Шёпот в темноте

      Так Кэти и скрашивала свой мрачный досуг.       Флинт играл в запасе у «Стоунхейвенских Сорок» и уходил на собрания и тренировки в десять утра, возвращался ближе к обеду. До этого, проводя время в компании бесконечных фигурок оригами или миссис Флинт, Кэти обычно кивала на её полуприказ-полупредложение и отправлялась в его комнату, мысленно негодуя, как это они позволяют их близости до свадьбы.       Отрадой для неё стал пёс по имени Хали́с, которого чаще всё-таки кличили Бладжером, и Кэти готова была поклясться, что к этому имел причастность непосредственно Маркус — продолжатель семейной традиции вертеться в сфере квиддича.       Хали́с почему-то был крупнее своих собратьев-лабрадоров, имел густую насыщенно-коричневую шерсть и добрые глаза мягкого янтарного цвета. Кэти полюбила его моментально, с первого взгляда. Хотя бы потому, что ненадолго, но она отвлекалась от нерадостных мыслей и гнетущей атмосферы, неустанно тиская и мацая Хали́са, предпочитающего отдыхать на кровати Маркуса.       Флинт-старший возглавлял один из отделов антидопингового агентства в области мирового квиддича ещё до её рождения. Поразительно быстрое, буквально сразу после школы, «введение» Маркуса в одну из самых востребованных в стране команд, несомненно, не имело никакого отношения к должности его отца.       Сказать такое вслух Кэти побоялась, каждый раз напоминая себе о реакции того же Малфоя, когда его задели темой о блате во время заварушки с мётлами слизеринцев.       Но сдержаться до конца всё же не сумела.       — Если ты играешь у «Стоунхейвенских Сорок», — сказала она уже под вечер спустя два дня после обсуждения договора, — то почему всё ещё летаешь на «Нимбусе»? Модель, конечно, на века, но сколько ей уже лет?       Маркус ответил со снисходительностью, граничащей и с презрением, и с томным заигрыванием одновременно. Он всегда так теперь с ней разговаривал.       — Ты недовольна моей метлой?       Лежащая на кровати, раскинув руки в стороны, точно Иисус на распятии, Кэти закатила глаза и досадливо выругалась сквозь зубы. Что за люди вообще?       — Нет… — поспешила сгладить ещё не начавшийся конфликт Кэти и с переполошенным видом села.       — Считаешь, что пора сменить? — под её тихие, сбивчивые оправдывания размышлял Маркус. — Хорошо, можно купить новую. Выберешь сама.       Кэти замолкла, как будто торопливое бормотание ножом отрезало, и в замешательстве уставилась на невозмутимого Маркуса, вальяжно развалившегося на мягком стуле, закинув ногу на ногу и скрестив руки.       — Я? — она слишком резко ткнула пальцами себе в грудь и нахмурилась. — Зачем?       — Будет… неплохо, — явственно чувствовалось, что Маркус старательно избежал слова «мило». — Какой-нибудь охотник «Стоунхейвенских Сорок» не сможет выйти на поле, заменю его я и принесу победу на метле, которую выбрала ты.       — Трогательно, — произнесла Кэти напряжённым, звенящим голосом, прищурясь и копируя позу Маркуса. — Но давай без символизма. Пожалуйста.       Подобные неловкие беседы случались часто, виною как правило служили искусно поставленные сценки и фразы провокации, чтобы выставлять Кэти виноватой, или манипулируя её правом обидеться, которым ей приходилось пренебрегать в угоду заглаживанию несуществующей вины.       Школьный слух о том, что Маркус Флинт был недалёким хулиганом, оказался лживой сплетней, которую Кэти принимала за чистую монету почти шесть лет.       Может, он и не был асом в магии и зубрилой с высокими оценками, о чём свидетельствовало его второгодие на последнем курсе, но интеллект его проявлялся в самой что ни на есть слизеринской среде. Он знал, как поставить Кэти в безвыходное положение, умел на неё надавить и когда нужно мог сменить гнев на милость. Самое ужасное заключалось в том, что делал Флинт это тонко, унизительно лениво и без лишних усилий, в итоге конфликт не выглядел конфликтом, а ситуация и разговор при детальном рассмотрении оказывались спонтанными и, казалось бы, ничуть не влияющими на саму Кэти.       Но она-то понимала и ощущала, что это было совсем не так.       Задав их отношениям даже некий темп, Маркус «вынуждал» Кэти извиняться и смущаться по пять раз на день, видимо, принимая её смятение и пугливую вежливость за проявление нежности. Ну или ему нравилось её принижать, что было уже ближе к реальности.       — Что, отыгрываешься за школьные годы? — едко поинтересовалась Кэти, когда его манипуляции с её поведением стали слишком уж очевидными.       Маркус ничего не ответил, только с издёвкой хмыкнул и одарил высокомерным взглядом.       По ночам Кэти было обиднее всего. Свернувшись калачиком поверх одеяла и теребя кружевной манжет пижамы, она прикусывала нижнюю губу и не мигая смотрела в высокое широкое окно напротив. В голове назойливо роились мысли о заманчивом побеге, но нерешительность и боязнь последствий вступали в бой с инстинктами ещё активнее, чем раньше. Наверняка сказывалась жизнь в этом змеюшнике.       После накатывали воспоминания о прошедшем дне, и каждый свой подстроенный Маркусом проступок воспринимался с ещё бóльшим стыдом.       Миновало три дня, а она до сих пор не решила вопрос с манерой поведения, и чем больше времени утекало, тем сложнее казался выбор.       Когда Кэти позволяла себе выказывать недовольство и проявлять своенравие, Маркус выворачивал все претензии наизнанку, добавлял небрежные шпильки, и в итоге семейство Флинтов белые в золотую полосочку, а Кэти просто дура с языком без костей, дурным характером и деревенским воспитанием. И всё умещалось в двух фразах.       Стоило ей показаться смирной и покладистой, как все вокруг становились до безумия довольными, счастливыми и вообще оказывались на вершине блаженства. Прикрыться фальшивым подчинением и искать лазейки, при помощи которых можно избежать свадьбы, всяких договоров и любых соприкосновений с Флинтами, а желательно ещё и без последствий для отца, было разумно, но непросто. Потому как недолгими моментами послушания вовсю пользовался Маркус, то бесстыдно потеснив её на кровати и уложившись рядом (перед сном красная до тёмно-бордовых оттенков Кэти проплакалась в подушку, вспоминая, как вся дрожала внутри и неустанно игнорировала устремлённый на неё болезненно-пылкий взгляд, да и перспектива лицезреть малопривлекательную физиономию так близко и так долго пугала уже сама по себе), то всячески зажимая, поглаживая по коленкам и лапая волосы, прекрасно понимая, что на данный момент не встретит сопротивления.       Эти данные моменты объяснялись короткими, но очень частыми вспышками паники, впервые наступившие в комнате Маркуса. На подсознательном уровне Кэти предвидела не то некую опасность, не то вовсе что-то необъяснимое, и реагировала волной страха. Хорошо это было для неё или плохо, сказать трудно, слышать колкости и прогибаться под интригана — унизительно, но терпеть его прикосновения и полную безнаказанность — тоже.       — Могла бы разбить тут несколько ваз, истошно визжать и рваться из дома, чтобы у твоей мамы волосы поседели, и меня добровольно сдали назад в семью, на свободу, — размышляла вслух Кэти. — Но это ведь не сработает, правда?       — Получишь парочку заклятий со всех сторон и посидишь в заброшенном подвале под зельями.       Кэти похолодела и судорожно сглотнула, перестав мотать ногой.       — Звучит жутко. Нравится меня пугать?       — Я не говорил, что я так сделаю или позволю сделать. Что ты заладила? «Нравится меня пугать?», «нравится меня обижать?», — Флинт брезгливо скривился, словно от зубной боли. — Нет, Кэти, не нравится. А воспитывать тебя — да.       — Ты это так называешь? — возмутилась на его раздражённый тон Кэти. — Я, по-твоему, невоспитанная?       — Не под меня, — пожал плечами Маркус.       — Так нашёл бы под себя.       Демонстративно фыркнув и опустив грустный взгляд вниз, Кэти понурила голову. Она в упор не видела ни одной, даже самой маленькой и ничтожной, причины, из-за которой именно ей придётся выйти замуж за Флинта. Не может же такого быть, чтобы все женщины из родовитых семей были уже помолвлены или обручены.       Она коротко вздрогнула, когда ощутила чужие грубые пальцы на коже, аккуратно очертившие подбородок и заставившие её поднять глаза.       — Все девушки из чистокровных семейств подготовлены к бракам по расчёту и способны быть жёнами, не доставляющими неудобств, — непреклонно смотря на Кэти сверху вниз, объяснял Маркус с ледяным раздражением. — Но я считаю, что достоин большего, чем штампованная уродина со стервозным нравом. Поверь, мне не доставляет удовольствия твоя тоска, ты сама виновата. Не противься, я пытаюсь сделать из тебя особенную суженную. Никто из моих ровесников не похвастается женитьбой на некогда гриффиндорской гордячке из квиддичной сборной.       Он убрал руку с её лица, но связь взглядов не разорвал. Кэти вглядывалась в его тёмно-серые глаза, полные самолюбия и деспотичного недовольства, а сама еле различала цвета от пелены слёз.       — К тому же, истинно чистокровных становится всё меньше из-за кровосмешения. Я у родителей всего один, хотя мама вообще не англичанка и не связана ни с одним из наших домов, и был шанс, что родить она сможет больше. Но ты в состоянии дать Флинтам достаточно наследников, — он вдруг брезгливо скривился. — Так уж вышло, что примесь магглов в волшебнике даёт ему больше возможностей продолжать свой магический род.       — Особенная суженная? — хрипло прошептала Кэти, не веря в услышанное и пытаясь сладить с судорожно дрожащими губами. — Достаточно наследников? Хвастаться… мной?       Пожалуй, наиболее романтизированной и нейтральной вещью оказалось бы его признание в симпатии, но никакой условной любовью здесь и не пахло, а вместо неё был голый спортивный интерес и эгоистичное влечение, такое же, какое бывает у ребёнка к понравившейся игрушке. Нет, пожалуй, даже этого не было.       — Что ты хотела услышать? — озабоченно нахмурившись, Маркус погладил Кэти тяжёлой рукой по голове. — Если тебя это успокоит, то ты одна из тех единиц, которых я воспринимал всерьёз и действительно примерял на них роль жены. Если ты ещё не поняла, это большая редкость. Я не падок на женщин, как бродячий кобель.       Хали́с оскорблённо поднял морду.       — У меня много других забот. Я мог бы жениться на любой дурнушке, отчаявшейся найти себе кого-то среди аристократов, но будь добра, отнесись с уважением к тому, что я решил потратить на тебя силы и время.       Кэти уже плакала навзрыд, закрыв пышущее жаром лицо ладошками. Она опустила голову и вся сжалась, точно сверху на неё давил, давил, давил непосильный груз, грезя раздавить под страшной тяжестью.       — Чудовище… — прошептала она слабыми губами. — Чудовище… Не только внешне. Семья чудовищ…       — Придержи язычок, Белл, — Маркус дёрнул её за плечи, Кэти всхлипнула со страха, сердце заколотилось в горле. — Иначе мне придётся придерживать его. И поверь, тебе это не понравится.       Видя, как она, забыв о гордости и не щадя нервов, захлёбывалась рыданиями сидя на его кровати, Маркус переменился в лице и подсел рядом. Настолько близко, что они соприкасались друг с другом бёдрами, и Кэти тот час же попыталась отстраниться, увеличив расстояние между ними, но Маркус не дал, придёржав её за локоть. Жест ей показался более чем грубым.       — Слушай меня внимательно, Кэти. Если ты думаешь, что у тебя есть время и возможность обвести меня вокруг пальца, то ты ошибаешься. Не ной, посмотри на меня, — он вновь обхватил пальцами её подбородок и повернул к себе, глядя в покрасневшие глаза, влажные и блестящие. — Такие как ты привыкли, что в жизни всё случается лишь так, как им угодно. А если и нет, то вы рвётесь непонятно куда, рискуете ради каких-то глупых убеждений и принципов, — Маркус едва заметно покачал головой. — Так больше не будет. Но у тебя два варианта. Либо ты делаешь всё то, что я тебе говорю. Либо ты можешь вернуться домой и обратиться… к кому угодно. Но знаешь, как со стороны это будет выглядеть? Тебе никто не поверит, глупая, — не без удовольствия прошептал он ей в лицо. — Ты и твоя семейка всё делали добровольно, нет никаких доказательств, что кто-то к чему-то тебя принуждал. Но вот пропавшая у миссис Флинт драгоценность и твоё внезапное открещивание от её семьи могут сказать многое не только мракоборцу, но и общественности.       — Что? — Кэти не поверила своим ушам. Из глаз снова потекли предательские солёные капли.       — Я хочу сказать, что если ты будешь меня вот так расстраивать, — он томно убрал одну из спутанных прядей Кэти за ухо и вытер большим пальцем крупную слезу с её щеки, — то я сделаю так, что твоя жизнь превратится в настоящий ад. А ты ведь этого не хочешь?       Кэти едва нашла в себе силы покачать головой, поджав трясущиеся губы.       — Умница. И больше так не поступай. Это раздражает.