Найди верное слово

В проеме монументально высился черный силуэт мужчины. Его поза буквально кричала о том, кто здесь хозяин положения. Стоял он небрежно облокотившись о косяк, а длинное лезвие палаша, на который опирался, как на трость, отливало радужными разводами; птерская работа. Да и речь он держал на птерском. — Что это значит? — с истеричным нотками выпалил Зэй, вставший в боевую позу. Его невнятный вопрос остался без ответа. Вместо этого незнакомец устало пробасил: — Ну и молодежь пошла. Это так вас теперь наставники воспитывают? Хороши… — Что? — от перескока темы и несуразности ситуации Зэй почувствовал себя сбитым с толку. — Вломились в мой дом, угрожаете, и даже не поздоровались. Хамство! — мужчина с горечью махнул ручищей и, полностью игнорируя направленное на него лезвие, вышел. Смятение можно было щупать руками. Парни переглянулись; на их лицах застыл одинаковый беспомощный немой вопрос. Если до этого оба уверились, что в пещере живет некий абстрактный источник зла, то теперь, увидев перед собой мужчину, который полностью их проигнорировал, как мелких букашек, и испытывая стыд за бесцеремонное вторжение, они окончательно запутались. Помимо всего прочего, ни один из них не был уверен, что смог бы вонзить клинок в человека. Ни на их памяти, ни в историях люди никогда не убивали людей — подобное вне принципов и морали. Кроме того, никакой агрессии незнакомец не проявил. — Пошли? — неуверенно кивнул Лавр в сторону комнаты. Зэй согласился. Освещение снова стало тусклым: одну из ламп погасили. По пояс голый хозяин аскетичного жилища сидел на табурете и жевал сырыми круглые шляпки агариков, которые отрывал с грибов, рассыпанных по столу. Взгляд его выцветших карих глаз был устремлен в пространство впереди и одновременно глубоко в себя. Крупная волевая челюсть ходила ходуном, а губы оттопыривались, так что по пещере эхом разносилось чавканье и стук зубов. Лицо было испещрено морщинами и сыпью, а все еще пышная каштановая шевелюра, поблескивавшая каплями воды, от седины казалась присыпанной пеплом. Лавр не мог навскидку определить, сколько ему лет: возраста отца или старше? Незнакомец был крупным, даже толстым, но не обрюзгшим, а его ладонь, сжимавшая влажный гриб, казалась огромной, размером с голову. На землю под ним натекла грязная лужица, значит, пришел он тем же путем, что и парни. Оторвавшись от созерцания деловито завтракавшего здоровяка, Лавр еще раз оглядел помещение и отметил, что путь к отступлению отрезан дверью с навесным замком. Бежать было поздно. Они с Зэем оказались в ловушке, в которую сами себя загнали. Резкий стук заставил парней подпрыгнуть. Это мужчина с размаху опустил жестяную кружку на выщербленную столешницу. Заметив, что на него обратили внимание, он тяжело зыркнул на незваных гостей и потребовал: — Самогонки принесите. В кладовой за углом. Никто не пошевелился. Тогда хозяин протянул кружку и с нажимом прорычал: — Ну! Лавр подался вперед и перехватил емкость. Быстрым шагом он вошел в тоннель, заполненный сухой болотицей; от зловония и стресса повело нещадно, и никакого алкоголя не надо. — С маслом не перепутай! — раздалось из комнаты. Долго искать не пришлось. У самого входа за углом стояли крупные и тяжелые керамические бутыли с плотно притертыми крышечками. Прежде чем подойти к ним, парень позволил себе оглядеться внимательнее. На полу промеж снопов тростника, под которым пряталось смотровое окно, распластался моток веревочной лестницы. Больше ничего, включая противоположную стену кладовой, утопавшей во тьме, видно не было. На секунду всколыхнулась мысль подсыпать что-то в пойло, ту же болотицу, например. Лавр знал, что она плохо сочетается с алкоголем и может даже вогнать в коматозное состояние. Он бросил беглый взгляд в комнату и обнаружил, что мужчина следит за ним. — Долго ты там? — раздраженный голос напомнил о том, что следует поспешить. С первого раза удалось выбрать нужный сосуд. По ноздрям ударило резким запахом дезинфекции. Расторопно наполнив кружку до краев, Лавр вернулся и протянул ее постукивавшему по столешнице от нетерпения мужику. — Принес бы всю бутылку! — проворчал он и потянулся забрать самогон. При этом Лавр заметил его крылья. Они были удивительно короткими, едва закрывали поясницу, а на черных хитиновых пластинах поблескивали золотые пятнышки. Если этот птер — изгнанник, значит, он довольно стар или же, подобно Зэю, сбежал из Дома, да так и не вернулся. Других объяснений сохранившимся крыльям не было. Залпом осушив полкружки и удовлетворенно крякнув, незнакомец отер губы запястьем, закусил очередным грибом, а затем заговорил: — Попробуем еще раз. Здравствуйте, мальчики. — Здравствуйте, — нестройным хором откликнулись парни, будто и впрямь провинившаяся ребятня. — Так-то лучше. Молодцы, — усмехнулся он и с откровенной издевкой продолжил: — Вы уж простите за бардак, гостей сегодня не ждал. Ну, давайте знакомиться. Меня Лэнцинтуу зовут. А вас? Не сдержав чувств, Зэй громко выдохнул, а сжимавшая фальшион рука дернулась. Старший птер наблюдал с внимательным спокойствием и не торопился хвататься за палаш. Лавр лихорадочно пытался разобраться в происходящем: имя показалось ему странно знакомым, но голова варила плохо. Спустя мгновение наконец дошло. Лэн. Неименуемый. Правитель, предавший Дом. Он снова напряженно застучал пальцами по столу, торопя с ответом. — Зэйтуу, — первым среагировал Зэй, которому достался прожигающий взгляд в упор. Лэнцинтуу кивнул. Подозрительный взор устремился на другого «мальчика». — Лавр, — представился тот. — Лавр?! Кстати, где твои крылья, Лавр? — елейно прозвучал вопрос. Неименуемый умел внушать страх. Он не пошевелился, только прищурил глаза и уперся кулаками в стол. Повеяло опасностью, сулившей бурю ярости, которая вот-вот раскатистой волной накроет все вокруг; у обоих парней побежали мурашки. Лавр понял, что ошибся в своем ответе, но не представлял, как все исправить. Первым нашелся Зэй. — Его зовут Лаврии… — начал он нервно, но, сглотнув, заставил себя говорить увереннее. — Просто не может привыкнуть, что больше не сын Дома. — Искусный повар, значит? За что изгнали, Лаврии? — хотя отреагировал мужчина как бы с сочувствием, знатец готов был поклясться, что слышал в этом тоне насмешку. — За жестокое избиение и изнасилование, — прозвучал драматичный ответ. Если прежде Лавр сетовал на свою малоэмоциональность даже в сравнении с другими знатецами, сейчас он лишь благословлял подобную сдержанность. Значит, ужас и шок от наскоро состряпанной биографии, все усердней сшиваемой белыми нитками, не отразится на его лице. Зэй ведь знает, что делает, не может не знать? На взгляд Лавра, история не выдерживала никакой критики. Неименуемый отреагировал спокойно, деловито: — Серьезное обвинение. И едва ли доказуемое. Кого же он изнасиловал? — Меня, — прошептал Зэй. В звенящей тишине оба слушателя в изумлении уставились на него. Юного птера же понесло окончательно, и он поспешил объясниться, перемежая слова паузами и усердно хлюпая носом: — Ну, может, я и сам виноват. Лаврии и так и сяк, и ужины мне готовил, со своей дневной нормы откладывал. А я по девушкам… В очередной раз послал его… Когда гуляли во внутреннем саде пряностей. А он не сдержался. Приложил меня к стволу персеи с размаху, вот, — Зэй суетно задрал одежды, демонстрируя знатный кровоподтек на боку. — Швырнул меня в кусты, придушил и начал… Я настолько не ожидал, что почти не сопротивлялся. Но потом… Потом кричал… Это впервые для меня было. И кто-то услышал. Прибежали. Спросили: «Он тебя насиловал?» Я киваю… Они Лаврии утащили. А потом ему, ну, крылья… Он ведь, дурак, во всем сознался… И выгнали. А ведь это я… я виноват… Мы ведь друзья… А из-за меня… Ну и полетел я следом, когда понял, что произошло… А дальше… Глаза Зэя подозрительно заблестели. Повисла пауза. Лэнцинтуу на миг прикрыл глаза ладонью. Лавру отчаянно хотелось повторить этот жест. Затем мужчина захохотал. Резко, коротко. Отсмеявшись, по-мальчишески озорно подметил: — По этому истукану из кремня, которого ты зовешь Лаврии, и не скажешь, что из него можно выбить хоть какие-то искры. Должно быть, просто в шоке, что у него нет крыльев. — Да… — неопределенно пролепетал Зэй, не выходя из роли жертвы. Он не мог сообразить, поверили ему или попытка провалилась, хотя склонялся ко второму. — Знаешь, что хуже всего в этой истории? — с отечески доброй улыбкой спросил у юноши Неименуемый, пока его пальцы выстукивали беспокойный ритм. — Что? — покорно переспросил Зэй, принимая правила игры. — То, что ты сначала подтвердил вину своего друга, а потом, когда стало слишком поздно, решил, что сможешь переиграть. Только вот уже никогда не сможешь, верно? Это тройное предательство. Ты предал и друга, и Дом, и себя самого. — Я не понимаю… То есть что, насилие надо поощрять? — Настоящий мужчина должен быть последовательным в своем мнении и поступках, должен уметь за них отвечать. Если ты уверен в душевных и гражданских качествах друга, то обязан был заступиться и доказать это Дому, невзирая на то зло, что он тебе учинил. Если нет, то не идти за изгнанником из сиюминутной жалости. А если уж ты отказался от Дома, решил разделить судьбу друга, то должен был сделать это с достоинством, во всеуслышание. У тебя же просто нет позиции. Значит, ты никто. Мне не жаль тебя. Зэй ощерился. Своей небывальщиной он успел проникнуться, оттого вполне искренне почувствовал себя уязвленным и выпалил прежде чем успел подумать: — Это не я — Неименуемый для Дома! Медленно, очень медленно Лэнцинтуу встал. Табурет проскрипел по камню, а стол пошатнулся, прозвякал ручками ламп. Шутки кончились. Он больше не улыбался. Он закричал: — Да что ты знаешь, мальчишка?! Я! Никогда! Не предавал Дом! Даже сейчас, в изгнании, я верно служу его идеалам и работаю на его благо! — Это потому ты разводишь веспов-людоедов, которые уже убили трех охотников?! Это — благо? — Они все-таки умерли? — резко сбавив обороты, спросил Лэнцинтуу и вздохнул, а потом начал вышагивать с палашом наперевес и бормотать: — Ну, охотники гибнут на работе, случается; не новость, не новость… Всегда были и будут жертвы. Лишь бы знатецы… Внезапно он остановился на полушаге, резко повернулся лицом к вздрогнувшему Зэю и вновь с улыбкой обратился: — А как, кстати, дела у Ахитерхоса? Замечательный был театр. Ставят еще постановку о знатеце и птере, поменявшихся телами? Уморительная сатира… А заканчивалось все падением с небес возгордившегося знатеца и тем, как птеру пришлось предавать его земле. Замечательный символизм, я считаю. — Ставят. Но финал иной. — И какой же? — Ни один из них не может перенять образ жизни другого, но каждый осознает значимость этой жизни. И когда так происходит, они снова становятся собой. — И это испоганили! Сраный плюрализм, — Лэнцинтуу сплюнул прямо на пол и снова перескочил на другую тему. — Знаешь, что на самом деле хуже всего в твоей истории, Зэйтуу? Даже не мораль. Без понятия, какой из тебя воспитатель, но в «-ахи» бы точно не взяли. Ты дрянной актер. Просто ужасный. Но позабавил меня, и на том спасибо. Забыл уже, как это приятно — говорить, и неважно, о чем. Уважил. Впрочем, при более правдивой интерпретации твою легенду можно показывать в ночном театре: изнасилование птера знатецом с приглашенным гостем в главной роли! Для большего единства народов, так сказать. Таков же теперь политический курс: отсасывать у ложных божков? Кто там, кстати, нынче правит? — Ка-Ханцинпло, — прошептал раскрасневшийся Зэй. — Мой славный Ханпло, значит? Не знал, что нынче для административной работы требуются таланты лесоруба-мебельщика, а не социальные навыки… Еще и градостроителем шустрит. Ну ладно, глядишь, для таких инвалидов, как мы с ним, что-нибудь полезное сделает, — Неименуемый скривился в презрении, а затем с вежливой улыбкой повернулся к парню, практически не участвовавшему в беседе. — Знатецы действительно имеют нас, но совсем не так, как Зэйтуу это описал. Скажи мне, Лавр, мой дорогой знатец, что, по-твоему, большее унижение: не иметь крыльев вовсе или иметь их, но никогда не мочь летать? Парень не стал дергаться или нервно спрашивать, как Лэнцинтуу понял, что он — знатец; что их раскусили, было давно ясно. Возражать или играть в молчанку тоже не стал. Вместо этого спокойно и ровно ответил так, как искренне считал: — Ничто из этого не унижение. — А ты сам мечтаешь о крыльях, Лавр? — Да, мечтаю. — А почему ты не спросил у нас, мечтаем ли мы о них? На туманный вопрос ответа не последовало. Суть беседы с Неименуемым постоянно ускользала от Лавра, да и переливать из пустого в порожнее он не умел. Лэнцинтуу, не отрывая взгляд от гостей, влил в себя остатки алкоголя и стукнул кружкой. Умиротворенно поинтересовался: — Выпить не хотите? Хорошая вещь, сам гоню. Зэю набраться хотелось отчаянно, до беспамятства. Лавр же особо никогда не употреблял и не считал, что сейчас подходящее время для того, чтобы начать. Как бы то ни было, оба проигнорировали щедрый жест. Пожав плечами, радушный хозяин вернул разговор в прежнее русло: — Знаешь, почему первым изгнанникам не отрубали крылья? Не знаешь, нет? — Лавр помотал головой; ответ не заставил себя ждать. — Мы все равно в большинстве своем не умели летать. А не умели мы, потому что вы нас такими сделали. Знатецы… Криворукие боги! — Вы всерьез верите в байку о богах? — вырвалось у Лавра искренне-недоуменное. Лэнцинтуу посмотрел на него со странной смесью жалости и брезгливости, но вместо ответа задал свой вопрос: — Ты непосвященный? — Да. — Все ясно… Ну что же, незнание не избавляет от ответственности. Ты заслуживаешь смерти, как и все они. Хотя… Тебя я убивать не стану. Дитя знатецов, я дам тебе возможность почувствовать себя изгоем в проклятом мире, который вы сами и создали. — Я ничего не понимаю. О чем вы? Что плохого вам сделал мой народ? Почему вы хотите нашей смерти? Мы ведь помогаем вам! — О да, помогаете! Как же! Рассказывай эту чушь на детском утреннике, выродок! Глаза Неименуемого опасно вспыхнули, а кончик могучего лезвия посмотрел Лавру в переносицу. Тяжело дыша в ответ на угрозу, с жалким ножиком наперевес, он бессмысленно подметил, что палаш, маячивший перед лицом, имеет одностороннюю заточку, и приготовился к худшей развязке. Хотя он не видел, но где-то под боком ощущал присутствие Зэя, и это странным образом успокаивало. Когда Лэнцинтуу неожиданно снова заговорил препарирующе-ледяным тоном, напряженные парни дернулись, как от удара. — Когда-то мы были равны. А потом вы, знатецы, решили поиграть в творцов! И поиграли, да так, что наши женщины не могут рожать без вашей помощи. Удобно, да? Сделали нас своими рабами, обреченными на вымирание без вас, и пользуетесь, как паразиты! — Мы не пользуемся вами! Мы сотрудничаем! — Да?! Ответь мне, знатец! Если вы не пользуетесь нами, то почему вместо того, чтобы отдать технологии тогда, когда мои люди пришли в Караст, попросту трусливо сбежали? Почему обрекли наших женщин и еще не родившихся детей на массовые смерти? — Для любого вида приоритетно выжить самим. А почему же вы сами обрекли свой вид на смерть и хотите сделать это вновь? — жестко парировал Лавр. Внутри него все визжало от гнева на безумного птера, но, одновременно с тем, и на свой народ, который научил его «верному» образу жизни и никак его не объяснил. Ярость ослепляла и перекрывала страх. Но если знатец имел дело с сиюминутной злобой, разум бывшего главы Дома пеленала давняя ненависть, лелеемая годами. А ненавидел он искренне, всем сердцем, и вновь делить с кем-то этот яд было так неосмотрительно, но так сладко… Он устал бесконечно упиваться им в одиночку и, с патетичностью «-ахи», щедро отцедил дозу для гостей: — Возможно, это было бы и правильно. Вымереть. Для всех нас. Мы просто эксперимент для вас. Но вы — не боги. Вы даже не достойны называться людьми. Без вас мы умрем… Умрем, или научимся жить. Сами. Вы достойны истребления, знатец. И вы будете истреблены. Совсем скоро, — Неименуемый окинул парней ошалелым пьяным взглядом, оценивая произведенный эффект, прежде чем продолжить. — Если вам можно быть богами, то почему мне нельзя? Чем хуже? Теперь я бог своим веспам. Их маршрут уже отработан. Жду не дождусь, когда знатецы покажутся на тропе. Зэйтуу сказал, что померло трое охотников? Значит, ждать осталось недолго. Пойдут, родимые, важной процессией до Храма. — Они уже ищут тебя. И найдут. Ты никого не убьешь, — хрипло подал голос Зэй. — Подпевала… Пускай находят, коль выживут, что с того? Я достаточно стар, чтобы не бояться смерти, а что еще терять изгнаннику? — Чем ты отравил бедных шершней, гад? — на раз перешел на крик и «ты» Лавр. — Что, обидно делить роль бога с кем-то еще, знатец? Банки с порошком. «Легкий оттенок плесени». Белые узоры на теле веспов. Слова Лэнцинтуу. Все, спрятанное за витиеватыми речами, открылось Лавру и встало на свои места. — Ты прорастил в них паразитические грибы? Кордицепс? В этом твоя роль бога?! — Ты преуменьшаешь мою работу. Еще я годами подбирал идеальное место, создавал запасы спор этой редкой дряни и выкрал молодую матку, когда она отправилась строить гнездо. Волочь ее — удовольствие ниже среднего. Все продумано, как и у вас, знатец. — Это… Бесчеловечно! — Тебе ли говорить о человечности! Последних слов Лавр уже не слышал. На миг ему показалось, будто что-то внутри переломилось. Впервые он желал смерти живому существу. Уродливая идея, облаченная в красивые фразы, не стоила ничего. Перед ним стояла тварь, самым худшим образом вмешавшаяся в естественный ход жизни. Тварь, уничтожившая своими действиями колонию ни в чем не повинных насекомых, а теперь собиравшаяся проделать то же с его народом. Рой невыразимых чувств воплем разлетелся по пещере. Выпад ножом пронзил пустоту. В следующий миг Лавр оказался прижат к телу Неименуемого, согнутый локоть которого передавливал шею. Дышать было нечем, стопы дергались на весу, из горла доносился хрип. — Знаешь… Я хотел сохранить тебе жизнь, но от твоих криков со знатецким акцентом у меня болит голова. Теперь думаю познакомить тебя с «бедными шершнями» поближе. Пожалеешь их… — угроза донеслась до Лавра вперемешку с алкогольными парами. Дальше началась свалка. Побледневший Зэй молча ринулся вперед. Наставники не учили его биться с людьми, клинок против клинка, но инстинкты сами подсказывали, как это делать. Фальшион не долетел до головы и скрестился с мощным палашом, который Неименуемый умудрялся удерживать, несмотря на безвольные трепыхания Лавра. Сталь со звоном проехалась по стали. Движение, и Лэн оттолкнул Зэя. Чтобы не потерять равновесие, парень забил крыльями. Те загибались и стучали по низкому потолку, но он не обращал внимания на это. Совершить еще один выпад Зэй не успел. В его живот со всей силы плашмя ударился широкий клинок. Легко, как мяч, Зэй отлетел, врезался многострадальным боком в стол, сбивая его собственным весом, и упал ничком. Вслед за ним перевернулись и лампы. Керамика оказалась некрепкой. Со звоном полетели черепки, выпуская масло. На миг воцарилась тьма, а затем резко полыхнуло: ярко загорелись разлившиеся лужи. — Зэй! — сдавленно просипел Лавр и закашлялся от удушающего чада. Крылатый не откликнулся. Руки вокруг знатеца сжались тесным обручем, до хруста костей. Так змеи ломают своих жертв. Лавр должен был что-то сделать, но сил почти не осталось. Он понял, что сейчас умрет, но все, о чем мог думать, — жив ли Зэй. Сквозь вспышки рыжих отсветов и мутную пелену, происхождение которой не мог определить наверняка, Лавр видел, что Неименуемый тащит его в кладовую. Мужчина суетно распинывал сено, освобождая подступ к затянутому крылом люку. За спиной прошуршало. Обернуться он не успел. Зэй напрыгнул тенью и опустил на его голову тяжелую бутылку. Голова оказалась крепкой. Бутылка тоже. Лэнцинтуу покачнулся, но не упал. Вытесняя истеричный вопрос «что делать?!», в памяти Зэя всплыли слова наставников: «Алкоголь усугубляет влияние аромата болотицы». Не теряя времени и преимущества, он схватил подвернувшийся под ногу тростник. Снова подпрыгнув, повис на шее врага и прижал к его лицу зловонную траву. Долго ждать не пришлось. Почти не сопротивляясь, Неименуемый потерял сознание. Все трое дружно осели на пол. Зэй сполз с туши и кинулся вытаскивать из-под нее Лавра. Судорожно перебирал по нему ладонями, то зачем-то щупая пульс, то поглаживая по голове, и шептал: — Лавр-р, живой! Живой! — Зэй… — отозвался тот, распахивая глаза, и закашлялся. Резко сел, так, что перед глазами все окончательно поплыло, и столь же резко обнял своего птера. Аккуратно прижимая к себе знатеца в ответ, Зэй с тревогой вглядывался в бездвижное тело под боком и с нескрываемым страхом спросил: — Лавр, а он… жив? Размыкая объятья, юноша оперся на мощную тушу, подтянул себя за ее плечи и приложил ладони к шее. Вскоре кратко заключил: — Да. — Мы ведь не убьем его? — с непонятной надеждой спросил птер. — Нет, — придя в себя после потрясения, Лавр ни на секунду не сомневался в верности такого решении. — Не убьем. — Хорошо… — послышался облегченный выдох, а затем деловитое, — что нам с ним делать? Лавр огляделся. В полумраке тоннеля, освещаемого лишь догорающим маслом и тусклым светом из люка, он снова приметил веревку. Ответ всплыл в голове сам собой. — Я свяжу его. А ты ищи ключи и открой дверь. Дым отвести. Первым делом Зэй не без брезгливости полез в карманы штанов поверженного врага и не ошибся: связка нашлась. Оставлять Лавра одного было страшно, но он помнил, как хорошо и быстро тот вяжет узлы. Зэй успел распахнуть дверь, когда пламя поверх лужицы окончательно потухло. Потянуло свежим воздухом. На ощупь, обходя стойку со спорами, парень вернулся к Лавру. Тот уже закончил дело: насколько позволял судить слабый свет, связал Лэнцинтуу по рукам и ногам за спиной, предварительно стянув перчатки с ботинками; несмотря на холод в пещере, рубаху мужчина не носил. Теперь же знатец сидел, глядя в люк и раскачиваясь из стороны в сторону. — Ты чего? — птер присел рядом и посмотрел вниз. Картина не изменилась. Посреди стройных рядов ячеек лежала матка, а вокруг суетились рабочие шершни. Приглядевшись, Зэй заметил, что у королевы веспов вместо трех глаз, что находились посередине головы, насквозь торчат пушистые стержни, а лапки конвульсивно подергиваются. — Она умирает, — прошептал Лавр с горечью. — Она просто хотела стать счастливой матерью своего семейства. А он изуродовал ее. Их всех. Внутри у Зэя от этих слов похолодело. В таком контексте думать о веспах ему никогда не приходилось. Он обнял Лавра, уткнулся ему в шею и убедительным тоном произнес: — Ты приписываешь ей слишком много человеческого. Не надо так. — Ты прав. Просто они все обречены… Вздох знатеца был подозрительно похож на всхлип. Зэя это испугало. Он спешно поднялся и потянул за собой спутника, отводя к проходу. От дуновения сквозняка в головах немного прояснилось, но что делать дальше — было все еще неясно. Чтобы как-то себя занять и попытаться осмыслить ситуацию, Лавр взялся за рассказ: — Я догадываюсь, как действовал этот. Дождался, пока матка выходит первых рабочих и те понастроят сот, а затем сыпал в люк споры. Кордицепс активизирует в жертве агрессию как механизм саморазрушения, заставляет поскорее найти смерть… И когда жертва умирает, грибы разжижают ее внутренности, прорастают и спорами разлетаются по всему лесу. Если очаг распространится, эпидемия неминуема. — Они заразны для людей? — Нет… То есть, нюхнув много спор, ты отравишься, но гриб не прорастет. Только вот представь лес, полный не просто опасных хищников, а опасных и бросающихся на что угодно хищников, не соизмеряющих силы, потребности и размер. — Почему же таких эпидемий не было раньше? — Это очень редкий гриб, и он практически не встречался на наших высотах. Обычно в природе все уравновешено, пока кто-то не вмешивается. — И что теперь? — Не знаю. Судя по ячейкам, новая партия шершней выберется совсем скоро. Мы не успеем даже полпути пройти до Караста, как они выползут. Если с ними сражаться в открытом бою… Все наши полягут. И ваши многих потеряют. А толку-то? Дышать было тяжело, а отчаяние только все усугубляло. Глаза Зэя забегали по помещению в поисках хоть какой-то соломинки для утопающих… и нашли. Целые снопы. — А зачем здесь столько сухой болотицы, Лавр-р-р? — Это для отпугивания шершней; они ее запах не переваривают. Чтобы не летели сюда, Лэнцинтуу… — неожиданно знатец прервал свои объяснения, поднял на птера серьезный, тяжелый взгляд и без выражения произнес: — А еще она отлично горит.