Найди верное слово

Как часто бывает с лучшими побуждениями, жест знатеца остался непринятым. Настороженно поглядев на Лавра, Зэй стушевался и переспросил: — Куда? Лавр опустил руку. Стало неприятно, что его порыв, давшийся так нелегко, не оценили. Разве он делает что-то неправильно? Или у него столь дурное произношение, что не ясно с первого раза? Он терпеливо повторил: — Провожу тебя к Дому. Лицо Зэя озарилось легким испугом. Он отшатнулся от знатеца и начал: — Нет! Я… — Полетишь охотиться на мицга? — сдерживая непривычный для себя порыв схватить и насильно тащить, иронично приподнял бровь Лавр. Птер стушевался. Знатец вздохнул; эмоции быстро изматывали и скоро рассеивались. Он вновь протянул руку и спокойно позвал: — Идем. В этот раз Зэй послушно уцепился и встал. Боясь остаться без опоры, он перенес ладонь на плечи Лавра, тяжело навалился, а потом, осмелившись наконец поглядеть тому в глаза, тихо произнес: — Спасибо тебе. И обнял. Не зная, как будет правильно ответить, Лавр просто кивнул, уткнувшись подбородком в теплое плечо. Ему практически никогда не случалось находиться к другому разумному так близко, и нарушение личного пространства смущало. Более точной оценки он дать не мог; новое чувство было слишком необычным и не покинуло его, даже когда птер отстранился. К счастью или к сожалению, тот прервал размышления Лавра вопросом: — Ты непосвященный знатец? Лавр дернулся так, что опиравшийся на него Зэй чуть не упал. Мрачно бросил: — Да. И теперь навряд ли меня посвятят. Птер, поспешно ухватившийся за ствол, вмиг погрустнел и проницательно уточнил: — Это из-за того, что меня спас? Лавр красноречиво промолчал. — Прости… Воцарилась очередная неловкая пауза. Парни старались не встречаться взглядами; ни один из них не имел прежде столь тесного контакта с представителем иного народа, и найти общий язык оказалось непросто. Первым молчание нарушил Лавр. — Пошли, — коротко бросил он. — Ты прав. Стоит вернуться, — вздохнул Зэй и, бестолково оглядываясь, посетовал: — Фальшион свой, правда, выронил, когда падал… На портупее птера висела пара стилетов, которыми удобно забираться промеж жучиной брони, добивая противника в ближнем бою, и метательные ножи, а вот палаша в ножнах действительно не было. Пытаться разглядеть что-то в непроглядной мути — гиблое дело. Недолго думая, Лавр спрыгнул с корней обратно в воду: все равно одежда насквозь промокла. Звучно рассекая жижу, принялся шарить носками сапог по дну. Зэй не пытался присоединиться к поискам своего оружия, а Лавр и не просил. Понятно, что от парня в его состоянии будет мало толку; кроме того, крылья… Они, поднимающие в небеса, значительно осложняли жизнь на земле и в воде. Мошкара вновь осаждала. Знатец на этот раз лишь отмахивался: курить при птере было неловко. Мысль пошла дальше: наверное, кровопийцы достают и его. Обернулся, и верно: на неуместно обнаженном в здешних условиях теле вовсю пировал гнус. В попытке его прогнать Зэй дергал руками, но больно уж лениво; возможно, не отошел еще от яда, оттого едва ощущал любые прикосновения. Плохо. Неровен час, укусит переносчик инфекции. Лавр вспомнил, как мама вечно ходила с оголенными ладонями, «потому что неудобно писать в перчатках», и не терпела запаха дыма… — Накинь мой плащ. Зэй, вытянувшийся вдоль ствола дерева с прикрытыми глазами, тотчас же распахнул их, поглядел на Лавра изумленно, но повторять свое поручение дважды знатецу не пришлось. Птер спешно нацепил на себя накидку, правда, совсем не так, как это делают обычные люди. Капюшон оказался спереди, а застежки — сзади. С видимым усилием Зэй продел две верхние пуговицы в петли. Дальше дело не пошло: крылья мешали. Тогда парень просто подоткнул полы под них, спрятал кулаки в рукава и, удовлетворенный, снова закрыл глаза. Лавр хмыкнул и продолжил поиски. Наверное, со стороны то, какие круги он выводил ногами, вороша размякшую почву, походило на ритуальные птерские танцы, только в воде. Несколько раз он, коснувшись носком чего-то плотного и продолговатого, не без опасения запускал руки под воду. Выловил лишь пару веток, а еще собрал на рукава пиявок, которых стоило бы описать… не случись в его жизни птера, увязшего в кувшиночнике. С каждой новой неудачей Лавр отнюдь не терял надежды и был вознагражден за свою методичность: в десятке метров от корней, на которых его ждал новый подопечный, нашлось искомое. Сапог поддел что-то жесткое, вода тяжело всколыхнулась, как если бы рядом ударили маленьким веслом. Тотчас же Лавр нащупал гарду и извлек искомый фальшион. Рассмотрел. Рукоять простая, не украшенная, зато полуметровое лезвие из рафинированной стали переливалось неоднородными естественными узорами. Можно было вообразить, что это горы или волны. Птерские кузнецы, равно как и прочие ремесленники, отлично знали свое дело. Насколько Лавру было известно, на подобные места чаще назначались крупные и плохо летающие крылатые. Скорее всего, Зэю дали мирную профессию по той же причине?.. Успев узнать, как птера злит тема специализации, Лавр не стал делиться домыслами. Вместо этого вернулся с уловом и протянул палаш вяло распахнувшему глаза Зэю. Тот мигом изменился в лице: схватил рукоять и, словно не веря себе, медленно расплылся в улыбке. Затем перевел взгляд на Лавра и радостно изрек: — Это чудо! Как ты вообще его нашел? Реакция была совсем детской, едва ли даже пятилетние знатецы позволяли себе подобное. Лавр ответил сдержанно: — Это не чудо. Только лишь терпение. И труд, — ответил Лавр, вспомнив, как любит говорить его отец. — Я и не рассчитывал, что найдешь. Просто хотел подольше… Птер вновь помрачнел, а Лавр вновь почувствовал себя беспомощным. Он начинал привыкать к странному поведению парня, но не к его эмоциям, выбивавшим из колеи. Зэй будто заметил это и переключился. Со вздохом пряча клинок в ножны, он обреченно, но дружелюбно поинтересовался: — Ладно… Куда там теперь? Вопрос был хороший. Сложный. Одно дело — предложить отвести ослабленного птера к своим, и совсем другое — реализовать. По воде его не потащишь; даже если временно забыть о крыльях, проблема с одеждой никуда не девалась. Зэй был фактически голым. Разлитые реки кишели пиявками и паразитами, жаждущими полакомиться кровью или отложить яйца под кожу. По статистике, инфекции являлись самой частой причиной смерти: от них птеры гибли в четыре раза чаще, чем на охоте, да и у знатецов при жизни Лавра троих приняла земля по той же причине. Подъем вверх по крутому склону также представлялся занятием проблематичным. Даже у привычного человека он выбивал одышку напополам с диким сердцебиением и занимал уйму времени. А как будет карабкаться неприспособленный к тому птер? С другой стороны, а какой у них был выбор? Лавр известил: — Теперь мы поднимемся наверх. — Но я не могу сейчас летать! — А я никогда и не умел, — с деланным равнодушием пожал плечами Лавр и продолжил: — Нам надо на канатную дорогу, она идет прямо до вашего Дома. Но сначала пойдем по низу. В состоянии ползти по корням? — Ну, раз летать не могу, что мне еще остается, — ответил Зэй зеркальным жестом. — Командуй. Они поползли. Зэй — потому что так ему указал спаситель, а Лавр из солидарности: ему показалось, что было бы невежливо, если бы он шел рядом по воде и смотрел, как птер корячится. Кроме того, именно он прокладывал маршрут. Даже в таком, казалось бы, нехитром деле нашлись свои трудности. Стоило Зэю, подобно трехглазой ящерице туате, припасть брюхом к корням, как отвисший капюшон тут же уцепился за сук, а подол, подчиняясь законам гравитации, оголил его живот. Парень собрался снять накидку, но Лавр, представив, как тот цепляет телом все ветки с шипами, а потом еще и острые камни, вновь поспешил на помощь. Велел надеть портупею поверх плаща, затем бесцеремонно потребовал: — Крылья подними. Птер подчинился, и Лавр наскоро завязал полы узлом на уровне пояса. — Я как беременный, — ворчливо прокомментировал Зэй получившийся бандаж; ткань на животе отвисала бочкой, создавая мнимое брюхо. Кинув на Лавра быстрый взгляд, птер поспешил дополнить: — Да, я знаю, что мужчины не могут вынашивать детей. Это была шутка, если что. — Ну, почему же. Могут. Но не птерские. Например, у рыб арованов самец хранит икру в своем рту, пока не вылупятся мальки. У гигантского водяного клопа самцы вынашивают потомство на надкрыльях. И у многих земноводных, например, лягушек. Ты, наверное, видел, как у них яйца торчат из спины… — Фу-у-у, — Зэй с гадливым выражением лица резко всплеснул руками и помотал головой. Неудивительно: в мире, заполоненном насекомыми, многие страдали трипофобией. Гораздо более странным Лавру показалось произнесенное следом: — Какое все-таки счастье, что я — человек. Он ослышался? Откуда птеру было известно самоназвание знатецов? И, самое главное, почему птер так назвал себя? Вслух Лавр не спросил, но эти вопросы мучали его весь последующий путь. Солнце, начавшее клониться к горизонту, пускало косые рыжие лучи, вспышками освещавшие неровный полет мелкой живности, и лес переполняла вечерняя перекличка. Часть этой крикливой природы то и дело норовила попасться под руку, жужжала над ухом, квакала откуда-то снизу, стрекотала сверху, и знатец страдал от угрызений совести, пропуская столько ценного материала, а заодно переживал, не случится ли что с полевым дневником, оставшимся в кармане плаща у Зэя. Последний то и дело вклинивался в фоновую мелодию, напоминавшую шум бурного водопада: подмахивал себе крыльями в отчаянной попытке удержать равновесие. Когда он с перепугу поступил так в первый раз, Лавра, находившегося вплотную, чуть не сдуло с ветки мощным порывом ветра. Зэй это заметил и поспешил извиниться, однако вести себя подобным образом не перестал. Лавр украдкой разглядывал его крылья. Те описывали здоровую «восьмерку» и блестели на солнце золотым глазком, находившимся у переднего края. Расставленные в стороны надкрылья напоминали начищенную бронзу, украшенную чеканкой. Довольно редкий оттенок для птеров: чаще встречались зеленые и фиолетовые панцири. Реже только пестрые и узорчатые. Но бронза была в цвет к глазам Зэя. А самому Лавру, в таком случае, пошел бы синий. Да что там: любой бы пошел, были бы крылья… Когда воды стало по колено, знатец предложил спуститься, и дорога к подножью склона пошла бодрее. Наконец они оказались у места, где еще совсем недавно устраивал перекур Лавр. Сейчас, когда защитная мазь окончательно смылась, мошка просто бесновалась. Курить хотелось отчаянно, но Лавр терпел. Радовало только, что выше в гору гнус не заберется. А вот они — должны. — А может, я попробую? — с опаской глядя на скалистую гору, предложил Зэй. — Попробуешь что? — не понял Лавр. — Полететь попробую, — пояснил птер без особой уверенности. — Нет. И махать на подъеме крыльями лишний раз не стоит. Не хочу, чтобы меня или какую-нибудь осыпь сдуло. Лавр не знал, был ли Зэй бледнее обычного, но отлично видел, насколько он неловко и скованно двигается. Лишившись надежной поддержки крыльев, парень словно перестал доверять и ногам. Привыкшему перемещаться исключительно на своих двоих Лавру это казалось странным: все же с высоты своего тела падать как-то безопаснее, чем с небес. Чтобы успокоить откровенно переживающего парня, он покровительственно произнес: — Не бойся. Подниматься всегда проще и гораздо менее страшно, чем спускаться. Главное внимательно смотреть, куда ступаешь. — С чего ты взял, что я боюсь? — недовольно махнул крыльями Зэй. Удар резко раскрывшихся пластин при этом пришелся успевшему подняться на возвышенность Лавру под дых. Знатец поморщился. Было больно, не так, чтобы сложиться пополам, но ощутимо. Очередное «извини» его скорее разозлило, чем успокоило. Создавалось впечатление, что ими парень просто разбрасывается, но ничто происходящее не воспринимает всерьез. С него все как с ансы вода. Хотелось спросить, в порядке ли у Зэя с головой, но Лавр снова смолчал. Вопреки опасениям, подъем, хоть и был раза в три дольше обычного для знатеца и в тридцать для крылатого, прошел без проблем. Зэй так сосредоточился на процессе, что не замечал ничего вокруг, не шумел и не хлопал сложенными крыльями. На склоне, где солнце не пряталось за пологом листвы, его панцирь ослепительно сверкал своей иризацией во всем великолепии. Этот блеск был столь же чарующим, как безумные глаза огромных мух, фасетки которых украшали цветные полосы и разводы, или как аметистовая жеода, которую посчастливилось найти отцу Лавра; та, напоминавшая разрезанное полуметровое яйцо, заполненное сиреневыми кристаллами, занимала почетное место посреди общего зала. Юный знатец невольно залюбовался своим подопечным, и раздражение ушло. Наконец они достигли перевала и остановились отдышаться. Лавр, тонко ценивший красоту, теперь с восторгом разглядывал распростертые под ним земли. Большую часть времени, как любой знатец, он проводил среди деревьев, и когда доводилось взглянуть на них свысока, трепет щемил душу, а рука сама бралась выводить цветными карандашами наброски закатных парящих молочно-оранжевым долин с белыми дорогами рек или океан зелени, укрытый пеной тумана. Для Зэя же такой пейзаж являлся обыденным; куда больше его занимал вопрос утоления жажды свежевыжатым кисло-сладким соком циты из запасов Лавра. После очередного глотка птер с облегчением выдохнул и выдал: — Чуть не подох! «И уже не первый раз за день», — подумал знатец, а вслух счел нужным предупредить: — По пути зайдем ко мне в дом переодеться и поесть, раз все равно уже здесь. Но спуск на канатную дорогу идет мимо нашей общей залы, а там всегда кто-нибудь остается, даже во время ритуалов. Давай пройдем его побыстрее. Не хочу, чтобы нас видели. — Что, стесняешься моей компании? — осклабился было Зэй в ответ, а потом с усмешкой протянул: — Да ладно, я шучу. Я понимаю. Что именно мог понимать птер, Лавр не знал, поскольку сам не понимал ничего. В том, что остальным знатецам известно или в скором времени станет известно о случившемся, он не сомневался. Скрывать содеянное бесполезно. Но надежда на это умирать так просто отказывалась и цеплялась за любую вероятность, как за спасительную соломинку. И уж точно нельзя допустить никаких неловких сцен при инородце… Мимо прохода в пещеру удалось прошмыгнуть незамеченными. Наконец первая доска канатной дороги привычно скрипнула, веревка под ладонью натянулась, а живот в который раз призывно заурчал. Дальше дорога простая, без приключений. Минут через пятнадцать можно будет переодеться в сухое, поесть по-человечески. Пригибая голову под ветвями, обходя лианы и безуспешно отмахиваясь от мошки, вновь покусившейся на уже и без того испещренное мелкими зудящими покраснениями лицо, Лавр обдумывал, чем будет потчевать своего гостя. Громкий протяжный вопль прервал его мысли и заставил дернуться, укрыться под сенью пальмового листа. Зэй тоже среагировал мгновенно, но совсем по-иному: выхватил свой фальшион наизготовку и, приоткрыв крылья, принялся крутить головой в поисках источника шума. Долго искать не пришлось. Не прекращая вопить, источник летел прямо на них. Птер захлопал крыльями и подпрыгнул. Мостки заходили ходуном. Лавр упал и, уцепившись за веревку, впервые за день заорал: — Нет! Наверное, только поэтому Зэй, который успел привыкнуть к ровному тембру знатеца, и отреагировал. Правда, неправильно. Решил, что Лавр падает с мостков, и, с трудом маневрируя в неровном полете, кинулся спасать. Обгоняя птера и завопив истошней прежнего, к своему хозяину подлетел Кри. Не давая никому опомниться, Лавр вскочил на ноги и твердо встал на продолжавших качаться мостках между птером и ящером. — Зэй, не надо! Это Кри. Наш скальный крикун, — прохрипел он не своим голосом. Словно подтверждая свой статус, подпархивающий, чтобы не слететь с мостков, Кри цокнул когтями и резкими движениями прошелся изогнутым клювом по древесине, как если бы его затачивал. Зэй соображал быстро. Не успел Лавр договорить, а фальшион уже оказался в ножнах. Склонив голову, птер разглядывал, как Кри вздыбливает хохол, нервно трясет плечами, как пульсирует его зрачок в желто-сером ободке. Затем выдал: — Ну и тварь! «Сам ты тварь», — хотел ответствовать Лавр, в крови которого кипел адреналин, а потом понял, что птер произнес это с восхищением, и привычно смолчал. — Здоровый какой! Это его вам Круцих словил, да? — Кпе-е-еп! — заорал Кри, перекрывая ответ Лавра. Знатец набрал воздух в грудь еще раз, но услышать объяснения Зэю так и не довелось. — Э-эй! Кри! Все хорошо, мальчик? Лети сюда! Кри-Кри-Кри! Голос был женский и раздавался со стороны скалы. Все три участника неожиданно разыгравшейся сцены затихли. Разглядеть, кто именно сегодня остался дежурить, с расстояния ста метров промеж стволов Лавр не мог. И уж тем более не хотел, чтобы увидели его. Страх, захлестнувший юного знатеца, был абсолютно иррационален, как в детстве, когда он знал, что выговор неизбежен, и все равно упрямо старался скрыть «следы преступления». Он едва сумел выдавить одно тихое: — Бежим. Сердце бешено застучало, вторя ритму ног. Голени стягивало, они немели от безумного спринта. Лавр слышал за спиной топот, но позволил себе остановиться и обернуться, лишь когда добежал до развилки. Тут же в него чуть не затормозили птер и крикун. Оба выглядели испуганными и оба, похоже, начисто забыли, что умеют летать. Отталкивая Зэя, Кри закончил свое движение, спрятавшись за ногами хозяина. Крылья ящерка мелко подрагивали, а гребень киля без конца вздымался. Орать он тоже перестал, только пищал что-то жалобное. Лавру стало очень стыдно за свое поведение. Едва ли оставшаяся охранять залы знатец в самом деле пошла бы искать Кри в этот час; он часто орал без повода и свободно гулял по утрам и вечерам. А даже если бы пошла — ну и что такого? Это был один из самых отвратительных дней в жизни Лавра. Чтобы хоть как-то загладить свою вину перед Кри, он присел на корточки и стал шептать успокоительные слова, нежно чесать шею и гладить спинку, как поступал и в иных стрессовых для ящера ситуациях. — А меня приласкать и утешить не хочешь? С этим вопросом птер уселся прямо на мостки и свесил ноги вниз. Лавр уставился на него удивленно. Зэй, у которого грудная клетка вздымалась едва ли размеренней, чем у Кри, внезапно расхохотался. Сквозь смех он обронил: — Ну ты и психованный. А изображал-то… На душе у знатеца стало совсем погано. Очередного извинения птера, которое тот принес за сорвавшуюся с уст грубость, он не расслышал, но на последовавший вопрос рад был ответить жестко. — Зачем вы такую редкую тварь вообще выпускаете? — Затем, что никому не хочется сидеть взаперти. Ты же творишь что хочешь, чем он хуже? — Я, в отличие от него, разумен. — Ага, я заметил. В ответ на оскорбление Зэй сжал кулаки и проскрипел зубами, но сдержался. Лавр тяжело вздохнул. Он понимал, что теперь его очередь извиниться, но не смог. Просто не умел. Вместо этого принялся рассказывать: — Конечно, это всегда риск — пускать несмышленого в джунгли. Но иначе Кри слишком сильно тоскует, начинает вырывать у себя чешую. Поверь, лучше уж пусть он гуляет, чем раздирает до мяса спину и скулит от боли. Тем более, что далеко он не уходит, всегда летает или бродит в пределах нашей деревни. Иногда пакостит, конечно, пытается разобрать дом по бревнам или пробьет окно и раскидает вещи. Но мы оторвали его от своих, а значит, взяли определенную ответственность. И эта ответственность не равносильна тирании. Кри — живое существо со своей волей и своими желаниями, но, как ты верно заметил, не с самым развитым интеллектом. В обращении с ним нужно находиться на грани. Быть… нейтральным, по возможности. — Нейтральность? У тебя это плохо получается, — выплюнул Зэй. Слова мазнули жаркой пощечиной по заалевшим скулам, но Лавр, трепетно поглаживая Кри по спине, сглотнул и сказал в сторону: — Знаю. К Кри у меня всегда было особое отношение. А теперь еще и к тебе. Произнеся это, Лавр подумал, что он придал какой-то абсолютно иной смысл, нежели вкладывал изначально, но перефразировать не смог. Чтобы вновь не ляпнуть чего, закусил губу. Оказывается, это даже здорово, что прежде любое общение было сугубо деловым. В «простом» разговоре с Зэем, абсолютно не державшим дистанции, он постоянно чувствовал себя полным идиотом, а то и дело прорывающиеся эмоции начинали не на шутку пугать. Вопреки ожиданиям, птер не стал бить побольнее, хотя и мог бы. Вместо этого неожиданно (как, похоже, происходило все, что его касалось) перевел разговор в совсем иное русло: — Слушай, а ты вроде накормить нас обещал? — Да. Идем. Своим отвлекающим маневром Зэй попал в яблочко. Бытовые дела всегда отлично успокаивали Лавра. Если он не мог заснуть, то вставал и проходился тряпкой по помещению или садился прочищать и натачивать инструменты. Впрочем, случалось с ним такое нечасто: после обходов парень всегда чувствовал себя слишком измотанным, чтобы о чем-то думать, да и пустое беспокойство редко посещало его. Лавр повел процессию направо по развилке, где вдалеке уже виднелся первый дом с закрытыми резными ставнями и навесным замком на двери. Зэй пошел следом, а Кри, недовольно булькнув, поспешил было занять ведущее место в процессии, но потом то и дело кидался знатецу под ноги с истошным верещанием и вприпрыжку улепетывал, хитро поглядывая выпуклым глазом. Похоже, когда первый испуг прошел, ящерок посчитал, что бег от кого-то или за кем-то — новая забавная игра. Вскоре процессия поравнялась с первым зданием, в которое вела подвесная лесенка. Ставни и дверь были украшены крупной резьбой, а на левую стену заполз синеягодник. Лавру эта лоза всегда нравилась своей легкой небрежностью, роднившей искусственное строение с природой. Поэтому он очень удивился, когда, украдкой посмотрев на Зэя, обнаружил, что тот морщится. Похоже, взгляд вышел не слишком тайным, так как птер мигом выдал: — Всю жизнь мечтал побывать в Карасте. Так на языке крылатых именовалась знатецкая деревня. Сами ее обитатели обычно говорили просто: «вернуться домой» или «я дома», но слово «Дом» по праву большинства уже было занято птерами как название собственного города. Лавр обдумывал, будет ли правильным в данной ситуации поинтересоваться эмоциональным настроем собеседника, и решился: — Ты выглядишь не особо довольным. Зэй сконфузился, но ответил, простецки махнув рукой: — Да не… Только запах у вас тут такой… Резкий какой-то. — Это благовония. Мы ими насекомых отпугиваем. — И птеров, — ухмыльнулся Зэй, но тут же заискивающе продолжил: — Да нет, ты не подумай. Когда вы приходили в Дом, такой запах казался приятным, и сегодня я наслаждался, чувствуя его на тебе… Твой, кстати, более тяжелый и горький… Но тут его так много, что тошнит. Лавр не знал, как реагировать и что предпринять, чтобы облегчить страдания гостя. Кроме того, слова о «наслаждении» его смутили. — Ладно, не все так плохо. Перетерплю, — успокоил Зэй. Не найдя ответа лучше, знатец кивнул. Жаль только, что в своем состоянии птер едва ли оценит красоту их деревни, совсем не похожей на Дом в глубине горы. Впрочем, в подлинном великолепии Караст представал в ночи. Тьма в джунглях никогда не была полной; небо, усыпанное мириадами звезд, источало рассеянное холодное сияние. Этого было вполне достаточно, чтобы прокладывать дорогу и даже охотиться, чем пользовались как птеры, так и другие хищные обитатели леса: в небесах жизнь не утихала ни на секунду. Однако под сенью листвы свет скрадывался, и чтобы не жечь топливо почем зря, но и не оставаться в полутьме, знатецы придумали нехитрый способ. Ночь была временем не только хищников, но также мотыльков и светящихся жуков, питающихся сладким плодовым соком. Для его добычи приходилось прикладывать усилия, пробивать толстую кожицу и обходить защиту… Значительно проще, когда плод уже кто-то вскрыл. Не все насекомые страдали от едкого дыма; в основном это касалось мелких видов. Крупные же были готовы игнорировать временные неудобства ради дармового лакомства. Этим люди и пользовались. В перекрестиях веток между домами, помимо курительных лампад, знатецы устанавливали медные чаши, куда перед закатом наливали сладкий нектар. Еще до наступления темноты на приманку слетались первые проснувшиеся светляки и пировали всю ночь, освещая окрестности зеленью и бирюзой своих брюшек. Лавр любил заходить на ночное дежурство. Любоваться цветными отблесками жуков, здесь же устраивавших и брачные танцы, можно было бесконечно. Время светлячков близилось, но сегодня некому было их прикормить, ведь знатецы должны были вернуться в Караст уже затемно. Впрочем, Лавр рассудил, что такой расклад только на руку им с Зэем. Потом они смогут незаметно пройти по дальним мосткам до самого Дома, а пока — немного передохнуть. Остановившись, юноша указал на полностью накрытый лианами бурого горохоцвета дом и, звеня ключами, возвестил: — Мы пришли.