Спрячь свою любовь подальше

      Ночь казалась настораживающе тихой и безмятежной. Лишь черные ели покачивались в полутьме, наполняя лес неразличимым шепотом, да луна проливала на землю мертвенно-белый свет, прореженный сквозь сетку облаков.       Тихая ночь — предвестник бури.       Спенсер стояла возле машины и, опираясь ладонями об остывший капот, ловила губами сырой колкий воздух. Ноги дрожали, челка липла к мокрому лбу, а кровь билась в висках с такой силой, что страшно было пошевелиться и потерять сознание.       Но хуже всего — хуже страха, хуже боли от нового предательства — были вопросы.       Нескончаемые, пожирающие изнутри вопросы, точно стая голодных псов.       Почему? Зачем? И главное — за что?       Псевдоблагородное «Я хотел вернуть домой Эли» не могло стать Чарльзу оправданием: на поверку оно оказалось ничем не лучше бредового «Я люблю своих кукол», которым психопатка Сиси гордо размахивала, будто стягом.       «Ненавижу!..»       Боль резкой вспышкой взорвалась в голове, разметав по углам вопросы. Перед глазами поплыло, ногти беспомощно царапнули гладкий металл и тут же окрасились алым: кровь, горячая, вязкая, точно деготь, потекла по губам, обожгла подбородок и сорвалась вниз тяжелыми крупными каплями.       Спенсер в панике прижала ладонь к носу, но не могла остановить кровь — та просачивалась сквозь пальцы, будто вода. И воспоминания с новой силой терзали память, не оставляя шанса вырваться и спастись… Не сегодня. Не после этой встречи.       «Ненавижу тебя… Чарльз!»       Спенсер прикусила губу, пытаясь заглушить воспоминания болью, вслепую добралась до дверцы машины, рванула на себя. Непослушные пальцы с трудом отыскали сначала сумку, затем — язычок «молнии» и упаковку салфеток.       И снова воспоминания: неудачное собеседование, окровавленная сумка, паника, что захлестывала с головой и распинала, точно на кресте. Чарльз, он был там: в Оксфорде, в Лондоне — рядом. Всегда рядом.       Это он подбросил пробирку с кровью в ее сумку. Кровью «убитой» им Моны? Или другого «расходного материала»?       «Тише, тише, тише…» — заклинала Спенсер, но вновь видела себя в спешке собирающей чемодан, видела лежащей на полу Кукольного домика, оттирающей красные пятна с груди, рук и шеи. Вновь чувствовала едкий запах ржавчины. И вкус смерти.       Тошнота подкатила к горлу. Спенсер навалилась спиной на пассажирскую дверь и едва различила собственный горький всхлип — казалось, на слезы давно не осталось сил, но долгие годы страха, неизвестности, темноты снова и снова прокатывались по ее сердцу, сминая его, точно хрупкий бумажный кораблик. Кораблик, который уже не раз шел ко дну.       — Спенсер?.. — Ненавистный теперь акцент обезобразил ночную тишь, будто помеха. Голубые глаза сверкнули беспокойством — или только отзеркалили лунный свет. Чарльз, мгновение назад застывший в дверях бункера, внезапно сделал шаг вперед — непроизвольно, будто кто-то толкнул его в спину — но стоило Спенсер отшатнуться, лицо его тут же превратилось в холодную маску. Маску, которую она успела возненавидеть даже сильнее, чем его лживое личико хорошего парня, его теплый взгляд и нежную улыбку. Да что б он вечно горел в аду!       — Кажется, я просил тебя уехать, Спенсер. — Воздух гулко завибрировал от сурового тона и чеканных слов. — Поверь, не в твоих интересах испытывать мое терпение — не самая слабая моя сторона, но у всего есть предел.       — Считай, здесь меня уже нет, — держась за свою ненависть, как за спасительный трос, едко выплюнула Спенсер, но вновь поднять взгляд на Чарльза не посмела.       — Скатертью дорога!       Дверь бункера глухо скрипнула, но Спенсер по-прежнему чувствовала холодный свинцовый взгляд в ямочке между ключицами, неотступный, точно лазерный прицел.       И все-таки Чарльз отступил: тихий щелчок, разряд статического электричества, и над поляной разлилась пугающая, неестественная тишина. Спенсер смогла расслышать, как с новой силой забурлила в ее венах кровь, но вскоре исчез и этот звук.       Лишь «скатертью дорога» продолжало звучать эхом, точно страшное предзнаменование. Точно начало конца.

***

      Пальцы нервно смяли оплетку руля, мотор взревел, и фары желтыми струнами искромсали ночной лес, но разогнать мрак было им не под силу.       Спенсер не мигая смотрела перед собой, стараясь различить петлявшую меж кустов дорогу, но не могла отделаться от мысли, что не удаляется от Кукольного домика, а вновь едет навстречу своему кошмару — прямиком в лапы Чарльза.       — Проклятье! — Ладони с силой ударили по рулю.       Разве она могла уехать? Разве могла оставить вопросы без ответов, вернуться в Роузвуд и притворяться, будто история «А» осталась в прошлом?       Не было никакого прошлого! Не было и настоящего — лишь бесконечная игра по чужим правилам, в которой она и ее близкие оказались случайными жертвами, а судьбу Арии поставили на кон, точно разменную монету.       Спенсер понимала, сегодняшняя ночь не сможет длиться вечно: завтра им всем предстоит проснуться в мире, в котором Сиси Дрейк вновь на свободе и наверняка захочет вернуть своих кукол. Глупых кукол, которые сами распахнули перед ней двери Уэлби. Но если бы только это… Отныне им предстояло жить в мире, в котором стало на одного «А» больше.       Спенсер застонала, сбросила и без того мизерную скорость и обессиленно ткнулась лбом в лежащие на руле руки.       Она не знала, как быть. Вопросы разрывали ее на части, сомнения и страхи накрывали темной волной и кружили в дьявольском водовороте. Но среди хаоса настойчиво билась единственная спасительная мысль: ночь еще не закончилась, и, возможно, есть шанс хоть что-то исправить.       Спенсер решительно вскинула голову, впилась взглядом в зеркало и в отчаянии дала задний ход.       …джип с ревом влетел на поляну перед бункером, подпрыгнул на кочке и замер, лишь чудом не задев винтажный кабриолет, припаркованный у железных ворот.       Фары выхватили из темноты мужскую фигуру: Чарльз резко обернулся, статный, прямой, точно оловянный солдатик. Затем, запоздало застигнутый врасплох, медленно опустил на багажник кабриолета картонную коробку и, отыскав за преградой запотевшего стекла глаза Спенсер, замер, жадно всматриваясь в ее лицо.       О, этому взгляду мог бы позавидовать сам Рен Кингстон, если бы когда-нибудь существовал: удивленный, растерянный, полный недоумения и чего-то, столь явственно напоминавшего надежду и почти детский, недоверчивый восторг, что хотелось ударить наотмашь.       «Не смотри на меня так!» — мысленно рявкнула Спенсер. Дрожащими пальцами отстегнула ремень безопасности и, перечеркнув сомнения, решительно выбралась из машины.       Кажется, теперь Чарльз растерялся еще сильнее, сделал шаг назад и, неуверенно кивнув на коробку, зачем-то пояснил:       — Полиция забрала всякий хлам, но никому в голову не пришло обратить внимание на то, что действительно могло дать ответы.       Спенсер зацепилась взглядом за рамку с рисунком, еще недавно висевшим в ее лжеспальне, и, почувствовав дурноту, невольно скривилась, но комментировать не стала. Лишь спросила, заметив у бункера железную бочку и канистру с бензином:       — Ты собираешься все здесь сжечь?       — Думаю закончить то, что вы начали, — с коротким смешком ответил Чарльз. — С этим местом меня уже давно ничего не связывает, Спенсер. Пора перевернуть страницу.       «И начать новую», — она не верила, не могла поверить, что игра закончена. Тот, кто годами преследовал и мучил, не сможет отступить — он с легкостью найдет причину, чтобы объявить новый раунд.       Уже нашел: несуществующий Варжак и лживая забота такого же лживого насквозь старшего брата, который вдруг решил, что ему есть до Элисон дело. Не смог убить или посадить за решетку — не беда, всегда можно притвориться, что беспокоишься о судьбе младшей сестренки. Отличный повод, чтобы вновь включиться в игру и считать себя правым.       Слова рвались с губ, но Спенсер выбрала молчание: чувствовала, сколько бы Чарльз ни притворялся, что все ему нипочем, желание рассказать свою историю рано или поздно возьмет верх. Неспроста он нарушил пятилетние молчание: ему потребовался тот, в чьих глазах он смог бы обелить себя, выставить героем без страха и упрека. Вот только ошибся с выбором слушателя — его беда.       — Ты вернулась… — после долгой, неестественной паузы вдруг озвучил очевидное Чарльз, задумчиво постучал пальцами по багажнику кабриолета и наконец подошел ближе. Не спеша, осторожно, будто дикая лесная кошка. Теперь их разделяли лишь пара футов и бампер ее машины.       Ночной лес замер, время остановилось, но в том не было дешевой киношной романтики — лишь ее страхи и решимость вопреки всему не допустить повторения кошмара и его желание переиграть прошлое, чтобы перетянуть ее на свою сторону, темную сторону, такую же темную, как и его душа.       И потому Спенсер смотрит в глаза Чарльза и врет, нагло врет:       — Я хочу услышать твою историю.       Ей плевать! Плевать на его правду, на его мотивы и чувства. Все, что ей нужно, — конкретные ответы на конкретные вопросы. Иначе она перестанет спать по ночам, пытаясь заново собрать из осколков чертову мозаику, из тех осколков, что однажды уже исполосовали ее жизнь, точно ветошь.       Сам виноват, теперь Спенсер ничего не стоит ударить лже-Рена его же оружием: если нужно, притвориться понимающей, готовой выслушать и принять. И если его чувства к ней настоящие — ему же хуже.