Шёпот в темноте

      Её никогда и никто не держал взаперти до того момента, пока в её жизни не появились Флинты. Хотя… они ведь… всегда в ней были.       Почти месяц она безвылазно была заключена в стенах особняка и даже не могла помыслить о выходе на улицу. Из окон спальни виднелся просторный двор, заканчивающийся высокими кованым забором, который навевал на мысли о старом кладбище. Казалось нереальным, что в действительности кто-то может проснуться рано утром, свесить ноги с постели и сделать шаг, второй, третий… выскочить в коридор, оставив позади спальню, спуститься по одной из лестниц, преодолеть гостиную, холл… и отворить двери.       Словно весь мир в какой-то момент сузился до крохотной точки и теперь ограничивался домом Флинтов.       Кэти сидела на подоконнике, подобрав ноги, и остужала горячий лоб стеклом окна. У неё участились головные боли и слабость в ногах по утрам. На расчёске оставалось всё больше каштановых волос. Слэви молчала, но Кэти знала и без неё.       А ведь где-то там, за увенчивающими забор пиками, остался её дом. Её родители. Всё виделось бесконечно далёким и давно позабытым. Будто в прошлой жизни не она — другая Кэти — ходила по их опрятному, пахнущему корицей и яблоками дому, коротала время в своей комнате на мансарде в окружении волшебных вещичек, которые годами складировались вдоль стен. В прошлой жизни Кэти Белл завтракала за общим небольшим столом на кухне, обнимала маму сзади и утыкалась носом в её спину, затянутую в ситцевое платье, разгадывала вечерами вместе с папой кроссворды и каждый День рождения и Рождество выпрашивала щенка или котёнка, но каждый раз слышала отказ.       Но ведь она сейчас — тоже Кэти Белл! До сих пор! Та же самая: рост — пять футов и восемь дюймов, карие глаза, родимое пятно на шее, это она!       Только теперь ходит лишь по мрачным коридорам и изысканно-консервативно обставленным комнатам, пахнет пылью, горьким кофе и иногда чёртовыми ирисами. Её нынешняя спальня размером с весь родительский дом, а из волшебства здесь лишь конфетница с нескончаемым запасом конфет, которые, к слову, были невкусные. Вся мебель новая, поблёскивающая лаком, обивка незатёртая — полная противоположность той, что была у неё прежде. Завтрак, чай, обед, полдник и ужин подают на подносе, а стоит ей сейчас заикнуться о щенке или котёнке — как ей без расшаркиваний принесут полсотни на выбор.       Дышать свежим воздухом после почти месячного пребывания в доме было непривычно и даже немного больно. Кэти, опершись на локти, полусидя устроилась на колючей траве. Задний двор сзади был окружён двумя корпусами особняка, между ними тянулась галерея, а спереди открывался прекрасный вид на густой тёмный лес со старыми соснами, толпящимися за решётчатым забором.       Маркус стоял к ней спиной и с размаху бросал камешки в небольшой голубой пруд, окружённый камышом и можжевеловыми кустами. Во дворе поместья было куда приятнее находиться, чем в комнатах.       Лабрадор носился по лужайке, перепрыгивая большие камни. Розовая тряпочка языка колыхалась на ветру. Вот кому хорошо.       — Ой, ну что тебе надо? — ворчала Кэти, когда пёс подбежал к ней и стал смоктать ухо, тяжело дыша. — Отстань.       Хотя, признаться честно, охота было подорваться и понестись куда глаза глядят вместе с псом.       — Бладжер! — рявкнул вдруг Маркус, что у Кэти сердце подскочило в груди.       Лабрадор выжидающе посмотрел на хозяина, наклонив голову, и демонстративно лизнул Кэти в щёку.       — Кажется, он тебя не слушается, — не скрывая усмешки, заметила Кэти.       — Кто-то просто давно на улице не ночевал.       Кэти закатила глаза, потрепав Хали́са за мягкую холку. Настоящий домашний тиран, который не может добиться послушания ничем другим, кроме наказаний. Думает, что его уважают, а на самом деле — ненавидят и боятся.       Поток мыслей прервало ворчание Маркуса.       — Уже вся кровать в шерсти, я заклинание очищения использую чаще, чем все остальные.       — А может, это твоя? — Кэти серьёзно присмотрелась к недельной щетине на его лице. Прежде она не замечала у него буйной растительности, но сейчас взгляд сам по себе цеплялся за излишне широкие и густые брови, характерную затемнённость в верхней части шеи, покрывавшие руку с закатанным рукавом чёрные волоски.       — Гадкая девчонка, — не замечая на себе изучающе-задумчивого взгляда, сказал Маркус без тени злости, подходя ближе. Из пруда донёсся всплеск, лягушка нырнула в воду из кушерей. Громко дышащий Хали́с завалился на спину, подставляя подошедшему хозяину живот, но тот его проигнорировал и сразу, когда поравнялся с не спускающей с него глаз Кэти, провёл костяшками пальцев по щеке, перевернул ладонь, чтобы дотронуться подушечками до нижних скул, и слегка ущипнул её за подбородок.       И вновь и вновь, когда он её обзывал или критиковал, она задавалась закономерным вопросом: «Если такая плохая, то чего держишь?»       Но вслух Кэти уже давно перестала его задавать.       Они шли вдоль высокой живой изгороди, скрывающей за собой мраморную статую полупревратившейся в яблоню дриады — специфическое зрелище. Хали́с то путался под ногами, прижимаясь лоснящимся боком к ногам, то убегал вперёд, радостно нарезая круги по залитой солнцем траве. Щурясь, Флинт смотрел перед собой, пока наконец не заговорил:       — Я тут думал… насчёт гостей. Нельзя, чтобы с твоей стороны было пусто.       — А папа с мамой? — до этого идущая с поникшей головой, Кэти встрепенулась: неужто и их не считают нужным приглашать?       — Этого мало. Поэтому будет лучше, если ты напишешь письма другим родственникам.       — А ты знаешь, что они у меня есть?       Маркус остановился, с лёгкой улыбкой глядя на Кэти.       — Я часами провёл за изучением твоего генеалогического древа, которое, на секунду, пришлось составлять самостоятельно.       Для ушей Кэти это прозвучало достаточно странно и жутко. Копаться в архивах, выискивая документы о родственниках совершенно чужого для тебя человека — сомнительное занятие.       — И как? — спросила она, на ходу срывая соцветие жасмина и растирая его пальцами.       — Несложно. И результат порадовал.       — В каком смысле? — Помятый цветок упал на землю, руки теперь источали свежий, слегка цитрусовый аромат.       — Твои родители из семей волшебников, — сказал Флинт таким голосом, будто это всё объясняло. — Я шёл дальше по коленам, твоя ветвь по большей части магическая, это впечатляет. Кажется, некоторые гриффиндорцы, любители гря… магглорождённых, что-то недоговаривают.       — Просто так вышло, — Кэти не скрывала раздражения в тоне. — Моя родня никогда не кичилась своей кровью. В том, чтобы вступить в брак с магглом или магглорождённым, мы не видим ничего предосудительного. Как и все нормальные волшебники.       — Жаль, что ты попала в семью ненормальных, — притворно вздохнул Маркус, обнимая её за плечи.       — И о Мириам знаешь? — Кэти презрительно поджала губы, но руку его не сбросила.       — А кто она тебе?       — Племянница мамы.       — Я больше по отцовской линии старался смотреть.       — Что, брезговал смотреть на ветвь не-чистокровки? — она остановилась, её голос отдавал могильным холодом. Маркус переместил руку ей на поясницу, поглаживая. С его лица не сходила улыбка.       — Твой дед — полукровка, — припечатал он. — Это печалит.       — Меня печалит, что Мириам заплатила жизнью за своё право выйти за того, за кого она хотела — за магглорождённого, а теперь её сестра…       — Тише ты, — пробормотал Маркус устало, цокая языком. — Давай без гневных тирад. Ты помнишь наш разговор?       Кэти сжала челюсти, недовольно засопев. Сглотнула и скрепя сердце кивнула головой.       С него станется претворить в жизнь угрозу и впутать Монтегю, который определённо не дружил с головой так же, как и Флинт, а то и вовсе был её лишён. Альянс больных ублюдков сейчас ни к чему.       — Это была война, Кэти. И на войне люди умирают.       «Но не те, которые этого заслуживают», — досадливо думала она потом, когда провела целых два дня в полном одиночестве, прячась в библиотеке.       После юбилея мистера Флинта их отношения были спущены на тормозах. Маркус словно бы желал отстраниться от Кэти: не звал к себе, сам перестал наведываться в её спальню по вечерам. Поначалу мысль о том, что она ему просто надоела, но он не решался пока её отпустить, грела душу и вызывала буйный восторг, сдерживать который было нелегко (как-то Кэти не сдержалась и расплылась в глупой улыбке, теша надежду и не веря своей удачливости, что не ускользнуло от Флинта, и тот осклабился в ответ, после чего Кэти поклялась себе сохранять каменное лицо до конца жизни). Но виной его отчуждённости послужила возрастающая занятость в карьере, о чём она узнала совершенно случайно, до этого думая, что Флинт сидит запертый в собственной комнате, а не пропадает сутками на тренировках.       К превеликому изумлению Кэти, Флинты не собирались за общим столом. Прежде она не придавала этому значения и думала, что её попросту не приглашали на семейные ужины. Каждый в поместье был занят своими делами и предпочитал есть тогда, когда посчитает нужным. Её это, честно говоря, поражало: вроде и семья, а вроде и каждый сам по себе. Исключение составляли, пожалуй, редкие дни, когда они всё-таки устраивали совместную утреннюю трапезу. Одну из них Кэти самовольно пропустила во второй день своего пребывания в особняке. Следующая произошла на утро после юбилея, потому как мистер Флинт объявил, что Маркус на два-три дня отправится в Хельсинки для показательной игры в благотворительном матче с местной сборной.       — И за это, я так понимаю, не заплатят? — уточнил он с заметным недовольством, вертя в пальцах пустой кубок.       Кэти ела крайне медленно, боясь сделать лишнее движение и привлечь тем самым к себе внимание. Она смотрела в тарелку, сидя в столовой за длинным гранитным столом, в центре которого возвышалась массивная античная ваза с сухоцветами. На стенах висели рогатые канделябры, вместо привычных мутных сгустков света в них полыхал жаркий огонь, отбрасывая тени на картины в позолоченных рамах. На одной из них Кэти разглядела портрет маленького хмурого мальчика с криво подстриженными висками, из-за чего уши казались ещё более неправильной формы. Смутно угадывался Маркус, и то из-за ковшеобразной и непропорциональной для детского лица челюсти, доставшейся от отца, вне всяких сомнений.       — Тебе известно слово «благотворительность»? — холодно смерил его взглядом отец. Миссис Флинт последовала примеру Кэти и опустила глаза в тарелку, явно уйдя мыслями далеко за пределы столовой. — Твой рейтинг несерьёзен. Тебе нужно заявлять о себе, проявлять инициативу.       — За собственный счёт?       — За отцовский. Из собственности у тебя пока что есть только...       С важным видом миссис Флинт подняла голову, одарив присутствующих нежной улыбкой. Она усердно заработала ножом, отрезая кусочек сдобной оладьи и отправляя его в рот с поразительной лёгкостью и изяществом, о котором Кэти могла только мечтать. Впрочем, Маркус тоже манерами не блистал, ел торопливо, жадно и слишком заметно работал челюстями, будто спешил куда-то.       Воодушевлённо переводя взгляд от Кэти к Маркусу, миссис Флинт положила свою руку на руку мужа, отвлекая того от серьёзных размышлений и разряжая напряжённую обстановку:       — Сильно квиддичем не увлекайтесь. Хочется, чтобы на свадьбу хватило с лихвой.       — Только она может попросить не увлекаться квиддичем за столом, где сидят три игрока, — насмешливо вздохнул мистер Флинт.       Кэти польстило, что он не забыл о ней. Её щёки зарделись. Следящий за ней боковым зрением Маркус звонко бросил вилку в тарелку и выпрямился на стуле, сверля недобрым взглядом лицо отца. Он уже открыл было рот, чтобы что-то ему сказать, но внезапно голос подала Кэти:       — О репутации нужно думать сейчас, иначе без неё потом будет сложно пробиться.       Маркус взглянул на неё так, словно всю жизнь считал её немой. Всеобщие взгляды скрестились на ней. Кэти потупила взор, внутренне содрогаясь от одной только мысли, что сделала что-то не так.       — Хоть кто-то в этой семье понимает, о чём говорит, — мистер Флинт одобрительно улыбнулся ей.       Кэти стушевалась, избегая зрительного контакта с ним, и с задумчивым видом опрокинула в себя целый кубок кислого вина.       На этом её воспоминания о семейном завтраке прерывались чередой похожих друг на друга дней, которые она проводила в обществе книг, чей текст остался в памяти смазанным потоком стройных букв.       Но Маркус вернулся — и вернулся до жути довольный — и её затворнический образ жизни координально переменился в противоположную сторону.       Всё чаще он стал вытаскивать её на улицу. Сначала под предлогом показать огромный поющий фонтан, на котором зимовали водные алконосты последние два года, а затем зазывая выйти во двор во время ланча. У западного крыла в окружении кустов шиповника раскинулась светлая просторная терраса с круглым деревянным столом, стульями и креслом-качалкой, в котором вовсю развлекался Хали́с, когда они приходили сюда.       Маркус нещадно откармливал Кэти.       «В меня столько не влезет, — уныло размышляла она, глядя на очередной кусок ягодного пирога, который он ей настойчиво подкладывал, не терпя возражений. — Ночью просто суну два пальца в рот».       Но он вовремя останавливался и никогда не впихивал в неё еду насильно, предпочитая лишь следить, чтобы она ела в достаточных количествах.       Тогда в её жизнь вернулся свежий живой воздух и лучи солнца, перестали лезть волосы, и сон стал более спокойным и крепким.       Ей купили выходную бордовую мантию с красивым складчатым лифом и длинными рукавами, настолько узкими, что её руки еле в них пролезали. В полдень того же дня Слэви, заплетающая ей волосы, объявила о желании хозяина прогуляться с невестой по Косому переулку.       Там они бродили среди редких прохожих, — близилось начало учебного года, и большинство семей либо уже скупились к школе, либо предпочли сделать это в начале дня — Кэти оглядывалась по сторонам, словно впервые находилась здесь и каждый предмет был в новинку. На самом деле она была здесь в последний раз в поисках работы ни больше ни меньше, как за день до прихода Флинтов.       Привычные, но такие незнакомые вывески смотрели на неё свысока и зазывали потянуть за ручку двери с колокольчиком, чтобы войти, но она опасливо поглядывала на безмятежного Маркуса и прикидывала, входят ли её мимолётные порывы в его планы.       Они зашли в Волшебный зверинец, где Кэти вдоволь насмотрелась на ручных саламандр, совят, щенков, плюющихся ледяным огнём, и ещё много каких животных, ни одно из которых в ней не пробудило желания купить. Магазин близнецов Уизли, Маркус, молча схватив Кэти за локоть, обошёл по широкой дуге.       Оба они застряли во «Всё для квиддича», хотя Кэти честно не понимала, зачем она разглядывает на витринах перчатки, щитки, эластичные повязки, свитера, мантии и плащи: её внутренний игрок давно уже зачах, и она проявляла интерес к этим вещам скорее рефлекторно, чем осознанно, хотя, признаться честно, соблазн выпросить у Флинта спортивную майку с принтом «Gryffindor always wins» присутствовал. Сам он отнёсся к ассортименту достаточно прохладно, потому как был уже порядком избалован эксклюзивными вещами для профессиональных игроков, которыми их обеспечивали спонсоры и находчивые продюсеры.       А вот в кондитерской Кэти не стала сдерживаться и прямо заявила, что ей осточертела домашняя еда, и она намеренно хочет вредных сладостей, и чем больше, тем лучше.       — У тебя и без того здоровье подорвано, — проныл Маркус, глядя на то, как Кэти с алчным взглядом сгребает жменю за жменей клубнично-мятные пирожные в бумажный пакет с логотипом кондитерской.       Набрав лакомств, по меньше мере, недели на две беспрерывного поедания, Кэти с довольным видом протянула продавцу новенький блестящий галеон под шокированным взором Флинта.       — И откуда у тебя деньги? — спросил он деланно беззаботно, когда отправил Квотта с покупками домой, не намериваясь обременять себя лишней тяжестью.       Кэти пожала плечами.       — Держала его на чёрный день, а сегодня подумала: почему бы не потратить?       — Он хоть настоящий?       — Конечно.       Ситуация до колек забавляла Кэти. Быть невозмутимой и «себе на уме», пока Флинт нервничает и явно чувствует себя не в своей тарелке, — неописуемо приятное чувство. Разумно было бы, например, расплатиться самому до того, как она полезет в карман, или осмотреть монетку, которую она даёт. Там могло быть что-то начеканено магическим путём. Растерянность Флинта грела душу, но одновременно и озадачивала. Сам не свой.       Он повёл её в чайную Розы Ли, где, усадив за столик рядом с собой, собрался завалить её заранее подготовленной информацией.       — Слушай внимательно и не дай бог что-нибудь упустишь.       — Мы могли бы поговорить дома, закажи чай, — подперев щеку рукой, протянула Кэти со скучающим видом, как бы невзначай пачкая носком туфли штанину Маркуса. Пнуть бы посильнее, да заметит.       Резвая официантка принесла две чашки пуэра, и Кэти согласилась продолжить разговор.       — Я позволил тебе выходку в кондитерской первый и последний раз, — подавшись вперёд, яростно прошипел Флинт. — Ты пользуешься тем, что мы в общественном месте. Я не должен терять лицо, скандаля с невестой в магазине или вообще хоть как-то препираясь с ней на людях.       — А что в этом такого? — всплеснула Кэти руками.       — Ты заплатила за себя, когда рядом стоял я. Это дурной тон!       — Тут кто-то другой — дурной.       Кэти схватилась за горячую чашку, тут же обжёгши пальцы. Она дёрнула рукой, зашипев сквозь зубы, и стала дуть на отдающие жаркой болью подушечки.       — Осторожнее ты, — недовольно бросил Флинт, поймал её ладонь и приложил к ожогу кубики льда, завёрнутые в салфетку. — Зайдём в аптеку за мазью.       Он продолжал, насупившись, смотреть на её покрасневшие пальцы, пока Кэти не отвлекла его.       — Ты глупая, — сказал он вдруг с удивительной простотой. — Даже чай не можешь без происшествий попить. Как бы ты жила, если не я?       Кэти загадочно улыбнулась, пачкая ему под столом вторую штанину.       Флинт прочистил горло.       — В общем, постарайся быть скромнее на людях. Я всё сделаю сам, не переживай.       — Я не переживаю, — отвернулась от него Кэти.       «До чего же жалкий».       Они молчали. Флинт — потому что долго порывался высказать ей всё накопленное за месяц, что нужно было обговорить и пояснить во избежание проблем, но ему — исключительное явление! — не хватало решимости портить пресловутыми условиями и ультиматумами ту идиллию, которая воцарилась в кои-то веки в их отношениях: милая Кэт сидела так волнительно близко в новой красивой мантии, её руки источали стойкий запах ванильной выпечки, тонкие тёмные косы в замысловатых переплетениях обнимали чистый широкий лоб. Ему не хватало духу в такой момент напоминать об отвратительных нюансах, касающихся того, что он её теперь, вроде как, контролирует, вынуждает и направляет, навязывая свою волю. Кэти молчала из-за нежелания рушить хрупкий барьер, который она старательно выстраивала между ними последние дни. Наигранность, сдержанность, здоровое безразличие к тому, как с ней обходятся (насколько это вообще может быть здоровым) в совокупности образовали неплохую ментальную защиту от раздражителей, стресса и срывов.       В неловкой тишине, прерываемой лишь глухими шагами официантки и посвистыванием чайников за стойкой, Флинт сжимал её запястье у основания и слегка, вытянув губы, дул на обожённые пальцы, избавляя от болезненных ощущений. Кэти было неловко, но она не решалась убрать руку.       — Гхм, так всё-таки… — она заёрзала на стуле, — как прошла игра?       Флинт отвлёкся от своего занятия и поднял глаза на Кэти.       — Отлично. Против нас выставили каких-то школьников, которые мечтают пробиться в большой спорт. Мы их, конечно, не сильно старались трепать, но они были очень наглые.       — Сам раньше таким же был, — нахмурилась Кэти, непонятно зачем вступаясь за незнакомых финнов.       — Так я пробивался. А они… вряд ли.       — Почему?       — Потому что суетятся не по делу. Самомнение самомнением, но неплохо его ещё и результатами подкреплять.       — Они ведь дети, — простонала Кэти, беря левой рукой свою чашку и отпивая. — А ты взрослый мужик, который за настоящую сборную играет.       — Как, по-твоему, это происходит? Пока ты сопляк, ты творишь, что хочешь, тешишь раздутое эго, а потом резко становишься рассудительным и преуспевшим взрослым? Либо они научатся сейчас, хлебнув горькой реальности, либо не научатся никогда.       Кэти недовольно поджала губы, не зная, что возразить. С одной стороны, противопоставить аргументам Флинта ей нечего, а с другой… Даже если у неё были бы железобетонные убеждения, победить в споре с таким упёртым «взрослым мужиком» — нереально. Всё равно останется при своём мнении. А хотя… не прав ли он по факту?       — О чём задумалась?       Помотав головой и разгоняя мысли, Кэти тоскливо посмотрела на Флинта. Тот наконец оставил в покое её руку. Лёд, спрятанный в салфетке, растаял и теперь бледной лужицей растёкся по пальцам. Ожог немного пульсировал, но уже не причинял особого дискомфорта.       — Насчёт поведения на людях ты меня поняла?       Кэти слабо закивала, продолжая сконфуженно мять мокрую салфетку кончиками пальцев.       — Ещё кое-что. Перечитай список условий, который ты пообещала выполнять с присущей вам, гриффиндорцам, честностью. Его немного перефразировали, — с видом ученика, виновато сдающего эссе позже установленного учителем срока, Маркус протянул ей листок заламинированного белого пергамента.       Вверху гордо синел герб дома Флинтов с раскинувшим пурпурные лепестки ирисом. На обвивающей его шипастой ленте готическим шрифтом было выведено: «Наш путь тернист, но триумфален».       Под ним тянулись пункты, отделённые один от другого пустой широкой строкой.       Избранница наследника после подписания брачного договора и/или же после совершения обряда скрепления родственными узами её родителями или лицами, их заменяющими, с родителями или лицами, их заменяющими, наследника, обязуется выполнять следующие условия:       — Я не поняла ни слова, — честно призналась Кэти, оторвавшись от первого абзаца.       — Язык юрисконсультов. Проще говоря, эти вещи невеста должна выполнять либо после официального заключения брака, либо, как в нашем случае, сразу после договорённости между семьями.       — Такая штука есть только на невест? А жених как?       — У жениха тоже есть, но по-хорошему его должен составлять отец невесты, — Флинт усмехнулся. — Я всё жду сову от мистера Белл.       — Он вряд ли что-то сочинит, — искренне призналась Кэти, размышляя, насколько сильно положение папы зависит от благосклонности Флинта-старшего. Пожалуй, очень сильно…       — В любом случае, во время церемонии условия налагаются на обоих. Ты просто смотри, что подписываешь.       1. Подчиняться воле мужа, сохраняя патриархальный уклад в семье, если таковой установлен традициями рода.       2. Хранить супружескую верность при любых обстоятельствах, в случае официального развода или смерти мужа обязанность упраздняется.       3. Исключить из своего окружения представителей мужского пола, которые каким-либо образом могут помешать исполнению п. 2.       4. Сопровождать мужа на официальных мероприятиях, если позволяет состояние здоровья и иные непредвиденные обстоятельства.       5. Не ставить под сомнение положение мужа в обществе и избранных кругах общением с представителями маггловских семей или волшебных семей, демонстративно их поддерживающих.       6. Не действовать во вред интересам семьи и мужа.       7. Относиться с вниманием к образованию и саморазвитию.       — Где про родителей? — спросила Кэти, дочитав до конца. — Там было что-то про уважительное отношение или вроде того.       — Убрал, — невозмутимо пояснил Маркус, взмахивая палочкой. Пергамент исчез. — В старых образцах ещё страницы на три расписывали про детей, но это уже стало негласными правилами. Ну как?       — Иного и не ожидаешь, — Кэти пожала плечами, допивая уже остывший чай. — Буду читать как мантру перед сном.       — Хорошо, — серьёзно кивнул Маркус, не замечая сарказма в её голосе. — И… вот.       Он запустил руку во внутренний карман и достал оттуда бархатную коробочку самого классического вида, который только можно вообразить. Кэти сразу поняла, что находится внутри. Креативным подходом в этом деле Флинт не блеснул.       — Наверное, тебе так будет проще. Если… официально, — он подвинул коробочку к ней. У стойки любопытная официантка за спиной Кэти вытягивала шею, силясь разглядеть содержимое.       — О-о, — только и смогла выдать из себя смутившаяся Кэти, поправляя сползшую на висок косу. Мягкая крышка сама по себе открылась, обнажая кольцо червонного серебра. На толстом обруче извивались рунические символы, а в самом центре сиял тёмно-синий драгоценный камень овальной формы в обрамлении крохотных бриллиантов. — Оно такое… большое.       — Это символ принадлежности к чистокровной семье. Носи с гордостью.       — Обязательно, — скромно улыбнулась Кэти, пряча взгляд за опущенными ресницами. — Примерить я сейчас не смогу, обожглась.       — Он подойдёт под любой размер, — спешно вставил Маркус. — Примет форму даже таких тонких пальчиков, как у тебя, — он взял её здоровую руку и запечатлел на ногтях жгучий поцелуй.       — И где их делают? — желая перевести тему, поинтересовалась она.       — Оно одно. Ещё от прабабки.       Кэти глубоко вздохнула, закрывая крышку. Значит, миссис Флинт пришлось сегодня — сегодня ли? — расстаться со своим кольцом, которым, надо полагать, она до зубовного скрежета дорожила. Всё бы ничего, да только преемнице этот блеск, богатство, старина… попросту не нужны.       Устало откинувшись на спинку стула, Кэти потёрла переносицу, надбровные дуги, схватилась за виски, прикрыв глаза. Флинт молчал, спасибо ему за это.       — Знаешь, чего бы я сейчас хотела? — призналась она замучено. — Дольки яблок. В мёде.