***
Клац-клац-клац. — …имею в виду, что-то такое всегда было. Нутром чувствуется, если собирается крупно тряхнуть. Вон, пятнадцать лет назад: казалось бы, никому ничего не говорили до последнего, а сниться стало месяца за два. Тебя мотает, колыхает в этой воронке, как… как катях в проруби. С утра продираешь зенки, будто и не спал. Клац-клац-клац. — Ещё только началось, поняли — вещий, как пить дать. А потом — опа! — и Нулевые. То есть, походу, всё заранее расписано. И нам говорят, мол, вы там соберитесь, как херанёт! И ведь ни разу, ни разу ещё мимо не пролетело!.. Ну да кому я тут заливаю, ты-то как никто другой знаешь. Клац-клац-клац. — Вот и теперь. Ясно же, что это всё к чему-то. Не просто так. Просто так даже мухи не… не того. Но вот почему оно такое — вот это страшно. Как кошке тапком под зад поддали. Ноги в руки и давай отсюда. Что я думаю, короче: люди здесь, может быть, и причём, и Странники тоже причём, но Волны — это другое. Какую-нибудь неписо… не-о-пи-суемую хрень нам ещё всем выкатят, но это — прежу… пердение. Предупреждение. То есть, ты-то как вообще считаешь? Ривулет ещё пару раз клацнула ногтями по столешнице и, устало вздохнув, потянулась вперёд, дабы отставить бутылку подальше. — Я считаю, тебе хватит. Не для того я эти шишки месяц настаивала, чтобы ты всё выдула за вечер. — Это потому что вкусно. Вид у этой штуки подозрительный, конечно, будто кто-то в болото нассал, но всё равно вкусно. У тебя всё такое. — Спасибо, Гил. Но ты всё равно закругляйся. — И ты сама хорошая. Очень, — Гильда, пропустив напутствие мимо ушей, сцапала Ривулет за руку. — Слушай, между делом. Мы тут, может статься, все скоро кони двинем. Ты не хочешь напоследок?.. — гостья многозначительно подняла брови. Ривулет задумалась. — Можно, — кивнула она. — Но только когда ты трезвая и вменяемая. То есть не сейчас. Сейчас я могу предложить тебе весьма удобный диван, который согласен провести с тобой ночь в любом твоём состоянии. Давай, Гил. На боковую. Гильда недовольно крякнула, кивнула и начала уже вылезать из-за стола, как вдруг вспомнила о чём-то важном и прервалась, раскорячившись между столом и стулом в попытках удержать равновесие. — Нет, нет, ты погоди. Сначала твой вопрос на мой ответ… наоборот, то есть. Ответ, вопрос. Ты собираешься уходить или как? — она с надеждой глянула на Ривулет. Та лишь мотнула головой и ограничилась коротким: — Не могу. Дела. — Да брось ты, — недоверчиво протянула Гил. — Какие такие дела, в такой-то час? Тебе разве не жутко? — Жутко. Но разве это повод? — Ривулет пожала плечами. — О, Небеса. Вот же ж… вот… да ну тебя, — гостья возобновила движение, нечаянно зацепила носком ботинка ножку стула и потащила его за собой с мерзким скрипом. — Да отстань ты, балда! Хозяйка сказала спать, я спать… в общем, Рив, — Гильда слегка тронула её за плечо. — Ты, конечно, мощь и всё такое, но мне за тебя неспокойно, ты пойми. Я тебя не заставляю, но ты подумай. — Я подумаю, — улыбнулась та ободряюще. Гильда кивнула. — Вот и хорошо. Вот и славно. Мало ли, одумаешься ещё… — последнее слово утонуло в глубоком зевке. — А теперь знакомь меня с этим твоим диваном. Мне почему-то кажется, мы с ним друг другу очень понравимся. Ривулет осторожно склонилась над спящей и прислушалась. Гил сопела тихо и мягко, с блаженной размеренностью глубоко погрузившегося в сон существа, но Рив всё равно поводила над ней ладонью — перестраховки ради — наспех придумывая видение, в котором её подруга захотела бы остаться подольше. Позволить себе отвлекаться на мелочи вроде беспокойства о том, как бы тебя не застукали, значило безнадёжно упустить ведьмин час, который на деле длился пару минут от силы. Рив скользнула обратно на кухню, где в тёмном тёплом углу стоял прикрытый слабым барьером таз, до половины заполненный мутной водой, в которой размякали лохматые комья грязи вперемешку с обрывками водорослей. Женщина подцепила барьер, сняла его, будто тонкую шкурку с плода, и запустила внутрь руки, с ласковой осторожностью прощупывая дно. Что-то бултыхнулось — она резко сжала ладони — и затихло. На поверхность вынырнуло несколько крупных пузырей. Добыча слепо толкалась скользкой мордой в пальцы. Ривулет поспешно вынула её из воды и перенесла на стол, убранный после ужина, зачищенный от следов прежних ритуалов и практически пустой, не считая крошечной глиняной плошки в самом центре. Ведьма ослабила хватку, и в плошку шлёпнулась такая же крошечная лягушка, глянцевая от влаги и слегка растерянная. Потом мир вокруг лягушки стал очень-очень быстрым, и всё произошло раньше, чем малютка успела что-либо сообразить. В руках у Ривулет возникла то ли очень тонкая спица, то ли очень длинная игла из неопределённого металла, один конец которой коснулся головы лягушки, а второй упёрся ведьме промеж глаз, аккуратно придерживаемый, дабы не уколоть саму себя. Рив глубоко выдохнула-вдохнула, словно ныряльщик за секунду до того, как оттолкнуться ногами от края скалы. Ум лягушки — мелкая лужица, да и в таких ненароком захлёбываются. Это оказалась одна из тех луж, в которые путник вступает без задней мысли, в полной уверенности, что там по щиколотку, только чтобы в следующее мгновение уйти с головой в глубокий колодец.***
Там что-то было. Его было много и сразу. Оно хотело, чтобы его пожалели. И Рив стало жаль его до слёз, до тугого удушающего обруча на шее, до звериного воя. И ей стало жаль себя, потому что она растворилась в этом чём-то крупицей соли, и горячие отблески вспыхивали на её гранях, и она поскрипывала под мощными лапами белой медведицы, и во рту у неё стоял вкус крови и пепла, и огромные кожистые крылья разрезали её редкий воздух. Она была мала, так мала, и она была везде, сливаясь в бесконечное множество, которому было так бесконечно больно. Упрямая, живучая боль, как в те дни, когда в твой живот словно вгоняют огненный стержень, и он то нагревается — тебе хочется свернуться в клубок и завыть — то остывает — хвала небесам, думаешь ты, наконец-то, хвала небесам, теперь мне гораздо лучше — то нагревается снова. Больно, даже в этой передышке больно, и судороги эхом прокатываются по телу, и ты знаешь, что впереди не ждёт ничего хорошего. Операция не может быть произведена из-за недостатка памяти. Остановите второстепенные процессы и повторите попытку. Ты мне обещала, слышишь? Обнаружена неизвестная величина. Эй, мне больно, ты слышишь, исключение. Ошибка: произошёл сбой при выполнении операции. Прервать принудительно? Ривулет дёрнулась и уколола себя в лоб. Спица выскользнула из ослабевших пальцев, скатилась со стола с тонким звоном и пропала в щели между досками пола. Женщина дышала через силу, заглатывая воздух, проталкивая его в лёгкие, пока те сами не вспомнили, как им следует раскрываться. Грудь обожгло изнутри, затем из центра пожара вверх к горлу вскарабкался надрывный, выворачивающий наизнанку кашель, и в следующий момент Ривулет стояла на коленях над тазом, утирая с губ остатки рвоты. Спица всё звенела и звенела. Ведьма тряхнула головой, и звон пропал из комнаты, оставшись только у Рив в голове. Она неуверенно, с опаской поднялась. Ступать приходилось осторожно, широко расставляя ноги для баланса, потому что пол под ними ходил вверх-вниз, вправо-влево, как те детские качели о двух концах — кто кого тяжелее? В конечном итоге Ривулет перевесило вперёд, и она свалилась грудью на стол. Ей нужно было время, чтобы заново свыкнуться с некоторыми фактами: потолок вверху, кремень несъедобный, глаза — это нормально; она не знает, как пахнет бессонница, и не состоит из чисел. Скорее всего. Может быть. Спорный момент. Лягушка бодро зеленела в своей плошке. С усилием поборов непривычное желание съесть её живьём, Ривулет решила, что с животного на сегодня хватит, и вытряхнула кроху себе на ладонь. Та безвольно плюхнулась в самую середину кверху брюхом, и так и осталась лежать там холодным мёртвым комком.***
За ночь крыльцо успело остыть, поэтому на нём было довольно зябко даже для тёплого сезона, и Ривулет приходилось перебирать босыми ногами, дабы те совсем не окоченели. Но оно было и к лучшему, так как холод весьма недурно трезвил; а то, что Рив трясущимися руками напихала себе в самокрутку, весьма хорошо успокаивало. В такой благоприятной обстановке не грех было и над произошедшим подумать. Начать можно было с того, что она, по всей видимости, снова сунула свой любопытный нос туда, куда носы (впрочем, как и любые другие части тела) совать было не положено. Ей ещё повезло, что лягушки хватило на несколько секунд от силы, иначе — кто знает? — лежала бы сейчас Ривулет овощем да мордой в стол. С добрым утром, дорогая Гильда, у меня для тебя сюрприз. «От старости точно не помру, — отметила Рив с изрядной долей ехидства. — Просто в один прекрасный день снова пущусь с места в карьер, и вот тогда-то мне наконец-таки не повезёт». А ведь все остальные до сих пор пребывали в железной уверенности, что ведьма Ривулет — мудрая, ответственная, рассудительная и далее по списку. Ну не забавно ли? Забавно, ещё как, согласилась Рив и зашлась тихим ядовитым смехом. Она-то прекрасно знала, что с возрастом дури у неё в башке меньше не становилось. На болотах кто-то отрывисто заухал в ответ. Ривулет хмыкнула, умолкла, зачесала густые кудри на плечи, чтобы было теплее, и посмотрела на небо. Хреново. С другой стороны, возразила она, её к этому и подталкивали. Что ещё она могла сделать? Она включала странную карту в расклады. Водоворот, мор, лягушка, незнакомец. Перетасовать, ещё раз, другой расклад — и снова незнакомец, лягушка, мор, водоворот. Стягивались вместе, как одним поводом связанные. Да хоть сейчас, гаст бы их побрал!.. Ривулет нашарила в кармане колоду, вытащила из неё надоевшую четвёрку («ты гляди, лежат себе стопочкой!»), рассовала её по разным местам, усердно перемешала карты и отлистала до лягушки. Мор — на одну вперёд. Незнакомец — на одну назад. С водоворотом можно было даже не заморачиваться, всё равно нашёлся бы где-то там же. Потом дурную голову Рив осенило ещё одной идеей, и она взяла незнакомца и швырнула его через перила, в грязь и темноту. Пары минут ожидания как раз хватило, чтобы вдохнуть вторую порцию успокоительного, поэтому момент истины Ривулет встретила с приятным равнодушием, заблаговременно предчувствуя результат. Карты снова зашуршали в её руках. Ведьма пробежалась по краю колоды острым ногтем, выискивая лягушку. На своём привычном месте, отделённый от лягушки водоворотом, безмятежно устроился незнакомец. И на этом этапе было бы более странно, если бы его там не оказалось. Конечно, определённые выводы делать было можно. Незнакомец легко и быстро соотносился со Странниками: высокая тёмная фигура, направляющаяся неизвестно откуда в неизвестно куда; вполне могло статься, что фигурой являлся пресловутый Ведущий. С мором было сложнее. Никакой повальной болезни не наблюдалось ни в рядах мобов, ни в рядах людей; однако карта точно так же могла намекать на любое глобальное бедствие или на «нездоровые» движения в обществе. Спорным был и момент с водоворотом. В зависимости от ситуации он значил и неминуемую опасность, и стремительно развивающиеся события, и коренные изменения. В любом случае, вместе эти три символа сливались в краткий пересказ основных новостей за последние пару недель. Но лягушка, вылезшая внезапно и необъяснимо, как прыщ на подбородке, и настойчиво скреплявшая собой злополучное сочетание, заставила Ривулет ломать голову. У лягушек никогда не было конкретной символики. О них не слагали легенд, их не изображали на флагах, им не ставили святилищ. Ведьмы сколачивали случайные маленькие культы вокруг самых разных существ, начиная совами и заканчивая пчёлами; люди с островов верили, что их хранят дельфины и черепахи, а Ямбу-Неприступный, своеобразный человеческий городок, продолжал поклоняться змеям, отчего Церковь Нотча беспокойно ёрзала. Однако по неустановленной причине лягушек все дружно обошли стороной — ну, не брать же в расчёт детскую считалочку, в самом деле? Прыг-скок, прыг-скок, С мокрой кочки на листок Прыгает лягушенька – Скоро её скушают. Ривулет всегда смущало то обстоятельство, что в считалке не говорилось даже, кто именно должен был скушать лягушеньку. Неизбежный факт: хрупкое создание было рождено, чтобы рано или поздно употребиться в пищу более сильным чудовищем. Например, оголодавшей уткой [1]. Да и вообще, заметила Рив, как-то неудобно становится, когда в тебя тыкают пальцем со словами «скоро её скушают». На этом-то моменте она в прошлый раз и застряла. Решив в итоге, что некоторые вещи можно воспринимать в буквальном смысле и ничего плохого не произойдёт, если попробовать ментально препарировать живую лягушку, Ривулет отправилась копаться в грязи. Это привело её сюда. Рив как будто узнала обо всём сразу — и одновременно не узнала ни о чём. Доступ к информации оказался перекрыт, как только ведьму выкинуло из того нечто, в которое она так отважно сиганула; и единственным, что она успела ухватить, стали болезненные, тревожные ощущения: отзвук прервавшейся агонии, копошение паразита под кожей, угасание сил. Возможно, подумала она, это и был мор. Но от этого возникало ещё больше вопросов. В общем, если от Ривулет действительно хотели чего-то добиться, им стоило делать менее расплывчатые намёки. Волны на всей этой картине оставались элементом, ни к чему по-настоящему не привязанным; ни однозначно плохим, ни однозначно хорошим, но совершенно точно пугающим. Гильда выдала оригинальную мысль. Да, источник волн — Столица — принадлежал людям. Да, подозревать Странников было удобнее всего. Кто знает, возможно, две расы даже успели сообразить некий союз. И в то же время это вполне мог быть третий, неучтённый фактор — или сочетание факторов. При имеющихся на данный момент сведениях Рив бы с большей вероятностью угадала точное количество шерстинок на заднице оцелота, чем ответственного за оба вала. Первая волна, ещё довольно слабая, до ведьмы не дошла, угаснув недалеко от болот; но вот вторая прокатилась по ней чуть ли не в полной мере. «Чуть ли», поскольку своенравные топи успели-таки отъесть от вала часть изначальной силы, но даже этого было достаточно, чтобы оглушить Рив неожиданной, мучительной тревогой, заставлявшей сердце трепыхаться, словно загнанную в силки птицу. Дурно становилось от одной мысли о том, что пришлось испытать мобам, которых захлестнуло всей волной, и сколько воронок от взрывов образовалось на её пути. Однако Ривулет знала, что готова перетерпеть ещё раз, два, сколько угодно, если это поможет ей хоть что-то прояснить. Она подумала, как и обещала, и пришла к выводу, что хочет остаться как можно ближе к центру событий. Хотя бы до тех пор, пока это не начнёт действительно угрожать её жизни. И уж точно до тех пор, пока она не убедится, что всё в порядке с Хиро. От упомянутого до сих пор не было ни слуху. Скорее всего, это лишь означало, что он всё ещё пытался перебороть алфавит, оказавшийся более крепким, чем рассчитывала Ривулет; но худший вариант всегда в определённой степени был вероятен. И дело было даже не в той угрозе, которую представляли для Хиро другие — нет, он даже в теперешнем своём положении оставался опасной сволочью. Те, кто хотел от него избавиться, могли с тем же успехом пытаться раздавить голыми руками морского ежа. Дело было в угрозе, которую он представлял для себя сам: переоценить силы, поддаться импульсу, заупрямиться из принципа. Многие десятилетия лишь укрепили его своевольный характер, и у Хиро далеко не всегда получалось совладать с собственными недостатками. Особенно теперь, подозревала Ривулет, когда что-то в нём ощутимо изменилось и продолжало меняться. Рухон, парадоксальное и непредсказуемое существо, сковал магию Хиро, которая всё это время бушевала в нём необузданной стихией, и тем самым позволил выбраться на поверхность чему-то робкому и полузабытому. Хиро неплохо справлялся с физическими аспектами бытия человеком, но мог ли он понять, что делать с этим?.. Рив никогда ещё не видела его настолько живым. И дело было не только в глазах. Раньше ей всё время приходилось напоминать себе, что Хиро тоже что-то чувствует и чего-то желает — о Небо, как же это сложно, когда перед тобой то ли железный голем, то ли золотой идол! — но только не в их последнюю встречу. И таким он нравился Рив куда больше. Теперь она могла смотреть на него и понимать без тени сомнения, на уровне инстинкта: «Мы равны, мы почти одинаковые; какими бы серьёзными и опасными мы ни казались, мы всё ещё сделаны из плоти, крови, переживаний, привязанностей и самых разных небольших глупостей». Знал ли Хиро, что некоторые вещи не подчиняются осознанному выбору? Знал ли тот человеческий мальчик, на что его обрекли потрясающее стечение обстоятельств и собственная самоотверженная добродетель? Могла ли Ривулет предугадать, что через столько лет и именно так?.. Могла. Но не стала. Один-единственный раз за всю жизнь она предпочла отвернуться и сделать вид, что ничего не было. Конечно же, вещи не перестают существовать только потому, что ты закрываешь глаза. Прошлое сделало пару шагов и вежливо похлопало её по плечу. Но если тот мальчик хоть немного был похож на… если он хоть немного был похож — а он действительно был, Рив это уже поняла… …то с Хиро всё будет в порядке. За ним присмотрят. Однако всё более точные черты обретала предательская мысль. Если Ривулет была права в своих догадках, с возвращением сил Хиро утратил бы эту внутреннюю оживлённость, и в следующий раз на её пороге снова возник бы то ли идол, то ли голем. Как моб, она понимала, что им позарез нужен был прежний могущественный предводитель. Но как друг Хиро, как тонко чувствующее и временами иррациональное существо, она не могла не задаваться вопросом. А стоило ли оно того?***
В Хэйвен-о-Прэри Стив заглядывал от силы раз или два в месяц, продать излишек и восполнить нехватку. Друзей у него там не водилось (за исключением Алекс, но та всё равно приходила сама, когда ей взбредало в голову), а знакомые давно свыклись с его отстранённостью и нелюдимостью, списывая их на то, что парень и так уже натерпелся от жизни. Это было тихое место, неспешное и не особо примечательное; достаточно крупное, чтобы считаться чем-то вроде связного пункта для ближайших селений, но безнадёжно меркнувшее по сравнению с Доминго, расположенным в двенадцати часах езды на север. Здесь находилось здание совета высотой в целых три с половиной этажа; рыночная площадь, которая действительно была площадью с кучей маленьких магазинчиков по периметру, а не случайным пустырём, на котором то там, то тут проклюнулись дешёвые прилавки; школа, дававшая все десять лет обучения, после которых с весьма скромной вероятностью, но всё же можно было уехать в столичный университет; и церковь, настоятель которой принципиально не пил. Последнее в Хэйвен-о-Прэри считалось основным поводом для гордости. В общем, это было очень приличное место. И очень-очень скучное. В Хэйвен-о-Прэри никогда ничего не происходило. Даже мобы не обращали на него особого внимания. Стив подозревал, что он мог исчезнуть отсюда лет на десять, и единственным, что изменилось бы за это время, было бы и так трудноопределимое количество детей у Томпсонов. Вплоть до настоящего времени семейные трагедии Монтгомери и Уордингов, собственно, и являлись самой интересной темой для обсуждения. Стивен покорно выслушивал слезливые монологи о том, какими же славными, добрыми ребятами были Льюис и Софи, одновременно пресекая попытки городских матрон взять над ним шефство; Алекс отмахивалась от соболезнующих по поводу гибели отца, так как от лишних напоминаний ей становилось лишь хуже, и всячески выгораживала слинявшую мать, от которой со дня отъезда так и не пришло ни единого письма. Слава мирозданию, постепенно все эти разговоры сходили на нет. Ну, ладно. Предположим, была ещё недавняя история со свадьбой Анжелики Квинлан, дочки мэра и бывшей одноклассницы Алекс, когда две коровы решили посношаться прямо рядом с местом проведения церемонии и перетянули всё внимание гостей с процесса обмена клятвами на себя. Мистер Квинлан разыскал хозяина животных, и на второй день гуляний — в лучших традициях сказок о мстительных правителях — коровы оказались приглашены на торжество в качестве барбекю. Кстати, о барбекю. Организованный Хиробрином пожар двухмесячной давности не заметить было сложно по целому ряду причин. Раз: горел здоровенный дом на холме. Два: горел дом Монтгомери. Три: горел среди ночи. И четыре: как раз в это время закрывался «Зломогучий дракон» [2], поддатые клиенты громкой сумбурной компанией вываливались на свежий воздух, и вот тут-то им и открывался чудесный вид на холм и на горящий среди ночи здоровенный дом Монтгомери. Через час у Стива под воротами стояла дружная ватага стремительно протрезвевших мужиков, и быть бы этой ситуации очередным и, вероятно, самым любимым объектом для пересудов, если бы Стив из последних сил не наплёл что-то про несчастный случай с неисправной зельеваркой. Кому интересны неисправные зельеварки, если у них нет жертв? …короче говоря, Хэйвен-о-Прэри был самым обычным местом с самыми обычными жителями, которые занимались работой, семьями и домашним хозяйством, любили ежесезонные завозы столичных товаров, свадебные гуляния и медовуху из «Дракона» и умели ценить простые вещи вроде хорошей погоды или вкусного повода для сплетен. Стивен сюда не вписывался. Но он бы солгал, заявив, что ни разу не задумывался, каково это — быть своим среди всех этих людей. «Привет, я Стив, приличный молодой человек из приличного городка. Я тружусь в шахте день и ночь, чтобы накопить денег и открыть собственную лавку, например, кожевенных изделий. Мне достался неплохой дом от родителей, и я надеюсь, что рано или поздно найду себе симпатичную девушку, с которой мы поженимся, и на нашей свадьбе не будет никаких коров. Мы заведём троих детей, и по вечерам она будет вязать чехлы на кресла, а я — вырезать фигурки из дерева. И я абсолютно точно не занимаюсь укрывательством лидера противоборствующей стороны, обеспечивая себе тем самым обвинения в идеологической измене и способствовании геноциду». Его путь пролегал мимо церкви, и у Стива появилось было спонтанное желание заглянуть внутрь, поинтересоваться, как дела у отца МакИннса, но он слишком быстро понял, что при сложившихся обстоятельствах не знает даже, как лучше поздороваться с настоятелем. Стивен вздохнул и поднял голову. На фоне послеполуденного неба, венчая собой острую крышу, мирно золотился символ Церкви Нотча, похожий то ли на букву С, то ли на зажигалку, то ли на очень странное яблоко. МакИннс на соответствующий вопрос отвечал, что символ изображал сердце Господа, которое тот вырвал из груди и отдал людям перед тем, как отправиться в своё многовековое странствие, и что настоящее сердце должно было храниться где-то в подземельях главного храма в Столице. Стив слегка недоумевал по поводу того, как некоторые могут с подобной беспечностью разбрасываться собственными сердцами, но оправдывал это тем, что он всё равно ни черта не смыслил в делах божественных. «Зато злыдень наверняка смыслит, — подумал Стив. Прозвище быстро к нему прицепилось, особенно с учётом того, что парень даже про себя не всегда решался называть Хиробрина по имени. — Надо бы уточнить у него. Интересно, они с Нотчем правда братья?..» Буква С (или всё же зажигалка?) разочарованно блеснула. «Простите, отец, я вас подвёл». Эта мысль не принесла Стивену даже малой доли предполагаемых душевных терзаний. Не быть ему теперь приличным парнем. Смутно знакомая девушка, идущая навстречу по другой стороне улицы — подружка Алекс? Твила, вроде бы? — уставилась на него с подозрением. Стив кивнул ей, проходя мимо. Что же, сегодня на повестке дня ещё одно происшествие: Монтгомери в кои-то веки выбрался из своей норы. Полагающуюся долю внимания парень получит, хочется ему того или нет, пусть это и не переплюнет историю с печатью. Стив до сих пор не свыкся с мыслью, что кто-то в Хэйвен-о-Прэри мог решиться на подобное. Вломиться в городской совет? Серьёзно, кому вообще могли понадобиться печать и переписка? И, самое главное, зачем? Заурядные городки вроде этого обладали авторитетом только в делах, не выходящих за их же пределы; если позарез требовалось на что-то повлиять — нужно было обносить хотя бы штаб Администрации в том же Доминго. А виноват наверняка был кто-то из своих, из членов совета; кто-то, кто был знаком со всей этой кухней и знал, куда лезть, когда лезть и что искать. В принципе, подумал Стивен, за пару дней местная полиция должна была прийти к аналогичному выводу. Быть может, у неё даже наметился список подозреваемых. Быть может, вора уже давно поймали, просто без Алекс информация до Стива доходила с задержкой. — Они без понятия, кто это, — ответил Тёрнер, аккуратно вытачивая пазы на детали. — Ещё днём после кражи согнали всех, кто хоть раз к тому кабинету приближался. Пытались расспрашивать, но никто ж не сознаётся, ты ж понимаешь. И попугаев у нас не держат. Администрация-то новую печатку даст, поворчит и даст. Но ведь и виноватого с нас стребует, а откуда мы его возьмём… вот такую тебе примерно, да? — Ага, именно, — кивнул Стив. — И что теперь? — Гузном об дверь. Патрули сказали, если завтра до вечера никто с чистосердечным не явится, пойдут по домам. Обыскивать будут, вот что. Мне-то ладно, мне скрывать нечего, но дело само по себе неприятное. — Зря сказали, — отметил парень. — Вор же наверняка всё перепрячет, если уже не. И попугая куда-нибудь денет. В ужин, например. — А ты хочешь, чтобы они без предупреждения к кому-нибудь ворвались? — Тёрнер глянул на него с недоумением. — Да тут говно бурлить будет, мэр с шерифом вовек не разгребут. — Не к кому-нибудь. У них ведь есть подозреваемые? Тёрнер отряхнул железную пыль с последней детали и полез за коробкой, дабы упаковать товар. — В том-то и дело! Никто ума не приложит, какой сволочи это взбрело в голову, — ответил он, не поворачиваясь, — так что подозревают весь совет. Мэр и тот оправдывался. Даже на сестру твою думали, потому что она с птицей должна была сидеть, но поняли в итоге, что это совсем уж бред. Стив неопределённо хмыкнул и поинтересовался: — Кстати, почему она не уследила? — А тебе она не сказала? В туалет приспичило, — Тёрнер пожал плечами, смахивая детали со стола в небольшую картонную коробчонку. — Восемь серебряных [3]. За точность накинул, за знакомство сбавил. «Да уж, — согласился Стив, — убежать в туалет в самый ответственный момент — вполне в духе Алекс». Он звякнул деньгами о стойку, принял у мастера товар и задержался, чтобы уложить покупки в рюкзак. — Я выйду через заднюю дверь? Лишний крюк делать не хочется. — Да валяй, — отмахнулся Тёрнер. — Можно было и не спрашивать. Стивен кивнул и шмыгнул на задний двор слесарной мастерской. Отсюда переулками можно было вдвое сократить путь до рыночной площади и магазина тканей. А ещё парень вдруг обнаружил для себя, что ему позарез хотелось сахара, поэтому из тканевого неплохо было бы перебежать площадь до кондитерской Фелиси — а там он уже разберётся. …он как раз гадал, ест ли сладкое Хиробрин и, в случае положительного ответа, что именно («явно одна из крайностей, либо тёмный шоколад и ничего более, либо нечто настолько приторное, что зубы от одной мысли сводит»), когда его вырвало из раздумий лобовое столкновение с кем-то вроде бы знакомым, но закопанным под грудой всяких баулов. Кто-то, глухо выматерившись, покачнулся, баулы опасно накренились и под собственной тяжестью поехали вбок, человек чуть не оступился, пытаясь их подхватить, снова выматерился, зашатался ещё сильнее, и в этот момент Стив наконец-то очнулся и водрузил всю башню обратно на место. Затем, поразмыслив, он аккуратно снял верхнюю сумку. На него недобро уставились чёрные блестящие глазки Феделя. — Чёй-та ты, малец, здесь шныряешь, м? — вежливо поинтересовался тот. — Да я… я от Тёрнера, хотел сократить до рынка. А вот что ты здесь делаешь со всем… этим? — Стив кивнул на сумки. — Так, уезжаю. Ничё особого. — И надолго? Федель сощурился. — Может статься, что и насовсем. В городе Федель был относительно недавним явлением. Он ещё застал Ричи Уординга — какое-то время они даже были постоянными собутыльниками — но с родителями Стива познакомиться уже не успел. Ходили слухи, что за какой-то грешок Феделя вышвырнули из банды Лысого Джерри, так как его появление в Хэйвен-о-Прэри как раз совпало с появлением банды в восточных степях; однако сам Федель ничего ни подтверждал, ни опровергал, на любые вопросы отвечая неизменным: «А ты-то сам как думаешь?», — поэтому слух так и остался слухом. Впрочем, Стива это не волновало. Мужик был безобиден. Конечно, особыми моральными качествами он обременён не был, но и совсем уж подонком не слыл: так, промышлял непонятно чем, снимал комнату непонятно у кого, пил за чужой счёт и временами слегка дебоширил по пьяни. В общем, ничего особенного. Приличный хулиган из приличного городка. Федель сюда вписывался, и вписывался гораздо лучше, чем Стив. Поэтому известие об отъезде слегка выбило парня из колеи. — В смысле? Почему? Куда? — Работёнку подкинули, — мужчина пожал плечами. — Здесь-то места все хорошие разобрали, а жить надо. Вот, значится, мне и начирикала птичка на днях, что возле Гельвы рук не хватает, так я и подумал — чё бы, значится, и нет? — За золотом? — уточнил Стив. — Если свезёт, то и за ним. …что же, в этом был определённый смысл. На их координатах в последнее время устроиться было нелегко, в то время как Гельва предлагала любому желающему шанс разбогатеть вдвое быстрее — конечно, при условии, что желающий также готов был сносить жару, пыль, засуху и покушения на свою добычу со стороны менее удачливых товарищей. Бедленд вокруг неё был полон золота, ценившегося всё выше с каждым днём, а в Феделе чувствовался авантюризм. — И когда уезжаешь? — Да сёдня же, пополудни. Возьми сумки, Монтгомери, коли уж решил стоять болтать. Стив поспешно снял с Феделя ещё пару верхних котомок. Что-то его смутило в этом ответе. — А вообще, знаешь, чё стоять зазря? Пойдём, подсобишь. Тут два поворота, — мужчина, не дожидаясь ответа, перехватил сумки поудобнее и жестом приказал следовать за ним. — Ты куда? — Шмотьё своё кину. С хозяйкой я так-то уже распрощался, не валандаться же со всем этим барахлом, пока меня подберут? — Федель, погоди, мне кажется… — Цыц! — прервал тот Стивена. — Давай так. Через полчаса — в «Драконе», угостишь кружкой на дорогу и расскажешь, чё там тебе кажется. — Кружкой? Это ещё с чего бы? — А с того, что мы с тобой, можбыть, последний раз видимся, а у меня бабла только до бедленда добраться. Стив открыл было рот, чтобы ответить, но так и не нашёлся с подходящей репликой. Это было… прямолинейно. Наконец, он буркнул: — Ладно, так уж и быть. Долго ещё? — Та прям вот сюда, — Федель открыл неприметную калитку, ведущую на задний двор какого-то обшарпанного серого домика (Стив никак не мог припомнить, кто в нём жил), сбросил весь груз около двери и, дождавшись, пока парень последует его примеру, махнул рукой: — Всё, вали давай. Стив заставил себя пропустить грубость мимо ушей и попытался ещё раз: — Федель, серьёзно, не самое удачное время для отъезда. Ты слышал, что… Дверь приоткрылась. Оттуда высунулась изящная светлая ручка и схватила первую попавшуюся сумку, после чего с неожиданной ловкостью втащила её внутрь. Потом ручка вернулась за второй сумкой. Потом за третьей. Оставшиеся два баула Федель взял сам. — «Дракон», Монтгомери. Не забудь, — напутствовал он и тоже исчез внутри, гулко хлопнув дверью. Днём в середине недели «Зломогучий дракон» был практически пуст, не считая щуплого юноши за стойкой, наглухо уткнувшегося в какой-то приключенческий роман в истрёпанном мягком переплёте, пары человек, тихо переговаривавшихся о своём за дальним столиком, и вылизывавшейся на подоконнике кошки. Стивен скромно устроился на стуле возле бара и глянул на часы. Федель должен был объявиться с минуты на минуту. «И всё-таки, он просто не в курсе про обход или сознательно пытается дать по съёбам? Да тут одного только желания слинять достаточно, чтобы патрульные в тебя мёртвой хваткой вцепились. Но Федель… на кой это может ему понадобиться? Сколько его знаю, ему политика в любом виде в одно место не впёрлась…» Это и натолкнуло Стива на куда более значимую мысль. «А насколько я вообще его знаю?» Личность Феделя только из этого и состояла: слухи о бандитском прошлом и невнятное настоящее, время от времени сдабриваемое пьяными тёрками со случайными прохожими. Ни детей, ни жены, ни мужа [4], ни происхождения, ни увлечений, ни цели в жизни — за несколько лет он не поведал о себе ровным счётом ничего, но при этом мог поддержать разговор на абсолютно любую тему, хоть и в своей оригинальной манере повествования. Значило ли это, что у него было образование, и притом весьма неплохое? Но что он в таком случае забыл здесь?.. У Стива наконец-то зародилось подозрение, что всё это время его просто-напросто водили за нос. Он совершенно не знал Феделя. Никто не знал Феделя. «Так может, всё-таки…» Юноша за стойкой, встрепенувшись, наконец-то оторвался от своего чтива и подскочил на ноги. — Рад приветствовать вас в «Драконе», я могу вам что-нибудь предложить? — выпалил он на одном дыхании. — Н-нет… нет, спасибо. Чуть позже. Дождусь знакомого и тогда уже решу, — ободряюще улыбнулся ему Стив. — И давай на ты. Не думаю, что я настолько тебя старше. Юноша неуверенно кивнул. — Сколько тебе, кстати? Не рановато тебя к хмелю подпустили? — Всё нормально. Мне семнадцать [5], — последовал смущённый и самую малость обиженный ответ. Стив приподнял брови, изображая удивление, и невольно усмехнулся. — О. Тогда мои извинения. Что же, понятно, почему ему не удавалось припомнить бармена. Парень ещё кое-как разбирался в одноклассниках Алекс, но всё население младше возрастом сливалось для него в сплошное пятно из неловкости, подростковых прыщей, лишних гормонов, глупых шуток, детских воплей, выпавших зубов и пухлых щёк. Наверное, ему и правда стоило чаще бывать в городе. В двадцать четыре странно чувствовать себя каким-то глубоким дедом. В спину потянуло сквозняком. Хлопнула тяжёлая передняя дверь. — Хут! Кружку тёмного! — раздался хриплый голос Феделя. — В долг больше не наливаю, — отрезал юноша, которого, очевидно, и звали Хутом. Федель махнул рукой: — Монтгомери платит. Бармен покосился на упомянутого с немым вопросом, к которому примешивалось горячее любопытство. Тот лишь пожал плечами и кивнул. — Вы… вернее, ты же Стивен, верно? — спросил Хут. — Ну так, а тебе чего? — Знаешь, я, наверное, обойдусь. Ещё даже не вечер… — Понял, тебе чай за счёт заведения, — сообщил ему юноша, после чего проворно скрылся за неприметной дверцей, ведущей куда-то в глубину здания. Федель недовольно цыкнул. — Располагаешь народ, Монтгомери, — прокомментировал он хмуро. — Далеко б пошёл, если б захотел. — Ты это к чему? — Стив покосился на него с подозрением. — Да так… Федель растворил в неопределённом хмыкании всю оставшуюся фразу и бегло обернулся. Двое за дальним столиком приглушённо о чём-то спорили, помогая себе бурной жестикуляцией. Кошка методично выкусывала грязь из-под когтей. Скрипнула дверца за стойкой, и мимо, схватив по ходу пивную кружку с полки, промчался Хут. Стив сделал решительный вдох и снова попробовал поднять не дававшую ему покоя тему. — И всё-таки, сейчас лучше не… — Ну так шо, какие там у тебя планы? — перебил его Федель. «Нет, — решил Стивен. — Бесполезно. К гастовой матери. Не буду его предупреждать, пусть сам выкручивается. Если он и правда неспроста намылился, так будет даже лучше». Но вслух он сказал: — Прийти домой, поесть, поработать, лечь спать, если ты про это. — Да не, не про это, — мужчина отмахнулся. — На будущее, вот. Стив задумался. Что он мог на это ответить? Раньше он не предавался никаким амбициям, потому что не знал, чего вообще хотел от этой жизни; теперь же он просто не в состоянии был загадывать даже на месяц вперёд. — Дожить до сезона урожая? — наконец, предположил он. Федель гоготнул: — Ну, эт хотя б честно! Хут стукнул перед ним полной кружкой, плеснув немного через край, и многозначительно встал возле Стива. Пока тот лазил за кошельком, Федель успел ещё пару раз обернуться. Потом мужчина говорил о вкусовых качествах местного пива, необыкновенно ранней жаре, изменениях в движении воздуха, уснувшей в забавной позе кошке, эндерменах, которых всё ещё то и дело замечали небольшими группами, своей мигрени двухдневной давности и свежих вестях с окружных земель, жители которых не могли ночью выйти из дома, поскольку мобы целыми стадами двигались в направлении Далёких. Стивен лишь качал головой, показывая, что слушает, и размеренно помешивал свой чай. — «Деспаун», конеш, пролетел, ну да и хрен с ними. Жопой чую, Столица таки чё-та втихую накрутила, и сидят молчат, стервы. — О таком бы они не молчали… — возразил Стив ради приличия, при этом усиленно соображая. Столица. Администрация. Каковы шансы, что они уже были заодно со Странниками? Алекс, пожалуйста, будь осторожнее. Столица. Украденная переписка. Что такого могло в ней быть помимо ультиматума Ведущего? Администрация. Шпиль. Стоп, Шпиль?.. Ему в спину снова потянуло сквозняком. Передняя дверь хлопнула. «Дракон» наполнился голосами, но для Стива, стоящего на пороге озарения, все посторонние звуки смешались в однородный фоновый шум. Небо, они с Хиробрином были двумя кончеными идиотами! Это же надо умудриться — не додуматься до такой простой вещи… — Ты мне там чё-та сказать хотел, парень? — Федель небольно стукнул его по руке, привлекая внимание. «Сейчас? Именно сейчас ты решил об этом вспомнить?!» — взвыл про себя Стивен. Он слегка прикусил щёку, пытаясь успокоиться, и ответил: — Я о городском совете. Полиция собирается всех обыскивать, если завтра никто не сознается в краже, и ты с дорожными сумками в свете всего этого выглядишь довольно подозрительно. Мужчина изумлённо гаркнул: — Ты куда эт клонишь, а? Обвинять меня в чём-то вздумал? — Никуда я не клоню! — Стив выставил перед собой руки в примирительном жесте. — Я знаю, что тебе это не нужно. Просто предупреждаю, что ты рискуешь сам себя подставить. Федель хмыкнул и покачал головой, а затем громко и отчётливо произнёс: — По-моему, подставляешь себя тут только ты. На какое-то мгновение Стивен потерял дар речи. — Ч… что? Ты о чём вообще? — Ну, парень, сам посуди. У тебя сестрица в совете. Человек хоть и мелкий, но рядом с крупными документами вертится. Вот и сейчас — едет аж к самой Администрации на поклон, да только кто знает, что она там делать будет и кому что говорить. К попугаю её посадили — удачно же она отлучилась, м, что тот как раз в загашник успел влезть? — Чего?! Причём здесь… — Да молчи ты, — протянул Федель. — Сам хорош. Сидишь в сторонке весь такой благоразумный, и поди узнай, что там у тебя на уме. Дядька твой покойный говорил, между прочим, что у вас вся семейка та ещё. Где это видано, шоб мужик собственной жены боялся, м? Да и хороша же баба была, Бекки Монтгомери, взяла и исчезла ни с того ни с сего. Так, может статься, она исподтишка всякие аферы крутит, да и ты с младшей в деле? Может, вас в первую очередь допрашивать надо? Стив почувствовал, как у него отхлынула кровь от лица. Он вскочил, нависнув над Феделем, и прошипел: — Ты что, бля, несёшь?! — А то и несу, — продолжал мужчина. — И знакомого твоего я помню, в чёрном плащике который. Ни «привет», ни «до свиданья», ни даже лица разглядеть. Кто таков, откуда — а хрен его пойми. Не пояснишь, случаем? — Друг родителей, — выплюнул Стивен, — приезжал по делам. Порешь чушь, так хоть постороннего человека не впутывай! — Так ли уж постороннего? — криво ухмыльнулся Федель. Чёрные глазки весело блестели из-под густых бровей. — Здесь же как заведено? Льюис и Софи — все такие из себя приличные, порядочные ребята были. А кто там знает, с кем на самом деле твои папенька с маменькой якшались? Вот так, подумал Стив, и начинались все драки с участием Феделя. Сволочь целилась в самое больное место. Сегодня на повестке дня: Монтгомери в кои-то веки выбрался из своей норы и устроил мордобитие в «Зломогучем драконе». Новость на целый сезон. Он наконец-то разрешил себе потерять контроль и от души заехал Феделю по роже. Фоновый шум поначалу резко стих, но потом так же резко вернулся с удвоенной силой. Через него прорвался возмущённый вопль Хута, вскрик кого-то из двоих за дальним столиком, слова: «Так, всем успокоиться, это патруль!», — и Стива мягко, но крепко перехватили за руки со спины. Федель еле удерживался на стуле, хватаясь одной рукой за стойку, а другой — за нос. Из-под его пальцев сочилась густая тёмная кровь. Он продолжал ухмыляться. — Стив, ты? Да ну, правда, что ли? — раздался голос у парня над ухом. — Так, успокойся. Вот уж кого я не ожидал от него оттаскивать… — Федель не думает, что пиздит, — процедил Стивен. — Пусти. — Я знаю, знаю. Но пускать тебя не собираюсь. Угомонись для начала. — Не пускай его, Флинт, — прогнусавил Федель. — А ещё лучше, пройдём-ка мы все до штаба. Нам нужно серьёзно поговорить насчёт Монтгомери.