Дракон. Второй шанс

      Но на следующий день группа не вернулась.       Гинтами изнервничался, ожидая, когда Диерт первым делом заглянет в его отсек оранжереи, чтобы поприветствовать после долгого отсутствия. Или хотя бы попадётся на глаза, чтобы омега знал — волноваться не о чем. Он всегда так поступал. Но альфа не показался ни к обеду, ни к ужину, как и остальные члены его отряда.       Входя в отсек по протяжному свистку отбоя, глубоко погружённый в собственные мысли, Гинтами не заметил суровый взгляд Старшего. Остановившись у прикроватной тумбочки, он замер, словно не зная что делать дальше, затем покосился на Алияса, отчаянно желая поговорить с омегой.       Но как это сделать в комнате, доверху набитой людьми, где каждый звук становится всеобщим достоянием?       Тяжело вздохнув, Гинтами взобрался на верхнюю полку, заранее зная, что не сомкнёт глаз. Почему Диерт задерживается именно в такой момент? Да и вообще альфа прекрасно знает, как переживает Гинтами, если тот не появлялся в положенный срок. И всё же Диерт позволил себе опоздать.       Гинтами хотелось разрыдаться от напряжения и незнакомой горечи сосавшей грудь.       Перед ужином он разговаривал с Тэжом. Тэж и его муж вырастили Диерта как своего собственного ребёнка. Иногда Гинтами даже казалось, что так оно и есть, но задать этот вопрос напрямую он никогда не решался, боясь неосторожным словом ранить старшую пару, так часто помогавшую им во всём. Ведь именно благодаря Тэжу удача сопутствовала их встречам так часто. А в последний раз Тэж, работающий на коммутаторе, сумел сделать так, чтобы на помощь в подсобку к нему с Алиясом явился никто иной, как Шайс.       — Не переживай, Гинтами. Диерт задерживался и раньше, — похлопал Тэж младшего по плечу.       — Я знаю, — вяло промямлил омежка.       — И чего ты уже нос повесил? — Тэж чуть согнулся, чтобы заглянуть Гинтами в лицо. — Вечно придумываешь, что-нибудь ужасное. Может, раскопки заняли больше времени, чем предполагалось. А может, с машиной проблема, так случилось в прошлый раз, когда Диерт явился на два дня позже намеченного срока.       Сломалась какая-то деталь, а среди солдат не оказалось никого, кто бы разбирался в механике достаточно хорошо, чтобы быстро починить слетевший карбюратор.       Гинтами подумал, что вряд ли одна и та же неприятность может случиться с Диертом дважды, но не раскрыл рта, понимая, что Тэж пытается его подбодрить.       — Или, может, у тебя что случилось?       Застыв на секунду, Гинтами всерьёз раздумывал над тем, чтобы всё рассказать Тэжу, но через несколько секунд отрицательно покачал головой. Нет, он конечно же доверяет омеге, и даже если случится так, что они с Алиясом узнают о причастности других, Гинтами ни за что бы не поверил, что тот, кто столько помогал им с Диертом, может знать о такой отвратительной тайне и жить спокойно.       Но что если он всё расскажет и навлечёт на Тэжа беду? Ведь омега, чьи глаза всегда глядели на других с любовью, тут же бросится на помощь тому несчастному пареньку. И что будет?       Всё это было так страшно, что Гинтами, к своему стыду, чувствовал частые позывы в туалет, стоило вспомнить, чему он явился свидетелем.       — Просто переживаю, — подёрнул он плечами и нехотя отвернулся.       Ворочаясь без сна, Гинтами наконец не выдержал и стал осторожно сползать с полки, стараясь не разбудить посапывающего Имари. Медленно перекатившись на бок, он лёг поперёк койки, ухватился за один край и свесил ногу. Сложность заключалась в том, чтобы нащупать ногой раму на которую бы можно было встать и при этом не наступить на спящего внизу соседа.       На лбу выступили капельки пота, но Гинтами только поднатужился, не разрешая себе торопиться. Почувствовав опору, перехватил противоположный край своей койки другой рукой и с ловкостью ночного зверька, от прыти которого зависел исход охоты, соскользнул вниз.       Пройдя на цыпочках вдоль ряда железных переборок двухъярусных кроватей, он оказался у той, которую с недавних пор занимал Алияс. Но не успел он придумать, как разбудить омегу и при этом не поднять переполох, как тот сам повернулся к нему лицом. В свете красной ночной лампы приложил палец к губам и осторожно поднялся.       Только оказавшись вдвоём в тесной уборной, Алияс кивнул, разрешая омеге сказать то, что он хочет.       — Я тут подумал, — начал Гинтами, — ты сказал, что по запаху чувствуешь боль и страх.       Голова Алияса чуть покачнулась, подтверждая слова.       — Получается, что ты можешь почувствовать это на огромном расстоянии, верно?        Даже сейчас, говоря об этом самостоятельно, он едва ли мог поверить в удивительные способности омеги, но тот соглашался с каждым его словом, и Гинтами не оставалось ничего кроме веры — ведь нашёл же Алияс в конце концов того бедолагу.       — А что ты ощущаешь сейчас? Я хотел сказать, сейчас ему тоже больно и он боится?       Все чувства напуганного и сбитого с толку омежки были для Алияса как на ладони, и он поступил с Гинтами так, как поступал с недавних пор с драко, оставшимися далеко в Нагорьях — солгал:       — Сейчас он спокойно спит.       На лице Гинтами, как и в его запахе, тут же проступило облегчение.       Алияс не любил врать, но однажды понял необходимость такого поступка — прежде чем раскрыть правду, надо соотнести силу существа, желающего знать, с грузом истины, который ляжет тому на плечи.       — Ты думаешь, его никто не тронет сегодня или завтра?       — Уверен, что нет. Скорее всего, те сборища, что мы видели, случаются только во время танцев. Это имеет смысл. Тогда незаметно, что некоторые альфы отсутствуют на площади.       — Точно, — часто закивал Гинтами.        — Скажи, ты узнал того омегу?       — Нет. Я и сам долго думал, кто бы это мог быть, но так ни до чего не догадался. Может, если бы я точнее понял, сколько ему лет, то это бы помогло, — расстроенно затараторил омега. — Он вроде бы молодой, старше меня на несколько лет, но, наверное, младше тебя. Получается, я должен бы знать его… — Гинтами нахмурился. — Нас меньше, и я мог бы забыть его имя, но не лицо. Хотя он был такой грязный, что, может, я просто не узнал его… Он вздрогнул — картины перед глазами наполнялись новыми красками, стоило заговорить об этом.       — Не думай, Гинтами. Не надо, — отвлёк голос Алияса в тот же миг, как мысли Гинтами с невероятной скоростью понеслись в подземелья. — Сейчас ему ничего не грозит.       — Мы ведь уже совсем скоро поможем ему? Может быть, завтра? — пискнул Гинтами, с надеждой глядя на Алияса.       — Уже очень скоро.       — Конечно, нужно дождаться Диерта. Почему же его всё ещё нет? — горько вздохнул омега, не зная, куда деться от собственных волнений.       — Идём спать, Гинтами. Скоро отряд вернётся и тогда нам понадобятся силы.       — Да-да, конечно понадобятся. Идём, — словно очнулся тот, понимая, что им действительно полагается пребывать в постели — не ровен час, и кто-нибудь может обнаружить их или, того хуже, подслушать.       Гинтами взобрался на свою койку, надеясь, что скоро наступит утро и Диерт спасёт их всех, в то время как Алияс думал о том, что рассказывает запах измученного до смерти омеги. Чужая боль резала острием кинжала, словно страдающий выл в агонии за соседней стеной.       Чувствительный нюх стал проявляться почти сразу. Алияс пребывал в растерянности недолго. Стоило понять, как организован попавшийся им с Шайсом мир, как он сделал нужные выводы.       В своём мире он был невероятно силён и в этой реальности получил нечто, похожее на дар — чутьё, способное улавливать не только простейшие элементы запаха, отвечающие за притяжение двух полов друг к другу, но и возможность определять чужие эмоции и даже настроения на многие сотни, а может, и тысячи метров вокруг по тонким оттенкам аромата.       Чужие думы были полны алчности, похоти, задавленных желаний, печали, обиды, тоски — обо всём этом, как и о многом другом, Алиясу рассказывал запах, раскрывающий чёрные мысли существ, прикрывавшихся масками цивилизованности.       Своих пределов Алияс не знал: не было ни возможности, ни нужды проверить. Он определил, что в стенах убежища для его носа не существовало преград, что лежит за стенами Холделы — приходилось только догадываться.       Осваиваясь в убежище, Алиясу стало казаться, будто он замечает обрывки чужих страданий, уныло прицепившихся к одеждам некоторых альф. Это выглядело странным, но после первого же вечера на площади он ощутил тошнотворное зловоние ужаса и боли, сочившееся откуда-то с нижних уровней, со всей отчётливостью.       Чувствительность к запахам всё ещё росла и подойти к нужной двери удалось не сразу. Дверь оказалось заперта. С тех пор эльф ждал случая, чтобы проникнуть внутрь, и таковой выдался спустя неделю.       Алияс пожалел только о том, что Гинтами явился тому свидетелем. Если бы он так не торопился вниз, игнорируя всё вокруг… но сожалеть было поздно — время не вернёшь назад. Этот урок он усвоил.       Не испытывая ни малейшего желания пребывать в этом мире, Светлый собирался вернуться в Нагорья как можно скорее. Оставалось выяснить, что на самом деле происходит в Холделе и кто знает о её грязной изнанке.