Жженый хлеб

Огненный король Хадхул облачен в лучшие наряды. Расшитые золотой нитью ткани со сложным тиснением, самые дорогие и редкие. Обработка мехов, чешуи или даэдрического шелка сложна и затратна, но мастера готовы рискнуть ради его удовольствия, даже если рисковать придется, в прямом смысле, шкурой. Волосы айлейдского мага укладывают в диковинные прически, скрепляя костяными шпильками с янтарными вставками; тонкие пальцы унизаны магическими перстнями, по которым проходятся редкие искры заключенной в них силы, в острых ушах покачиваются серьги с кроваво-красными рубинами. Хадхул носит туфли из дубленой недийской кожи, мягкие и удобные, сделанные спецально для него. Для этого отбираются нужного цвета рабы, которых холят, давая вместо объедков фрукты и бульон с кухни, позволяя спать не на сене, а на настоящей лежанке. Позже сапожник, с его согласия, заколет подходящего и сошьет самую лучшую и удобную обувь для плоских маленьких ступней. Огненный король считает, что из недов может получиться хорошая обувь и пища для тигров. Поэтому в темницах у него много рабов, молодых, свежих, в которых достаточно жизни и крови, чтобы насытить зверя или черный камень душ. Иногда он спускается вниз, к пропахшим потом и мочой камерам, говорит со смотрителем, оглядывает скот. Зарешеченных ячеек много, глаз не хватит. От правой руки идут клетки с мужчинами и военными трофеями, в четных мужчин мешают с женщинами, в нечетных обычно сидят пленники одного пола, чтобы смотритель точно знал, куда пускать из-за шума коротконогих псов с тяжелой челюстью. А в середине зала — деревянный загон с детьми, разделенный надвое. Одних закармливают салом и мясом, других держат впроголодь, до обтянутых кожей костей. Хадхула забавляет этот контраст, жирных бурдюков, способных теперь только спать да испражняться и тощих злых крысят напротив. Король айлейдов знает, что тех, кто будет просто лежать, съедят. Потянут за руки и ноги, расцарапают отросшими ногтями брюшину, заберутся внутрь, чтобы вытащить поблескивающие внутренности. Кто-то будет возиться с головой, пытаясь прогрызть череп и вычерпать грязной ладошкой еще теплый мозг. Хадхулу это нравится, Хадхулу нравятся маленькие злые крысята. Он потом обязательно велит опустить перегородку, чтобы посмотреть на результат. После, возможно, маленькие насытившиеся зверьки займут место съеденных. Или пойдут в мясники, на арену, драться со взрослыми на залитом кровью песке, а может в смертники, прямиком на войну в первый ряд или на копья, чтобы подорвать слабый недийский дух. Хадхул еще не решил, он подумает над этим после. Смотритель опускается на колени, приветствует владыку поцелуем прохладного камня у его ног, и маг кивает, позволяя ему встать. — Как мой «сад»? — спрашивает он мягко. — Цветет, мой король. — Покажи. Смотритель позволяет себе идти на шаг вперед, по крутой лестнице, ведущей к наземной части казематов, башню-надстройку, облюбованную воронами. Там, в различных условиях, зреют «фрукты», зараженные даэдронами рабы. Хадхул нашел им такое применение абсолютно случайно — невесомый порошок, так похожий на соли пустоты, но лишенный ее отдающего грозой запаха, причинял невыносимую боль открытой плоти. Однако, если погрузить их в тело, они, напитавшись жизненными соками, выходили из раны густым ароматным нектаром, что кружит голову сильнее лунного сахара и дарует самые прекрасные в мире грезы. Испробовав новый наркотик на слугах, а потом на себе, огненный король начал различные эксперименты, получая с каждой новой дозой различные результаты. И каждый, каждый чем-то отличался от другого. На вкус влияло все, от возраста до условий, до самой маленькой незаметной детали. Хадхул выпаривал сок на магическом огне на манер успокаивающих масел, вмешивал в воск, пил из витых стеклянных кубков, и не мог напиться, это было то совершенство, от которого никогда не хотелось отрываться. В «саду» пахло сладостью гниющей заживо плоти и морской солью, что приносил приливный ветер. Даэдроны разрушали носителя, превращали кости в труху, а органы в месиво, поэтому здешние рабы — мертвецы, угасающие в мучительной лихорадке во имя чужой прихоти. Хадхул считал это лучшим применением для бесполезных недийских свиней. Затеявшие войну против них, сынов Мерид-Нунды, должны жестоко поплатиться за свою глупость, поэтому пусть красуются на копьях и частоколах, покачиваются со скрипом на ветвях деревьев. Хадхул лично выжжет деревни и города ради славы своего племени. Ради своей славы. Айледский маг подходит к одной из клеток, запах из которой был особенно сильным. Человеческой самке было не больше двадцати полных лет, это было видно по сложению, высохшим стопам и кистям. Грубый шов на ее животе сочился свекловичной патокой, кожа вокруг покрылась уродливыми трупными пятнами и сама она несимметрично раздулась, как труп на отмели. Она смотрела на него темными от боли глазами, в которых едва-едва теплилась жизнь, что-то шепча покрытыми желтой слизью губами. Хадхул улыбается ее муке, оборачивается к смотрителю. — Вскрой ей глотку с первыми лучами луны, если доживет. — Как прикажете, владыка. Хадхул предвкушающе проводит языком по мягким губам, и покидает казематы. Смотритель следует за ним, целует порог, который перешагнул огненный король перед тем, как вновь подняться в пышущий роскошью и празностью дворец. Пол холодил колени, но он никуда не спешил. До кормежки было два часа, до вечерних игр с тиграми — пять. Он со вздохом поднимается, шаркает по ступенькам, в «сад», останавливается у клетки с женщиной. Ей осталось не больше пары часов, если не меньше. Владыка знал, что она не доживет до ночи, решив просто потянуть чужие страдания. Айлейд убирает с ее зеленовато-серого лица темные волосы, тут же пучком остающихся на его пальцах, прикрывает глаза. Глухой хруст — сломанный ребром ладони позвоночник у самого черепа. Смотритель даже не воспринимает его как звук кости, скорее как треск ветки, что долго была в море. Узнал бы владыка, заставил уткнуться лицом в раскаленные угли. Но он не узнает, а смертники, разделяющие его маленькую тайну, точно не выдадут его. Смотритель поднимается и идет за чашей для получившегося наркотика. Иногда он страстно желал, чтобы собранная им доза стала для Хадхула последней.