Найди верное слово

Первым в помещение протиснулся Кри; он любил бывать в чужих домах, где столько всего можно было опрокинуть, разодрать и разбить. Впрочем, сейчас ящер пребывал в мирном настроении и рассчитывал лишь на зерновое печенье. Кри, частый гость этого дома, знал, что оно всегда хранилось в жестяной банке на столе, и поспешил ее перевернуть. Та не открылась. Тогда ящер громко и недовольно заорал, известив Лавра о своей горькой беде. Пока знатец разбирался с крикуном, Зэй позволил себе оглядеться. Домик не впечатлял ни размерами, ни обустройством. Две кровати, стол, шкафы, стойка под инструменты — все из сизого дерева и предельно функционально. Единственное, что выбивалось — триптих квадратных графических полотен с изображением гор и угол над столом с многочисленными небольшими зарисовками животных, оформленными в рамки. Зэй подошел посмотреть. В соседстве с рогатой жужелицей-петрицей и горделиво взмахивающим крыльями водоплавающим ящером ансой он с удивлением обнаружил набросок птера. Никак не комментируя, парень отошел и переключился на горы. Во всех трех работах Зэй узнал родной горный хребет Мусейру. Кроме того, ракурс везде взят один: с пройденного сегодня перевала на гребни скал птерского Дома, но выполнены они были разными материалами. Первая — углем, и изображала конец сезона дождей, когда тяжелые тучи откочевывали прочь, впуская сквозь прогалины яркие пятна света, добела высвечивающие склон. Центральная, любовно вырисованная красно-коричневой сангиной, пышела жарким разгаром дня, и основной акцент был сделан на кипении жизни в небесах. Последняя, сепийная, запечатлела бесконечную стену монотонной ряби дождя, от которой, казалось, невозможно укрыться. — Чьи работы? — поинтересовался Зэй. — Мои, — посмотрев, о чем спрашивает гость, ответил Лавр. — Рисовал с набросков в сезон дождей, как все дела переделал. — Талантливо. — Да брось, — смутился Лавр и, поднявшись, перевел тему, — давай поищем, во что переодеться. Ты пока сними все. Лавр отошел к шкафу и принялся перебирать вещи. Что надеть самому — понятно, а вот что подойдет гостю… — Для меня ищешь? Возьми, что не жалко порезать, если такое есть, — раздалось у него над самым ухом. Ушедший в свои мысли Лавр вздрогнул и обернулся. Полностью голый Зэй стоял вплотную к нему. Знатец нечасто видел обнаженными других людей, только соплеменников в банные дни, и сейчас любопытство побуждало обвести бледное тело птера взглядом, но застенчивость оказалась сильнее. Он вручил Зэю старые походные штаны и рубаху, стараясь не смотреть в его сторону. Подумал еще и извлек кожаный фартук, в котором обыкновенно толок едкий раствор брияна. Его сок становится отличным дезинфекантом, как настоится. Конечно, в сравнении с полной птерской броней — так себе защита, но хоть что-то. В лесу даже во время «простой» прогулки тебя могут сожрать. Вдвоем они вырезали ножницами дырку под крылья, затем Лавр посадил Зэя обметывать края и перешивать пуговицы и с наслаждением стащил сапоги. От залившейся за голенище воды вперемешку с грязью на стопах натерлись мозоли. Он умел терпеть дискомфорт, но сейчас был рад возможности пройтись босиком. Спрятавшись от глаз Зэя за дверцей шкафа, Лавр спешно переоделся в сухое и отправился готовить ужин. На его счастье, Кри отвлекся на птера: мешал ему шить, подпархивал и старался обмотать украденной из ящика с нитками широкой лентой. Зэя это забавляло. Он привык воспринимать животных как добычу или, по крайней мере, выращиваемый на убой ресурс, но довольно быстро оценил прелесть «домашнего питомца» и начал сам играть с Кри, утягивая у того ленту и дразня ею. Ящер кричал и бил лапой по рукам, и Лавр порадовался, что как раз накануне подточил ему когти. Накрошив стебли агмеи вперемешку с воздушным луком, он вышел на улицу. Перед домами на каменных постаментах стояли жаровни с глухими ящиками под угли. С детства до каждого доносили, как опасен верховой пожар, и с огнем знатецы обращались крайне аккуратно: не жгли больше необходимого, а дровам давали прогореть дотла, чтобы потом развеять пепел по ветру. Агмея выделит свой пряный сок за две минуты жарки, а молодой горохоцвет протушится в нем еще за семь, так что лучше постоянно подбрасывать тонкие ветки, нежели жечь поленья. Когда Лавр внес горячий чан с готовым блюдом, Зэй, успевший облачиться в перешитую рубаху, задорно похвастался: — Я научил крикуна не кричать! И не царапаться, что важнее. Кри действительно не вопил и не когтил в раздражении, хотя с упорством продолжал гоняться за лентой с привязанным тряпичным бантом, имитирующим мелкого мотылька. — Как ты это сделал? — застыв в искреннем изумлении, поинтересовался Лавр. — Очень просто: я на него обиделся! — улыбнулся Зэй и, хмыкнув, прибавил: — Ну или он обожрался до полуобморочного состояния, и сил ни на что не осталось. — В смысле? — Ну, просто пришлось поощрять его печеньем, так что мы съели всю банку… Обычно я так поступал с мелкими, когда приходилось с ними сидеть. Решил, что твой Кри ничем не хуже. — Как поступал? Кормил печеньем? — Да нет же! Игнорировал или обижался, когда они делали что-то не так, и поощрял, если вели себя пристойно. С ними надо на их же языке, но на шаг вперед, понимаешь? — И это работает? — Как видишь. Надо сказать, этот крикун даже потолковей иных людей будет. Прежде Лавр, воспитанный на разумный доводах и логических обоснованиях, никогда не задумывался о том, что Кри можно к чему-то приучить при помощи эмоционального давления, а сейчас, раскладывая кашицу по керамическим мискам, вспоминал все случаи, когда невольно влиял на ящера подобным образом. Новое знание казалось очевидным. Глупо, что сам не додумался. — А это что такое? — подозрительно принюхиваясь и разглядывая оранжевое варево, спросил Зэй. — Это гороховица, — ответил Лавр, разламывая напополам хрустящую лепешку, — ты не пробовал, что ли? Зэй лишь помотал головой. Птеры живут гораздо выше мест, где растет горохоцвет; удивительно, что его тонкие лианы, предпочитающие стелиться на камнях в равнине, взобрались на дома знатецов. Лавр разлил по кружкам чистую воду, и парни наконец сели за стол. Кри, набивший зоб под завязку, на еду даже не посмотрел. После бурной активности и новых впечатлений его клонило в сон, поэтому он вспорхнул на шкаф и уселся там, смежил веки, причмокнул клювом и почти тут же начал покачиваться в полудреме. Все смолкло, и только стук ложек нарушал тишину. До того момента, пока Зэй не воскликнул: — Какая простая еда! Удивительно! — Это плохо? — не поняв яркого возгласа птера, осторожно поинтересовался Лавр. — С чего бы? Наоборот. В любом деле сложнее всего сделать просто и хорошо, это и есть признак настоящего мастерства. Не знаю насчет посвященных знатецов, но в рии бы тебя точно взяли. — Ты просто очень голоден, — с неловкой улыбкой ответил Лавр. Он знал, что сказанное Зэем было не чем иным, как похвалой, и получить ее, адресованную персонально ему, было странно. Тепло разлилось по груди, и за это редкое чувство Лавр готов был признать, что самый ужасный день его жизни на деле очень даже неплох. — Лавррии… — журчаще рыча, попробовал на слух Зэй и, вернув знатецу улыбку, констатировал: — Звучит. На птерском суффикс имени «-рии» обозначал принадлежность к профессии повара. Лавр запомнил точно, потому что эту часть общественного устройства крылатых отец описывал с завистью, скрыть которую было тяжело. Как правило, «мастеровые» профессии, такие как музыкант, художник, писатель, зодчий, инженер и прочие, не давались юным птерам на церемонии первой специализации. Большей или меньшей награды или социальных привилегий крылатые за них также не получали. Просто кого-то однажды избранный наставниками путь радовал на протяжении всей жизни, а у других душа требовала чего-то еще, и свободное от работы время они посвящали своим увлечениям. Неважно, собирались ли они для этого в кружок по интересам или работали в своих просторных ячейках, но когда молва об их успехах на избранном поприще разрасталась, от представителей профессии поступало приглашение пройти обучение, по окончании которого можно было претендовать на смену специализации. Помимо старости или увечий, это являлось самым простым и естественным способом получить новый суффикс в своем имени. Профессия «-рии» также относилась к мастеровым; кроме того, отличалась особой спецификой. У каждого птера было безусловное право на обеспечиваемое питание три раза в день. Это означало, что они могли получить определенное количество припасов со склада, однако был и иной вариант. Во внутреннем городе на Довольственной Площади и по ярусам работали заведения самого разного толка. Имелись такие, где все блюда изготавливались из продуктов одного типа, например, саранчи или крабов, и благоухающие горячими пирогами пекарни, и любой безопасный для желудков изыск, какой фантазия «-рии» могла допустить и какой позволяла комиссия. По вечерам открывались питейные. Нормированный рабочий день для каждого жителя Дома шел по своему графику, но по времени для всех составлял тринадцать из тридцати пяти часов суток, с учетом перерыва на обед. Переработка, однако, не возбранялась. Помимо этого, если птер был одинаково хорош в паре дел одновременно и на общественно полезном уровне жаждал заниматься обоими, существовала возможность иметь двойную специализацию. В этом случае перед именем ставился префикс (сокращенный от суффикса) второй профессии. У его обладателей количество обеспечиваемых приемов пищи возрастало до четырех в день, однако привилегии на том кончались, ведь дополнительная нагрузка была личным выбором птера, от которого он мог отказаться; кроме того, время работы также увеличивалось до двадцати часов. Так, например, нынешнего главу звали Ка-Ханцинпло, и вторая его профессия «-кар», ставшая префиксом, указывала на градостроительские способности. Впрочем, двойная специализация являлась скорее исключением, нежели правилом, поскольку мало кто хотел заполнять свое личное время дополнительными обязательствами. Лавра всегда печально забавляла мысль: при всей своей детерминированности и строго организованном общественном укладе на практике птеры были куда более свободны, нежели знатецы, утверждавшие невмешательство на уровне личного выбора основополагающим принципом. Думал он об этом и теперь, доедая состряпанный на скорую руку ужин, признанный Зэем более чем съедобным. Мысли эти добавляли подливе из агмеи горькие нотки. После еды Лавр собрал тарелки, протер, подумав, сложил едва ли просохшую одежду в походную сумку, скрутил ленту и кинул на место. Пополнить запас печенья сейчас он не мог, но уповал на рассеянность отца; обыкновенно в их доме именно на Лавре лежали хозяйственные дела. Помещение обрело первозданный вид. Может, посвященные не узнают? Едва ли, но перестраховаться стоило. Пора было выдвигаться. Дождавшись, когда сонный ящер вылетит на улицу вслед за Зэем, Лавр потушил светники и навесил замок. Повернувшись к птеру, объявил: — Пойдем по дальнему пути. — Как скажешь. А вообще, я бы, может, уже и сам долетел… Чего тебе ходить? Предложение было заманчивым, и все же Лавр ни секунды не сомневался в верном ответе: — Нет. Ты еще слаб. Я тебя провожу. — Как скажешь, — повторил Зэй, пожимая плечами, и, словно спохватившись, спросил: — А Кри? — Что Кри? — Он не полетит за нами? — Зачем? Чтобы орать и требовать еду всю дорогу? Нет. Он уже умаялся совсем. — А что, орать — это очень полезно. Он будет орать, и я вместе с ним за компанию. Все твари испугаются и разлетятся. Лавр только хмыкнул. Последние полчаса гнетущие мысли о будущем укрылись под умиротворяющим озорством нового знакомого. Парни проводили Кри до края деревни, откуда тот, издав протяжный вопль на прощание, вспорхнул в сторону залы в скале. С развилки повернули направо и вскоре вышли на круговую канатную дорогу. Небо темнело стремительно. Еще недавно в витражные окна заглядывали последние лучи заходящего солнца, а теперь сгустились лиловые сумерки, и приходилось полагаться больше на слух, вычленяя из несмолкающего стрекота потенциальную угрозу. Впрочем, путь выдался спокойным, без приключений и случайных встреч, если не считать тучи мелких кровопийц, с чьими посягательствами эффективно справлялась свеженанесенная мазь. Мостки нависали над озером, тем самым, где в детстве Лавр увидел двух сражавшихся стрекоз, а потому ничто не мешало созерцать стремительно меняющиеся оттенки небес. Разглядывая первые звезды, он размышлял о том, как быть дальше. Празднование должно подходить к концу; скоро его народ двинется обратно в Караст. Стоит ли ему также вернуться? Сознаться во всем? Скрыть? Или ступить на намеченный ранее маршрут, продолжить исследования? Лавр пытался подобрать верные слова для объяснения ситуации и представить, каково это: всю жизнь нести на себе бремя тайны, но ответов так и не нашел. Наконец, после мангровой рощи, меж крон показался светлый бок горы, обнимаемый сухими угловатыми лианами. Дальше будет серпантинная дорога с выбитыми ступенями; сейчас, когда совместными усилиями птеров и знатецов был создан главный тракт, переходивший из веревочной тропы в широкий устойчивый мост, обходные пути использовались редко, тем более что приводили они почти к одному месту. Непритоптанная кромка расплывающейся невнятно-голубым ступеньки осыпалась, стоило шагнуть на нее, а из-под сапога выползла малая сколопендра. Внутренне Лавр вздрогнул, но виду не показал. Просто перестал витать в своих мыслях: провожатому следует быть сосредоточенней. Западный склон Мусейры был значительно менее крут, чем тот, что уже довелось сегодня преодолеть, однако поднимались они едва ли быстрей. Темнота скрадывала детали, заставляла вести себя осторожней. Они не делали передышек, но к тому моменту, как до вершины осталось рукой подать, темное полотно неба оказалось целиком усыпано звездами. Неожиданно в мерное пение ночных цикад вклинились посторонние звуки. Лавр резко замер и махнул Зэю рукой. Тот понял без объяснений. Парни припали к склону и напрягли слух. Стало ясно: это не просто гомон опасных насекомых, это — птерская речь. Мужской и женский голоса звучали знакомо. Они приближались, и вскоре удалось разобрать: — Ворошить гнездо шершней в сезон выкармливания личинок — крайне неразумно. Конечно, они напали. — Лилия, никто это гнездо в глаза не видел! У нас трое только за прошедшую неделю были ужалены! Это при том, что летели они группой из пятнадцати охотников. Спасибо вашим, кто согласился сегодня остаться и помочь, но мои прогнозы об их выздоровлении самые пессимистичные. Веспы действовали целенаправленно. Это была настоящая засада. Кроме того, вы сами отмечали, что веспы стали нападать на живых существ, хотя питаются фруктами. Лавр узнал оба голоса. Птеры традиционно после гуляний провожали знатецов по открытому склону до моста, а двум главам поселений, похоже, было что обсудить между собой в более приватных условиях. Обнаруживать свое присутствие посреди беседы казалось неуместным, и, сгорая от стыда напополам с любопытством, юноши продолжили вслушиваться. — Ка-Ханцинпло, что вы хотите от нашего народа в данной ситуации? — устало спросила Лилия. — Действий. Мы можем выследить врага в небе, но на земле и в зарослях преимущество крыльев становится недостатком. Вы же хорошо представляете себе наземные маршруты, — развернуто и жестко ответил мужчина, а затем добавил: — Неужели вам для действий необходимо, чтобы пострадал кто-то из знатецов? Они ведь первыми именно до Караста доберутся, и деревянные дома едва ли вас защитят. К вам, знаете ли, ближе. Женщина смолчала и, нащупав благодатную почву, глава птеров продолжил наседать: — Если, как видится мне, за агрессией веспов стоит что-то кроме естественного желания защитить потомство, они начнут атаковать и вас, и их убийство не будет противоречить вашим принципам. А если, как считаете вы, она связана только с сезоном вскармливания и неосторожностью наших охотников, знатецы ничего не потеряют. В любом случае это стоит выяснить заранее. После непродолжительной паузы женщина ответила: — Хорошо. Это разумно. Мы организуем экспедиции. — Когда? — Через три дня выдвинется первая группа. — Почему так нескоро? — Необходимо выявить наиболее вероятные маршруты. — Я скажу вам маршруты! Веспы летят из ваших краев, с окраин Пустых лесов. И первыми они долетят именно до вас. — Все-таки сомневаюсь, что за подобным поведением кроется «шершневый заговор». Вы слишком высокого мнения об их интеллекте и способности к целеполаганию. — Лилия, вы… — Я вас услышала. Если мы найдем их гнездо раньше вас и если все окажется именно так, как вы предполагаете, значит, случай действительно крайний и требует немедленного вмешательства. Но вся эта затея — огромный риск. Как вы верно заметили, шанс выжить после укуса шершня весьма невелик. Именно поэтому я хочу убедиться, что удастся обойтись без потерь или, по крайней мере, минимизировать их. И именно поэтому мы выдвинемся не ранее, чем через три дня. Два, если удастся проработать план быстрее. Снова помолчали. Затем Лилия неожиданно сменила тему: — Вы послали кого-нибудь за мальчиком, улетевшим посреди церемонии? — Нет, зачем? Сам вернется. И будет отрабатывать пропущенные часы. — А если не вернется? — Настоящий мужчина — сын Дома, и он всегда возвращается в Дом. Иначе он уже не часть нас, а ничей сын. Зэй нервно вздохнул. Еще бы, ведь речь шла о нем, а признание «ничьим сыном» было равносильно изгнанию и смерти для общества. К счастью, этот звук остался неуслышанным. Лилия продолжила: — Кто-нибудь знает, почему он вообще улетел? — Ну, это как раз очевидно, — мужчина хмыкнул и проворчал: — Все они в этом возрасте хотят быть охотниками. Но наставникам лучше знать, на что пригоден их подопечный. Сколько есть прекрасных профессий, а им лишь бы смерть найти. — Этот мальчик выглядел крупным, как прошлое поколение. — Да. Это его мать не сумела обратиться к вам после брачной церемонии вовремя. Вот и результат. Не знаю, что он о себе думает, но охотник из него не выйдет. Судя по поведению, и настоящим мужчиной называть его было рано. — Надеюсь, он вернется. — Я тоже. Дом всегда ждет своих детей. — Нам пора. Когда мы выдвинемся, я пошлю кого-то из наших с сообщением. — Хорошо, — ответил Ка-Ханцинпло. Послышался хруст камней под сапогами и удаляющееся «Я провожу вас». Сколько Лавр ни прислушивался, больше слов не звучало. Один лишь привычный стрекот. Он напряженно вздохнул, обдумывая услышанное и пытаясь унять овладевшую им невнятную тревогу. Шорох за спиной напомнил, что он не один. Знатец обернулся на птера, чтобы предложить тому продолжить путь, но слова застряли в горле. И одного лишь света звезд было достаточно, чтобы отчетливо различить: прикусив губу, Зэй плачет.