***
Тела сбросили в Пустоту. Они медленно падали, длинные, безжизненные, практически незаметные — чёрное на чёрном. Никто не собирался хоронить их сообразно традициям, которые всё равно перекраивались каждые полдекады [1]. Так было быстрее и чище. Исключение сделали лишь для Главного — своеобразная дань уважения бывшему правителю. Не то чтобы Главный действительно пользовался среди них уважением. Большинству было бы плевать, если бы он сейчас летел вслед за своей свитой. Ведущий, однако, был строг в принципах. Поэтому, как только Пустота съела последнее тело, Зенеб повернулся и поднял руку. Погребальный костёр вспыхнул пурпурным. В языках пламени пиксели, на которые уже начала распадаться плоть Главного, отрывались от неё целыми хлопьями, ошмётками, комками, поднимаясь вверх и растворяясь во Вселенной. Зенеб был готов к этому ещё давно. Он хотел, чтобы это случилось; он сделал всё возможное, чтобы это случилось, — но что-то всё равно нервно трепыхалось между рёбер. Кажется, именно такие моменты называют точками невозврата. Он осторожно склонил голову, чтобы не столкнуться с Ведущим прямым взглядом. Ведущий стоял неподвижно, заложив руки за спину, — маленький, еле достающий Зенебу до локтя — и пурпурный огонь танцевал в его затуманенном мыслями человеческом глазу.***
Стиву уже которую ночь снилась какая-то херня. Было, правда, вполне вменяемое объяснение — с ним уже который день творилась какая-то херня, но это не отменяло того факта, что сны были тревожными и оставляли после себя лёгкий привкус неминуемого пиздеца. Он проворочался в постели чуть ли не до рассвета, отключившись, когда горизонт уже начал светлеть; благополучно проспал будильник, который звенел до тех пор, пока не кончилась запись на пластинке; и только около полудня очнулся. Подушка пропиталась потом настолько, что её впору было выжимать. Сонг его не разбудил. Стива кольнуло беспокойством: пёс к этому времени давно бы проголодался и пошёл предъявлять претензии непосредственно хозяину, однако… Не мог же он проспать и Сонга? Парень приподнялся, вслушиваясь в дом. Если что-то случилось, ему лучше быть наготове. Хотя в свете последних событий Стивен мог смело заявить, что готов уже к чему угодно, — вот на этой мысли до него и дошло. «Чёрт, точно». «Тебя бросила даже собственная собака». Было скучно. Работать пострадавшая нога не позволяла — только какие-то мелкие дела по дому. Конечно, оставались книги. Можно было разобрать старые чертежи и планы. Кроме того, у всех на слуху были эти новые кремнёвые пистолеты, и у Монтгомери давно вертелась в голове мысль попробовать собрать свой. Но Стивен знал, чем чреваты для него подобные занятия. Когда он сосредотачивался, он начинал лучше слышать тишину, которой в доме было полно. Один на всё огромное безмолвствующее здание. И не с кем даже парой слов перекинуться (разве что идти в сарай, пытаться строить конструктивный диалог со свиньями), потому что люди далеко, Алекс далеко, а Сонг ещё дальше, вместе с… На лестнице больная ступня подвернулась, и Стив рухнул прямо на ступеньки, не скатившись окончательно только потому, что успел в последний момент крепко схватиться за перила. Бёдра, отбитые о края ступеней, засаднили, и ещё он охренительно приложился локтем. В горле что-то сжалось и защипало, перекрывая путь воздуху. На Стива вдруг нахлынуло мимолётное желание просто сидеть и рыдать. Рыдать, затолкав поглубже чувство собственного достоинства; рыдать, как рыдают маленькие дети, когда падают точь-в-точь так же: не столько от боли, сколько от обиды. От обиды на ногу, от обиды на лестницу. Обиды на пустой и неуютный дом; обиды на родителей за то, что ушли слишком рано; обиды на себя за то, что сидит и ноет; обиды на людей за то, что они слишком далеко; обиды на Алекс, обиды на Сонга, обиды на Хиробрина, который, конечно же, был виноват больше всех. И виноват даже не в том, что принёс столько слёз и скорби всему человечеству — кому есть дело до человечества? — а в том, что снова вломился в его жизнь, весь такой гордый, самодовольный, поверженный, но не сломленный, без власти властный… и вдруг слишком человечный для самого себя. Стивен запутался окончательно. Он вдохнул, выдохнул, и его отпустило. Стресс, подумал он. Всего лишь стресс. Странные вещи происходят в последнее время. Ему просто нужно поесть, можно даже чего-нибудь сладкого, выползти на свежий воздух, включить музыку, чтобы не было так тихо. К тому же, что мешало набросать Алекс пару строк? И нечего накручивать себя по мелочам. Правда, несколько дней бок о бок с мировым злом — тут у любого нервы сдадут. Хотя Стив не мог не признать, что эти дни оказались далеко не такими ужасными. Нет, больше: это были самые запоминающиеся дни за последние пару лет. И Хиробрин оказался на удивление сносен, когда ничего не жёг и не взрывал. И если предположить — просто предположить — что он был бы самым обычным человеком, и со Стивом они столкнулись бы при самых обычных обстоятельствах, скажем, где-нибудь в баре или на ярмарке, то, вполне возможно, они даже могли бы сдружиться. «Как он там, интересно?..»***
Всё-таки стоило выдвигаться после полудня. К вечеру жара как раз пошла бы на спад, и можно было бы спокойно достичь луга, а там уже устроиться на вторую ночёвку. Но нет, кому-то обязательно нужно побыстрее, кто-то не любит ждать — и вот, пожалуйста!.. Хиробрин чувствовал, как он вот-вот начнёт шкворчать, будто кусок мяса на сковородке. Солнце явно вознамерилось выдать годовой план по теплу за один день, и укрыться от этого энтузиазма было негде: во все стороны простиралась чёртова саванна с жухлой колючей травой и облезлыми акациями, отбрасывающими лишь намёк на тень. Плащ пришлось снять и тащить в руках. Мужчина рассудил, что второго такого идиота, осмелившегося выпереться в самый зной, на километры кругом не сыскать, так что за скрытность он не волновался. Сонг рысил рядом, вывалив язык и натужно пыхтя, но в целом держался очень стойко. Хиробрин глянул на пса, прикинул кое-что и скомандовал: — Стой, животное! Животное послушно встало и даже постояло пару секунд, прежде чем устало плюхнуться задницей на сухую почву. Хиробрин сверился с компасом, чисто ради приличия — в своих навыках ориентирования он был уверен, развернул карту и скользнул по ней взглядом, пытаясь определить, сколько ещё осталось до приемлемой температуры. Кое-что привлекло его внимание. На северо-западе от того места, где он, предположительно, находился сейчас, маленькой закорючкой было отмечено озеро. Крошечное, но до него было гораздо ближе, чем до кромки саванны, и Хиробрин предпочёл не ползти напрямик под палящим солнцем ещё несколько часов, а свернуть в сторону, сделать привал у воды, и только после этого с новыми силами направиться дальше. Перед озером картограф со всей возможной аккуратностью провёл несколько кривых линий, обозначавших возвышенность, и даже проставил метки высоты. Хиробрин поднял взгляд, сверяя условные знаки с реальным ландшафтом. Вдали действительно виднелись высокие холмы, разделённые ущельем, которое, судя по всему, и вело к водоёму. — Так, друже, ноги в руки… или, в твоём случае, лапы в лапы, и немного отклоняемся от курса, пока совсем не подохли. Сонг оживился, уловив перемены в плане, но встать ему удалось только с третьей попытки. А Хиробрин, складывая карту, заметил на обороте что-то, что раньше ускользало от него. «Рита Монтгомери». Он решил, что подумает об этом позже.***
Ущелье оказалось действительно узким. Из-за этого отвесные склоны по обе его стороны выглядели чуть ли не вдвое выше. Кое-где за каменистые стенки цеплялись обожжённые солнцем кусты, и Хиробрин невольно задавался вопросом — как вообще можно вырасти на вертикальной поверхности? Зато в этом проёме гулял приятный лёгкий ветер. Пыльный, правда, но это было гораздо лучше, чем застывшее марево над равниной. Шаги отражались от стен небольшим эхом, создавая какую-то особую скалисто-пыльную мелодию, и мужчина вскоре обнаружил, что внимательно её слушает. Очевидно, это его и спасло. Он услышал, когда мелодия изменилась. В неё вдруг вклинился какой-то новый инструмент, нарушивший привычный размеренный ритм, и Хиробрин остановился, пытаясь определить, откуда идёт помеха. Он стоял, а шаги — нет. И их было много. Хиробрину для полной боевой готовности хватило пары секунд. Мужчина практически мгновенно перевесил сумку, чтобы легче было её при необходимости скинуть, завернулся в плащ, натянул капюшон пониже, коснулся рукояти меча и резко повернулся, отходя спиной к стене на случай, если кто-то решит появиться с другой стороны. Его нагоняли несколько путников — пятеро, кажется. Хиробрин всеми силами старался избегать встреч с людьми на открытых пространствах; естественно, что ещё меньше ему хотелось сталкиваться с ними в узком проёме, да ещё и в таком количестве. Он надеялся на то, что компании не было до него никакого дела, и у них просто случайно совпали маршруты. Хиробрин наблюдал за тем, как путники, подчиняясь своему вожаку, останавливаются в нескольких блоках от него. Внимательно рассматривал их потрёпанную лёгкую броню, лица, не обременённые любовью к ближнему, ассортимент оружия на поясах и за спинами… Надежда медленно крошилась в труху. Вожак, ощерившись, шепнул что-то угрюмой девице за правым плечом, широко и фальшиво улыбнулся и сделал ещё несколько шагов вперёд. Он был совершенно лыс, его тёмное огрубелое лицо перечёркивали старые шрамы, а золотое кольцо в ухе ослепляюще сверкало при малейшем повороте головы. Лысый спокойно и вежливо прохрипел: — Спасибо, что подождали, сэр! Это было очень мило с вашей стороны. Знали бы вы, как сложно за кем-либо гоняться в такую жарень… — Всегда пожалуйста, — Хиробрин пожал плечами. — Да, погода в последнее время, конечно… А вы откуда и куда, если не секрет? — К сожалению, секрет. — Ай, какая незадача! Ну что поделать, у нас у всех есть свои маленькие тайны. Так, братья? — лысый обернулся к остальным. Те синхронно закивали, и вожак продолжил: — Точно не хотите рассказать? Нет? Ну ладно. А мы вот вам кое-что поведаем, не так ли? Компания утвердительно загалдела. Кто-то крикнул, чтоб лысый «кончал тянуть кота за резину». Тот снова на мгновение оскалился, после чего, убрав с лица наигранную улыбочку, сообщил со всей серьёзностью: — Короче, сэр, я к чему клоню. Мы живём в сложное время, выживает сильнейший и прочая лабуда… ну, вы наверняка в курсе. Горбатиться на работе сейчас пропащее дело, ибо сильнейшим у нас заделался один неубиваемый хмырь — опять же, вы в курсе, про кого я — из-за которого всё заработанное честным трудом может в один прекрасный день полететь к ебени-матери. Вон, ребята подтвердят. Да, Джо? — Пиздец моей деревеньке, — бодро ответил Джо. — И я про что. Поэтому приходится искать более быстрые и надёжные способы заработка. Вот вроде вас, сэр. На вас хорошо можно заработать, я же вижу. Так что — нас пятеро, вы один — сымайте броню, меч, сумку. И плащик. Плащик тоже. Хиробрина пробило на нервный смешок. Он поднял вверх указательный палец, показывая, что ему нужна минута на формулирование мысли, вдохнул, передумал, выдохнул, подобрал реплику получше, снова глубоко вдохнул и ответил: — Так, блядь. На него устремили любопытствующие взгляды. Он продолжил: — Во-первых, вы все здесь нахер поляжете, если я плащик сыму. Во-вторых, с чего вы взяли, что я просто так возьму и отдам вам всё своё добро? Предположим, я не хочу, что тогда? Лысый мощно расхохотался, что тут же подхватила остальная банда. — Пацаны, сворачиваемся! Он не хочет! Ну ладно, не хотите — как хотите, найдём кого-нибудь ещё, кто захочет! — он притворился, что собирается уходить. Понадобилось время, чтобы смех улёгся. Эхо, отражаясь от скал, исчезло где-то наверху, а лысый утёр выступившие слёзы и повернулся обратно к Хиробрину. — Сэр, не выёбывайся. Лучше сдайся по-хорошему и вали, куда валил. У тебя один шанс на миллион, и помочь тебе некому. — Ну, скажем так, есть кому… Сонг, уловив намёк, опасливо выглянул из-за плаща. Вожак присвистнул: — Вы только гляньте, что тут у нас! Оно и драться умеет? Хиробрин смерил пса оценивающим взглядом. — Да чёрт его пойми. Эй, — обратился он к Сонгу, — я, конечно, уже понял, что ты тварь довольно миролюбивая, но на всякий случай спрошу. Никому не хочешь ебало отгрызть? Сонг спрятался обратно. — Да уж, никакой пользы. Всё-таки придётся самому… — картинно вздохнул Хиробрин. — Так что решаем? — окликнул лысый. — Один шанс на миллион — тоже шанс. Он скинул с плеча сумку и вынул меч. Далеко в небе пронеслась какая-то хищная птица, встряхнув знойный воздух своим пронзительным криком. Вожак развёл руками, мол, «как хочешь», и отошёл к остальным, приказав: — Граша, хуярь! И на этих словах вся группа слаженно сделала шаг назад, а угрюмая девица — очевидно, Граша — рванулась вперёд, разматывая что-то прямо на ходу. Хиробрин где-то на подкорке мозга понял, что стоит пригнуться, и очень вовремя, потому что в следующую секунду прямо над ним свистнул кнут, врезаясь в стену ущелья и выбивая оттуда целое облако каменистой пыли. Граша сжала зубы и занесла руку для нового удара. В её движениях были те чёткость и уверенность, которые сразу давали понять — этим кнутом нашинковали уже очень и очень многих. Хиробрин рванулся влево, вправо, снова влево, опять вправо, каждый раз чудом ускользая от плети, проходившей в сантиметре от него. Плащ мгновенно потяжелел, сковывая движения, и мужчина даже начал задумываться о том, не скинуть ли его, пусть это и повлекло бы за собой последствия. Он уже потянулся отстегнуть фибулу, когда Граша, воспользовавшись его мимолётной заминкой, хитро закрутила кнут, и тот обвился вокруг его правой ноги. Она дёрнула, подошва прошуршала по камням, и Хиробрин, теряя равновесие, рухнул на землю, успев в полёте повернуться на бок и подставить руки для уменьшения удара. Ладони даже остались целы — спасли плотные кожаные перчатки, выданные Стивеном. Мужчина смотрел на них. У него понемногу рождалась мысль. Во время рывка кнут на ноге слегка ослаб, и Хиробрин, быстро сев, рукой сумел его сорвать. Граша сдавленно выматерилась под нос, отклонилась назад всем корпусом и взмахнула плетью с удвоенной яростью. Её зелёные глаза опасно блеснули, словно у взбесившегося оцелота. Кнут выгнулся широкой дугой, зазвенел, разрезая пространство, превращаясь в смазанный силуэт. Хиробрин не двинулся с места. Он возвёл над собой руку. Свист кнута прервался громким шлепком кожи о кожу. Хиробрин болезненно сморщился от силы удара, но свой шанс из миллиона выцарапал — кнут, попавший точно по длинному раструбу перчатки, закрутился на нём плотными кольцами. И за ту единственную секунду, что Граша вникала в ситуацию, мужчина схватил свой конец плети и резко рванул на себя. Оружие вылетело из хватки застанной врасплох девушки. Прокатившись, рукоять оказалась у ног Хиробрина; тот поднял её, слегка взвешивая, скинул кольца с руки и щёлкнул по земле для проверки. В ладони она лежала просто замечательно. Граша, растрёпанная и растерянная, смотрела на него широко открытыми глазами, хищный блеск которых как-то резко угас. Остальная банда, в особенности лысый, напряглась, подавшись вперёд. — Кто там говорил, что один шанс на миллион выпадает девять раз из десяти [2]?.. — задумчиво протянул Хиробрин. — А, не помню уже. Ну и гаст с ним. У него не было ни силы, ни бессмертия, но кое-что он до сих пор мог. Хиробрин размахнулся. Удар пришёлся на клочок земли прямо у ног испуганно пискнувшей Граши. Девушка отпрянула назад, чуть не шлёпнулась на пятую точку и совершенно позорно дала дёру, прячась за спинами братьев по уголовщине. Низкий крепкий мужик со сплющенным носом, стоявший с краю, процедил сквозь зубы: — Ах ты ж ёбаный твой рот, — и выхватил грубой работы меч. В ход он, однако, пустить его не успел, потому что в следующий момент плеть обернулась вокруг его кисти и тут же дёрнулась обратно, вырывая оружие и снимая с руки верхний слой кожи. А пока он хватался за голую намокшую конечность, раздался новый щелчок, и самый конец кнута — фол, изящно тонкий и невозможно быстрый, прилетел ему прямо в глаза. Он не успел даже зажмуриться. — Господи, нет! Далтон! — молодой темноволосый парень кинулся к мужчине, корчащемуся на земле и зажимающему лицо ладонями. Между его пальцев проступила кровь, и он страдальчески шипел, пытаясь совладать с болью. Послышался звук натянутой тетивы — долговязый рыжий Джо выудил из-за спины лук. Тетива хлопнула, стрела отправилась в полёт и, вполне возможно, очутилась бы у Хиробрина в черепе, но он ловко взмахнул мечом, ломая стрелу на подлёте, после чего выбил оружие у Джо удачным броском плети. Сбоку что-то мелькнуло. Хиробрин почти бездумно поставил блок, и сталь его клинка столкнулась со сталью широкой, изогнутой сабли, принадлежавшей темноволосому парню, на лице которого читалось не просто желание отомстить за поверженного товарища, а что-то гораздо более глубокое и личное. Хиробрин оттолкнул противника, замахнулся, встретил ожесточённый отпор — парень был хорош в обращении с холодным оружием. В самый разгар схватки под ноги им вдруг сунулся взлохмаченный Сонг, искренне пытавшийся рычать и цапнуть кого-нибудь за что-нибудь, но Хиробрин ногой отбросил пса прочь, дабы по нему не попали, и заорал: — Сидеть, сука! Сели одновременно и Сонг, и Джо, как раз намеревавшийся вернуть своё оружие. Рыжий, правда, тут же вскочил обратно на ноги, делая вид, что ничего не было, но лицо его пошло яркими красными пятнами. С парнем пора было заканчивать. Отбив очередной выпад, Хиробрин уловил момент, когда противник был наиболее открыт, резко опустился вниз и направил лезвие вперёд и вверх. Тонкая полоса стали вошла в живот, пробила органы, остановилась где-то в районе лёгких, после чего плавно и быстро вернулась обратно, увлекая за собой дорожку крови. Парень, издав удивлённый полувздох-полустон, закрыл рану руками, после чего рухнул, сначала на колени, а потом полностью. Хиробрин столкнулся взглядом с застывшим позади вожаком, в глазах которого обречённо плескалось узнавание — или, по крайней мере, уверенное подозрение. Мужчина даже обеспокоился, не слетел ли с него капюшон во время боевых манёвров, однако тот каким-то чудом до сих пор держался на месте. Джо схватил-таки свой лук, но Хиробрин снова замахнулся, и тонкая плеть опустилась рыжему на спину, а потом ещё раз, и ещё раз, и ещё, пока рыжий не начал жалобно подвывать, не в силах выпрямиться. Когда следующего удара не последовало, он осмелился поднять взгляд — над ним завис меч. Джо закрылся ладонями в бессмысленном защитном жесте. Лезвие пробило его спину с левой стороны. Хиробрин выдохнул, вскинул голову и ещё раз внимательно посмотрел на вожака. Тот сжимал в руке пистолет. Поднять руку. Спустить курок. Всего пара движений, и лысый стал бы героем, новой легендой, важнейшей фигурой в истории, ему бы ставили памятники и посвящали песни… но он медлил. Он бессовестно медлил. Хиробрин кивнул ему, как бы спрашивая: «Ну и? Что теперь?». — Я, кажется, знаю… — вожак практически прошептал. — Я вспомнил твой голос. И этот тон — его ни с чем не спутаешь. Пистолет выпал из его ослабевшей кисти. — Прошу… убей меня, но Грашу… отпусти Грашу. Если в тебе есть хоть капля человеческого — отпусти её. Хиробрин подошёл к нему практически вплотную и произнёс, вкладывая вес в каждое слово: — Ни единой капли. Вожак осел на землю, безуспешно хватаясь за рассечённое горло. Кровь утекала быстро, спускалась густыми потоками к локтям, забиралась под рубаху. Бледная трясущаяся девушка, всё это время прятавшаяся за его спиной, всхлипнула и бросилась бежать. По иронии, Грашу догнал её же кнут, обвившийся вокруг её ног. Стреноженная, она упала вперёд лицом, и при столкновении с землёй нос девушки хрустнул, ломаясь. Сзади послышались шаги. Граша обернулась, слизывая струйку крови. Человек в плаще стоял над ней. Она не видела его лица, но знала, что он внимательно смотрит на неё. — Кто ты? — выдавила она из последних сил. Человек небрежно сбросил капюшон. — Что? К-как?.. — Граше не хватало воздуха, и её губы задрожали в преддверии подступающих слёз. — Вот так. На этот раз без подсветки. У меня тоже, знаешь ли, не лучшие времена, а тут ещё и вы. — Не надо… пусти… что хочешь сделаю, только пусти, — взмолилась девушка, отчаянно надеясь, что и ей в кои-то веки выпадет тот самый один шанс из миллиона. — Эта фраза за несколько веков не сработала ни у одного. Думаешь, она сработает сейчас? И Граша, смаргивая слёзы, вдруг подумала, что умереть надо, глядя в небо. Она лежала на горячих камнях, а небо лежало над ней, просторное, спокойное и бесконечно синее. На его фоне кружилась степная птица, то ли сокол, то ли пустельга — не разобрать. Хотела бы она быть этой птицей. Хиробрин наблюдал за тем, как страх стекал с лица девушки, сменяясь странным, неуместным покоем. Она глядела куда-то вверх, не моргая, и мужчина даже заметил небольшую родинку в её левом глазу. «Да пошло оно всё», — подумал он и сдёрнул кнут. — Убирайся отсюда. До Граши не сразу дошло, что к ней обращаются. А когда дошло, она поднялась на локтях и неверящим взглядом уставилась на Хиробрина. — Проваливай. Быстро. Чтоб я тебя больше не видел. Третий раз повторять не пришлось. Граша взмыла на ноги и унеслась прочь, не оборачиваясь и не сбавляя скорости. Хиробрин смотрел ей вслед какое-то время, прерывисто вздохнул, смотал кнут и пошёл за сумкой, по дороге подобрав пистолет и отцепив от пояса лысого мешочек с пулями. Мало ли, пригодится. — Эй, ты… Добей, что ли, — прохрипел кто-то еле слышно. Хиробрин, нахмурившись, огляделся. Это был тот мужик со сплющенным носом и какой-то кашей в глазницах. Хиробрин пожал плечами. — Да пожалуйста. Грянул выстрел.***
— Всё же твой хозяин хорошо угадал с перчатками. В принципе, как и со всем остальным. До конца ущелья оставалось совсем немного, и Хиробрин ускорил шаг, уже чувствуя кожей долгожданную прохладу. Пёс перебирал лапами впереди него, всё ещё слегка ошалелый, но целый и невредимый. — Нет, серьёзно, понятия не имею, как бы я сейчас справлялся без него. Даже обидно, что он родился человеком. Будь он каким-нибудь ведьмаком, вообще цены ему бы не было, расцеловал бы. Сонг удивлённо всхрапнул и обернулся. — Ага, всё-таки понимаешь, о чём я толкую, — Хиробрин прищурился в насмешке. — Надо будет и тебя Ривулет показать, а то ты какой-то чересчур умный. Периодически. К недоумению в глазах собаки примешалась обида. Мужчина, ухмыльнувшись, бросил: — Да успокойся, не собираюсь я ни с кем целоваться. Ещё чего не хватало… После выжженных оттенков саванны зелень оазиса казалась болезненно яркой. Жизнь вокруг водоёма буйствовала, словно душевнобольной в остром припадке, и на холодную влагу стянулась чуть ли не вся цветущая растительность биома, запахи которой, смешиваясь, выдали удушающий своей приторностью букет. Хиробрин скривился. — Долго не задерживаемся. Мужчина присел у самой кромки, споласкивая флягу. Вода была ледяной по сравнению с плотным жарким воздухом, и удивительно чистой; а отражение, проявившееся, когда поверхность снова успокоилась, могло похвастаться чёткостью настоящего зеркала. Обычные синие глаза до сих пор смотрелись странно и непривычно. На щеке Хиробрин заметил небольшой алый след — осталась чья-то кровь — и попытался его стереть, но лишь сильнее размазал. Он зачерпнул руками немного воды и умылся. Он посидел так ещё немного, прижав к щекам холодные ладони и обдумывая произошедшее. Ему, по сути, снова повезло: лысый не мог знать, что Хиробрин внезапно оказался бессилен против пули, и сам себя вогнал в безысходность. Та девушка с родинкой в глазу… Возможно, она успеет добежать до людей засветло. Возможно, нет. Мужчину волновала не она сама, а его спонтанный порыв. И что это выходит? Капля человеческого в нём всё-таки найдётся? Хиробрин попробовал встать, когда что-то произошло непонятное. Его накрыло сильнейшей головной болью, солнечное сплетение сжалось, все звуки отошли на второй план, уступая место глухому потустороннему гулу, и по миру будто бы прошла рябь из вертикальных полос разной длины. Он точно где-то видел подобные. Его отпустило в следующую же секунду, и он завалился назад, тяжело дыша и чувствуя, как по шее сползает тонкая капля пота. Это было нехорошо. Это было очень нехорошо. Ему нужно было спешить.***
Горы показались ближе к закату. Как раз хватило времени, чтобы подняться на приличную высоту и расположиться на ночь в небольшом углублении в скале. Место удалось подобрать достаточно безопасное: слишком высоко для зомби, слишком неудобно для пауков, сверху импровизированный лагерь был закрыт каменным навесом, а луг внизу отлично просматривался. Хиробрина не тянуло в сон, поэтому он тихо сидел около костра, слушая его мирный треск и устремляя взгляд к горизонту. Солнце исчезло там уже давно, уступая место многочисленным звёздам и убывающей луне. В высокой траве шарилось какое-то животное; возможно, даже крипер. Хиробрин припомнил, что в последний раз он подобным образом ночевал лет сколько? Триста? Четыреста назад? Наверное, ему следовало испытывать больше чувств по поводу всей этой «приключенческой романтики», предаваться воспоминаниям о далёком прошлом и тому подобное. Однако… ему было всё равно. Перетерпеть, преодолеть и забыть, как бессмысленный, но неприятный сон. Он всё исправит. И тут случилось ещё кое-что. Кое-что, о чём упоминал тот бородач с телегой пару дней назад. На фоне неспешно колышущегося луга вспыхнуло одно фиолетовое облако, второе, третье… десятое… Тёмные высокие силуэты, покачиваясь на стройных, нечеловечески длинных ногах, сбивались в плотную стаю, оглядывались по сторонам, наклоняли друг к другу головы, клекоча о чём-то своём. Хиробрин мигом погасил костёр и закутался в плащ, вжимаясь в каменную стену. Он практически не дышал. Ему всё казалось, что Странники услышат, как оглушительно бьётся его сердце. Потом они так же внезапно подняли головы, сверкая большими раскосыми глазами, словно прислушивались, и один за другим растворились в хлопках фиолетовых, лиловых и розовых частиц. И это тоже — совершенно определённо — было очень нехорошо.