Найди верное слово

Поверить в реальность происходившего было трудно, но Лавр просто делал то, что должен был. Как в дурном, сне они с Зэем в темноте оттащили бессознательного Лэнцинтуу ближе к выходу. Еще часть времени потратили на создание примитивных факелов: птер отрубил ножки у опрокинутого стола, а знатец, скинув плащ, оборвал рукава рубахи. Пропитанное маслом тряпье вновь ярко осветило пещеру. От вони горевшего масла и мучившего не первый час головокружения Лавра тошнило, но он сдерживал рвотные позывы и терпел. Потом. Потом он позволит себе заснуть и проспать неделю-другую. Когда этот кошмар закончится. Парни собрались вернуться в кладовую, но, подумав, Лавр передал спутнику свой факел и пошел отвязывать гамак. — Зачем тебе? — удивился Зэй. — Лэнцинтуу нельзя оставлять здесь. Когда все загорится… Он может задохнуться, или шершни налетят. Мы оттащим его к выходу и повесим гамак там. На земле он застудится. Зэй удивился, но смолчал. Неименуемый казался ему спятившим ублюдком; хоть он и не желал ему смерти, но мысль о том, чтобы так позаботиться, не приходила в голову. От великодушия спутника стало стыдно за себя, но как-то тепло на душе. Он страшился признать, но Лэнцинтуу умудрился посадить зерна сомнений в его голову. Хотя в целом спокойные знатецы могли казаться странными, но никак не вязались с образом ужасного зла. В любом случае, ему было приятно, что его знатец — хороший, кто бы что ни говорил. Пускай подавятся! Внутри подвешенной сетки обнаружился плед. Им Лавр накрыл врага, прежде чем забрать у Зэя факел и двинуться исполнять задуманное. — Как бы нам самим не вырубиться, — прокомментировал он, вновь входя в зловонный тоннель. Теперь, когда тот был ярко освещен, у задней стенки обнаружился сундук. Заприметив его, Зэй не смог сдержать любопытства и спросил: — Я гляну? Ты пока поливать начни, да? Затея копаться в личных вещах не понравилась Лавру; впрочем, на его взгляд, они и так уже давно зашли слишком далеко. Потому он лишь скупо кивнул и взялся за бутыль у входа. Соты, по сути, состояли из бумаги и, будь они пустыми — вспыхнули б на раз, но в них сидели влажные личинки; оставалось надеяться, что катализаторы в виде масла, спирта и соломы помогут поджигателям. Лезть в чужие пожитки было неловко; по правилам Дома так и вовсе незаконно. Но Зэй убедил себя, что в сундуке может скрываться нечто важное. С этой успокоительной мыслью, позвякивая связкой, он подбирал ключи. Вскоре ему улыбнулась удача. Замок щелкнул два раза. Крышка поддалась руке. Внутри действительно скрывалось нечто важное. Не для них. Для Лэнцинтуу. В груди Зэя болезненно мазнуло, когда со стопки аккуратно уложенных одежд он поднял пожелтевшие от старости исчирканные листки. Это оказались детские рисунки. На первом дребезжащими рыжими контурами были выведены Дом и фиолетовая девочка, одной рукой державшая охапку цветов, а другой цеплявшаяся за неумело накарябанного дяденьку вышиной больше гор. «ЛЕНТУУ ОТ ЭNВ» — гласила подпись. Второй рисунок явно вышел из-под руки ребенка постарше. Уверенным росчерком был обозначен массив леса: деревья прорисованы детально, самых разных видов и явно с большой любовью. К ним по тропинке вниз с холма шел мужчина с короткими черными крыльями, в которых звездами вспыхивали желтые пятна, а на шее у него сидел мальчик. Его крылья, напротив, были ужасно длинные, а по цвету — бронзовые, как у Зэя. Под холмом, в рамке из камешков, значилось: «Лэну, лучшему Туу, от Хана». Зэй был уверен, что эта картинка принадлежала Ка-Ханцинпло. Других Ханов он не знал. Смотреть дальше было невыносимо. Он и не стал. Хотел сложить все на место, но почувствовал, как вплотную к нему подошел Лавр, и молча передал ему листы. В горле стоял ком. Зэй попытался его проглотить. Не вышло. Слова все равно еле пробивались наружу: — Он… он ведь тоже когда-то был человеком. «-Туу» своим воспитанникам, потом «-цином» своему Дому… — Он никогда и не переставал быть человеком, — прохрипел Лавр, бережно укладывая бумаги в сундук; его тоже проняло. — Уже признаешь нас людьми, да? — горячечно выпалил птер. На лице Лавра отразилось болезненное выражение. Он грустно попросил: — Зэй. Пожалуйста. Не надо так. — Прости. Я не это имел в виду. Просто… Все, что он говорил — это какая-то каша. И она теперь варится в моей голове. Не важно! Как солома? — Залил маслом. Спирт плеснем поверх, когда скинем снопы и факел. Так и поступили. Раскрыв люк, пинали болотицу ногами. Веспы забеспокоились и заметались, но не успели ничего понять. Зэй добрасывал последние охапки, когда Лавр прицельно запустил гигантской спичкой и ринулся за бутылками. В глубине души он не верил, что у них хоть что-то выйдет, а в какой-то мере и боялся удачного исхода, но, подбежав к люку с сосудами наперевес, убедился: горит. Горело лучше, чем он мог представить. И шершни бесновались над пламенем в хаотичном танце, мечась между долгом и жаждой жить. Брызги спирта полыхнули птерским фейерверком. Это было красиво. Некоторое время парни как завороженные наблюдали за делом рук своих. Только сейчас до знатеца постепенно начал доходить размах пожара: поначалу мельтешение далеко внизу напоминало короб жаровни, и сознание отказывалось менять масштаб. Первые струйки едкого дыма, коснувшиеся ноздрей, заставили обоих опомниться. Насколько медитативно они созерцали всепожирающий огонь прежде, настолько же стремительно метнулись на выход теперь. Там Зэй с факелом в руке перехватил гамак и плед по просьбе Лавра. Сам же знатец взвалил на себя Лэнцинтуу. К счастью, тот так и не пришел в сознание. Входную дверь птер предпочел закрыть на навесной замок снаружи: — Вдруг веспы поползут наверх! — обосновал он. Лавр спорить не стал, как и разъяснять, что, если шершни захотят, просто пробьют дверь, и ни одна щеколда им не станет преградой. Дорога сюда не казалась скорой, а обратный путь с тяжестью на плечах и вовсе тянулся вечность. Лавр рассчитывал дотащить Неименуемого до самой запруды самостоятельно, но, пройдя едва ли полпути, понял, что не сможет. От тяжести разболелся живот, ладонь саднило пуще прежнего, а ноги дрожали и подкашивались. Признаваться в слабости казалось неправильным; к счастью, Зэй сам предложил поменяться и настоял на этом, когда спутник попытался отказаться. Наконец показалась водная гладь и широкая «прихожая». Без вспомогательных средств было трудно, но Лавр взобрался на перекрытия и растянул гамак над запрудой. Еще труднее оказалось закинуть туда бессознательное тело. Знатец свисал с балки, подобно ящерам-несторам, тянущимся к плоду с ветки, и подтягивал Неименуемого, которого поднимал птер. Справившись, Лавр застегнул сетку и с усталым удовлетворением полез вниз, а Зэй зачем-то прошептал, обращаясь к Лэнцинтуу: — Мы скажем нашим. За тобой придут. Едва ли тот его слышал. Зашипел погашенный факел. Набрав в грудь побольше сырого воздуха со съедобным ароматом глины, они нырнули в воду.

***

Дождь успел смениться палящим солнцем. Влажный лес начал напоминать парную. Дышать стало практически невозможно, одна радость: жаркие лучи забрали с собой слякоть со ступеней серпантина, по которому взбирались парни. Выглядели они дурно, да и чувствовали себя немногим лучше. Несмотря на купание в стоячем пруду, воняли тошнотворной смесью прогорклого масла, сладкого тростника и пережитого страха. Птер порывался подняться на крыльях, однако, пролетев метров восемь вверх, почувствовал себя слишком разбитым и остаток сэкономленного времени тупо прождал Лавра, сидя на камне и с тревогой вглядываясь в молочную дымку. Контур знатеца зыбко маячил поодаль, но Зэй, памятуя о случае с муравьиным львом и сотрясении мозга у спутника, все равно не находил себе места и твердо вознамерился идти пешком вплоть до самого Караста; ровно так целую вечность назад сам Лавр вел его к Дому. — Неужто пришло время туманов… Обычно они недели на две позже, — проворчал птер, когда тяжело дышавший компаньон поравнялся с ним. — Зато это значит, что Лэнцинтуу просчитался. Веспы не увидят тропу и не станут никого атаковать… Нас, например. — Станут. Им не обязательно видеть, чтобы почувствовать. Нам в любом случае нужно обходить по дальней дороге, ближе к муравьиному тракту. — Думаешь, они вообще выжили? — Конечно. Разве что личинки сгорели или задохнулись, а эти… Небось, злобно роятся у входа и готовы напасть на любого, — просипел Лавр, так и не восстановивший дыхание. В тумане, где мир был нечеток, его голова закружилась пуще прежнего. Пару раз все начинало вертеться так, что он чуть не упал; пришлось судорожно хвататься за камни и надеяться, что приступ пройдет прежде, чем земля окончательно вылетит из-под ног. Хотелось лечь. Еще сильнее — пить, и он с идиотской надеждой пытался вобрать в рот практически видимые глазом капли влаги, зависшие в воздухе. По мере подъема облака становились разреженней. Взобравшись на вершину хребта, парни оказались выше плотной дымки, искрившей радугой от солнечных лучей, а небо над головами было настолько головокружительно синим, что смотреть в него было страшно; Зэю казалось, что вот-вот мир перевернется, и он захлебнется в этой лазурной глубине. Птер быстро отвернулся и, перехватив взгляд Лавра, яркий, как небеса, понял, что на самом деле уже давно утонул. Наверное, оттуда он ни за что не смог бы выплыть сам, но знатец, смутившийся восторженной преданности, читавшейся в сиявших золотом глазах спутника, отвел взгляд. Выдавать волну нежности, накрывшую его в ответ, было страшно и как-то неловко. Зэй грустно вздохнул, но смолчал и крепко взял за руку своего измученного компаньона. Едкая тоска поселилась в его сердце. Они уже вышли на прямую веревочную тропу и часов через семь дойдут до Караста. Там знатецы молчаливо полечат, а после выпроводят его в Дом. На этом закончится все. Они — части разных миров. Лавр никогда не сможет стать по-настоящему его. Его знатецом, его человеком, его другом, его… Мысли перебил намеренно сухой голос: — Думаю, стоит сделать привал у нашей бани. Там есть еда и лекарства. Нужно обязательно осмотреть твои крылья и спину. Если все в порядке, сможешь лететь домой, не тратя времени на Караст. У Зэя сдавило грудь. Он покровительственным упрямым тоном заявил: — Я доведу тебя в любом случае. — Да не надо, подобное ни к чему. Я прекрасно дойду сам. А поскорее сообщить Ка-Ханцинпло о произошедшем первостепенно важно. В этот момент Лавр напомнил себе отца, те его проявления, которые всегда раздражали: заумный тон, не к месту громоздкие формулировки… Теперь, испытывая внутри бескрайнее отчаяние, он подумал: что, если подобное поведение отца — лишь маска? Что, если он тоже всегда прячется за деловой сухостью потому, что внутри — вот так. Как и когда маму приняла земля. Он видел, что своими словами причинил боль Зэю, и даже понимал, почему, но ничего не мог поделать. Приключения окончены. Свершенного не переиграть, а развязки не миновать. Скоро им в любом случае придется расстаться. Значит, чем раньше ситуация разрешится, тем лучше будет для них обоих. И все же, несмотря на эту боль, Зэй так и не отнял ладонь. Вел за руку, как маленького, а может — как друга. В молчании юноши оставили за спиной перекресток трех дорог, вновь вошли в сплошной туман, спустились в кроны леса. То и дело подле них проносились насекомые и даже ящеры, не видевшие в дымке далеко, но ни одного из них не успела коснуться эпидемия своими белыми нитями. Веспов также посчастливилось избежать. — Уже скоро! — сказал Лавр, когда мостки вновь забрали вверх. Зэй не отозвался. По сравнению с пройденным путем это и правда оказалось скоро. Родная для знатеца горная цепь незаметно приняла их своим плавным зеленым склоном. Мостки кончались в плодоносной рощице карликовых руцитров. Там парни устроили уже восьмой привал за это время. Давно не евшие и не пившие, они с жадностью набросились на фрукты. Теперь к прочей грязи и дискомфорту прибавился липкий сок, затекавший за ворот. Подниматься с каждым разом было все сложнее; улегшегося на землю Лавра заставила встать только мысль, что прямо за рощей — берег горного озера с долгожданной станцией. Дымка вновь стала менее плотной; возможно, к вечеру вовсе рассеется. Еще издали они услышали шум бившейся о скалы воды и ускорились, держа курс на запад. Слева озеро, для простоты именовавшееся птерами Знатецким, переходило в цепь широких водопадов с запрудами, продолжавшихся в долине рекой. Долгожданный берег проступил внезапно: пустой прогалиной в звеневшем мареве там, где заканчивались ветви. Затем показалось озеро. Его воды, маняще-бирюзовые, хранили под собой дно из белого песка и коварных острых камней. К противоположному берегу вел мост, в кои-то веки не раскачивавшийся на ветру, а основательный и крепкий. В окружавшую действительность, скрадываемую туманом, верилось с трудом. Но вот по правую руку и ладный светлый сруб с серым каменным фундаментом. Дошли. Они дошли. То, что чувствовали оба юноши, можно было назвать удовлетворением, но никак не радостью. Миновав просторную веранду с навесом, Лавр поспешил к запертой входной двери. Ключи, как и полевой дневник, он хранил во внутреннем кармане на петле, и все равно не был уверен, что те не улетели во время эпического прыжка в разлом или какой-то иной момент. Однако связка оказалась на месте. За бесшумно открывшейся дверью с натянутой в проеме сеткой их встретил привычный для знатецких жилищ сильный запах трав, отпугивавший вредителей, и просторный предбанник с широким столом. За ним было принято собираться всем вместе, как помоешься, и за разговорами пить чай из репоя, в дождливое время мешая его со спиртовыми настойками. Тогда же пользовались и баней. Ее особенно любили знатецы, работавшие с минералами и изучавшие пещеры. Это считалось опасным занятием, дозволенным лишь посвященным. Они, выбираясь на белый свет после длительных блужданий, а чаще ползаний по холодным тоннелям, первым делом вне расписания шли смывать с себя землю и стылость неживой природы, и так усердно отогревались паром да настойками, что то и дело забывали какие-нибудь инструменты. Вот и сейчас у входа валялось бесхозное кайло. Лавр подумал, что кому-то снова достанется от Лилии… но совсем не так смачно, как ему самому. Заглянув во все помещения, чтобы исключить встречу со змеей или иным нежданным существом, знатец вернулся к птеру, скрючившемуся на скамье перед столом. Лицо, почти касавшееся коленей, он прятал в ладонях. На секунду Лавр предположил, что Зэй снова плачет, но тут же отмел эту мысль. Коснулся его плеча и низким глубоким шепотом предложил: — Давай сразу в озеро? А потом я поставлю кипятиться воду и осмотрю нас. Зэй вздрогнул от звука этого голоса. Ему показалось, что тот отозвался вибрацией по измученному телу. Не разгибаясь, он ответил словно бы своему животу, внизу которого поднявшая волну мурашек вибрация и затерялась: — Ты иди пока сам. Я скоро подойду. Лавр кивнул. С запозданием осознал, что Зэй его не видит, и озвучил: — Хорошо, — а потом прибавил, пораженный неожиданной пугающей догадкой: — Не теряйся, мой жук. Я буду ждать, даже если окоченею. «Будто ты сам не жаждешь наконец-то потерять меня, знатец», — хотел ответить Зэй дерзко, но смолчал. Он был в смятении. Своей последней репликой Лавр попал в точку. Поначалу Зэй твердо уверился, что доведет спутника до самого Караста, однако когда выпустил его ладонь из рук, когда оказался в безопасности бани, ему будто щелкнули пальцами перед лицом. Не впервые он мучился от обуревавших его чувств по отношению к другому человеку, но впервые их боялся. Зэй понял, что перед Лавром ощущал себя уязвимым и зависимым. Если на длительной дистанции разбираться с таким нехарактерным для свободолюбивой натуры коктейлем могло быть в удовольствие, то сейчас, когда им предстояло расстаться совсем скоро, пульсировавший пузырь эмоций хотелось распороть резким и решительным взмахом. Взмахом крыльев по направлению к Дому без долгих и бессмысленных прощаний, например, и плевать, что летать больно, а спину нарывает. В чем-то Лэнцинтуу прав: и без знатецов они должны уметь справляться. Но Лавр сказал, что будет ждать, и эта фраза, этот завораживающе-спокойный голос убил решительный порыв. Вместо бегства появилась совсем другая идея. Из своего укрытия сквозь щель между пальцами Зэй наблюдал, как его знатец степенно раздевается и аккуратно складывает грязные изодранные одежды; он поминал, что здесь есть запасные, и все равно не позволил себе свалить тряпье бесформенной кучей. Еще ранее Зэй восхищался длинными и сильными ногами Лавра, а угловатую спину, лишенную крыльев, находил значительно привлекательней своей или соплеменников. Возможно, дело в экзотичности, чистоте линий… или же в том, что это — Лавр, и быть он может только таким? Взлохмаченные черные вихры закрывали шею. Зэй знал, что волосы у знатеца мягкие; привыкший к бритым черепам, он не отказал себе в удовольствии ответно зарыться ладонями в непокорные пряди после того как Лавр уснул, бесцеремонно подрочив на него. Украшенная узором синяков и потертостей кожа везде, кроме лица, была совсем не загоревшая, но на порядок смуглее его. По воспоминаниям казалось, будто оттого она жарче. Долго любоваться спутником не пришлось. Забрав из стенного шкафа мочалку и мыло и прихватив с полки закоптившийся чайник, Лавр уверенно вышел. Вообще-то мыться прямо в озере было не принято; для этого заранее наполняли чаны душевых, скоро нагревавшиеся на солнце, или котлы в бане, но после всех нарушенных негласных правил это казалось парню несущественной поблажкой самому себе. Озеро, как всегда, было ледяным. Избегая ноющими от мозолей стопами камней, Лавр набрал на отмели полный чайник и оставил его на выступе, а затем вошел в воду по пояс. Плавно не получилось: сразу у берега начинался резкий перепад глубин. Пообвыкнув, юноша решительно нырнул. От холода сердце забилось быстро-быстро, отдаваясь стуком в горле и замедляя бесконечную круговерть сотрясенной головы. К сонному разуму вернулась ясность. Мылся Лавр спешно, но тщательно. Как закончил, распрямился во весь рост и принялся растирать замерзшие плечи, задумчиво созерцая стену леса перед собой и завихрениями гулявшую над бирюзовой рябью дымку. За все это время знатец ни разу не обернулся, а закончив, не пошел требовать от птера выйти, как бы ему ни хотелось так поступить. Лавр доверял Зэю. Он не улетит. Он придет. Послышался шум расходящейся воды и судорожный вдох сквозь зубы. Лавр вздохнул в ответ, но не от холода, ставшего привычным, а от искреннего облегчения. Прежде чем он успел как-то среагировать, теплые руки Зэя обвили его за пояс, ладони принялись поглаживать покрытый мурашками живот. Мягкие влажные губы коснулись мочки и прошептали: — Ну как, на этот раз ты помоешь мне спину? Лавр обернулся и посмотрел на игриво улыбавшегося Зэя непроницаемым взглядом. А затем обнял, внимательно следя за тем, чтобы не придавить страшный кровоподтек на боку. Зэй тихо рассмеялся; все это время напряжение не оставляло его, и сейчас он отлично знал, что получил самый красноречивый ответ, какой Лавр был способен дать. Знатец внимательно вглядывался в лицо птера. Обветренное, изможденное, с нечеловечески гипнотическими глазами, под которыми залегли темные впадины, с непокорным изгибом губ, мягко очерченными скулами, оно казалось Лавру желанней любых крыльев. Он не перестал вглядываться даже тогда, когда Зэй смежил веки и поцеловал. Поцелуй вышел скомканным и неумелым, в первую очередь стараниями Лавра, жестко напрягавшего непривычные губы, но это не смутило крылатого. Ему приятно было видеть прямое доказательство, что он — первый, кто дарит знатецу подобные ощущения, приятно было учить с нуля. Пускай совсем скоро они расстанутся, но сейчас… Сейчас Лавр навсегда запомнит его, Зэя; он приложит для этого все усилия. Крылатый подался пахом вперед и ощутил член, стоявший столь же крепко, как и его, несмотря на ледяную воду. Просунув ладонь, он прижал их друг к другу и был вознагражден искренне удивленным взглядом. Знатец внимательно прислушивался к новым ощущениям, словно бы пытался их классифицировать. — М-м-м, пряный Лавр-р-р, — прошептал Зэй, пальцами пробуя выступившую смазку. Затем еще несколько раз прошелся кулаком вверх-вниз. Лавр цокнул языком, судорожно втянул воздух сквозь крепко сжатые зубы и полез отвлекать мучителя поцелуем. В этот раз вел он, и вышло даже сносно. — Мы ведь хотели мыть тебе спину? — прохрипел раскрасневшийся Лавр. — Мы уже начали, разве нет? — весело отозвался птер, но все же с сожалением разорвал объятья и стремительно нырнул; вода была слишком холодной, чтобы долго оставаться в ней. Выплыв, Зэй с фонтаном брызг раскрыл свои бронзовые надкрылья, приглашая Лавра. Тот залюбовался на миг: капли остались висеть на перламутровых крыльях, сияя в пробивавшихся сквозь туман лучах. Кроме того, он впервые имел возможность разглядеть хитрый узор прожилок. Красота омрачалась обтрепавшимися концами прозрачных пластин, но гораздо большее беспокойство вызывало безобразное состояние раны промеж лопаток. — Прости, но будет больно, — пообещал Лавр, прежде чем коснуться мочалом спины. Зэй зашипел, но стоически вынес помывку, в которой, в отличие от купаний в теплых мозаичных ваннах Дома, не было ни толики эротизма. Когда Лавр наконец закончил, Зэй чувствовал себя скорее изнуренным, чем возбужденным, но сдаваться не собирался. Вновь прижался к своему знатецу, уже в попытке согреться, а не поддразнить. Теплее не стало. Он недовольно цыкнул: — Ты и впрямь почти окоченел. — Да, — не стал спорить Лавр. — Как и ты. Не развивая мысль, он снял ладонь Зэя со своего пояса, перехватил ее поудобней и повел птера внутрь бани, по пути прихватив чайник. Там усадил на скамью, вытащил стопку полотенец и кучу каких-то склянок. Вытер сначала себя, потом спину спутника, до которой тот не мог добраться даже с разведенными крыльями, снова залил ее дезинфектантом и намазал заживляющей мазью. Хотя Зэй не издал ни звука, Лавр все равно тихонько приговаривал: — Потерпи, все хорошо, сейчас пройдет. Вот так. Потом подул, а под конец неожиданно коснулся губами шеи так, что короткие волоски на ней встали дыбом. — Я поставлю воду. Надо согреться, — горячо выдохнул он поверх влажного следа, оставленного поцелуем, и пошел разводить пламя в жаровне при входе. Стащив сухое широкое полотенце из стопки, Зэй лег на лавку, свернувшись калачиком, и укрылся. Он задремал, совсем ненадолго, а встрепенувшись, обнаружил, что Лавр присел рядом и уже занялся своей ладонью. Хмурясь, он поддевал края раны пинцетом. Смотреть было неприятно. Недолго думая, птер подтянулся и положил голову на колени знатеца. Тот на секунду скосил взгляд вниз, но ничего не сказал. Зэй честно дождался, когда Лавр закончит, боясь помешать процессу, но, стоило тому отложить инструменты, перестал себя сдерживать. Ему уже давно открывался замечательный ракурс на впалый живот и лобок, покрытый черными завитками, а еще — толстый и ровный полувставший член. Поерзав, птер придвинулся поближе и выдохнул теплым. Член, оказавшийся перед глазами, вздрогнул. За ним повторил Лавр, весь, целиком, и подал голос: — Зэй… — он сам не знал, о чем просит. Зато птер знал. Не сомневаясь, он вобрал в рот полувозбужденную плоть и за несколько движений избавил их обоих от любых полумер. Когда Зэй прошелся языком по всей длине и ловко сдвинул им крайнюю плоть с головки, сильная ладонь легла на его предплечье и чуть сдавила. Это было все, чем Лавр позволил себе выдать реакцию. Чем сильнее в нем все вскипало и плавилось, тем отстраненней он становился. Лавр не знал, чего ожидать, и позволил Зэю вести. Тот же совсем не собирался ограничиваться минетом, а еще — твердо вознамерился вышибить искры, заставить кричать своего «истукана из кремня». Оторвавшись от члена и напоследок поцеловав раскрытую головку, а за ней жуткий шрам на бедре, он распрямился и без экивоков спросил: — Есть крем или масло? А еще перчатки чистые. — Что? Зачем? — Лавр соображал плохо и никак не мог отвести осоловевшего взгляда от припухших губ Зэя, только что вытворявших с ним нечто немыслимое. — Тащи, если есть. Узнаешь. Пока знатец на негнувшихся ногах ходил до шкафа, птер успел запрыгнуть на торец стола и теперь гордо восседал там с распахнутыми крыльями. — Вот, — протянул Лавр банку со скудным запасом масла, на котором здесь изредка жарили обеды, — сгодится? Есть еще мазь… — Сгодится, — отрезал Зэй и широко развел ноги. При этом слегка откинулся назад, упираясь стопами в край стола. Лавр мигом заткнулся и наконец-то позволил себе пристально изучить то, чего прежде столь отчаянно старался избегать. Густо росшие золотистые завитки обрамляли напряженный пенис с полуприкрытой крайней плотью влажной головкой. Размером тот был даже больше, чем у самого Лавра, а формы изогнутой, как сабля. Неожиданно в зону наблюдения влезли руки птера в узких кожаных перчатках. Масло с них каплями срывалось на пол. Пальцы пришли в движение. Они ласково обошли ствол, но задерживаться не стали и поползли вниз, оставляя влажный след по всей длине члена и на мошонке. Зэй вскинул бедра выше, так, чтобы зрителю было видно получше, и с приглушенным стоном коснулся пальцами ануса. Лавр отчетливо осознал, как именно это происходит между мужчинами, но не мог поверить, что туда способно хоть что-то влезть. Его сомнения не оправдались. Не церемонясь с собой, Зэй с силой нажал кончиком пальца и разом вогнал его вглубь. Поморщился, зашипел от боли, тяжело отдышался и не своим голосом потребовал: — Запомнил? Повторяй. Можешь без перчаток; это для меня, чтобы не чувствовать вкус. Из-за уточнения до Лавра дошло не сразу, но дважды просить не пришлось. Внутри все дрожало, когда он налил масла себе на здоровую ладонь и растер, согревая ее. Затем в точности повторил путь вверх и вниз по члену и дополнил этот маршрут прикосновением к головке, от которого Зэй вздрогнул. С поистине исследовательским интересом знатец повторил так еще несколько раз. Попробовал и совсем по-другому: быстро и жестко, как любил сам. Тяжелое участившееся дыхание, сопровождавшееся тихими всхлипами, дало понять, что он все делает правильно. Возможно, даже слишком, потому что Зэй грубо перехватил запястье, останавливая движение, и потащил ладонь Лавра ниже. Тот аккуратно огладил яички, но, ведомый настойчивой рукой, надолго на них не задержался; ладонь недвусмысленно тянула его пальцы к уже введенному Зэем самостоятельно. Лавр торопиться не стал: подтолкнув склянку под мошонку, он щедро плеснул масла и, перехватывая капающие на пол струйки, нежно заскользил вокруг. Наконец решился. Плавно потянул ладонь Зэя с введенным внутрь пальцем обратно, но доставать целиком не потребовал. Вместо этого надавил своим, обильно смазанным, с другой стороны и вошел на одну фалангу. Теперь они вдвоем растягивали невероятно узкий вход, сжимавший пальцы так туго, что пальцам было почти больно. Подметив это, Лавр перевел взгляд на лицо Зэя. Тот сжал веки и губы, а его брови были мученически взведены. — Все в порядке? — с тревогой поинтересовался знатец, но в ответ не получил ни звука. Внутренне он понимал, что пойти на попятную ему не дадут, однако осознание, что из-за него Зэй страдает, не только не доставляло радости, но и вовсе лишало всякого возбуждения. Не доставая пальца, он в неудобной позе согнулся над пахом своего птера и вобрал ртом начавший опадать член так глубоко, как только смог, а затем заскользил, как ему совсем недавно показывал Зэй своим восхитительным примером. Было тяжело напрягать щеки и страшно задеть нежную плоть зубами, а у естественной смазки привкус оказался горьким. Это могло показаться противным, но отчего-то лишь сильнее заводило. Отзывчивый Зэй не скупился на громкие стоны. Вскоре его напряженные мышцы расслабились. Не прекращая сосать, Лавр воспользовался случаем и вогнал палец до конца, и сам птер подался навстречу. Колечко входа чуть напряглось, но вновь пытаться сломать сустав не стало. По ощущениям внутри было мягко, как во рту. Из любопытства Лавр согнул палец, погладил им гладкую стенку и испугался: так сильно выгнулся Зэй. — Все хорошо? — спросил знатец, выпуская член изо рта и не без удовольствия распрямляясь. — Еще! Хочу еще один! — невразумительно потребовал Зэй в ответ и, не дождавшись реакции, снова потянул Лавра за ладонь. Третий палец проскользнул проще предыдущего, но внутри стало слишком тесно, чтобы ловко шевелиться. Зэй придвинулся ближе к краю стола, плавно извлек свой палец, спустил затекшие ноги и тут же обвил ими Лавра. Доверчиво вытягивая шею, крылатый просил о поцелуе и, получив его, долго исследовал ставший окончательно податливым рот своим языком, а оторвавшись, потребовал: — Лавр-р-р. Трахни меня! Пожалуйста! Отказать в этой просьбе Лавр не мог, да и не хотел. Несмотря на всю заботливость, сдерживаться более было невозможно: глубокий поцелуй остро пронзил низ живота вспышками желания. Желания обладать. Прямо сейчас. Под разочарованный всхлип птера знатец извлек пальцы для того, чтобы вылить остатки масла на свой член. Приставив влажную головку к теперь уже неплотно сомкнутой дырке, он потерся, смазывая все вокруг, а затем надавил. Зэй подался вперед и за раз с протяжным криком впустил в себя член на всю длину. Его мышцы вновь напряженно сжались от боли, и Лавру пришлось оттянуть свою мошонку, чтобы тут же не излиться семенем в принявшее его нутро. Затем его рука легла на покрытую холодной испариной спину и трепетно прошлась вдоль хребта, успокаивая тяжело дышавшего Зэя. Чтобы ускорить процесс, знатец нагнулся и лизнул сжатые губы птера, настойчиво вызывая его язык на дуэль. В этой долгой схватке победителя так и не выявили, зато Зэй отвлекся от жгучей боли; она трансформировалась сначала в странный дискомфорт, а потом и вовсе в приятную наполненность. — Потрогай меня, — неуверенно попросил он и, не дожидаясь исполнения, отвел бедра, чтобы плавно насадиться вновь. А затем еще раз. И еще. И увереннее. И быстрее. И еще быстрее. О да, теперь Лавр знал точно: такое нельзя называть спариванием. Как называл это его птер? Он трахал. Ебал. Имел податливого и жадного до резких пронзающих движений Зэя, одновременно с тем грубо лаская его. При этом Лавр ни на секунду не терял остатки самообладания. Твердо решив не причинить вред и не кончить первым, он внимательно вглядывался в напряженное лицо, мгновенно считывая любые перемены. Не подозревавший, как пристально за ним наблюдают, Зэй улыбался, морщился, кусал губы, почти плакал, стонал и снова улыбался. С поставленными перед собой задачами Лавр справился. Внезапно Зэй распахнул словно бы недоуменные глаза и замер на секунду, а затем резко подался вперед, судорожно обнял своего знатеца и кончил. Он протяжно орал и буквально прыгал на члене, а крылья беспорядочно бились об стол, грозясь смести воздушным потоком их обоих, пока сперма изливалась на его живот и кулак Лавра. И ровно в тот момент, когда Лавр увидел открытый в округлом удивлении рот Зэя, услышал его экстаз, почувствовал, как пульсируют и сжимаются мышцы, как чужое теплое семя стекает по руке, печати с бесконечного самоконтроля оказались сорваны. Утробно рыча, Лавр беззастенчиво и яростно вбивался в обмякшее тело, позволявшее вытворять с собой все, что угодно, и совсем скоро с низким грозным стоном догнал его наслаждение. Член пульсировал, заполняя Зэя спермой и заставляя его вздрагивать от каждого толчка. Лавр навалился на своего птера и замер. Спустя время Зэй, чьи крылья продолжали подрагивать в остаточной конвульсии, поерзал. Нешкуренный край стола уже давно грубо врезался ему в зад. Забывшийся Лавр, чья голова шла кругом хуже прежнего, но на этот раз хотя бы по приятным причинам, встрепенулся и плавно вышел до конца не упавшим членом из прошипевшего сквозь зубы Зэя. Тот глубоко вздохнул, с удовольствием потянулся и, счастливо улыбаясь, сипло поинтересовался: — Согрелся? — Не то слово, — рассмеялся было Лавр, но резко себя оборвал и напряженно спросил: — Тебе было больно, да? — Да, конечно было. Но это потому, что ты мой первый, — со странной гордостью произнес птер и тут же осекся. Вина, написанная на лице Лавра, смутила и одновременно с тем глубоко тронула Зэя. Хриплым голосом от плачем подступившей к глазам и горлу нежности к своему первому любовнику он поспешил успокоить: — Все хорошо. Приятно мне было несравнимо сильнее. И вообще, в следующий раз ты будешь снизу. Вот сам и узнаешь, каково это. После этих нарочито бодрых слов парни грустно усмехнулись друг другу. Оба знали: никакого следующего раза между ними не будет. И все, что уже было между ними, лишь усугубляло рвущую душу боль от принятия безвыходной ситуации. Чтобы отвлечься, Зэй звонко озвучил пришедшую в голову мысль: — А ты знаешь, что? — Что? — Похоже, мы с тобой теперь точно настоящие мужчины! Птер рассмеялся, а знатец вежливо фыркнул, не видя причин для столь бурного веселья. Вместо этого он вновь залюбовался своим… любовником и потому сразу заметил, как тот изменился в лице: — Лавр… — Что? — сердце ушло в пятки. — Чайник! Сквозь сетку распахнутой двери пожаром не тянуло, но это еще ничего не значило. Обнаженные парни почти одновременно выскочили за порог и замерли в оцепенении. На веранде расположились семеро посвященных знатецов. Одни из них курили, другие отпивали из дымившихся кружек, третьи просто сидели на ступеньках или ограде. И теперь все они беззастенчиво обводили взглядами растерянных бесстыдников. Всеобщее замешательство продлилось недолго. — Привет настоящим мужчинам! Чаю? — дружелюбно произнес отец Лавра с улыбкой, но глаза его не смеялись.