Спрячь свою любовь подальше

      В любой другой день, в любом другом состоянии Спенсер вряд ли бы решилась на столь опрометчивый поступок. Но желание раз и навсегда разобраться с подлым шутником и все еще играющий в крови алкоголь сделали свое дело, и Спенсер, запрещая себе сомневаться, направила машину на северо-восток от Роузвуда.       Несмотря на то, что ей пришлось сделать крюк (глупый навигатор повел ее в обход платного участка шоссе), Спенсер добралась до Тайлер Парка в рекордный срок и уже через сорок пять минут оказалась на месте назначения: небольшая проплешина в густом лесу, стальные двери подземного бункера… Для полноты картины не хватало лишь электрического забора. Впрочем, Спенсер и без того помнила все в деталях: бесконечные ромбики сетки Рабица, колючая проволока, фонари, предупреждающие таблички «Опасно» и «Под напряжением». И словно в насмешку повторяющаяся раз за разом песня «Donʼt Fence Me In»* — чертов Чарльз был тем еще остряком. Ну, по крайней мере, у него был отменный музыкальный вкус, не каждый психопат мог бы похвастаться подобным.       O give me land, lots of land, and the starry skies above       Donʼt fence me in       Let me ride through the wide open country that I love       Donʼt fence me in       Let me be by myself in the evening breeze       Listen to the murmur of the cottonwood trees       Send me off forever but I ask you please       Donʼt fence me in       Выйдя из машины, Спенсер несколько долгих минут смотрела на чуть приоткрытые двери бункера, сжимая в руке карманный электрошокер (спустя пять лет после ареста Шарлотты до нее внезапно дошло, что лучше быть во всеоружии), и наконец решилась.       «Пожалуйста, проследуйте по освещенному коридору», — навязчиво звучал в голове безликий голос из прошлого, когда она медленно шла вдоль холодных бетонных стен, подсвеченных крохотными фонариками. Не зная, чего ожидать, Спенсер напряженно прислушивалась к каждому шороху, но ее сопровождали лишь гулкое эхо и звук собственных шагов.       Вскоре мерцающие огоньки привели к тускло освещенному помещению, прежде бывшему лжегостиной ДиЛаурентисов. Теперь о прошлом напоминали разве что фальшивые окна с разбитыми стеклами да покрытый пылью рояль (полиция, видимо, не сочла его уликой или не захотела возиться и вытаскивать через недостаточно широкие двери бункера). Кроме них в комнате был лишь проектор, стоявший на крышке рояля и направленный в сторону одной из стен. Не старый проектор наподобие того, что однажды она обнаружила в «Комнате памяти», а современный, подключенный к миниатюрному ноутбуку. Спенсер с облегчением вздохнула: кажется, тот, кто позвал ее сюда, не собирался встречаться лично, и ей было нечего опасаться.       Спенсер осмелела, подошла к ноутбуку и запустила высветившийся на мониторе медиаплеер.       Нечеткое изображение дрожало и двоилось. Но можно было без труда рассмотреть светловолосого мальчика лет десяти, сидевшего за аккуратно прибранным столом вполоборота к камере. Он что-то рисовал с сосредоточенным видом, высунув кончик языка, как делают лишь увлеченные процессом дети.       Наконец, вернув красный карандаш к прочим в квадратную подставку, он повернулся лицом к камере, демонстрируя рисунок.       — Тебе нравится, мамочка? — спросил мальчик с волнением.       — Очень красиво, сынок, — прозвучал в ответ вкрадчивый голос Джессики ДиЛаурентис.       — Смотри, это ты, я, Джейсон и Эли. Похоже?       — Да. У тебя талант, Чарльз, из тебя получится замечательный художник.       Мальчик просиял, и на его щеках заиграли ямочки.       — Я нарисовал еще открытки для Эли и Джейсона на их дни рождения. Подожди, я подпишу, и вы сможете повесить их дома на стене. Как раньше, помнишь?       — Сынок… — начала Джессика осторожно. — Я не могу взять их домой.       — Почему? — Большие голубые глаза моментально наполнились слезами непонимания и обиды.       — Твой папа будет недоволен.       — Он всегда мной недоволен!       — Ты не прав, дорогой.       — Я слышал, как он сказал, что я родился и все испортил. Он не любит меня! И хочет, чтобы меня никто не любил, — маленький Чарльз почти рыдал.       Его мать отставила камеру в сторону и протянула руку, чтобы погладить сына по мокрой щеке:       — Я всегда буду любить тебя, Чарли.       Мальчик, громко всхлипывая, мотнул опущенной головой. Джессика тяжело вздохнула, и запись оборвалась. ***       Эхо и осторожные шаги в звенящей пустоте… Спенсер обернулась и испуганно подалась назад.       Она не хотела верить, но это был ОН. Тот Чарльз, которого она видела здесь, в Кукольном домике, в день фальшивого выпускного. И это, определенно, была не Сиси, Шарлотта или как там она себя, черт возьми, называла.       Он стоял перед ней в своей бело-красной маске, расправив плечи, выпрямив спину. Спокойный, уверенный, внушающий трепет и вызывающий озноб. Чарльз. Настоящий Чарльз.       Как она могла обмануться? Как могла поверить, что тщедушная маленькая Сиси могла быть тем широкоплечим статным мужчиной, что вышел к ним из укрытия манекенов, что стоял рядом с ней в «Комнате памяти»?       Явно наслаждаясь ее замешательством, он наклонил голову набок, словно изучал. И все, что могла Спенсер, — судорожно глотать застрявший в горле воздух.       Наконец Чарльз слегка повел головой в сторону ноутбука.       — Ты… — Спенсер с трудом сглотнула. — Хочешь, чтобы я включила это?       Он коротко кивнул. Спенсер нерешительно повернулась, так что Чарльз остался стоять у нее за спиной, на расстоянии в пять метров, и включила следующий в плейлисте (на этот раз аудио) файл. И голос миссис ДиЛаурентис снова наполнил гулкое пустое помещение:       — Ты у меня такой умный, сынок! Я так тобой горжусь! Ты будешь первым врачом в семье. Я люблю тебя, Чарли.       — Я тоже люблю тебя, мама. Теперь я могу вернуться домой?       — Прости… нет.       — Это было непросто. — Тихий спокойный голос за спиной, такой пугающе чужой и в то же время такой знакомый. Нет больше чарующей мягкости британского акцента, и все же спутать невозможно. Спенсер хотелось зажать уши и не слышать, но, ошеломленная, она не могла пошевелиться. — Если ты числишься среди мертвых, толком не ходил в нормальную школу и мало что знаешь о жизни вне стен психбольницы, это не просто — оказаться в чужой стране, среди незнакомых людей, и пытаться выплыть. Но у меня не было выбора. Я думал, если докажу, что достоин любви, что мною можно гордиться, мне позволят вернуться домой. Как бы не так.       Чарльз вздохнул и продолжил надломлено:        — Я думал, мама дала мне новое имя, чтобы я мог вырваться из Рэдли. Но она действительно меня похоронила. Сказала отцу, что я мертв; внушила Джейсону, что я — воображаемый друг. Элисон даже не знала о моем существовании: единственный раз, когда мы встречались, мне пришлось называться чужим именем. На собственном дне рождения… Человек без имени, без голоса, без лица… Возможно, поэтому мне порой так нравилась игра в «А». Она позволяла быть никем и одновременно кем-то значимым. Кем-то, кого не так просто вычеркнуть из памяти и стереть с лица земли.       Она совершила ошибку. Она совершила роковую ошибку. Приехать сюда в одиночестве, прямо в ловушку…       Спенсер вся превратилась в слух. Шаги за спиной, хруст крошки под ботинками, звякнувшие кубики льда в стакане — она отчего-то не сомневалась — с водкой.       — Ты знаешь, я никогда не был любителем крепких напитков, но это связало нас с тобой, так что я не мог отказать себе в маленькой слабости. Помнишь тот семейный вечер в ресторане, когда твой отец чуть не свел меня с ума своей чванливостью и самодовольством? Он так сильно напоминал моего горе-папашу, что мне стоило усилий делать вид, будто мне все нипочем. Но ты была рядом, мы были в одной команде, так что в итоге это оказалось почти весело. Именно тогда я понял, что выбрал не ту сестру. Все остальное было предопределено…       РЕН! Он остановился сзади, прямо у Спенсер за спиной, почти касаясь… Рука в черной перчатке плавно вынырнула у нее из-под локтя и протянула стакан. Водка с содой, кубики льда, веточка мяты — все так же, как в тот вечер…       Спенсер не шевелилась, лишь заворожено смотрела, как его пальцы с силой сжались на стекле. И отчаянно не хотела верить.       — Не бойся меня, Спенсер. Я не причиню тебе зла.       Она упрямо не отзывалась. Рука исчезла. Но через несколько мгновений появилась вновь, уже без перчатки.       — Мы здесь не для того, чтобы продолжить игру. Ты — не пленница, ты — мой гость, Спе-е-енсер, — ее имя прозвучало нараспев, как в далеком прошлом.       Спенсер против воли застонала и, понимая, что ей нечего терять, резко — с отчаянием и вызовом — обернулась. Встретилась с ним взглядом и в шоке отшатнулась. Эти глаза… Это были не те глаза, к которым она привыкла, которые ласкали и согревали. Вместо каре-зеленых на нее смотрели льдисто-голубые. Глаза ДиЛаурентисов.