч кивает слабо, затем еще раз.       — Я сожалею о том, что произошло с вами и с Люциусом. Ваша малышка… не могу сказать, что считал его хорошим человеком, но она должна была его узнать. Это несправедливо, когда дети даже не могут узнать своих родителей. Впрочем, у нее все еще есть вы. Парвати говорила, вы станете хорошей матерью.       — Она правда так сказала?       Филч печально кивает.       — Парвати… испытывает слабость к этому ребенку. Не только из-за вас.       Его признание заставляет меня замереть. Он уже говорил мне о чувствах Парвати к Люциусу, правда, не помнит об этом. Не приведет ли этот разговор к прояснению в воспоминаниях?       — Я был в мэноре в тот день, — бормочет Филч. — И видел его тело. Только мельком, но этого хватило, чтобы сбежать отсюда в ужасе. Не знаю, чего я испугался больше: вида крови и мертвеца, или того, что сам готов был сотворить с ним нечто подобное. Возможно, не совсем, но… Меня поразила моя первая мысль: «Наконец-то между мной и Парвати не будет никого». Это очень страшно — узнать о себе такое.       Кажется, от успокоительного его начинает клонить в сон, веки с трудом остаются открытыми.       — А потом, мистер Филч, вы поняли, что с мертвым Люциусом соперничать стало еще труднее, чем с живым, верно?       — Верно, Лаванда. Все верно.       Филч засыпает, уронив голову на диванную подушку, а я так и сижу в кресле напротив него, думая о своем.       Не знаю, сколько проходит времени, на часы оборачиваться не тянет — Мордекай возвращается, как и обещал.       — Как думаешь, Грейнджер и правда добьется суда над Филчем? — спрашиваю тихо, чтобы не тревожить спящего.       — Она может, — говорит он. — Не потому, что ей нужен козел отпущения, просто потому что это она и она считает это правильным.       — А ты считаешь, что это правильно?       Мордекай слабо пожимает плечами.       — Меня это не волнует.       Я оборачиваюсь к нему всем телом. Что-то подсказывает: он пришел сказать мне, что его волнует на самом деле.       — Я верю рассказу Филча, — Мордекай подходит ближе. — Верю, что Хаузен может быть магом и к нему каким-то образом попал сильнейший артефакт, исполняющий желания. Я немного слышал о Прекрасном камне и знаю, что он питается жизненной энергией. Хаузен не выглядит больным — но в день нашей с тобой вылазки с Дином и Зориатом выяснилось, что большинство агентов, носящих «магоблоки», подвержены истощению. Можно сделать вывод: Хаузен, используя силу камня, жертвует другими.       Звучит безумно, настолько, что в голове не укладывается.       — Значит, «магоблоки»... работают из-за какого-то камня?       Одно из самых значимых, как многие считали, изобретений, то, что было способно уравнять магов и магглов… всего лишь уловка.       Вот так и ломаются розовые очки.       Хаузен — маг. Перед глазами встает его облик в тот день, когда СБ во главе с ним пришла арестовывать Снейпа. Его взгляд… то, как он видел нас всех насквозь…       — Что ему нужно от магов?       — Этого я не знаю, — Мордекай пристально смотрит на меня. — Все, что мне известно — СБ в данный момент держит в заложниках около двух тысяч магов. После рассказа Филча, мы с Гермионой полагаем, они нужны для какого-то эксперимента.       — Дин! — вырывается у меня. — Он так и не объявился?!       — Ни он, ни Джинни или Джордж Уизли. Пропавшими без вести числятся мужчины, женщины, дети… и это лишь начало. Мы можем только гадать, где магглы нанесут следующий удар и каким образом. Будут ли использовать при этом пленных. Какое изобретут оружие.       Я качаю головой все время, пока он говорит, и под конец уже трясу ею:       — Постой, о каких изобретениях речь — сам ведь сказал, что это все сделано при помощи магии.       — Магии высшего порядка, — возражает Мордекай с мрачной уверенностью. — О той, что исполняет самое большое желание. Что, если самым большим желанием Хаузена является защита от магии? Защита для всех и всего, что он пожелает защитить? Мы видели все время, что силы СБ растут, и думали, дело в их изобретательности — но это камень питался энергией стольких людей и становился сильнее, а вместе с ним крепла и сила желания Хаузена. Я… не вижу для него пределов. Больше людей с «магоблоком» — проводником Прекрасного камня — больше власти у Хаузена. Он ни за что не остановится, даже выжив нас с нашей земли.       И снова на месте Мордекая мне мерещится кто-то другой.       Кто-то более жесткий, расчетливый. Я уже встречала его однажды — в темных закоулках Лютного этот человек посоветовал мне не болтать языком, чтобы избежать наказания за похищение и истязание Филча. Стоит ли прислушиваться к этому незнакомому мне человеку?       И все-таки, несмотря на смятение, я задаю вопрос:       — Ты же не просто так все это мне рассказываешь?       «Нет, — говорит его взгляд, — разумеется, не просто так».       Мордекай даже не успевает раскрыть рта, а я уже подскакиваю с места, чтобы выбежать прочь из гостиной. Он следует за мной по пятам.       — Нет! — выкрикиваю я, не оборачиваясь. — Даже слушать тебя не буду!       Ворвавшись в комнату, заставляю себя успокоиться — нельзя брать Айви в таком состоянии. Она и так уже ворочается, проснувшись и желая поесть.       Мордекай заходит, когда я сажусь с ней в кресло.       — Выйди, пожалуйста, — требую, но он меня будто бы и не слышит. Встает напротив, весь из себя терпеливый и спокойный.       Словно и не желает меня ни о чем попросить.       Что ж, я все сказала. Снимаю с плеча платье, оголяя грудь — пусть смотрит, жалко что ли. А он и смотрит, взглядом того самого незнакомого мне человека. Нет, не совсем… Это по-прежнему Мордекай, просто не позволяющий себе более заботиться обо мне одной, не позволяющий своим чувствам взять верх над холодным разумом.       — Просто выслушай меня — это все, о чем я прошу.       — Ни за что. Ты хочешь впутать меня в какое-то опасное дело — а сам не так давно говорил, какая я безмозглая и безответственная.       — Я никогда такого не говорил. Я всегда считал тебя небезразличной. Самым сострадательным человеком из всех, кого знаю. И сейчас ты не сможешь остаться в стороне.       Айви беспокойно кряхтит возле моей груди, встревоженная нашими голосами, и мне приходится покачать ее, чтобы успокоить.       — Я обещала, что никогда не сделаю ничего ей во вред, — шепчу с отчаянным напором. — Обещала себе, Люциусу, Драко — и, черт возьми, столько раз нарушала обещание! Я останусь с ней и буду такой мамой, какую она заслуживает — неидеальной, но хотя бы, нафиг, живой!       Мордекай прищуривается, склонив голову — снова совершенно незнакомым мне жестом. Потом медленно выдыхает, и все это чужое и пугающее словно бы выходит из него вместе с воздухом.       — Хорошо. Хорошо, я не стану от тебя ничего требовать. Оставайся в мэноре с дочерью, защищай ее. Просто помоги мне во всем разобраться, прежде чем я уйду, чтобы достать Хаузена и вытащить всех на волю. Это хоть я могу у тебя попросить? Последняя просьба, Лаванда.       Айви кушает, я поглаживаю ее пальцем по золотистым прядкам волос, по маленькому ушку.       «Красивая девочка. Такая красивая…»       — Это нечестно, — говорю я Мордекаю наконец.       — Возможно. Но без тебя мне не справиться.       — Я ничего не могу сделать, ничего не знаю.       — Но ты можешь узнать.       Он ждет, пока я уложу дочь обратно в колыбель и выйду из спальни. В мрачном коридоре мэнора гораздо проще выслушать то, что он хочет предложить.       Вместо излишних слов Мордекай протягивает мне простой холщовый сверток. Я знаю, чувствую, что там увижу, чувствовала, еще когда он только вошел в гостиную.       Стоит мне раскрыть ткань, Всевидящий поворачивается, чтобы взглянуть на меня — впиться внутрь до самого нутра.       Он едва ли больше грецкого ореха и поместится на детской ладони — но его много, так много, слишком много, он заполняет собой все вокруг, затапливает коридор в обе стороны, а более всего проваливается в меня.       — Откуда он у тебя? — слышу я будто издалека собственный голос.       Мордекай поддерживает меня, не давая осесть на пол — когда-то я успела пошатнуться, сама не заметив.       — Его забрали из Отдела Тайн незадолго до атаки на Министерство. Такой уж был план у невыразимцев — обратиться к тебе за помощью. Отчаянный шаг, но… других вариантов у нас нет. Тебе нужно просто сказать мне, где находится главное управление СБ. Всевидящий может это разглядеть. После ты его снимешь. Это все, тебе не придется даже никуда выходить из мэнора.       Сглотнув, я ухитряюсь встать ровнее и обрести голос:       — Но как… меня никто не учил им пользоваться.       — Я подскажу тебе. Пожалуйста, Лаванда, хотя бы попытайся.       Так долго избегать этого… прятаться от кошмаров, в которых огромное Око во весь горизонт пыталось меня достать — и вот оно здесь, совсем рядом, и принес его человек, которому я доверяла, почти как себе самой. Я верила, что Мордекай ни за что не навредит мне.       Эгоистка проклятая.       Он так близко — живой, настоящий, готовый ринуться в новый смертельный бой ради всех нас. Мордекай не требует от меня жертвовать своей жизнью или жизнью Айви, он сам готов сделать это и только просит немного ему помочь. Неужели это так страшно? Неужели несколько минут или даже часов с этой штукой в башке хуже того, что может случиться с ним без тех знаний, который даст нам Всевидящий?       Дин, Джордж, Джинни, десятки моих знакомых, тысячи моих соплеменников — что будет с ними, если я откажусь?       — Лаванда! — Мордекай сжимает мои плечи, и я соглашаюсь быстрым кивком.       — Да. Хорошо. Как его…       Он подцепляет Всевидящий пальцами одной руки и тянется к моему лбу — вот так просто, без предупреждения, без напутствий. Ослепительный свет, а еще страх заставляют меня зажмуриться…       … и ничего не происходит.       Боли нет. Каких-то особенных ощущений — тоже. Ни холода, как мне представлялось, ни жара — ничего. Чувство давления извне проходит, и я снова могу стоять на собственных ногах без поддержки. Мне становится даже лучше, чем было несколько секунд назад.       — Лаванда? — зовет Мордекай над самым моим ухом. — Ты в порядке?       — Д-да, — говорю, открывая глаза. — Думала, будет…       Он так близко.       Потрясение прибивает меня к месту.       — Что такое? — я вижу, как зрачки в темных глазах расширяются от тревоги. — Лаванда?       Такой теплый, такой надежный… его руки на мне, его губы, его взгляд, его запах, его голос…       Мордекай.