***
Вперёд, вперёд, сквозь серебряный ковыль и через исполины гор, к самому горизонту и ещё дальше, за горизонт. Вперёд, туда, где сверкающей иглой нацелился на небо Шпиль, где люди давно присвоили себе ночь, где живёт и здравствует следующее столетие, окованное металлом и опутанное проводами из краснокаменной пыли. В конце дороги — Град Столичный, настолько же прекрасный, насколько высокомерный, и ещё за десятки тысяч блоков от его стен зреет где-то под рёбрами тяжкое чувство собственной ничтожности в сравнении с холёными ульями его многоэтажек и высоко вздёрнутыми носами его обитателей. Вперёд, вперёд… Старый дилижанс на полном ходу воткнулся колесом в выбоину на дороге, и его тряхнуло так, что клевавшую носом Алекс подкинуло чуть ли не до потолка. Девушка с нежной любовью помянула гастову мать, потирая отбитый копчик, и высунула взлохмаченную голову в боковое оконце, дабы кому-нибудь что-нибудь словесно оторвать. — Чё, поровнее нельзя?! Не дрова везёшь! — Так сама вылазь и правь, раз такая умная! Ты дорогу видела вообще?! Алекс сморщила нос и перегнулась через край. — А где здесь дорога? — уточнила она. — Ну, а я о чём! Возница, потрёпанный мужик с застарелыми следами иссушения на лице, натянул на косматые брови жёсткую шляпу и вжал голову в плечи. Алекс он не нравился, но не в её положении было перебирать харчами. Она бы взяла коня и отправилась верхом, но так ей пришлось бы каждый день искать отдых и ночлег, поэтому председатель, вооружившись принципом «быстро — это медленно, но без перерывов», погрузил рыжую на дилижанс. Спи, мол, прямо в нём, только помни лошадей менять на перекладных постах. Мобы всё равно в кои-то веки по своим берлогам отсиживаются, путь по ночам свободен, езжай с миром. Алекс послушно спала. Дремала, вернее — на местных ухабах крепко не уснёшь, а до нормальной дороги было ещё трястись и трястись. Хорошо хоть, повозку дали крепкую, нигде ничего не поддувало, не протекало и не грозилось отвалиться, как в прошлый раз; да и шла она даже по бездорожью довольно скоро (хоть и норовила лечь набок). Правда, такая забота была вызвана больше желанием городского совета в кратчайшие сроки разобраться с печатью, а не беспокойством о каком-то там курьере, но Алекс была благодарна и за это. Дилижанс как раз въехал на особо корявый отрезок пути, и его мотало из стороны в сторону, как соплю на ветру. Алекс терпеливо пыхтела, отбивая локти, плечи и бёдра о стенки своей коробчонки, и упорно надеялась, что икалось сейчас и полуночному вору, и его летучей курице, будь она неладна. — Слава сиськам Барбары, — процедила Уординг сквозь сжатые зубы. Её начинало укачивать.***
Хиро, задрав голову, остановился в светлом пятне от солнечных лучей, что лились сквозь прореху в крыше каньона. Через неё же виднелся клок лазурно-синего неба, слегка задёрнутый дрожащей на ветру дубовой листвой. Отсюда, с самого дна, где с одной стороны тянуло сырым холодом от подземных водопадов, с другой дышало палящим жаром лавовое озеро, а темноту, помимо лавы, разгонял лишь еле-еле долетающий в паре мест дневной свет и ненадёжное пламя факелов, мир наверху казался ещё более ярким, свежим и живым. Конечно, пещеры по праву считались обителью Хиробрина; в хитрых узлах подземных коридоров он ориентировался, пожалуй, даже лучше, чем на бескрайнем просторе поверхности. Но на короткое мгновение его всё же кольнуло непонятной тоской, и он пожалел, что не задержался снаружи подольше. Однако поворачивать теперь было просто позорно, поэтому Хиро ничего не оставалось, как задушить в себе непрошеную сентиментальность, затолкать её куда подальше и взяться за дело. Он перевёл взгляд ниже и чуть правее, туда, где в стене зиял тёмный и узкий провал заброшенной шахты. До неё вверх было самое малое пятнадцать блоков, и уступов, по которым можно было бы забраться, в зоне видимости не имелось. Тратить время и добывать блоки, чтобы потом пытаться соорудить из них подобие лестницы, не хотелось совершенно, поэтому оставалось самое рискованное, зато быстрое средство — верёвка с крюком. Моток как раз был припасён, а в качестве крюка вполне сгодилась бы старая добрая походная кирка, к которой Хиро уже успел проникнуться симпатией. Кроха была достаточно лёгкой, чтобы без особых усилий забросить её повыше. Нужно было лишь найти, за что зацепиться. Хиробрин неосознанно потёр подбородок, прикидывая, куда лучше целить. Проще всего было бы закрутить крюк вокруг одной из боковых деревянных подпорок, державших потолок шахты, но мужчина не был уверен, что гнилое дерево не треснет и не рассыплется в пыль, пока он будет лезть наверх. К несчастью, в камне подходящих выступов тоже не нашлось — стены каньона здесь были слишком гладкими, чуть ли не полированными. Хиро, нахмурившись, упёр руки в бока и подошёл ближе к нависшему над обрывом дощатому настилу с остатками рельс. С нового ракурса даже при довольно слабом освещении стало видно, что ближайшую опору от времени знатно перекосило и между потолком шахты и верхней перекладиной образовался зазор, в который при должной меткости вполне можно было загнать крюк. Вся опора должна была выдержать, если сильно не дёргать. Хиро мудрёным узлом примотал трос к рукояти кирки и отвёл кулак для замаха. В первый раз снаряд ударился о перекладину, чуть-чуть не попав в цель, и с громким лязгом отлетел в рельсу. На второй попытке он не стал долетать даже до перекладины, вместо этого исчезнув в темноте коридора. Откуда-то из глубины донёсся тонкий «звяк». Хиробрин выругался. В третий раз закинул он снасть, и удача наконец-то сжалилась над ним. Кирка со свистом устремилась вперёд и вверх, плашмя влетела в зазор, чиркнув об потолок, и Хиро потянул за верёвку. Наточенное остриё хищно впилось в древесину. Мужчина скинул мешающийся плащ, набросил его поверх сумки с материалом для факелов и начал выбирать стену пошероховатее, склонившись в итоге в пользу той, что была слева от настила. С этого момента требовалась предельная осторожность… Хиро поставил ногу на отвесную поверхность и толкнулся, крепче ухватив тугой трос. Его по инерции повело назад, но он тут же подался обратно и упёрся в стену другой ногой, после чего перехватил верёвку ещё выше и подтянулся. Деревянная подпорка над головой жалобно застонала. Сзади раздались мерные удары кайла о камень — Стивен принялся за работу. Какое-то время всё шло отлично. Хиро безошибочно чередовал ноги и руки, упорно продвигаясь к цели. Но, как и всегда в подобных ситуациях, что-то просто обязано было пойти не так — и оно пошло. Когда до края настила оставалось всего ничего, подошва вдруг соскользнула с гладкой породы, и Хиро сорвался, повисая на качающемся туда-сюда канате в десятке блоков от пола. Это, конечно, не было бы особой проблемой… если бы в этот самый момент от внезапного рывка перекладина не треснула и не начала медленно, но верно переламываться пополам. «Да ебись оно всё…» — подумал мужчина перед тем, как из-под него исчезла всякая опора и он мешком полетел вниз, сжимая в руках обмякшую верёвку. Где-то секунду он падал. Потом раздался грохот, верёвка дёрнулась, заскрипела, натянулась и остановилась, предотвращая беду на полпути. Хиро ещё немного поизображал маятник — очень встрёпанный и озадаченный маятник — шумно выдохнул и качнулся обратно к стене. Видимо, рухнувшие балки успели прижать собой верёвку. В таком случае можно было особо не опасаться, если только не… …треск послышался снова, и сбоку от Хиробрина посыпались древесные опилки. Он поднял голову, заранее понимая, что увидит. По настилу шёл здоровенный разлом. Хиро взлетел по стене за пару мгновений, как подстреленный в задницу паук, и вцепился правой рукой в балку, поддерживавшую настил. Сумка и меч тянули вниз, дерево под пальцами крошилось; он закинул наверх вторую руку, подтянулся, чувствуя, как проседают под ним дряхлые доски; балка согнулась и хрустнула под его весом, и следом, поднимая в воздух облака пыли, настил начал осыпаться, кусок за куском. С диким громыханием упали на дно каньона брёвна от опоры, набатом пробил свалившийся вместе с досками отрезок вагонеточных путей, и Хиро отчаянно, вслепую, потому что глаза застилала мелкая, как песок, древесная труха, рванулся вперёд, ища хоть что-то твёрдое, что могло бы его спасти. Он так и не понял в итоге, удалось ли ему схватиться за что-нибудь, падал ли он, упал ли он — его мотнуло вниз и в сторону, и он просто застыл в одном положении, крепко сжав кулаки и плотно сомкнув слезившиеся, раздражённые глаза. Когда пыль и эхо наконец-то улеглись, он рискнул приоткрыть веки. Влажная пелена покрывала зудевшую роговицу. Хиробрин проморгался. Перед ним медленно обрела чёткость каменная стена, на которой красовалось несколько тонких трещинок, очень занятно складывавшихся в глиф Края. «Баран», — прочитал Хиро, хмыкнул и перевёл взгляд ниже. Его левая нога болталась в воздухе, правая упиралась в стену самым носком, а под ним, на дне каньона, колючей бесформенной грудой щетинились обломки досок, балок, рельс и прочего хлама. Мужчина хмыкнул ещё раз и поднял голову. Его руки намертво вцепились в кривую, но крепкую шпалу. Удача, госпожа удача… она была той ещё капризной сукой, но иногда, как сейчас, Хиробрин готов был её расцеловать. Он совершил последнее усилие, запрыгнул наверх, поправляя зацепившийся меч, и откинулся прямо на пол, переводя дух. Идея «столкнуть его откуда-нибудь» нравилась ему всё меньше и меньше. Тем более что она, кажется, всё равно не работала. Хиро подождал, пока к нему вернётся способность нормально дышать, после чего сел, свесив ноги, и пробормотал в никуда: — Надо же, как интересно получилось [1]. Кайло затихло. Это значило, что Стивен прислушивался. Объясняться с человеком, если он вдруг примчится на шум, желания не было, поэтому Хиробрин набрал побольше воздуха в лёгкие и крикнул: — Всё нормально! Просто заминка! Он не был уверен, что его услышали, но потом удары возобновились. Хиро нервным движением откинул волосы со лба. На пальцах остался слой трухи. Мужчина растрепал шевелюру ещё больше, пытаясь стряхнуть весь мусор, одёрнул рукава куртки и невольно закашлялся. Кстати, о кайле… А где его собственный инструмент? Кирка укоризненно сверкнула с самого верха груды обломков. В непродолжительной борьбе между здравым смыслом (всё-таки позвать Стивена, дабы тот закинул её сюда, вдруг пригодится) и гордостью (ещё чего, просить человека о помощи, и без кирки прекрасно можно обойтись, да и не денется она никуда) гордость вырвала себе победу, с достоинством потопталась на туше поверженного противника и отправилась торжествовать. А Хиро подпалил факел и отправился в глубины шахт, на ходу выдёргивая зубами занозы из пальцев.***
Спёртый воздух отдавал на языке чем-то прогорклым. Тоскливо гудел блуждавший в беспорядочных переплетениях ветер. Журчала вода над головой. Время от времени ледяные капли просачивались сквозь трещины в камне и тихим шлепком разбивались об пол, либо же, угодив в одну из маленьких аккуратных лужиц, оглашали коридоры звонким плеском. Пусто. Куда ни глянь — кругом пустота. Что за пустая трата времени. Очередная капля упала Хиробрину за ворот, отчего он вздрогнул и хлопнул себя по шее. Его это, правда, не сильно спасло — вода успела стечь под одежду и впитаться, и теперь влажное пятно неприятно морозило кожу. Хиро ёжился и беспокойно дёргал плечами. Впрочем, для беспокойства была причина и поважнее. Тишина и запустение. Подобный расклад — совсем не пустяк. Подземные пустоты долго не пустуют. Он бродил по шахте уже добрых полчаса, и за это время ему не встретилось ни единого моба. Даже пресловутые пещерные пауки упорно хранили молчание. Не было даже летучих мышей, хотя такие места ими обычно кишели. А вот намёков на то, что совсем недавно здесь ещё была жизнь, нашлось более чем достаточно. Следы, мелкие вещи, свежая паутина… «Массовый уход? Куда и зачем?» Это было… не странно, нет. Это было действительно тревожно. Привычка называть заброшенными те строения, в которых больше не обитал человек, проникла в общество монстров из общества людей, хотя это было, по сути, не совсем верное определение. Человеку часто приходилось покидать насиженные места, однако это ещё не означало, что их покидала и жизнь как таковая. Оставленные дома, производства, выработки оказались одним из немногих продуктов людской деятельности, который мобы могли использовать себе во благо, превратив их в свои жилища, штабы и гнёзда. Мобы редко что-либо восстанавливали. У них не было такой потребности. Они не считали нужным биться с миром за ресурсы и пытаться преобразовывать его под себя, так как знали: всё самое необходимое мир даст им сам, а большего и не требовалось. Поэтому они позволяли природе захватить бывшие человеческие постройки, вернуть обратно то, что когда-то отняли у неё люди, после чего сами подстраивались под природу. Так, жизнь вскипала заново, полностью меняя своё проявление. После человека приходил зверь. Но это место покинул даже он, и прийти на смену зверю было уже некому. Хиро встряхнулся, сжал кулаки и ускорился. Тревогу стоило придержать на потом, когда она будет к месту, то есть, не здесь и не сейчас. Раз он всё ещё никого не нашёл, значит, он слишком плохо ищет, а его народ слишком хорошо прячется. Нужно идти дальше, по направлению к сердцу шахты — возможно, мобы скрылись там, загнанные в самую глубь… …чем? Или кем? …нет уж, с этими вопросами он разберётся, когда придёт время. Нечего себя накручивать, пока ещё ничего не случилось. Кто волнуется заранее, тот волнуется вдвойне. А если и сердце окажется пустым? Значит, он ищет не там. Фантом [2] его знает, может, с шахтой в самом деле что-то не то. Если она пуста вплоть до самых глубин, он продолжит искать в другом месте. А если и там не найдёшь? Мужчина остановился, словно налетел на невидимую стену. Вдох, выдох. Значит, вот тогда тревога и будет к месту. Но здесь и сейчас — стиснуть зубы и возобновить шаг, ступая как можно громче, намеренно привлекая внимание, пусть даже нежелательное. Он, по крайней мере, будет знать, что здесь есть хоть кто-то.***
Журчала вода. Тоскливо гудел ветер. Воздух горчил. Из-за очередного поворота вынырнула дряхлая вагонетка с сундуком, притулившаяся к стене, будто старая вьючная лошадь, и Хиробрин вспомнил про данное Стивену обещание захватить по дороге ценный лут. Замок на сундуке проржавел насквозь, так что достаточно было пары ударов рукоятью меча, чтобы его сбить. Хиро откинул крышку и беглым взглядом окинул содержимое. Стопка рельс, заготовки для факелов, железные слитки — Стивен, судя по всему, недостатка в железе не испытывал, так что мог и обойтись — и что-то непонятное, завёрнутое в серую от времени ветошь. Хиро небрежно дёрнул тряпку кончиками пальцев. Из неё вывалилось несколько сухарей и… кажется, когда-то это было куском тыквы. Мужчина скривил губы и захлопнул крышку с глухим стуком. А дальше снова были коридоры, коридоры и ещё раз коридоры. Пару раз шахта ныряла так круто, что задевала слой коренной породы. На нижних уровнях кое-где мелькали золотые и краснокаменные жилы — материалы, высоко ценившиеся у людей, особенно в нынешнее время, когда они наконец-то осознали весь потенциал редстоуна. Хиробрин взял бы немного и того, и другого, чисто ради приличия, но… да, кирка всё ещё валялась где-то в начале пути. В конце концов, он не выдержал и, задержавшись на очередном перекрёстке, прокричал: — Всем мобам поблизости! Высшая степень важности! Выйдите из укрытий либо обозначьте своё присутствие любым возможным способом! Повторяю, выйдите из укрытий либо обозначьте своё присутствие любым возможным способом! Его голос эхом прокатился по шахте. Он ждал, но ему никто не ответил. Относительно недавно среди рода людского начала угасать повальная вера в Нотча. Хиробрин честно признавал, что в какой-то степени это была и его заслуга, мол, «раз Нотч так милостив, почему он позволил существовать вот этому ублюдку?!». Разочарованные тем, что лысый бородатый Господь всё не спешил нисходить с небес на землю и восстанавливать ту несусветную ересь, которую среднестатистический человек считал справедливостью, люди начали искать альтернативы. Кто-то, рациональный и практичный, в принципе положил болт на высшие силы во всех возможных ипостасях (не считая Хиробрина, потому что он был очень даже реален и регулярно напоминал об этом) и занялся более важными проблемами. «Ни одно божество не позаботится о тебе лучше, чем ты сам». Кто-то, менее рациональный, но всё же достаточно здравомыслящий, признавал наличие некоего всемогущего создателя и даже пробовал обращаться к нему, когда совсем прижимало, однако отрицал любые известные культы. Нотч? Бог Солнца? Лунный Лорд? Откуда такая конкретика? С чего вы взяли, что Творец обязан иметь вид лысого мужика, или парня с птичьей башкой, или… или вот этой штуки, что это вообще такое? «Мы знаем о нём только то, что оно есть, и не факт, что оно позволит нам узнать больше». Кто-то, чересчур рациональный и пытливый, вообще считал, что все эти недостижимые верховные сущности — чушь собачья. Человек разгадал дождь, молнию, живых мертвецов и Дракона. Даже Хиробрин, пожалуй, становился всё менее и менее загадочным. У мира были свои собственные внутренние законы, которым он исправно следовал с незапамятных времён. Если сотворение вселенной до сих пор оставалось тайной — значит, человечество ещё не открыло тот закон, который бы всё объяснил. И если бы вдруг оказалось, что здесь действительно были замешаны некие «высшие силы»… что ж, для них у людей тоже нашлось бы разумное объяснение. «Когда-нибудь мы изучим мир достаточно, чтобы дать точный ответ даже на такие вопросы». А кто-то… ну, у некоторых просто было хорошее воображение. Постепенный раскол Церкви Нотча в настоящее время вёл к тому, что из откалывающихся частей рождалось всё больше и больше отдельных маленьких церквушек самой разной направленности. Так несколько лет назад возникли и «Адепты Деспауна». Согласно их учению, постоянная война с монстрами была не чем иным, как проверкой человека на прочность, и однажды должен был настать тот день, когда испытание бы завершилось и произошёл бы «Великий Деспаун» — событие, в результате которого с лица земли исчезли бы все враждебные людям мобы. И настало бы «Мирное Время», когда человечество вздохнуло бы спокойно, не обременённое необходимостью вечно от кого-то защищаться, и стало бы жить в своё удовольствие, и так далее, и тому подобное. Обещания лучшей жизни, как всегда, подкупили приличную часть населения, и вскоре Адепты стали одной из самых крупных сомнительных религиозных групп. Пока они проповедовали свои идеи на своей территории, Хиробрину было плевать. Чем бы ни тешились, хоть бы даже вешались. Но потом слухи о Деспауне дошли до кого-то из его подданных, а что для человека избавление, то для монстра — конец света. Логично, от него ведь избавляются. Как они тогда всей верхушкой душили панические настроения в своих рядах — отдельная история. Хиробрин под конец взаправду охрип от бесконечных речей и внушений. Калавера — вот уж на диво спокойное создание, но категорически нетерпим ко всякой чуши… не орал, конечно, ибо физически не был способен, но жестикулировал очень бурно. Чернил перевёл немерено, обвесил гневными трактатами всю Крепость и почти все посты за пределами Крепости. Даже подбивал нарушить соглашение о неприкосновенных и разнести к гастовой матери основную базу Адептов, которая как раз отыскалась где-то на окраине Столицы, однако, к счастью, в конечном итоге Зенеб… В конечном итоге Зенеб пошёл нахер. А Адепты занимались откровенной дичью. Но сейчас, блуждая по совершенно мёртвым подземельям, не находя ни единой причины того, почему мобы решили бы их покинуть, учитывая то, что они не появлялись на поверхности и им больше некуда было деваться… Хиро уже и сам готов был уверовать в Деспаун. Однако этого не произошло. Добравшись в раздумьях до очередного перекрёстка и собираясь по привычке свернуть влево, Хиробрин краем глаза заметил, что из глубины противоположной ветви шёл слабый свет. Это, конечно, мог быть зажжённый им самим факел — однако Хиро был абсолютно уверен, что светило из неисследованной части шахты. Неужели наконец-то?.. Он устремился туда, как мотылёк на лампу, чуть не срываясь на бег, его сердце забилось быстрее, дыхание участилось, прямо перед ним с потолка рухнуло… — Сука, твою мать! Летучая мышь, взвизгнув, тут же попыталась упорхнуть восвояси, запуталась в направлениях, несколько раз заехала растерянному Хиро по лицу крыльями; устала, передумала куда-либо лететь, начала искать, за что зацепиться; зацепилась за нижнюю губу, получила ладонью по корпусу, перепугалась, сорвалась и в итоге повисла на левом рукаве, болтаясь у локтевого сгиба. Хиробрин, тяжело дыша, слизывал с разодранной губы кровь. Он переложил факел в правую руку и попробовал стряхнуть мышь. Та стряхиваться не желала, а потом вообще поползла выше, цепляясь за ткань передними коготками, пока не забралась мужчине на плечо и не приткнулась где-то у шеи. Хиро скосил взгляд. Животное выглядело нездоровым. Итак, он бродил по подземельям битый час и за всё это время нашёл только старую больную летучую мышь. Ну, хоть что-то. — И на кой хер ты мне здесь нужна? Мышь сидела безмолвно и неподвижно, если не считать того, что её слегка трясло. — Ладно, гаст с тобой, — проворчал Хиробрин. — Но начнёшь кусаться, полетишь отсюда ко всем чертям. Или нет. Сейчас его устраивала даже такая компания. А вообще, чем таскать на плече полудохлый плешивый комок шерсти, нужно было сразу брать с собой Стивена. Вдвоём мандражировать было бы спокойнее.***
Свет в конце тоннеля приближался, и по мере приближения становилось видно, что шахта выходила в некую просторную пустоту, оказавшуюся в итоге самой обычной расселиной. Гораздо меньше, чем та, из которой Хиро начинал, без выходов на поверхность, и практически весь её низ был залит лавой. Она-то и светила. На ту сторону были перекинуты рельсы, уложенные поверх деревянного моста, а рядом на разных уровнях проходило ещё несколько параллельных путей. Хиробрин окинул противоположную стену цепким взглядом. Как и следовало ожидать, ни одного моба в поле зрения не наблюдалось, но внимание мужчины привлёк один из коридоров на нижних уровнях. Весь проём как будто был забит неаккуратной, спутанной пряжей, что могло означать лишь одно — когда-то там точно были пауки. В менее сложной ситуации Хиро не сунулся бы в паучье гнездо даже со всеми своими силами: второй раз эксперименты с ядом проводить не хотелось, организм реагировал… своеобразно. Но ему вдруг пришло в голову проверить, в каком состоянии находились спаунеры. Мысль о том, чтобы тупо спрыгнуть на уровень вниз, Хиробрин отсёк мгновенно. Он на своей шкуре уже прочувствовал, что перекрытия здесь не железные, а сам он не пушинка. Тем более, внизу бурлила раскалённая до состояния жидкости горная порода, и если падать — то это уже насовсем. Лучше уж длинным путём. Мост пришлось пересекать быстрым шагом, еле касаясь ногами досок — практически проскользить по нему — и всё равно он скрипел и шатался так, будто на нём выплясывал целый отряд скелетов. И люди ещё умудрялись здесь вагонетки катать?.. Найти необходимый проход удалось не с первого раза. Хиробрину пришлось буквально влипнуть в занавес из паутины, дабы понять, что он движется в верном направлении. Спаунер должен был быть где-то за плотными клейкими космами, однако слабого пламени, характерного для его работы, заметно не было. Хиро вздохнул и высвободил меч из ножен. Через такие сети нужно было продираться только вручную. Уже через пару метров лезвие стало напоминать огромную бобину толстой и грязной нити, лохматые клочья которой намертво приставали к одежде и волосам. Под ногами хрустели куски облинявших паучьих шкурок. Летучая мышь, прикемарившая было на плече, беспокойно завозилась в попытках снять с себя паутину. Ей это почти удалось, но потом Хиробрин благополучно обо что-то споткнулся, мышь начала судорожно трепыхаться, изо всех сил стараясь не слететь, и в процессе запуталась заново. А «что-то» на поверку оказалось тёмной пустой клеткой спаунера. Иногда случалось так, что тот или иной спаунер «засыпал». Причин для этого было достаточно. Например, принадлежавшая ему группа мобов могла сменить территорию. Или, при неблагоприятном раскладе, оказаться полностью уничтоженной. Или спаунер могли попросту вогнать в спячку силой при помощи яркого света. Но, в любом случае, он всегда сохранял память о своём предназначении и немного энергии, чтобы суметь запуститься заново, как только наступят подходящее время и подходящие условия. Этот спаунер был абсолютно, совершенно мёртв. Хиробрин опустился на корточки и провёл кончиками пальцев вдоль прутьев клетки. Слабое тепло ещё хранилось в них. Должно быть, спаунер потух не так уж давно. Понять бы ещё, как это соотносилось с исчезновением мобов… Было ли это причиной? Следствием? Или это происходило одновременно? — Жаль, что ты не говорящая, — Хиро обратился к мыши. — Хотя, даже если была бы, ничего дельного ты бы не сказала. Такая старая, что даже улететь не можешь… — он попытался убрать с неё паутину. Мышь ощерилась и щёлкнула остатками зубов. — Ай, ну и гаст с тобой. Бестолочь. Мужчина поднялся, отряхиваясь. Пробираться дальше по заросшему тоннелю, даже если учитывать его врождённое упрямство, он намерен не был. Тем более всё, что надо, он здесь уже нашёл.***
Когда Хиробрин достиг сердца шахты, от былой надежды на лучшее оставались лишь жалкие крупицы. Беспокойство ушло ещё давно, уступив место какому-то обречённому смирению. Вероятно, поэтому он ни капли не удивился, поняв, что единственными живыми обитателями сердца была стайка грибов, притулившаяся вокруг бившего из стены источника. И у людей, и у монстров такие просторные полукруглые комнаты становились подобием связного пункта и центрального убежища, в котором всегда царило оживление, но эта конкретная комната… Хиробрин поджал губы. Вот и сказочке конец. Он решил для себя, что пройдёт дальше до первого тупика, очистки совести ради, и вот тогда повернёт назад. «Друзья мои, я потерял день». В тупике Хиробрина встретил ещё один сундук. Этот сохранился гораздо лучше своего предшественника, так что с замком пришлось повозиться, хотя, как оказалось, оно того стоило. Из глубины приветственно блеснули два крупных чистых алмаза. Хиро спрятал их на дно сумки и хотел было захлопнуть крышку, когда заметил что-то подозрительное в углу сундука, прикрытое прочим хламом. Он выудил на свет золотое яблоко. Ладно, может, день не был совсем уж потерян. Хиро поднял яблоко на уровень глаз, оглядывая его со всех сторон. Идеальной формы, покрытое ровным золотым налётом, в свете факела игравшим янтарно-рыжими переливами — а потом свет упал на него как-то по-особому, и по блестящей шкурке прошлись лиловые всполохи. Хиробрин одобрительно присвистнул. Под землёй это вышло куда более громко и пронзительно, чем он ожидал; акустика делала своё дело. А потом ему свистнули в ответ. Хиро встрепенулся и тут же застыл. Ему ведь не послышалось? И это точно не было эхом, тон совсем другой… Ноги тем временем сами понесли его в направлении звука — где-то сзади, чуть сбоку, на верхних уровнях. Он свистнул ещё раз, и через несколько мучительно долгих секунд ему опять ответили. Аккуратная, изящная трель, почти что птичья… Кажется, Хиробрин догадывался, кто всё-таки вышел на связь. Нужно было лишь убедиться окончательно. «Ночью на пляже» [3] — человеческая мелодия, но знали её без исключения все. А ещё её было невероятно удобно насвистывать, поэтому она возымела такую любовь среди одной определённой прослойки мобов. Главное — не запороть… Хиро практически безупречно исполнил самое начало и прислушался. Реакции не последовало. Он сглотнул слюну, изобразил следующий отрывок и подождал ещё какое-то время, однако тишину шахты, как и прежде, нарушали лишь его собственное дыхание и капающая вода. «Нет, ты не можешь просто взять и умолкнуть, когда я так близко». И в этот момент «Ночью на пляже» разлилась по подземельям, громко и чисто, без единой ошибки, точь-в-точь с того места, на котором её оборвал Хиробрин; и она журчала, как ручей, и звенела, как подвесные колокольчики на ветру, и мужчина неосознанно расплылся в довольной усмешке. «Ты-то мне всё и расскажешь». Теперь, когда музыка не прекращалась ни на секунду, найти её источник было проще простого. Хиробрин вихрем преодолел несколько коридоров, свернул в пещеру, что прорезала шахту ровно поперёк, взлетел вверх по закручивающемуся спиралью тоннелю, лишь чудом не поскальзываясь на мокрых камнях — прямо под ногами плескался мелкий водный поток — и выскочил в уже знакомое ущелье, но на несколько десятков блоков в стороне. Он еле успел затормозить, опасно покачнувшись на высоком карнизе, нависавшем над лавой, отпрянул назад и схватился ладонью за неровную стену, переводя дыхание. Тонкая мелодия, многократно отражаясь, заполнила собою расселину от самого потолка и до самого дна и шла теперь сразу со всех сторон. Исполнитель явно вошёл во вкус. Хиробрин огляделся - искомое бросилось в глаза быстро, яркая шкура выделялась на сером фоне. Он вложил большой и указательный пальцы в рот и свистнул, добиваясь внимания. «Ночью на пляже» мгновенно умолкла, а «исполнитель» неуклюже затоптался на месте, пытаясь понять, кто его звал. На той стороне по узкому карнизу пробирался молодой крипер. Из всех мобов за криперов, пожалуй, было обиднее всего. Очень тихие, трепетные, нервные создания, изо всех сил старавшиеся быть как можно более незаметными, боявшиеся даже обычных кошек… можно было лишь догадываться, с какой целью природа набила их тела таким количеством пороха. Хиробрину почему-то казалось, что у него был ответ на этот вопрос; невероятно простой и жуткий ответ, но его как будто заперли на замок, а ключа Хиробрину не дали. А без ответа всё это казалось просто гадкой и злой шуткой, которой от природы никак нельзя было ожидать. Любые сильные эмоции были чреваты для криперов самоуничтожением. Трение тканей, рост температуры тела, лёгкая воспламеняемость покровов — всё это мгновенно запускало реакцию; и если у крипера не получалось успокоиться, то порох вспыхивал, разрывая на части и своего носителя, и всё, что окажется рядом. Приходилось вдалбливать в голову каждому мобу ещё с момента появления: «Не смей, слышишь, не смей пугать криперов. Не усугубляй ситуацию. Им и так слишком легко погибнуть от нелепой случайности». Хиробрин старался держать криперов подальше от битв с человеком, потому что в них они становились, фактически, одноразовым оружием; а распоряжаться подобным образом жизнью существа, невиновного в своём изъяне и неспособного его исправить, было настоящим надругательством. Но криперы, уродливые создания, потрясающие создания, сбивающие с толку создания, отказывались сидеть в стороне и раз за разом бросались в бой; объятые паникой, дрожащие от страха, бросались и неизменно гибли. Словно смерть была для них не угрозой, а верным спутником. А ещё у них был невероятный музыкальный слух. К сожалению, четырьмя ногами, да ещё и с громадными когтями, на обычном инструменте не сыграешь, поэтому им оставалось самое простое и доступное средство — они сами. Голос крипера — нечто среднее между мелодичным насвистыванием и лёгким гудением — напоминал флейту, но звучал гораздо более естественно, как птичье пение [3]. Впрочем, на слух криперов действительно вечно путали с птицами. Неудивительно — первые всегда чирикали вместе со вторыми, так как очень стеснялись начать сами, но запросто подхватывали чужую песнь. То, как именно звучал крипер, определяла особая пластина [4], которая начинала формироваться в его теле вскоре после рождения. Она приводилась в движение специальными мышцами и, вращаясь, соприкасалась с тонким твёрдым выступом, который переносил колебания на голосовую мембрану, придавая каждому мобу свой неповторимый тон. Впоследствии люди, усыпив и вскрыв несколько десятков криперов, создали на основе этого свои первые музыкальные проигрыватели. У Хиробрина были причины не одобрять это.***
— Стой, не двигайся. С той стороны ущелья на мужчину уставились откровенно щенячьим взглядом, а потом быстро засеменили дальше, пыхтя и цокая когтями по камню. — Сейчас же стой! Крипер с шарканьем затормозил и свернул на хлипкий мостик от проходившей поодаль шахты. Хиро прошипел сквозь сжатые зубы: «С-с-скотина», но остался стоять, потому что моб явно намеревался перейти на его сторону сам. Да и к тому же, не дёргаться — основной залог безопасности, если тебя по какой-то причине занесло на карниз шириной в полтора блока над озером раскалённой лавы. Когда до крипера оставалось всего ничего, Хиробрин выставил перед собой ладонь, дабы придержать того на расстоянии. Моб послушался и застыл, нервно присвистывая и таращась на мужчину немигающим взглядом. — Ну, хоть лицо моё узнал, — выдохнул Хиро. — Ты вообще понимаешь, что тебе сказано? Крипер по-собачьи склонил голову. «Стоп, так у нас здесь подросток», — дошло до мужчины. — «Совсем ещё… зелёный. Его даже верхнемирскому не учили. Что ж, ладно, я попробую, но не обессудь…» В такие моменты он очень жалел, что поэт из него был никакой. Языками Хиробрину пришлось заняться сразу, как только он «воцарился на престоле», и заняться усиленно. К счастью, верхнемирским можно было объясниться практически со всеми, даже несмотря на то, что его оригинальной версией пользовались только люди и специально заучивавшие язык Странники. Для зомби предназначался упрощённый вариант; свой диалект с кучей совершенно жутких выражений существовал у ведьм; скелеты на верхнемирском могли только переписываться, при этом бессовестно игнорируя все правила пунктуации… но, в общем и целом, все могли друг друга понять. В рамках Верхнего мира, естественно. А ведь к нему были прицеплены ещё целых два измерения… И вот там начиналось самое весёлое. От обитателей Нижнего мира никто ничего особо не требовал и не ждал. Верхнемирским на пристойном уровне владели только ифриты, местным скелетам было на него банально плевать, а свинозомби… ну, если родной язык знали — уже замечательно. О гастах и говорить было нечего. Конечно, всегда можно было схватить под ручку первого попавшегося ифрита, заявить ему: «Так, ты сегодня за переводчика», — и на этом успокоиться. Но тот, кто хотел, чтобы в Аду его не терпели, а уважали, должен был сам освоить незертан. В принципе, это была не такая уж трудоёмкая задача. Незертан в основных моментах смахивал на верхнемирский (видимо, на каком-то этапе у этих двоих мелькнул общий предок), обладал несложной грамматикой, интуитивно понятным словообразованием и вполне удобоваримой фонетикой с большим количеством рычащих и носовых звуков. А вот письменность… она, признаться, слегка пугала. Куча крошечных хитровыебнутых закорючек, по пять штук на одну-единственную букву, и начертание каждой отдельной закорючки зависело от того, в каком месте буква стояла, и всё это слито воедино, и в каждой строчке по сто надстрочных точек… Да ещё и справа налево. Как жители Нижнего мира разбирали эту вязь, Хиробрин не представлял. Иногда ему казалось, что те, кто должны были составлять для незертана письмо, просто вынули из какой-нибудь вонючей норы престарелого слепого свинозомби с диким тремором, споили его, усадили за стол, воткнули перо в лапу, протащили под трясущимся кончиком лист пергамента и гордо назвали «письмом» получившиеся колебания. Бумаги из Нижнего мира приходили редко, но на разбор всего одной уходило минимум полдня. Когда-то Хиробрин честно бился над ними сам. А потом в его рядах появился Калавера, и все поистине адовы документы спихнули на Калаверу так резво, что тот даже пикнуть не успел. Нет, Хиро с удовольствием переложил бы эту обязанность на кого-нибудь другого ещё раньше — но раньше из подходящих кандидатур были только Странники, а те незертан не учили из принципа и вполне успевали возмущённо пищать при одном только упоминании. Низкий, мол, язык; грубый и некрасивый. То ли дело их… Относиться к языку Края можно было только двумя способами: его либо обожали, либо ненавидели. Хиробрин честно признавал, что последнее было ему гораздо ближе. Во-первых, в родном измерении Странники по-сволочному отказывались общаться на каком-либо другом языке — тут уж хочешь не хочешь, а выучишь. Во-вторых, если в незертане, как и в верхнемирском, было хотя бы предельно ясно: есть звук, и ему соответствует буква или буквосочетание, то в языке Края действовало совершенно иное правило: для каждого слова была своя отдельная картинка — о, простите, глиф — одна сложнее и абстрактнее другой, и каждую приходилось запоминать. По какому принципу эндермены придумывали глифы, оставалось загадкой до сих пор. Впрочем, загадкой было всё, что происходило в этих головах. В-третьих, кто-то мог ожидать, что при такой компактной записи слов тексты Странников тоже будут занимать минимум места, но нет. Ребята обвешивали свои предложения вычурными словесными оборотами и бесполезными метафорами, как люди обвешивают флажками улицы на карнавал, и в итоге выходило, что средний текст на языке Края вдвое или втрое превышал по объёму средний текст на верхнемирском, хотя смысла нёс ровно столько же. В-четвёртых, пятнадцать времён и двадцать падежей — это вам не шутки. И, в-пятых, произношение. Хиробрин был абсолютно уверен, что Странникам доставляло удовольствие наблюдать за мучениями других существ, пытающихся артикулировать все эти гортанно-хрипящие и утробно-рычащие. Эндеры не могли не знать, что, помимо них, единственными способными на подобные звуки были хреновы голуби и кошки. На примере последних Хиро как раз и понял в итоге, что нужно было делать: попросту представлять, что одновременно с разговором пытаешься отрыгнуть здоровенный ком шерсти. Хорошо, что ему во время обучения не приходилось беспокоиться о естественных реакциях организма, потому что, когда его способ взяла на вооружение Рив, её поначалу на полном серьёзе выворачивало… В любом случае, это всё равно было эффективнее, чем тренироваться на стаканах с водой. А ещё были криперы. С ними вообще очень неловко получилось: только полвека назад до всех наконец-то дошло, что те общались между собой осмысленными предложениями, а не случайными наборами звуков. И верхнемирский, оказывается, тоже понимали, даже говорить могли в меру своих сил, да и в целом были вполне себе умненькими. А на вопрос, почему же они раньше об этом не сказали, ответили, что хотели, но жутко стеснялись. Язык криперов, как все единодушно признали, был незауряден. Письменности у них не водилось, потому что, ну… им было нечем. Когтем по камню много не выцарапаешь, перо во рту долго не удержишь. Осваивать язык пришлось на слух (больше в качестве извинения, чем из практической надобности) — и вот тут-то выяснилось, что, будь даже у криперов рабочие верхние конечности, слуховая составляющая всё равно играла бы куда большую роль, чем визуальная. У криперов было огромное количество шипящих, шуршащих и клацающих согласных, всего одна гласная — нечто среднее между «а» и «э», которую всё равно почти не было слышно в быстром шелесте — и самые разные оттенки свиста. И в свете этого поражало то, как они строили свои предложения. Единственная аналогия, которая приходила на ум — это как если бы на верхнемирском говорили в стихах; без строгой рифмы, конечно, однако нельзя было не заметить ровную мелодию в речи. Для таких далёких от поэзии личностей, как Хиробрин, эта особенность была, пожалуй, наиболее трудной для освоения. Хорошо, что криперы не обижались на ошибки. — Ты узнаёшь меня? — Твоё лицо узнаем мы вс-сегда. Но где глаза твои? — Я пострадал по собственной вине. Вернусь, лишь дайте время мне. Ты здесь один, где весь твой род? — Я отс-стаю, они ушли вперёд. — Бежите вы? Куда и от кого? — Туда, где не достанет нас волна. Я тороплюс-сь, она уже идёт. Крипер был заметно взволнован. Не до такой степени, чтобы сдетонировать, но он беспокойно переминался с одной пары ног на другую, словно готов был в любую секунду развернуться и смыться. — Что за волна? — Волна, что гонит прочь. — Но от чего? — От той иглы, которой люди колют звёзды. «Чего, прошу прощения?! Так, блядь». — Какой ещё иглы?.. Эй, ты, не спать! Моба неожиданно сморило. Его качнуло вперёд-назад, глаза покрылись тонкой плёнкой век, короткие ножки подогнулись, и он безвольно привалился к стене. — Да что за… — Хиро дёрнулся к нему. — Дитя, очнись. Ты вообще как? Мужчина, присев рядом, постучал кончиками пальцев по камню около сонной морды. Крипер всхрапнул и вроде бы очнулся, но его всё ещё шатало — пришлось осторожно протянуть руку и придержать его, чтобы тот случайно не навернулся вниз. — В чём дело? Мне тебе помочь? Каньон вдруг слабо загудел. Хиробрин вскинул голову, прислушиваясь. Какого?.. Летучая мышь, до этого недвижимая и неслышимая, истошно заверещала, сорвалась с плеча и, не в силах взмахнуть крыльями, полетела вниз, на дно. — С-сюда стремится второй вал!.. — Ты мне про первый даже не сказал. Что это? И моб ответил: — Посмотри на небо. Хиробрин замер. Вот такого он точно не ожидал. Гул тем временем набирал силу, и влажные глаза крипера лихорадочно заметались из стороны в сторону. И это было очень, очень плохо. Хиро вскочил на ноги и отпрянул. — Дыши спокойно, я с тобой, угрозы нет! В висках и солнечном сплетении кольнуло, и всё кругом мелко задрожало: стены, воздух и уродливое, потрясающее создание, задыхавшееся от паники. — Стой, ты лишь сделаешь всё хуже! Пока я здесь, тебя ничто не тронет, слушай! Голову будто сдавило обручем, и Хиробрин сам не мог сделать ни вдоха, держась в сознании лишь на чистом, насыщенном упрямстве. Крипер, терявший последнюю связь с реальностью, заковылял ближе в поисках укрытия, но где-то в нём уже чиркнуло, уже проскочила искра, и с каждым шагом вспышки, разрывавшиеся под тонкой шкурой, становились всё ярче, а треск и шипение пороха становились всё громче. Хиро вслепую отступал назад, лишь чудом удерживаясь на тонком карнизе — мать твою, ему нужно было свернуть обратно в пещеру, почему так больно, почему так трудно соображать, чёрт побери! — и весь мир зарябил вертикальными полосами. — Посмотри на небо! Перед ним громыхнуло, его бросило назад, обдало жаром и запахом гари. Его нога соскользнула. Потом раздался глухой рокот, и опора исчезла из-под второй ноги. Кто-то однажды говорил ему, что птенцы стрижей, падая из гнезда, сразу взмывают в воздух.