Найди верное слово

Если спишь голым без покрывала, даже в жару нужно быть готовым к зябкости, бегущей мурашками по телу в момент, когда дрема не отпустила до конца. Холодок от легкого порыва ветерка поверх теплого пота и изжаренной кожи пробрал до костей так и не выспавшегося Лавра. Поежившись, он вжался во что-то мягкое и теплое под боком. Мягкое и теплое фыркнуло. Резко вспомнив все, знатец окончательно проснулся и распахнул глаза. Рука Зэя снова покоилась на груди Лавра. Птер не спал; изучал своего соседа спокойным взглядом и легко улыбнулся, когда на него обратили внимание. Однако улыбка сменилась ехидной усмешкой, едва он заговорил: — К нам в гамак что, снова гусеница заползала? — Ты о чем? — хрипло переспросил Лавр. Спросонья соображал он туго и принялся озираться в поисках новых проеденных дырок. — Да вот… — вздохнул Зэй, счистил пальцем стягивавшую корку из заветревшейся спермы на животе Лавра и перебрал кончиками, как бы пробуя на вкус. Знатец вздрогнул, а птер подобным манером принялся очищать и себя, задумчиво приговаривая: — М-м-м, хотя нет… Скорее похоже на работу слизня. Как думаешь? От жгучего стыда щеки Лавра залила краска, но больше он никак не проявил накативших на него переживаний. Оправдываться или извиняться тоже не стал, просто попытался перевести разговор на иную тему: — Как себя чувствуешь? — Даже не знаю… Все еще уставшим, наверное. Спину нарывает, — с охотой пожаловался Зэй. — Повернись. Несмотря на тщательную обработку, рана, оставленная пиявкой, действительно выглядела не лучшим образом. Плотно запахнутые крылья, под которыми кожа прела, создавали отличную среду для гниения. — Тебе бы с открытыми крыльями походить, подсушить рану, — посоветовал Лавр, повторно обрабатывая нарывы шипящему сквозь зубы Зэю. На этот раз смолчал птер. — Посиди так хоть немного, а я вещи принесу, — вздохнул знатец и полез на мостки. В развешенную одежду запросто мог залезть кто угодно. Хуже всего, если, пока они спали, на запах пота слетелись подкожные оводы и отложили яйца в ткань. Впрочем, в первую очередь они бы сунулись к спящим, а своей реакции и охотничьим инстинктам Зэя Лавр доверял. Перехватив палку, он с расстояния простучал одежду. Ни змей, ни иных гадов не посыпалось. Значит, можно приблизиться. Ни за воротом, ни в штанинах, ни где-либо еще кладок не обнаружилось. Скинув нагретую сухую одежду в гамак, юноша опустился следом. Солнце, стоявшее в зените, успело совершить немалый путь, и теперь косые лучи заглядывали на ложе к парням, рисуя лиственно-сетчатый узор на обнаженных телах. Лавр заставил себя не любоваться эстетикой момента и спешно натянул штаны. Зэй последовал его примеру, а затем, высунув голову из незалатанной дырки, осмотрел проглядывающие меж крон небеса и прокомментировал: — Около восьми дня. Цихи как раз должны были вылететь на охоту. Как бы на них не нарваться. — А вы часто летаете в эти края? Нахмурившись, будто обиделся, Зэй ответил: — Они — да. Здесь начинается разреженный лес, и легко спуститься ниже. — Может, раз угроза идет из Пустых лесов, Ка-Ханцинпло запретит сюда летать? — Запретит? — Зэй возмущенно фыркнул. — Ты точно правильно понимаешь, чем занимается наш глава? — А что не так в моих словах? — Ну… Как минимум, цин не может что-то просто запретить. Его долг — быть в курсе всего. Следить, чтобы все работало как надо. Вести дела и бумаги. Выступать в роли верховного судьи. Руководить церемониями. Брать ответственность. Принимать решения от лица Дома… в самых крайних случаях. Он действительно мог рекомендовать людям не летать сюда. Но запретить? — А тяжелое состояние трех ваших охотников не является серьезным доводом и крайним случаем? — Лавр-р, ну они же не первый год настоящие мужчины и женщины! Если они полетят сюда, значит — достаточно уверены в себе. Значит, это их выбор. В конце концов, даже мы с тобой здесь. — Это другое. Нам с тобой вообще не полагается здесь находиться. Есть разница между свободой выбора и идиотской отвагой. — И все-таки мы здесь. — Не могу сказать, что это шибко правильно. — Но нас же до сих пор не ищут. По крайней мере, специально. Мысль оказалась меткой. Позицию птерского главы парни слышали лично, и она была ясна: либо вернется сам, либо не часть Дома. Другое дело — знатецы. Лавр понимал, что нарушил чертову уйму негласных правил, и все же его до сих пор не поймали с поличным. Значит, либо мощь посвященных была преувеличена и они не могли выслеживать младших, либо… не хотели. Это действие постулата о невмешательстве на практике? Но если «можно все», что тогда есть правило? И что — правильно? Внезапно Лавру отчаянно захотелось, чтобы, как в детстве, его с Зэем отыскали, привели в залу и по полочкам разложили: так можно потому-то, а так нельзя поэтому-то. Подобное желание суть малодушие. Однако еще малодушней из страха откладывать мысль о возвращении в Караст и объяснениях перед старшими; впрочем, Лавр был практиком и не любил, да и не умел толком просчитывать многофакторные ситуации. И, будто почувствовав его слабину, следующей фразой Зэй попал в точку: — Слушай, ну мы ведь уже здесь и сейчас. Какой смысл горевать о том, что могло бы быть? Ничего не изменишь. Давай… давай просто получим от происходящего максимум выгоды. И удовольствия. Тебе ведь весело? — Обхохочешься, — криво усмехнулся Лавр, но, задумавшись о гремучей смеси непонятных чувств, понял, что и веселью там место нашлось. — Ну ты и зануда… — закатил глаза птер, а потом широко улыбнулся и подмигнул, как бы по секрету сообщая: — А вот мне с тобой весело. Вы, знатецы, вечно всех изучаете. И мне впервые захотелось кого-то изучать. — Это кого? — Тебя же, ну! — расхохотался Зэй, рождая в Лавре странную обиду. Будто гордость ранили. С раздражением он хрипло проговорил: — Я что для тебя, как клоп? — А я, знатец? Кто для тебя я? Самец, который еще не успел спариться с самкой ради оплодотворения? Самец, покрывающий других самцов? — глядя на раздувающиеся ноздри собеседника, Зэй понял, что не ошибся, и победным тоном возвестил: — Что, обидно тебе оказываться зверушкой для наблюдения, да? — А кто ты, птер? — прохрипел пуще прежнего Лавр, не готовый признать вину за простой и выверенной системой или, проще говоря, за самим собой. — Я человек, знатец. — Человек — это я. Теперь ни один из них не смеялся. Парни смотрели друг на друга. Долго. Чуть зло. Оценивающе. Затем Зэй утвердительно спросил: — А почему ты не оставляешь это право за нами обоими? — Я… Мы разные. Разных видов. — И кто же я? Животное? Птер среди портретной галереи ящеров и насекомых… И наравне с ними. Жук с красивыми крылышками. Так? Лавр смолчал, отводя взгляд, но Зэй уже завелся и останавливаться не собирался. — А у человека, который дрочит на жуков, есть какое-то специальное название? Я имею в виду, тебе ведь было приятно гладить меня? Настолько приятно, что ты кончил. Или, как это называется… выпрыснул эякулят? Дернувшись, как от удара, Лавр резко поднял взгляд. Слова едва протолкнулись сквозь горло, но голос прозвучал уверенно и обреченно: — Ты не спал. — Спал. Но проснулся. Лавр испытал стойкое желание спрятаться за ладонью, однако продолжил смотреть прямо в глаза Зэю, и тот сжалился: — Не переживай. Твоему жуку не было неприятно. «Твоему жуку…» — из всех прочих, Лавр отчего-то повторил про себя именно эти слова, и, несмотря на ужас ситуации, его губы сами собой растянулись в неловкой улыбке. Зэй хотел сказать что-то еще, но хмыкнул и просто улыбнулся в ответ. Облачение в приятно теплые одежды заняло пять минут, перекус вареными яйцами златоглазок и сушеным кальмаром еще десять. За это время парни не проронили более ни слова. Закончив с трапезой, знатец ловко закинул суму за плечи, подтянулся на руках и позвал с мостков: — Идем, мой жук. Бронзовокрылый жук хохотнул так, что его легкая лохматая челка откинулась набок, освободив обзор, а вместо тысячи ответных слов, поднявшись, дал черноволосому недобогу смачный подзатыльник. Потомок божества не сопротивлялся. Он принял это как должное и жалел лишь о том, что ни в детстве, ни позднее не имел рядом с собой сверстника, способного понять очевидное без лишних слов и научить получать от жизни удовольствие. Лавр почувствовал, что именно сейчас, ускользнув из общества знатецов, где каждый — «товарищ», за неполных два дня обрел… друга? Кажется, под этим словом птеры обычно понимали сложную гамму обуревавших его чувств.

***

Старая веревочная трасса оказалась местом пустынным. За полтора часа пути по разноуровневым канатам и мосткам навстречу ребятам не выползло ни единого живого существа, и только полупереваренная охровая труха и обглоданные доски указывали, что не так давно личинки древоточца изволили трапезничать. Начавший мучиться внутренними подозрениями Лавр успокоился, усмотрев наконец движение на дереве неподалеку. Приглядевшись, признал опадного листохвостого геккона с серым тельцем, притаившегося на сером же стволе: существо для человека безобидное, вынужденное плотно припадать красным брюшком к дереву, чтобы его не заметили. Зато там, где они водятся, можно не беспокоиться о докучливых москитах — основном источнике заразы в лесу и по совместительству основном корме для терпеливых рептилий. Наблюдая за тем, как геккон поднимает клейкую лапку с округлыми подушечками и резко машет ей, будто разминает или приглашает пройти вперед, Лавр решил первым завязать разговор на отвлеченную тему: — Помнишь, ты говорил о сказках ваших наставников? — Что, пришла пора делиться сокровенными знаниями? — Если ты не против. Я бы послушал. — Да пожалуйста, для хорошего знатеца и человека ничего не жалко, — подмигнул Зэй, нарочно делая акцент на обоих понятиях. — С чего начать? С сотворения вами мира? Узнать интерпретацию истории своего народа было жуть как любопытно, но именно сейчас Лавру ужасно не хотелось терпеть подколки, которые непременно посыплются, стоит копнуть тему глубже. Он не мог гарантировать сам себе, что воспримет порой излишне грубоватый юмор Зэя адекватно, а его скачущие со скоростью голодного Кри эмоции здорово утомили. Во имя сохранения мирного настроения начать решил с нейтральной темы: — Это я уже понял в общих чертах. Лучше расскажи о храме, как раз скоро пойдем мимо. Интересно, отличается ли ваша версия от нашей. — Ну-у… На самом деле, мало что интересного могу о нем сказать. Это скорее не сказка, а нравоучительный ужастик. Мы с Лин хотели как-то туда слетать вместо сон-часа, так нам Притуулис… наш наставник таких люлей прописал, когда догнал. Быстро летает, старый «-лис»… Договаривались с Лин попробовать вновь, когда вырастем, станем настоящими мужчиной и женщиной, и ни один наставник нам будет не указ, но что-то сомневаюсь, что она помнит… — А Лин — это кто? — Да приятельница, на год старше. Только теперь она Линцих. В детстве с ней было весело, а нынче… Серьезная вся из себя. Не до меня ей. Зажимались по углам несколько раз, ничего особого. Ей парни не нравятся, видите ли. — Как так? — Вот так. Любит исключительно женские сиськи и голоса. — А ты? — Я? Тоже люблю сиськи, да. Но парни мне, в отличие от нее, нравятся. Только вовремя закушенная губа чудом спасла Лавра от необдуманного вопроса: «А я — тоже?». Странный укол неприятного чувства разлился по груди: завидно было слушать, как просто птеры могли «зажиматься по углам» со всеми подряд, но пуще этого и как-то мерзко до злобы представлять конкретно Зэя, по-хозяйски щупающего подругу за грудь или просовывающего ладони к ней в штаны. Или не подругу, а друга?.. Мысли опять пошли не туда. На месте абстрактного «друга» Лавр представил себя. Они с Зэем в тускло освещенном закутке Довольственной площади, и вокруг витает пряный аромат специй, а руки скользят, изведывая новое, и желание смешивается с волнением, что сейчас их засекут… — Что ты на меня так смотришь, Лавр-р-р? Никак, жрать снова хочешь? — тягуче и сладко, как горохоцветный мед, протянул Зэй, а в глазах у него отразилось искреннее веселье напополам с пониманием, однако Лавра от горящих мочек ушей и безоглядного смущения это не уберегло. Пытаясь забраться поглубже в ворот, он поспешил оправдаться: — Прости. Задумался… Давай вернемся к храму. — Ну, мы до туда еще и не доходили… Храм Пустых лесов. Сакральное место. Сам знаешь, ведь ваши посвященные именно там предают земле каждого умершего. Ты-то в нем бывал? — Нет. Как ты верно заметил, это сакральное место, куда можно только посвященным. — Не удивлен. А все рассказы о нем связаны с тем, что мать-земля мигом примет каждого, там оказавшегося. Оттуда никто и никогда не возвращался. Ну и вывод из этих десятков леденящих душу историй о безвременно ушедших делают: типа, умереть мы всегда успеем, и нет никаких причин искать смерти раньше отведенного срока. Всему свое время. Такая мораль. — Ага, у нас все то же и в таких же выражениях. Значит, это общая сказка. — Значит, общая, — эхом согласился Зэй, а потом, поравнявшись с Лавром, глубоким шепотом в самое ухо спросил: — Слушай, ну неужели твои тебе правда ни словечком, ни намеком? — Нет. Ну… Разве что отец говорил, что чушь все это и никто не умрет, просто не пройдет внутрь, если земля не готова его принять. — Хм, — отозвался Зэй неопределенно; он явно рассчитывал на более захватывающий ответ. Его компаньону же в голову пришел другой вопрос, и, не раздумывая о тактичности, он не преминул его озвучить: — Зэй, а ты знаешь своих родителей? — Ага. Ну, у нас все по большей части знают своих родителей и прочую родню, потому что в брачный период с ними спариваться нельзя, — прозвучал абсолютно равнодушный ответ, — вы же сами и ведете учет генеалогических древ и нам сообщаете, что как. — Это да. Но я сейчас говорю конкретно о тебе. — А что я? Отец, кажись, сам Ка-Ханцинпло, но мы никогда с ним толком не общались. В конце концов, он, как глава, отец для всех нас и должен быть беспристрастен. Мою мать Герцихрун уже приняла земля. До тех пор мы с ней неплохо дружили, часто сидели по вечерам в чайной, говорили за жизнь. Братьев и сестер по крови много, но я нарочно не заучивал; вот доживу до брачной церемонии, и ты придешь ко мне со списком, зачитывать, кому ребенка заделать могу, а с кем чревато вырождением. — Ты говоришь, дружили… Но ведь это твоя мать. — Почему тебя это удивляет? Моя мать что, не обыкновенный человек? Ты сам со своей что, не дружишь? — Мою уже давно приняла земля, что до отца… Мы живем вместе, но у нас с ним неоднозначные отношения, и я не уверен, что их можно назвать дружбой. — А что в твоем понимании вообще дружба? — Не знаю… Может быть, это как у нас с тобой? В ответ на робкое предположение Зэй громко фыркнул, а потом залился смехом. Лавр снова ощутил себя распоследним идиотом, однако предаться самоуничижению не успел. Будто почувствовав смену его настроения, птер опустил руку на плечи знатеца, заставив тем его остановиться, приобнял и заговорил: — Не обижайся, но дружба — это что-то более постоянное. Думаю, мы правда могли бы стать друзьями и даже больше того, самыми близкими друзьями, имейся у нас время и возможность. А пока… для меня это скорее те самые «неоднозначные отношения». Ты чего, расстроился? — Что для тебя «самый близкий друг»? — проигнорировав вопрос, Лавр с досадой задал свой. — Не знаю. Такого у меня еще не было. Но я не отказался бы узнать, что это. Надо с чего-то начать… — нарочито-задумчиво прошелестел Зэй, устраивая и вторую ладонь на плече напарника. Бой хитиновых крыльев грубо ворвался в их беседу. Пока еще отдаленный, но перепутать было невозможно: в их сторону летел кто-то крупный. Одним махом спрыгнув на развилку руцитра ярусом ниже, где удачно образовалась здоровая «ведьмина метла», парни затаились, подобно листохвостому геккону, не сговариваясь задержали дыхание и принялись всматриваться в небо. Не зря. У самых крон показался отряд птерских охотников. Они почти никогда не вылетали на службу поодиночке. Впереди и по бокам всегда пускали юных и легких разведчиков. За ними парами следовали крылатые посильнее: закидывали на плечи палку с привязанной к ней добычей посредине. А между скользили ловкие и чуткие атакующие, основная ударная сила. Все они были облачены в почти невесомую хитиновую броню из брюшка и надкрыльев одомашненных тараканов, а некоторые носили на голове белые банданы. Оторвав взгляд от процессии, в которой насчитал семь птеров, Лавр перевел его на Зэя и отметил, что тот наблюдает за происходящим с откровенной завистью. Пристальное внимание не ускользнуло от взора крылатого; мельком глянув на напарника, он бегло махнул ладонью и зло прошипел: — А вот и Линцих. Вспомнили… Выпендрежница! Палец указывал на небольшого птера с ярко-синей головой, выписывавшего ловкие виражи меж стволов деревьев, но пол в полете Лавр бы ни за что не определил, не говоря уж об остальном. Приглядевшись, когда та пролетала достаточно близко, он понял, что на лысом черепе красовалась какая-то лазурная татуировка в тон надкрыльям, спускавшаяся вниз по шее и продолжавшаяся на предплечьях. Рисунки на теле были в ходу у птеров, прошедших специализацию, и совсем не встречались у знатецов; зато все посвященные ходили с серьгами-каффами в ушах. Выйдя из крутого пике аккурат над мостками и описав петлю, девчонка залихватски свистнула и прокричала: — Совсем ничего! Несмотря на сказанное, Линцих задержалась в роще, пробегая взглядом по окрестностям. На секунду Лавру померещилось, что она внимательно смотрит на них с Зэем, находящихся в не самом надежном укрытии. Парня прошиб холодный пот. Через пять секунд он был практически уверен в том, что она не просто их видит, а смотрит прямо ему в глаза. От страха сердце заколотилось как бешеное. Через еще десять секунд девушка резко сорвалась с места и взмыла в небо, на юг. Напряжение не отпускало, и все же Лавр не мог не отметить, как изящно давалось ей парить; совсем не похоже на тяжеловесный полет Зэя. Когда испуг перестал перехватывать глотку, а звучные хлопки крыльев отдалились, доносясь лишь эхом, слова одобрения сами бездумно сорвались с губ, просто как констатация факта: — Хорошо летает. Они сработали как детонатор. Медленно, очень медленно Зэй повернулся на Лавра. Одарил его таким яростным взглядом, что стало понятно: взрыв неминуем. И он прозвучал, столь же оглушительный, что и подрывные работы в птерских шахтах: — Иди… нахуй! Раздумывать о смысле отчаянного вопля не было времени; крылатый взмыл вверх, больно приложив крылом, и без оглядки помчался вперед по мосткам. Кляня свою неловкость, Лавр полез вверх по стволу, но, когда добрался до дороги, бликующую бронзовую спину едва удавалось разглядеть за довлеющей зеленью рощи. Сбивая ноги, он ринулся вперед по шатким старым мосткам, с которых едва не слетал: так они качались. Лавр бы не догнал приятеля, если бы тот сам не остановился через долгих десять минут неловкого спринта у самой окраины верхолесья. Дальше был быстрый спуск по натянутому под наклоном прочному канату, к которому прицеплялась дуга композитного арбалета. Внизу ждала совсем узкая тропа, состоявшая из веревок без мостков, способная вывести к долине, за которой раскинулись Пустые леса, за полчаса. Именно на их голубой абрис вдали сквозь неплотную сеть бордюра и глядел Зэй, свесив ноги вниз. Недолго думая, Лавр сел рядом и попытался подобрать слова: — Зэй, я… — Линцих — первоклассный охотник, ей пророчат скоро стать «-рун»… — перебил неловкую речь компаньона птер и, горько вздохнув, продолжил: — Когда-то я думал, что Лин — мой хороший, может даже, самый близкий друг… А потом сам все испортил. — Чем? — Ревностью. — К девушкам? — К полету… Ну, и к девушкам тоже. Иногда мне кажется, что для всех этих свободных отношений я слишком собственник. Впрочем, это ощущение пропадает, когда оказываюсь в банях, — Зэй расплылся в грустной улыбке, а потом наконец повернулся к собеседнику и, взволнованно нахмурившись, спросил умоляющим тоном: — Лавр-р-р. Ты сочтешь меня сволочью, если я скажу тебе правду? От этого вопроса у знатеца неприятно похолодело внутри. Ожидая худшего, он серьезно потребовал: — Говори в любом случае. Набрав побольше воздуха в грудь, птер произнес с явной неохотой: — Я рад, что ты не летаешь. Очень-очень. Значит, это не помешает нам дружить. Признание всколыхнуло в Лавре противоречивые чувства. С одной стороны, успокаивало, что речь не идет ни о чем действительно страшном, с другой — поражала подлая мелочность, какой Зэй с легкостью мог отравить жизнь и другим, и себе. С третьей… он хотя бы честно это признавал. Да и имел ли право Лавр, терзаемый ревностью ничуть не меньше, судить? Ему было в чем признаться в ответ: — А я завидую твоим крыльям. Вообще крылатым. Но это все равно никак бы не могло помешать моей дружбе. Зэй поглядел на Лавра в ответ с уважением. Ему нравилось, когда люди способны честно сознаться в своих чувствах и помыслах, даже если они черны. Лавр же никак не мог взять в толк, почему Зэй отдавал себе отчет в своих худших чертах, но не пытался контролировать их проявление. В молчаливом переглядывании парни провели некоторое время, успокаивая дыхание; потом птер хмыкнул и выдал: — И все-таки я сволочь… Не отвечай! Соврешь, и я обижусь. Скажешь правду… обижусь еще больше. — Да я и не думал об этом вообще… Нам бы до ночи до Пустых лесов добраться. По темноте на муравьином тракте делать нечего. — Абсолютно согласен! Значит, идем? — Ну уж точно больше не бежим.

***

После влажной камеры леса идти по холмистой долине, алевшей нектароносными цветами, то и дело вспугивая стайки обеспокоенных бабочек, было сплошным удовольствием. Конечно, обитатели разнотравий не менее опасны, чем лесные жители, но хоть земля не разъезжается с предательским хлюпаньем. Сочные луга урочища, окруженного горами, обрывались скоро; по представлению Лавра, редко бывавшего на открытых пространствах, даже слишком скоро. Зелень редела, переходила в каменисто-песчаную осыпь. Притомившиеся парни лениво ковыляли вверх по валунам. Они условились, что, если по тракту идет колонна свирепых бродячих муравьев, форсировать события и лезть навстречу верной смерти не станут, вместо этого будут искать место на ночлег, и теперь оба втайне надеялись именно на такое развитие событий. Приоткрытые по наставлению Лавра крылья птера жалко волочились по траве, задевая кончики злаков, а теперь цепляли пыль с камней. Незащищенность нервировала Зэя, но он чувствовал, как здорово казалось бы небольшая ранка подрывает силы, мечтал о скорейшем выздоровлении и потому молча терпел, подсушивая ее под низким солнцем. Муравьиный тракт представлял из себя песчаный перевал с редко торчавшими, как гигантские клыки, скалами. Сложно сказать, почему, но его облюбовали сразу несколько видов муравьев как часть своего постоянного маршрута. Мирметты, фангирезы, жнецы — самые крупные из них, постоянно борющиеся за господство на крошечном отрезке земли, но они и вполовину не так могущественны, как бродячие, хотя размерами те едва ли сопоставимы с айдами. Когда эти кочевые муравьи только приближаются, все другие живые существа в панике разбегаются, и не дай боги ступить меж их сплоченного отряда. Отец рассказывал истории о том, что, когда люди жили на земле, едва заслышав или завидев отряд бродячих вдалеке, в панике разбегались, бросая все вещи. По возвращении их встречали дома, вычищенные как от продуктов, так и от любой живности, включая докучливых паразитов. Ходили слухи, что однажды в одной из хижин забыли связанного преступника, а когда вернулись, нашли только обглоданные кости. По представлению Лавра, это была одна из самых ужасных смертей. Земля никого не должна принимать насильственно, в муках или от пыток. С удачно поваленного валуна часть ржаво-красных песчаных впадин проглядывалась как на ладони, однако во многих местах барханы были слишком высоки или перекрывались горными останцами. У муравьев под вечер, должно быть, наступил спад активности: вместо оживленной полнокровной артерии, коей обыкновенно являлся тракт, перед глазами предстали небольшие заблудшие караваны антрацитовых изящных мирметтов и мелких, но до полного паралича ядовитых рыжих бесов. Глядя на них, Зэй с сомнением протянул: — Странно как-то… Может, бродячие недавно прошлись? — Непонятно. Вроде не видать. Возможно, наоборот, только приближаются. — Тогда давай скорее, пока их нет! — Скорее нельзя, здесь же куча личинок муравьиных львов в засаде, — Лавр напрягся, вспомнив о шраме, рассекавшем ногу, и извлек клинок из ножен. — Знаешь, что думаю? — Что? — Ты лучше пролети здесь, не поднимаясь слишком высоко, и жди у леса. Я тебя догоню. — И бросить тебя одного? Нет, пойдем вместе. — Не глупи! Если неймется, лучше разведай, что здесь происходит. А я потихоньку пойду вперед. — Ладно. Это другой разговор. Загудели выписывающие восьмерку крылья, поднимая рыжую пургу из сияющей крупы песка. Покачиваясь, птер грузно оторвался от земли и медленно заскользил в паре метров над ней. Лавр с грустью подумал, что ни за что не назначил бы его не то что охотником — любым, в чьей профессии требуется уметь хорошо летать. В сравнении с изящным парением Линцих полет Зэя напоминал об обожравшейся перебродивших фруктов плодовой мошке, но говорить об этом, даже из лучших побуждений, не стоило. Ловко спрыгнув на пески, Лавр пошел по самым гребням барханов, простукивая перед собой палкой и обходя редкие группы насекомых. Он успел преодолеть половину пути и оказаться в узком ущелье промеж глубоких воронок, когда заслышал приближавшийся со спины свист и шорох многочисленных крыльев. Уверенный, что это подруга Зэя рассказала своим, Лавр, по телу которого от напряжения побежали мурашки, обернулся. Невнятные объяснения ситуации так и не успели оформиться. Невысоко, как и птер до этого, над песками летели веспы.