***
— Ты идиот, — констатировала Соня, смотря в глаза Арсению Викторовичу, когда в класс ввалился Ларин, взбудораженный и запыхавшийся. — Следи за языком, Юшина! — наигранно строго произнес географ после нескольких секунд замешательства, воровато поглядывая на Диму. Тот завис на месте, смотря на собеседников, а после махнул рукой, снимая пальто и отбрасывая в сторону дипломат. — Забей, я знаю, что она твоя сестра, — снисходительно известил Ларин коллегу, слепо оглядывая класс. — Что? Откуда? — глаза Сени на мгновение округлились. — Догадался. Вы похожи очень сильно да, к тому же, очки однажды перепутали. Они же у вас одинаковые, сам подумай. Соня тогда весь урок ничего разглядеть с доски не могла, а ты вообще их снял, видимо у тебя зрение получше будет. Зачем надо было их такими делать?.. — Была скидка, — в оправдание буркнул голубоглазый мужчина, прерывая монолог собеседника. — …тем более, мне еще Анна об этом сказала, — договорил Ларин, наконец переведя дыхание, и огляделся по сторонам, надеясь обнаружить в классе истории мальчишку, заставившего Диму вылезти из постели раньше двенадцати. — Что с Юликом? — он спросил это так серьезно и внезапно, сдвинув брови и внимательно вглядываясь в лицо Сени, что тот даже не сразу понял, что от него хочет собеседник. — Он у Анны Федоровны, — в то же мгновение выпалила Соня, заметив замешательство брата, смущенно отводя взгляд от прожигающих насквозь зеленых глаз учителя. — Отлично. Спасибо. Я буду там, — протараторил Ларин, срываясь с места и в мгновение ока скрываясь за дверью. — У него это первый класс, а уже такая ерунда, — Арсений Викторович с сочувствием посмотрел вслед Диме, поджимая губы. — Да… — задумчиво проговорила в ответ девушка, слегка хмурясь и смахивая с лица выпавшие русые пряди. — Но ты все равно идиот, — она пожала плечами, взглянув на Сеню, и гордо удалилась из помещения, одним четким отработанным движением поправляя синюю школьную юбку с милым маленьким бантиком сбоку. — Соня! Хватит… — географ хотел сказать что-то еще, но дверь в ту секунду захлопнулась, оставляя мужчину наедине с самим собой. — Стоило один раз пошутить перед классом, и вот те на… — вздохнул словно для себя Сеня, одергивая коричневый вязанный жилет и делая шаг вперед, к двери. — Чтоб я еще раз, — учитель поднял голову вверх, сведя брови и закусывая губу. — Черт… — и он вышел за пределы класса, медленно закрывая за собой дверь одной рукой.***
Ларин влетел в приемную кабинета директрисы школы на Абровинке взмыленный и растрепанный, со сбившимся на нет дыханием. Сероглазая Мариночка в замешательстве оглядела учителя, слегка приподняв одну бровь, и осторожно указала взглядом на откинутый на плечо темно-коричневый галстук. — Спасибо, — кивнул секретарше Ларин, поправляя аксессуар, завязанный впопыхах полчаса назад, на что получил одобрительную улыбку в ответ. — К ней можно? — учитель сдвинул брови, глянув в сторону двери кабинета. — Да. Она ждет, — светловолосая девушка с легким сочувствием посмотрела на мужчину, когда он намеревался открыть дверь, неуверенно добавив: — Он не хотел, ты же знаешь? — Знаю, — слегка помедлив, проговорил Дима и, собравшись с силами, шагнул за порог, глубоко вздохнув и одним движением зачесав растрепанные волосы назад. Как только мужчина ступил на чисто вымытый темный паркет кабинета, на него тут же обратилось два взгляда: один — взволнованный, с толикой разочарования, и второй — виноватый и слегка испуганный. — Добрый день, — Ларин кивнул, хмуря брови. — Добрый, — оглядела его сидящая в кресле напротив женщина, вздыхая. — Присаживайся, — она жестом указала на стул перед собой, рядом с мнущим пальцы русым парнем. Дима проследовал указаниям начальницы, непонимающе глянув на своего ученика, который осторожно водил большим пальцем по царапине на тыльной стороне правой ладони. — Что случилось? — историк еще сильнее нахмурился, увидев сбитые в кровь костяшки на руке Юлика, не обращаясь ни к кому из сидевших в кабинете в частности, задавая вопрос в пустоту. — Он ничего не объяснил, — Анна Федоровна укоризненно посмотрела на десятиклассника, после переводя взгляд и на его учителя. — Но стекло на этот раз разбилось в мужском туалете. — Не надо было ставить там окна, — буркнул Юлик, все еще не поднимая головы. — Так, Онешко..! — стала злиться директриса, когда Ларин, не желая скандала, несмело прервал ее: — Анна Федоровна, я могу сам с ним побеседовать? — он умоляюще посмотрел на женщину, следя, как морщины на ее лице слегка разглаживаются, и она, поджав губы, снисходительно выдыхает: — Хорошо. Но чтоб потом явился ко мне. Оба явились, — и она в последний раз строго глянула на собеседников, жестом отпуская из кабинета: — Идите. Дима резко поднялся, подходя к двери и распахивая ее для ученика. Юлик же несмело встал на ноги и, вновь виновато глянув на учителя истории, прошел мимо, направляясь в их классный кабинет. Ларин, благодарно кивнув начальнице, закрыл за собой дверь, после перекинувшись взглядами с взволнованной Мариночкой, и уверенно последовал за Онешко. Юлик шел, опустив голову, слыша громкие грозные удары ботинками о пол за своей спиной, и понимал, что сейчас ему на самом деле влетит. Несмотря на их с учителем «дружеские» отношения. Несмотря на в очередной раз «случайно» разбитое окно. Да несмотря ни на что Ларин отбивал сейчас позади Онешко злостный марш, сдвинув брови и сжимая челюсти. И это пугало парня, порождая еще более большие и едкие волны вины в сознании. Десятиклассник, только прикоснувшись к дверной ручке, нажав на которую попадет в кабинет истории, зажмурился, боязливо выдыхая, и открыл проход в залитое светом угасающего осеннего солнца помещение. Дима вошел следом за учеником, остановившись у первой парты второго ряда и облокотившись на нее, в то время как Онешко неуверенно мялся почти что у самой доски. Юлик смотрел в пол, не только боясь просто поднять глаза на учителя, потому что осознавал, что совершенно точно его подвел и теперь слишком стыдно встретится своими глазами с зелеными собеседника, но и потому что боялся, что Дима все еще хмурится, с разочарованием и злостью смотря на парня. А увидеть это на лице учителя для Онешко на самом деле слишком болезненно, тем более, что он сам виноват. — Ну так, Юлик, что произошло на этот раз? — пытаясь смягчить интонацию, но все равно слишком строго и с осуждением спросил Ларин. Онешко молчал, лишь сильнее начав тереть царапину на руке. — Юлик, я тебя спрашиваю, — Дима сделал несколько шагов вперед, еще сильнее хмурясь и начиная вновь злиться. Ответа опять не последовало, а кареглазый десятиклассник лишь мгновенно зажмурился, сильнее склонив голову. — Юлик, хватит молчать! — Ларин резко схватил парня за плечи, шумно дыша и прожигая взглядом его макушку. — Ты же это не специально, я знаю, навряд ли тебе бы понадобилось во второй раз наступать на одни и те же грабли… — Дима рассеянно говорил что-то, пытаясь вызвать реакцию Онешко, но тот продолжал тупо глядеть в пол. — Да Юлик, чтоб тебя! — не выдержал Ларин, встряхивая парня и одним движением поднимая голову ученика за подбородок, заставляя глядеть на себя. И тут вся ярость Димы в мгновение исчезла, свалившись бездыханным телом позади. Прямо на него, пытаясь отвести наполненный виной до краев карий взгляд, смотрел покрасневший, почти незаметно, но в то же время достаточно, чтобы это повергло Ларина в замешательство, обаятельный парень. Он глубоко дышал, всеми силами стараясь отвести глаза в сторону, но в то же мгновение возвращал зрительный контакт, на мгновение замирая, а потом тупя взгляд и опять почти незаметно покрываясь румянцем. Учитель истории стоял, непонимающе сдвинув брови, ощущая ладонями жар тела Юлика через его, как и всегда, длинную футболку с цветным ярким принтом, и следил за его непонятным для сознания Димы поведением. За сбитым, как несколько минут назад от спешки у Ларина, дыханием. За теперь отливающими красным оттенком кончиками ушей. За опущенными глазами, которые десятиклассник вновь зажмурил, громко выдыхая, и резко вернул их в положение, благодаря которому мог видеть учителя. На мгновение в карем взгляде промелькнула всепоглощающая уверенность, непонятно к чему обращенная, но четкая и осознанная настолько, что Дима только еще сильнее впал в замешательство, смотря на Юлика, слегка хмурясь, понимая, что дыхание сейчас беспокойно уже не из-за злости. — Юлик, — слегка хрипло выдохнул Ларин, начиная остерегаться странного предчувствия, в агонии бьющегося прямо у него в груди. Но парень напротив, словно не слыша, завороженно вгляделся в глаза преподавателя, на секунду хмурясь и от бессилия сжимая зубы, а в другую в последний раз выдыхая и несмело поддаваясь вперед, с боязнью касаясь своими губами губ Димы, осторожно прикрывая глаза и растерянно распахивая их, когда руки на его плечах судорожно сжали футболку и оттянули ее на несколько сантиметров от себя. Ларин смотрел на окончательно раскрасневшегося и стыдливо глядящего на него парня, пораженно пытаясь осознать произошедшее, не понимая ничего, словно в полудреме увидев едва отличимый ото сна образ. Смотрел, ощущая, что предчувствие, прежде колотящее по ребрам, распалось, тягучей массой связывая и мысли, и восприятие. Смотрел и отчетливо слышал, как его собственные легкие сжимаются до размеров шариков для гольфа, чтобы потом вновь резко наполниться воздухом, почти выталкивая из грудной клетки остальное содержимое. А Юлик еще более виновато посмотрел на учителя, с тоской в глазах ожидая не просто ругани с его стороны, не просто криков, может даже удара по лицу, может даже нескольких, понимая, что он сейчас — самый большой из всех, просто глобальных масштабов идиот, который глупо повелся на подростковые чувства, вновь навеянные смутными образами того чертового недавнего сна. Чем больше Дима смотрел на парня перед собой, тем отчетливее понимал, что сейчас так жаждут сделать сжимающие ткань длинной футболки руки. И чем отчетливее понимал, тем страшнее ему становилось, потому что позволять себе подобное было нельзя. Однако, вопреки всему, окутанный жаром помутнения, резко дернул на себя Юлика, с одним-единственным ясным сейчас желанием в каше мыслей в голове. Онешко опешил, распахивая глаза, на секунду подумав, что это всего лишь очередной неправдоподобный сон, но мгновенно ощутил самое что ни на есть реальное и сводящее тело до ломоты костей прикосновение. Такое же, что сам совершил несколько мгновений назад. И, все еще не до конца веря в происходящее, желая растянуть этот полусонный бред, неуверенно ответил на легкий поцелуй, приоткрывая губы и ощущая ледяную дрожь, пробежавшую по спине, когда в ту же секунду словно слетевший с катушек Ларин с остервенением впился в губы Юлика, не желая отпускать его просто так. Дима, поддаваясь совершенно животным, давно скрытым где-то в глубине его сознания инстинктам, резко сделал шаг вперед, прижимая Онешко к стене, ловя его нежные, с вожделением распахнутые губы своими, проникая в его судорожно хватающий воздух податливый рот языком и завоевывая главенство, слегка покусывал отвечающую на ласку мягкую плоть. В одно мгновение, захлебнувшись наслаждением, уже не чувствуя под собой какой-либо твердой поверхности, Юлик задохнулся, не сдержав неосознанный негромкий стон, вырвавшийся из заходящегося танцем пьяного от дрожи сердца. И на Ларина накатила жаркая пелена забвения похлеще прихода от любой, самой едкой и сильной наркоты. Не давая парню напротив продохнуть, он еще больше углубил поцелуй, сам не понимая, какого черта в нем столько страсти и желания. Такого, которое он еще никогда не ощущал. И Дима неосознанно скользнул рукой на шею Онешко, притягивая его еще ближе, второй же рукой проходясь по боку, позвоночнику и спускаясь к бедру, слегка оглаживая и явно чувствуя сквозь джинсы, как парень дрожит. Юлик, ослепленный, изо всех сил сдерживающий задушевные непроизвольные стоны возбужденно колотящегося удовольствия, уже не чувствуя ног, понимая, что еще немного — и его всего скрутит судорогой, закинул руки на шею Димы, с наслаждением зарываясь пальцами в его волосы и проходясь ладонью по шее. И Ларин, забывшись, издал тихий задушенный хрип, вновь ощущая резкую, накрывающую с головой конвульсию, еще сильнее припечатывая Онешко к стене. — О… ой… — кто-то произнес высоко, едва уловимо, отчего Дима в секунду вернулся к привычному мироощущению, резко поворачиваясь в сторону звонкого голоса. — П… про… простите! — в мгновение опустив глаза, выпалила Соня, непонятно откуда взявшаяся на пороге класса, и, быстро развернувшись, вылетела из класса. Юлик завис, широко распахнув глаза, все еще чувствуя горячую ладонь учителя на своей шее, жар на бедре и колющую, разливающуюся скомканными ударами сердца в горле жажду на губах. Они всего мгновение тупо смотрели на захлопнувшуюся дверь, в голове бился страх. — Блять… — отшатнувшись от парня, прошептал Дима, оглядывая красного, как рак, зацелованного и взмыленного десятиклассника перед собой. Онешко едва держался на ногах, стараясь не упасть на пол, в ужасе осознавая произошедшее, но не в силах вымолвить ни слово. Он лишь судорожно вдыхал воздух, стараясь насытить им организм и вернуть адекватное состояние. — Юлик… — нахмурился Ларин, вновь глянув на дверь. — Твою мать, Юлик… — словно впервые видя все вокруг, Дима ошарашенно помотал головой. — Прости… я… черт… — и Ларин, сжав зубы, явно ощущая невероятную тягу вины у своих ног, резко развернулся, против воли, словно в кандалах, ринулся к стулу, подхватывая дипломат и пальто, оставленные там еще во время его прихода сюда. — Прости, — Дима еще раз виновато посмотрел на Юлика, уже почти у двери добавляя: — я не знаю, что на меня нашло… Соня… Она… она не расскажет… я улажу все с Анной насчет стекла… не… не волнуйся… — Онешко виделось все сквозь пелену жидкого забвения, которое хотелось сейчас же развеять. И с каждым словом Ларина это забвение приобретало жгучие оттенки, пробивающие пылающую болью дыру в сознании. Во всем теле Юлика. — Прости, — в последний раз тихо повторил Ларин. — Это было ошибкой. Дверь ненавистного в данный нескончаемый момент русым парнем кабинета захлопнулась, словно повторяя последние слова Димы и отвешивая бесконечные пощечины по и без того красному лицу Онешко. И Юлик, сам не понимая совершенно ничего, медленно сполз по стене на пол, глубоко дыша и смотря в потолок. На глазах проступили предательские слезы, и парень судорожно вдохнул, пытаясь их проглотить, но вместо этого лишь заставил соленые капли стекать по щекам, падая на чертову длинную футболку с ярким принтом, рукава которой все еще были смяты, а один из боков слегка задран на бедре. — Блять… — с болью в голосе, всего как несколько минут назад Ларин, прошептал Онешко, заходясь почти истерикой, потому что сердце колотилось хлеще, чем когда-либо, где-либо и с кем-либо. Потому что в груди скрутило все так, что хотелось сжаться и вколотить самолично меж ребер несколько острых железных штыков, чтоб наверняка остановить жар внутри. Потому что прямо в голове, в самом центре сознания, сияла самая ясная и навсегда засевшая там мысль, которая обещала посылать нервные импульсы по телу каждый раз, когда Юлику в голову придет образ преподавателя, и каждый раз сбивать дыхание, когда парень увидит такой нужный взгляд темно-зеленых глаз. В тот день Ларин домой не поехал.