VIII Термодинамика
Поздно уже. Просидели в клубе у Мику часа два. Как и следовало ожидать, девочки мне не поверили, но, по крайней мере, совесть свою очистил – я им больше не вру и недоговаривать что-либо в их присутствии не намерен. Может задуматься их заставил, может вспомнят мои слова, когда проснутся, не важно. Проводил девочек по домам, обходя площадь с танцующими и сейчас иду к себе, а надо бы сходить на остановку – Второй выбрал путь одиночки, так наверняка сейчас там автобус облизывает. Но мне неохота, да и не нянька я ему, пусть вожатая за ним бегает. Вообще, кстати, не факт, что Второй сейчас на остановке – четверо самостоятельно действующих обитателей и, минимум, трое потенциально готовых проснуться, это я опять про Второго, Мику и Сашу, если что, переворачивают лагерную жизнь вверх дном. А ведь есть еще младшие, те же зайцы или Катя, или Васька, к примеру. Бедный-бедный управляющий компьютер, простите, управляющая ЭВМ. Я, кажется, нашел одну из причин применения людьми выключателя. В медпункте светятся окна – подхожу поближе, на занавеске тень от головы, вот она повернулась чуть и стало видно прическу, ага, хвостики, которые ни с чем не спутаешь. Лена читает. Интересно, вот прочитает она «Унесенных» и не забудет об этом на следующий цикл, и что она будет читать, когда кончатся все книжки в библиотеке? Стучусь в окно, занавеска отодвигается, Лена всматривается в темноту, потом замечает меня и улыбается. Я машу ей рукой – спокойной ночи, мол, а она кивает головой в сторону входа. Ну, как скажешь, а я с удовольствием – до обеда выспался, спать не хочу. – Привет, опять у нас свидание? – Спрашиваю в шутку у Лены. – Ну, я не знаю, а ты хочешь, чтоб было свидание? – Мне Второй тогда голову оторвет. Ох прости, – замечаю, как Лена вздрагивает. Когда ты прятала его в лесу… – Я понимаю, – перебивает меня Лена. У него просто выбора не было, но, все равно, обидно. – А ты, получается, один раз и на всю жизнь? Лена кивает, а я думаю, что, в данном случае, программа просто совпала с личностью Лены, а еще думаю, что неизвестно, как я сам в следующем цикле к Лене отнесусь, личность то отключится. Зато, если Второй ее выберет – это будет его собственный выбор, а не вынужденный. – Лен, не сдавайся и не унывай. И, давай сменим тему. А тут у Лены соперниц, в общем-то… Алиса в сочинительство песен уходит, Ульяна при мне крутится, Саша и Мику остаются. Нет, хватит, даже мысленно кости перемывать не хочу, пусть сами разбираются. – Гришка как? – Спит. – А ты, тут и заночуешь? – Нет, доктор обещала сменить меня до полуночи и от линейки меня отпросить. – Ну, она забудет отпросить – я скажу, что ты здесь была. Я тут с девочками говорил… И пересказываю Лене разговор с девочками и их скептическую реакцию. – Это они меня проверяли, – отвечает Лена. Саша меня утром спрашивала о том же и тоже не поверила. Ну вот, теперь будут заговор искать, или у Алисы с Ульяной спросят. – … но про то, что лагерей много, я не знала. – Триста восемьдесят четыре, если верить Глафире Денисовне, правда заселены не все. Я же и сам пришелец из другого лагеря. И как раз сейчас, где-то, в каком-то лагере тамошний Семен и тамошняя Лена идут танцевать на пристань. Романтика, но не для нас – мы продолжаем беседовать. – Глафира Денисовна это?… – Доктор наук, бывший зам начальника здешней богадельни по научной части. Из оставшихся здесь людей – самая старшая по рангу и возрасту. Тебе известна, как повариха баба Глаша. – Вываливаю на бедную Лену еще информацию. – Дальше? – Лена, ты готова слушать? Лена готова, и я продолжаю рассказывать все, что знаю, зарабатывая мозоль на языке. И о тайниках, и о бомбоубежище, и о двойниках моих, и о беседах с ГД. Рассказываю и об активной фазе, в начале коей она сейчас пребывает и о конце этой фазы, приводя в качестве примера себя. Лена гладит меня по щеке. – Бедный. – Не надо, Лен. Я, все-таки, неплохо прожил эти полторы сотни циклов, и если по мне сейчас не долбанут выключателем, то есть еще надежда на новое пробуждение. И, пожалуйста, я же не умирать от рака собираюсь, так-что не нужно меня жалеть. Считай, что я просто уеду далеко, но, может, еще и встретимся. Я, незаметно так, в разговоре с Леной, сформулировал своё собственное отношение к своей судьбе. По обкатывал мысленно – да, так оно и есть. – Ну, если ты так говоришь… Но смотреть на тебя больно будет. – А ты не смотри, ты делай. Видишь лагерь? Мы вчетвером ставим его на уши так, что никакая программа не справляется. Все же обитатели ведут себя самостоятельно, вон, хоть поджигатели эти - нигде и никогда такого не было. Только и разницы, что четверо обитателей течение жизни меряют циклами, а остальные – днями. Так что придется тебе за четверых работать, чтобы среди живых жить. – А что за выключатель? – Да, лежит прибор у меня на шифоньере. Рассказываю Лене еще и про выключатель, про его назначение, про то, что это еще одна забота на мою голову – что с ним делать, потому что мне, уснувшему, этот прибор доверять страшно, а выкидывать его нельзя – вдруг кто найдет. Лена впитывает каждый бит информации, который я на нее вываливаю. Вспоминаю, как амазонки мои, цикл назад, меня вопросами засыпали, и думаю – какая жалость, что мне никто ничего не рассказывал, сколько я времени потерял, доходя до всего сам. И еще… – Лен, раз уж у нас разговор случился, мне твой совет нужен, а то я голову сломал. И рассказываю Лене об ответственности, которую, как я считаю, несет баба Глаша за применение выключателя. Косвенной ответственности, конечно, но все-равно. – Ты знаешь, ты, скорее всего махнешь рукой и отставишь эту проблему, как несущественную, я, все-таки, неплохо тебя изучила. А еще, не в твоем характере не выслушать вторую сторону. Ты, когда остынешь, пойдешь к ней разбираться, а уж потом махнешь рукой. Тут приходит доктор, подозрительно смотрит на нас, смотрит на топчан – нет, простыня не помята, заглядывает к Гришке в изолятор. – Лена, я тебя отпускаю, до утра тут сама посижу. И с Ольгой я договорилась – можешь спать до завтрака. Семен, вы что-то хотели? – Доктор, с Гришкой как? – Да нормально с ним все будет, я надеюсь. Он больше напугался, когда в дыму в дверь не попал, вовремя вы его вытащили. Завтра утром еще гляну, и перед завтраком выгоню, нечего тут отлеживаться, когда товарищи работают. Прощаемся с доктором, я, к стыду своему, так и не знаю, как ее зовут – неужели тоже Виолой? Почему я, кстати, так пренебрежительно о ней думал? Нормальная тетка, неприветливая – да, но не злая, и дело, похоже, знает. По крайней мере, при виде Гришки ахать или в ступор впадать не стала, а сразу его в оборот взяла. Уже и дискотека затихла, только кузнечики трещат, все-таки с сезонами тут полный бардак творится, вспоминаю фразу слышанную от отца: «Кузнечик трещит – середина лета». Провожаю Лену, продолжая разговор. – Я думал, это я за вами наблюдаю, а, оказывается, это процесс обоюдный. Что я еще не знал, о чем мне следует знать? Лена задумывается. – Чтобы сказать тебе - что ты не знал, нужно выяснить – что ты знаешь. Хотя… Ты знаешь, что Саша к тебе неровно дышит? – Саша? Я это про Ульяну думал. – Ульяна то? Нет, ты ей нравишься, конечно, но она еще сама не определилась, вот была бы постарше хоть на год, тогда да. А когда определится, то будет, наверное, как к старшему брату относиться, а может и нет. А еще она считает, что только она права на тебя имеет, раз она первая с тобой подружилась. Вот и ревнует тебя ко всем и к Саше особенно. Старается сдерживаться, но нет-нет, а прорвется. А у Саши – серьезно все. – Да уж, сериал наклевывается. Ну, четыре дня можно перетерпеть, а там и цикл закончится. Но ведь ни одним вздохом себя девочка не выдает. Ровное, приветливое и доброжелательное отношение. – Характер у нее такой. Переживать будет, но внутри, а снаружи сделает вид, что все хорошо, раз ты на нее не смотришь. Так что – не обижай её. Блин! Ну и что мне делать с этой информацией? Спросил на свою голову. Потом еще меня же и обвинят, скажут, что я не чуткий. – Только, Семен, Сашке ни слова. Она это даже от меня прячет. – Не буду. Но кто мог подумать? Еще две недели назад была дитё-дитём. Лет пяти, если не меньше. – А это талант у тебя такой. Все, с кем ты долго общаешься – начинают меняться. Угу. Все бы менялись. Вспоминаю свой первый лагерь, уж как я там общался. Большую часть активной фазы прожил, и что? Дошли до домика, распрощались – можно и к себе. Время, кстати, уже за полночь, а мне еще автобиографию для тайника писать – вдруг еще прочитаю, чем черт не шутит. От Лены – на площадь и мимо столовой к себе. У себя достаю лабораторный журнал – тот, последний, за 1992 год, незаконченный. Открываю первую чистую страницу и пишу заголовок: «Семен. Запись №1. Последний цикл активной фазы». Собственно заголовком все и заканчивается, минут пятнадцать думаю, что написать, потом решаю, что утро вечера мудренее и отправляюсь спать. Мне снится, что я обгорел, вытаскивая Гришку, и сейчас лежу вместо него там, в медпункте, в маленькой палате, но медпункт этот не здешний, а в моем первом лагере. Лежу в медпункте, а Славя принесла мне обед, и вот я старательно скребу ложкой по нержавеющей миске, а Славя смотрит как я ем, подперев подбородок рукой. Вот она приоткрывает рот чтобы сказать, конечно же: "А ты волнуешься". Но, вместо этого звучит. – Послушай, у меня такое чувство, что мы уже виделись. – Конечно виделись, и не один раз. Последний раз, когда мы виделись, ты стояла на пристани и смотрела в бинокль, как я уплываю от вас, делая двадцать гребков в минуту. Я тебе улыбнулся, а ты опустила бинокль и отвернулась. Кажется, Славя вот-вот вспомнит, через тридцать с лишним циклов вспомнит. Но я просыпаюсь. Просыпаюсь и сразу смотрю на часы – пять утра. Черт, с этим позавчерашним чтением и вчерашним сном до обеда, все ритмы сбились. Подремать бы еще, а то после обеда буду спать на ходу, но понимаю, что это бесполезно. Какие там у меня великие планы на сегодня? Объявить войну Англии? Ладно, чтобы строить планы забьем несколько километровых столбов: линейку, завтрак, обед, ужин, тренировку, утром с Ульяной и Александрой окунуться, в пять – волейбол. Сейчас буду заполнять промежутки… Вспомнил! Сегодня-же этот кибернетик очкастый теряется! Хотя, конечно, вся программа цикла к чертям слетела, но пойду к клубам проверю. Если Шурик и отправится на поиски приключений, то только оттуда. Мешать не буду, но прослежу, а потом вернусь, к приходу физкультурниц. Кстати, вспомнил, как второго Сашиного сателлита зовут – Вика. Забавная, слегка полноватая, девчонка одиннадцати с половиной лет, которая пытается похудеть бегая по утрам. Проходя мимо столовой, замечаю на той стороне площади сутулую спину. Ага, значит, все-таки, четырехглазка решился и великий поход в подземелье состоится. Шурик скрывается в здании клубов, а я прижимаюсь к высоким, выше моего роста, кустам около восемнадцатого домика, между прочим – домика Кати и Вики, и жду. Шурик пройдет либо через главные ворота, либо по боковой аллее к калитке в старый лагерь. В любом случае – мимо меня не проскочит, а если не шевелиться, то есть шанс, что меня не заметят. Ну да, мимо меня Шурик и не проскакивает, он выходит на крыльцо осторожно держа в руках что-то завернутое в одеяло. Больше всего этот сверток напоминает мне грудного ребенка, только атласной ленточки не хватает. Шурик медленно садится на крыльцо, кладет сверток рядом с собой и начинает его осторожно разматывать. А ведь в этом свертке что-то шевелится, да там и вправду младенец что-ли? Вон, кажется, рука мелькнула. Мое воображение рисует картину: ночь, дождь, стук в окно, Шурик открывает дверь, а на крыльце плачущий сверток, бутылочка молочной смеси и записка: «Как хочешь, но это твой – и подпись: когда-то твоя Кибернетика». Шутки в сторону, Шурик, наконец, справившись с одеялом, поднимает содержимое свертка и сам встает рядом. Рядом с крыльцом, вцепившись обоими манипуляторами(?), нет – руками в руку Шурика, стоит и крутит головой в разные стороны девочка-кошкоробот. Шурик осторожно высвобождает свою руку, пятясь задом делает пять шагов по направлению к воротам, садится на корточки и обеими руками манит робота к себе. Та поворачивается к Шурику, потом неуверенно делает первый шаг, едва не падая, потом еще один, а потом бежит в объятия создателя, а Шурик ловит ее, прижимает к себе, вставая с корточек подбрасывает к небу, ловит и опять прижимает к себе. Кажется он еще и плачет при этом. Тут мне нужно, по идее, тихо удалиться, я только что увидел интимнейшую вещь, не предназначенную для меня. А я, я, наоборот, выхожу из кустов, чтобы меня заметили, и стою, замерев, посередине главной аллеи, а когда мы, наконец, встречаемся глазами с Шуриком, нет, он точно только что плакал, молча показываю ему большой палец, разворачиваюсь и ухожу к себе. Ай да Шурик, ай да сукин сын! Интересно, презентация будет? Наверное нет. А новый день в лагере начинается: что-то гремит в столовой, напротив склада меня обгоняет троица бегуний, с которыми я здороваюсь, я, не заходя в спортзал, прохожу на спортплощадку, сажусь на лавочку и смотрю, как другие работают. Ну, не работают – бегают, но все равно. Подходит не выспавшаяся Ульяна и пристраивается рядом. Ага, к моему теплому боку. – Доброе утро, засоня. – Не дразнись. Ты почему вчера с танцев сбежал? – А ты сама то там была? Я вот им, – показываю на Сашу, лекцию читал об устройстве мира. Естественно не поверили, хотя сами же попросили. Хорошо хоть в дурку не отправили. Ульяна кивает, а потом предлагает. – А давай и мы пару кругов сделаем? А то я чувствую, как мхом зарастаю. Ты то старенький уже, тебе можно, а мне всего четырнадцать, почти. Девочки, действительно, бегут с видимым удовольствием, и это удовольствие вызывает зависть. Выползаем на дорожку, пропускаем Сашу, пропускаем Вику, пропускаем Катю и пристраиваемся в хвост колонны. Саша на ходу оглядывается на нас и приветливо улыбается. Ну, парой кругов мы не отделались, но все заканчивается и вот мы, как бежали цепочкой, так и сворачиваем на пляж. Ульяна только забегает в спортзал за полотенцами. Все время наблюдаю за Сашей, или Лена ошиблась, или девочка, действительно, так хорошо маскируется, что ни одним глазом не заметно. Ну ладно, буду делать вид, что я ничего не знаю. На линейке вожатая опять напоминает о завтрашнем походе, а я ищу глазами Шурика. Шурика нет, неужели сбежал в подземелье? А с походом я смирился, осталось только придумать: где, что и как. Вопрос о Шурике всплывает на крыльце столовой, но, поскольку, меня пока не трогают, я просачиваюсь мимо вожатой, иду к окну раздачи и сталкиваюсь там с бабой Глашей. – Я понимаю, что вам некогда, Глафира Денисовна, но ответьте мне на один вопрос, что мне с вами делать? Я ведь прочел все журналы из той папки, в том числе и за последние пять лет. Вы не ждали от меня такой прыти, а я прочел. Права Лена, черт побери, не могу я не послушать вторую сторону. Баба Глаша ставит передо мной поднос с завтраком и говорит: «Садитесь, где-нибудь, я сейчас подойду.» А коли так, то приходится идти и искать место. Столовая спроектирована с большим талантом. Кажется, пока стоишь в очереди, что мест за столами нет и не будет, но, к тому времени, когда ты отходишь с подносом от раздачи, обязательно наличествуют два-три свободных столика, и это даже на обеде, не говоря о завтраке или ужине. Поэтому я занимаю ближайший, ко входу на кухню, свободный столик, половину кусочка масла намазываю на хлеб, половину отправляю в тарелку с геркулесовой кашей, и жду бабу Глашу, лениво ковыряя ложкой в тарелке и отгоняя от свободного столика пионеров с подносами. – Нет Лена, у меня здесь разговор с бабой Глашей, как ты и предполагала. Наконец, со стаканом чая и коржиком, появляется Глафира свет Денисовна, или, может, Глафира тьма Денисовна, кто ее разберет? Баба Глаша молчит, размачивает коржик в чае и по чуть-чуть от него откусывает. Я тоже молчу, доедаю кашу и примеряясь уже к своему коржику. Надо что-то сказать, но разговаривать мне с ней совершенно не хочется. Сейчас съем коржик и попрощаюсь. А баба Глаша, наконец, решается. – Вот такие мы существа – люди. Всю свою историю мы ищем кого-то, кто посмотрит на нас со стороны: выдумываем богов, шлем сигналы инопланетянам, изобретаем искусственный разум, пытаемся расшифровать язык дельфинов и обучаем обезьян языку глухонемых, а, когда осознаем, что у себя под боком сами создаем новую цивилизацию, почти таких-же, как мы – пугаемся ее и уничтожаем. А потом и вовсе делаем общение невозможным. А я остаюсь тут, расплачиваться за собственное малодушие. Прощайте Семен, библиотеку и выключатель можете не возвращать – книги я знаю наизусть, а прибор я в руки больше не возьму. Баба Глаша собирается встать, потом вспоминает что-то и снова поворачивается ко мне. – И еще, если вам будет легче, то лично мне вы… Не знаю, это, смотря как считать, или отомстили, или помогли. Я ведь чертовски не хотела помирать и организм на замену для себя приготовила, но тянула, пока не стало поздно… А потом пришли вы и за меня решили. Дали пинка этому организму и запустили процесс, он и осознал себя. Это у вас талант такой – изменять всех, с кем общаетесь. Вот и в эту девочку уже не перепишешься, – Глафира Денисовна кивает куда-то мне за спину. А ждать, пока она проживет мегацикл – я и не успею, и не решусь, слишком уж это похоже на… – Баба Глаша не договаривает. И новый организм выращивать не буду. А все благодаря вам. – Я, все-таки, загляну к вам еще, Глафира Денисовна. Глафира Денисовна вздыхает, поднимается, опираясь о стол, и, не отвечая, уходит на кухню, а я оглядываюсь назад и натыкаюсь на взгляд Саши. Поднимаюсь и я, отношу грязную посуду на мойку, нахожу футболиста-Артема, говорю ему, что сбор, как обычно, в половину одиннадцатого на поле и выхожу из столовой. Дался им этот мой талант, и ведь одними и теми-же словами, кстати о нем, что девочка, что бабушка. Нету у меня никакого таланта, понятно? Опять вспоминаю первый лагерь, хоть кто-нибудь из тех пионеров изменился? После завтрака иду к погорельцам, смотреть, как дела. А дела совсем даже не плохо: торцевая стена снаружи уже отмыта от сажи, осколки стекла убраны, закопченные обои наполовину ободраны, новые уже готовятся к поклейке, а в ведре набухает клей. Вся бригада погорельцев обдирает последнее. – Гриш, как самочувствие? – Хорошо. Доктор сказала вечером ей показаться и завтра утром. Интересно, если докторица сказала мне, что все нормально, зачем ей Гришку смотреть вечером? И завтра утром? Надо будет спросить. – Сами то поклеите? – Показываю на рулоны обоев. – Нам Саша помочь обещала. Ну да, с мелочью тут водимся только я да Сашка. – Как поклеите – ищите Электроника и договаривайтесь, чтобы стекло вам порезал и вставил. Скажите, что после обеда я смогу ему помочь, на какое время договоритесь – мне сообщите, чтоб я подошел. Работу сдавать будете или Ольге Дмитриевне, или Алисе. Ну вот, этих проверил, теперь можно и на тренировку. По дороге перехватываю бегущего в библиотеку Сыроежкина. – Нет, нету Шурика, до обеда не появится – придется искать. Тренировка сегодня не клеится, прямо с разминки не клеится. Все, начиная с меня, косятся на те места в строю, где обычно стоят зайцы и Гришка, и на ту скамейку, где часто сидит с книгой Вася. Останавливаю процесс, собираю всех вокруг себя. – И что делать предлагаете? Я же вижу, что вы заставляете себя. Можно потренироваться, без удовольствия, можно просто разойтись, но тогда это последняя тренировка будет, а можно… Думаю. У мелких идей нет, мелкие моего решения ждут. Ненавижу, но придется. – … ладно, слушайте сюда. Сейчас пять кругов по стадиону, а потом – марш погорельцам помогать. Такое решение мелкие одобряют и орда отправляется крушить, ломать и курочить, а у меня появляется время, чтобы поискать Шурика. Вообще-то это Второго забота поэтому, даже если найду, то, если Шурику ничего не угрожает, я просто тихо уйду, никого не беспокоя, и, во-вторых, наверное, Шурик просто в лес ушел, чтобы со своим электронным детищем без помех пообщаться, поэтому особо углубляться не буду, а пробегу лес по внешнему периметру, от музыкального клуба до старого лагеря и берега. Уже на подходе к старому лагерю вижу, что на крыльце кто-то сидит. Шурик. Сидит и курит. Интересно, сигареты хранятся там-же, где бутылка водки, или где-то в другом месте? И нужны они для проверки герметичности воздуховодов, конечно-же. Подхожу и сажусь рядом, Шурик молча бросает взгляд в мою сторону, но ничего не говорит, а только чуть пододвигается. Наконец, сигарета заканчивается и окурок улетает в кучу осыпавшейся штукатурки. – Ищут меня? – Пока еще не активно, ждут, что сам выйдешь. После обеда начнут меры принимать. – Понятно. – Если не хочешь, я никому не скажу, что тебя видел. Пусть тебя Второй сам ищет – это его головная боль, это его вожатая на поиски отрядит. – Да я и не прячусь. Пошли? – Пошли. Мы идем по тропинке к «Совенку», а перед калиткой сворачиваем вдоль забора к главным воротам. Я не спрашиваю о роботе, Шурик тоже помалкивает, и только перед воротами говорит мне в спину. – Отпустил я её. Забрать с собой не могу, выключить и здесь в кружке запереть не смогу. А так: электричество в старый лагерь и в бомбоубежище подается, где ключи от клубов она знает, сама себе регламент провести сумеет, всему, что знаю, я ее научил. Не пропадет. – Познакомил бы ты меня с ней, что-ли. – Если она захочет. – Само-собой. Расстаемся у клубов, Шурик к себе, я к себе. – Шурик, как ее зовут-то? – Яна. Шурик краснеет, назвав имя. Не знаю, о чем он там думает, но пусть сам пасет своих тараканов. – Я правильно понял твою молчаливую просьбу – не болтать? – Да, спасибо. Пока. – Да пожалуйста. Пока.Термодинамика
10 апреля 2016 г. в 17:58