***
Было уже десять утра, когда домовик боязливо потрепал Кэти за плечо. По правде сказать, она уже давно не спала, а лежала с закрытыми глазами под звонкое щебетание птиц за окном, но всё же, продолжая притворство, лениво разлепила глаза и медленно приподнялась. — Чего тебе надо, Квотт? — Мисс Белл, хозяйка велела оставить вам перед отъездом завтрак. — Завтрак, ага, — упав на подушку, пробормотала Кэти, сонно зажмуриваясь. — Уже мог бы обед принести. И в ответ тишина. Ни ворчания, ни шагов по комнате. Обычно домовик не позволял себе в её адрес колкостей, но взгляд жуткого существа говорил за него — плотоядный, с хитринкой, пронизывающий до мозга костей. Кэти бы не хотелось, чтобы Квотт сейчас стоял у кровати и смотрел на неё так. Но домовик уже исчез из спальни. Вздохнув и потянувшись, Кэти широко зевнула и выбралась из-под одеяла. Солнечный свет лился из незашторенного окна. Золотистая пыль кружила в воздухе. На столе возле оставленной коробки с платьем остывал завтрак. С грустной миной Кэти посмотрела на холодную овсянку с мёдом. Ну не любит она мёд, неужели нельзя запомнить! Масла бы — и уже лучше. В чашке обнаружился чёрный чай с бергамотом. Ещё одна гадость. Кэти никогда не считала себя привередливой, но здесь ей словно нарочно подсовывали то, что она не любила! Небось это очередная мелкая пакость от хозяйки дома в отместку за… что угодно. Ей-богу, что угодно. Скривившись, Кэти отставила от себя поднос и, на ходу приглаживая взъерошенные после постели волосы и пытаясь заплести их в косу, вышла из комнаты. Совершенно не обращая внимание на царящие вокруг мрачность и обманчивое запустение, она босиком пересекла многочисленные коридоры и попала на антресоли, как раз неподалёку от спускающейся в гостиную левой лестницы. При большом желании и нужном освещении гостиная походила на гриффиндорскую. Уютное тёмное дерево, алые и бордовые тона, всегда растопленный камин. Кэти задержалась, скользя взглядом по креслам и диванам. Мрачно, очень мрачно. Впустить бы дневного света, но окон здесь не могло быть, ведь комната располагалась в самом центре здания, окружённая несколькими этажами и помещениями в них. Толкнув двойные двери, притаившиеся в одной из ниш под верхним ярусом, Кэти попала в уже знакомую столовую. Стулья, обитые кожей, были задвинуты за длинный гранитный стол, в центре которого стояла ваза, в античном стиле, с сухоцветами. — Слэви! — несмело позвала Кэти, прислонившись к высокому комоду с рамками, сервизом, статуэтками и прочей старомодной ерундой для интерьера. Домовиха не отзывалась, но, возможно, просто не слышала. Кэти почесала ногу об ногу, нерешительно поглядывая в сторону кухни. Оттуда вроде как доносился оживлённый шорох, но вполне вероятно, что это посуда сама себя мыла. Есть хотелось страшно, а возвращаться в спальню и клевать остывшую кашу — нет. Кэти немного зависла на старых колдографиях, обрамлённых в красное дерево. Потрёпанные, старые-старые колдографии. На одной, самой маленькой, стояла миловидная женщина средних лет, худенькая, низкая, со светлыми, теперь кажущимися золотыми, волосами. Она совсем по-девичьи улыбалась и подмигивала. Руку на её талии держал мужчина с удлинённым лицом, горбатым носом и уже поредевшими и поседевшими волосами. Он не улыбался, линия его рта была жёсткой, но он то и дело вздёргивал подбородок. Кэти взяла рамку в руки и пригляделась. Рядом, возвышаясь над ним почти на голову, улыбались два молодых парня, похожие между собой, будто близнецы. Кэти нахмурилась, улавливая в их облике нечто очень знакомое. Да и не близнецы это вовсе. Крайний шире в плечах, и подбородок у него другой формы, без ямочки. Но ошибиться было невозможно — черноволосые, бледные, с квадратной челюстью и чётко очерченными верхними скулами — одна порода с Маркусом. Удивительно, как у Флинтов несколько поколений сохраняется один и тот же типаж внешности. Усмехнувшись, Кэти осторожно поставила рамку на место. Смешно было бы, если бы он родился похожим на родственников матери, смуглым и чернявым, с арабским разрезом глаз. Они, наверное, с Боулом на этой почве и поладили — его родной отец был турком, или что-то вроде того. Прислонившаяся к косяку Кэти лениво крутанула дверную ручку и ввалилась в кухню — прямоугольное помещение с низким потолком, заставленное кухонными гарнитурами и широкими разделочными столами. — Привет, — небрежно бросила Кэти, деловито пройдя к стойке и примостив на неё свой зад. Слива из корзины рядом сама прыгнула в руку. — Ты знаешь, где находится кухня? Маркус, стоящий от неё по диагонали, отвлёкся и повернулся, смерив её недовольно-ироничным взглядом: — Представь себе. Не донеся сливу до рта, Кэти изумлённо вытаращилась на него. — Мерлин, ты ещё и готовить умеешь! Поразительно. Если Флинт встанет у плиты, у него белые ручки не отвалятся. — К твоему сведению, — заявил уязвлённым голосом он, отправляя ребром ножа что-то в кастрюлю, — я никогда не был неженкой. Не путай меня с Малфоем, пожалуйста. Было бы смешно в двадцать четыре не уметь себе макароны сварить. — Но у тебя же эльфы есть. — Кэти впилась зубами в сочную сладкую мякоть сливы и ощутила, как живот скрутило голодным спазмом. Вот бы он и ей макароны сварил. Флинт хмыкнул, открывая дверцу шкафчика. — Это тебе соизволили завтрак оставить. Мне не впервой. — Тебя часто оставляли голодать в одиночестве? — с издёвкой вздёрнула бровь Кэти. Он ничего не ответил, а только молча прошёл к ней, выставляя что-то на столешнице. — Отойди, пожалуйста. Кэти поняла, что уселась прямо возле раковины, и торопливо подвинулась. Из крана мощным потоком хлынула вода. — Ты сегодня подозрительно вежливый. — А ты язва, как всегда. Я уже устал на тебя злиться. — Жаль. Тогда зачем я это делаю? — пробормотала Кэти, по-детски дрыгая ногами и разглядывая закопчённый потолок. Прочистила горло. — Здесь всегда так пусто, а без твоих родителей и эльфов ещё хуже. Куда они свалили? — На похороны, — закрутив вентиль и встряхнув блестящую тёрку, ответил Флинт и пристроил её на полотенце, забрызгав руку Кэти водой. — О, эм, сочувствую. — Нечему. Все там будем. — Оптимистично. — Кэти обглодала сливовую косточку и, не прицеливаясь, бросила её в урну у противоположной стены, попав в цель. — Ну хоть не зря пять лет бладжерами по морде получала. К её удивлению, Маркус засмеялся. — Это точно. Он насухо протёр руки, педантично поправил посуду на сушке и приблизился к ней. Кэти была озабочена нахлынувшими мыслями о своём ночном кошмаре, поэтому не сразу заметила, как Флинт вклинился между её ног. Большим пальцем убрал липкий фруктовый сок с нижней губы. — Только у тебя не морда, а лицо. «Точно. Потому что морда — у тебя», — подумала Кэти и позволила себя поцеловать. Он был нежен, но, как всегда, на своей волне, как будто то, что он с ней делал, касалось только его самого. С таким же успехом он мог летать на метле или пользоваться шампунем, не заботясь об ощущениях кого-то, кроме себя. Большие и холодные после мытья посуды (что, не можешь заколдовать её, чистокровный волшебник?) руки заползли ей под тонкую пижамную футболку, скользя подушечками пальцев по животу, талии и рёбрам. Целовались они долго, по мнению Кэти — даже чересчур долго. У неё немного кружилась голова от голода и языка Маркуса, обводящего контур её нижней губы. Его руки исчезли с живота и зарылись в основание растрёпанной косы, а её покоились на его плечах. Девичьи пальцы, на одном из которых поблёскивало обручальное кольцо червонного серебра с синим камнем, смяли тонкую рубашку. Он подался вперёд, углубляя поцелуй и обхватывая её за шею. Кэти дёрнулась, чудом не завалившись на подоконник от его напора. Ей казалось, что он сейчас просто сожрёт её своим большим влажным ртом. — А родители не вернутся? — отстранившись от него, спросила Кэти. Губы мазнули по уголку её рта с причмокивающим звуком. Маркус открыл глаза. — А то неловко. — Забудь ты о них, — прошептал он. Они недолго ещё оставались сомнительно близко друг к другу, соприкасаясь лбами и глубоко дыша. Он смотрел на неё исподлобья, пока она, опустив ресницы, сверлила робким взглядом паркетный пол под его ногами. Подавшись вперёд, Маркус уткнулся губами в её макушку, а Кэти была вынуждена прижаться головой к его плечу. Взгляд сам собой упал на закатанный рукав рубашки. Повинуясь неожиданному порыву, Кэти потянула ткань выше. Метка. У него там должна быть метка. Она видела его с голым торсом только однажды, в их первую ночь после ссоры с миссис Флинт, но в комнате было плохо видно, и ей показалось, что на предплечье ничего не темнело, она бы заметила. — Не надо, — внезапно твёрдым голосом остановил её Маркус. — Там ничего уже нет. — Не болит? — почему-то спросила Кэти. Если бы болела… ох, и думать не хочется. Кровь стыла в жилах при одной только мысли о Том-Кого-Нельзя-Называть и его последователях. Один из них только что её целовал. В голове не укладывалось. — Только фантомные боли, — словно в пустоту, ответил Маркус и оторвал пронизывающе-тоскливый взгляд от окна. Кэти заметила, что он во время их разговора весь напрягся, как основательно натянутая струна, которая вот-вот лопнет. Он откашлялся, отходя к столешнице. Немного помолчал. Кэти смотрела ему в спину. — Давай не будем об этом говорить. «Что ж ты там такое делал?» — с презрением подумала Кэти. Отряды карательного назначения. От одной только формулировки мороз по коже. Поиск и отлов неугодных: магглорождённых, предателей крови, оппозиционеров. Они совершали рейды на целые улицы волшебников, деревни, выискивали скрывающихся и отправляли тех, чьё происхождение было под сомнением, в руки палачей. А при сопротивлении… Мириам сопротивлялась. Её муж умер во дворе, не успев забежать в дом. Мириам успела разоружить одного из нападавших, но смертельное заклятье от второго ударило ей меж лопаток. Способен ли был Маркус убить невинную, простую женщину, чистокровную волшебницу, которая пыталась защитить мужа и свой дом? «Это была война, Кэти. И на войне люди умирают» — сказал он ей как-то. Не поспоришь. Вот только «…И на войне люди убивают» — было бы честнее. — Кто ещё с тобой был? — не своим голосом спросила Кэти. — Монтегю и Боул. Монтегю — отморозок, Боул вряд ли понимал, что происходит на самом деле. Другие в отряде, помимо нас, кажется, тоже. Это было… чем-то вроде развлечения. — И для тебя? — Я должен был найти своё место в этой войне, — он беззаботно пожал плечами. — Как вам удалось избежать наказания? — сжав губы и пытливо стараясь не упустить признаков лжи, поинтересовалась Кэти. Маркус вмиг сделался серьёзным и скосил уголок рта, похабно оглядывая её. Кэти против воли поёжилась, вдруг представив себя на месте какой-нибудь несчастной полукровной девушки, которую вытащили из кровати посреди ночи и бросили ему под ноги, и он точно так же оценивающе скользил по ней взглядом. — Мы не применяли Непростительные. Ни разу. Ну и, конечно же, деньги. Если ты не заметила, мы с Монтегю не из бедных семей. Боул, в принципе, тоже. Кэти не нашлась с ответом. Она хмуро смотрела куда-то в дальний угол, ненадолго забыв о голоде. Сидеть с ними за соседними столами в Большом Зале, учиться в тех же кабинетах, что и они, делить с ними поле во время матчей, чтобы в какой-то момент просто соперники стали врагами. А теперь один из них пытается сделаться для неё не врагом, а избранником. Мириам погибла, заступаясь за мужа, а муж Кэти был тем, от кого нужно защищать. — Кажется, я просил не поднимать эту тему, — строгий тон отвлёк Кэти от размышлений. — Извини. — Голодная? — Очень. Через минуту Кэти, прислонившись плечом к шкафу-пеналу, наматывала на вилку макароны с сыром и думала о том, как ей не хватало простой еды «для бедных». Макароны, правда, были чуточку недоварены, но от Флинта ждать блестящего кулинарного мастерства не приходилось. Хорошо хоть, что он не заставил готовить её. Омлет из пяти яиц с молоком и луком был пределом её умений. — Какой кофе ты пьёшь? — бросил через плечо Флинт, откручивая крышку. Кэти с прищуром перевела взгляд от неё на лапу Флинта с выступающими венами. Папа пил такой же кофе и, чтобы открыть тугую банку, прибегал к помощи волшебной палочки. Флинт, кажется, в ней вовсе не нуждался. Кэти блаженно прикрыла глаза. Кажется, лучшего завтрака у неё в жизни не было. — Со сливками и тремя ложками сахара. Ужаснувшись, Маркус оглянулся. — Мерлин, ты от переизбытка сладости не умрёшь? — Вообще-то, это вкусно. — Я ребёнку кофе делаю или взрослой девушке? Зачем там сливки? — Чтобы убить горечь. Предлагаешь пять ложек кофе на кипяток и пить сквозь слёзы? Флинт, кажется, не впечатлился её ответом. Он молча насыпал шесть ложек кофе в кружку, залил водой из чайника, немного размешал, прислонился к столешнице прямо напротив Кэти и демонстративно отхлебнул. Брови Кэти взлетели вверх. Она отставила пустую тарелку, облизнув пальцы в сыре. — Ладно, брутальный, я сама себе сделаю детский кофе. Переступив с ноги на ногу, Флинт осклабился, когда она залила кипятком пол-ложечки кофе с горкой сахара и добавила туда сливок из кувшина. — Ты издеваешься над напитком, — с лёгкой насмешкой сказал Флинт. Кэти пожала плечами, с наслаждением намазывая на хлеб клубничный джем и откусывая. Есть ведь у них вкусная еда! Чего кормить её гадостью всякой? — Что ты неряха такая? — он с улыбкой приблизил лицо, сутулясь и внимательно рассматривая что-то у неё на подбородке. Смущённо жуя, Кэти глотнула кофе. Флинт коротко облизнул подушечку пальца и стёр джем. — У меня сегодня выходной. Хочешь, полетаем?***
«Хочешь, полетаем?» — хороший вопрос. Кэти не помнила, когда в последний раз сидела на метле. Тот ужасный сон не в счёт. Ближе к вечеру Кэти умудрилась влезть в маггловские бриджи из тёмной джинсы. На бёдрах они сидели хорошо, но резинки на штанинах врезались в кожу голеней так, как будто были созданы для ампутации конечностей. Воздух так и просился, чтобы в него взлетели. Распахнув окно, Кэти вдохнула запах послеполуденной свежести, соснового бора, терпкого приближающегося дождя с грозой. Вряд ли ей будет позволено сесть на свою метлу. Скорее, Флинт усадит её за спиной, как обычно делали с визжащими подружками, которые неспособны отличить, где право, а где лево. Но это было лучше, чем ничего. К тому же, Флинт не будет её бесить показным мастерством, которого на самом деле нет — уж она-то заметит. Авось не Маклагген, и летает действительно достойно ещё со школы. Она это знает не понаслышке. Если Флинт берёт её с собой полетать над лесом — это что-то, да значило. Например, что его устраивает её поведение, несмотря на продолжающиеся склоки. В которых он, к слову, виноват сам, деспот несчастный. Кэти миролюбиво топала по сухой примявшейся траве на заднем дворе. Налетел ветер, отбросив торчащие волосы назад. Лягушки в пруду, огороженном тростником, пели друг другу дифирамбы. Хороший день. Заложив руки за голову и глядя в ясное небо, Флинт покачивал ногой, разлёгшись на траве с верной метлой рядом. Он наверняка слышал её шаги, и Кэти о своём прибытии извещать не стала, упав рядом. — Долго так лежать будем? — прикрыв глаза, пробубнила она. Он заворочался, перекатываясь на бок. — А тебе не нравится? Между ними лежала начищенная до блеска чёрная метла с редкими трещинками и царапинами, любовно смазанными специальным лаком-клеем, каждый прутик в гладком хвосте был подогнан под другие. Позолота на рукоятке не раз обновлялась. Метла являлась сомнительной преградой, если Флинту вдруг вздумается её зажать, но вряд ли он сделает это на улице… Хотя от него можно ожидать чего угодно. — Я бы дал тебе свою, а сам взял отцовскую, — заметил Флинт. — Но его кабинет под замком. Ты же не против подержать меня за талию? — А если бы я улетела? — прищурившись, недоумённо спросила Кэти. Флинт ухмыльнулся, приподняв брови. — Я бы догнал. Кэти стушевалась. Впрочем, чего ещё можно было ожидать? Она постоянно повторяла это мысленно в попытке внушить себе, что всё происходящее соответствует её ожиданиям и выстраиваемым логическим цепочкам, но каждый раз словно надеялась на нечто другое, что-то рвущее шаблоны, не спешащее произойти. Флинт упрямо оставался Флинтом. Тёплый ветер ударил в лицо, когда метла взмыла в воздух. В животе притаилось лёгкое, щекочущее чувство, будто там воздушный шарик надули. Флинт резко ускорился, и обшарпанная стена дома пронеслась мимо, сменившись серо-голубым небом. Заложив крутой вираж и выровнявшись уже в метрах десяти от земли, Флинт ненадолго остановился, слегка поворачивая голову к Кэти: — Советую держаться крепче. Ты когда-нибудь сзади летала? — Нет! — завопила Кэти, вцепившись в его бока так, что самой стало больно. Это совершенно, совершенно, совершенно не то же самое, что и самостоятельный полёт! Кто в здравом уме согласиться быть не спереди, когда речь о метле?! Ты чувствуешь себя неустойчиво, приходится жаться к другому человеку, пытаясь найти хоть какую-то опору, ты не участвуешь в управлении и не знаешь, в какую сторону накренится метла в следующий момент. Ужасно! А Флинт развлекался. Кэти старалась сдерживать рвущийся наружу крик каждый раз, когда метла брала круто вверх. Под ногами темнели сосновые кроны, кое-где полотно леса пересекалось серебристо-синими жилками рек. Придав метле скорости, Флинт чуть наклонился в сторону, маневрируя среди колючих шапок деревьев. У Кэти в носу защипало от холодного воздуха. Ноги уже начали затекать на весу. — Устала? — прокричал Флинт сквозь свистящий в ушах ветер. — А там что? — Обхватив одной рукой Флинта и прижавшись к его спине щекой, Кэти вытянула неслушающуюся руку и пальцем показала на поредевший частокол сосен и проскальзывающий среди них серый камень. — Тебе это не понравится, — немного помолчав, сказал Флинт, выравнивая метлу и зависая в воздухе. — Это кладбище. Вопреки ожиданиям, никакого липкого страха кладбище в лесной чаще не вызвало. Наоборот, азартно встрепенулось и пробудилось от дрёмы гриффиндорское любопытство. — Давай туда?.. — без особой надежды на то, что он согласится, предложила Кэти. — Мне интересно. Флинт скептически скривился, мотнув головой. — Ты серьёзно? — Боишься кладбищ, Флинт? — Это моё кладбище, Белл, и не мне его бояться. Он стремительно спикировал вниз. Поражённо выдохнув, Кэти чуть не навернулась с метлы, но вовремя подалась вперёд, впечатавшись в спину Флинта уже так, что собственные рёбра трещали. От его мантии раздражающе пахло застаревшим парфюмом и пылью. Всё поместье и он сам всегда пахли пылью, таким густым древесным запахом. От его матери за версту несло духами и косметикой, но запаха пыли не было никогда. Справа промелькнула зелёная крона, хлестнув Кэти веткой по ноге. «И правда кладбище», — подумала Кэти, глядя, как земля плавно приближается к ней. Старое, неухоженное кладбище прямо среди леса. Мрачные сосны расступились здесь перед глинистым обрывом, а за ним, после едва живого родника, начинался смешанный лес с хвоей и листвой. Сквозь частокол стволов проскальзывал бледный камень. — Довольна? — учтиво поинтересовался Флинт после приземления, приложив древко метлы к плечу и брезгливо смахнув хвоинки с рукава. Ничего не ответив, Кэти несмело двинулась вперёд. На обрыв ярко светило солнце, позолачивая глинисто-песочную насыпь, зависнувшую над тощим родником, но здесь, под сводом деревьев, тень и прохлада. Ботинки Кэти утопали в похрустывающей траве и насту из прелых листьев. Вокруг была лишь изумрудная зелень, чёрное дерево и серый камень. Плиты и надгробия прятались среди зарослей папоротника и кустарников. Покосившиеся, треснувшие, увитые плющом и почти превратившиеся в каменное крошево — куда не ступи, везде могилы, дикие и заброшенные, без оград и склепов. Трава шуршала под ногами. Словно завороженная, Кэти прошла мимо накренившегося каменного креста, надписи на котором превратились в неразличимые чёрточки, и задрала голову. Сквозь густую листву пробивались солнечные лучи. Птицы тут заливались пением, но ощущение тихой, сакральной пустынности не проходило. Стела из светло-серого потрескавшегося камня притаилась в зарослях розы, которая когда-то, видимо, выросла здесь не по своей воле, а сейчас одичала и расползлась вокруг скорбно сжавшейся фигурки девочки с покрытой головой. Грубо вытесанные ручки прижимали к груди волшебную палочку. Плющ обвил заднюю сторону стелы и скрутился венцом на голове статуи. Поняв, что вглядывается в стёршиеся черты каменного лица слишком долго, Кэти поспешно отвела взгляд, идя среди могил. Флинт не отставал от неё, но по другую сторону. — Ты всех их знаешь? — спросила она наконец. Голос в густой лесной тишине звучал необычайно глубоко. — Не совсем. Некоторые могилы очень старые. А в семейном древе можно запутаться до головной боли. Большинство просто… забылись. — Маркус смахнул сухую листву с первого попавшегося могильного камня. — Вон там, — он пальцем указал за вереницу плит со стёртыми барельефами, покрытыми мхом, — более поздние захоронения должны быть. Кэти неспешно прошагала туда, стараясь не наткнуться на разрушившуюся могилу в траве. — Это… ребёнок? — Горло сдавило от накатившей жути, когда взгляд скользнул от земли к маленькому узкому надгробию. Ваза для цветов, поставленная в изголовье много лет назад, почернела и треснула от времени. У Кэти мурашки пробежались по спине. — Вы ведь сюда даже не ходите… В голосе проскользнуло обвинение, и Флинт неохотно подошёл к ней сзади, метлой убрав сор и листву с камня. — Мёртвым нет дела до того, ходим мы к их костям или нет, Кэти. Если это и делают, то для себя. А у меня такой нужды нет. Я никого из них не знал. Да, это ребёнок. Одна-единственная дата стояла под строкой с именем, где имени даже не было, только принадлежность к семье: «Флинт». — Часто у вас дети умирали? — Она не могла оторваться от выгравированного года, сурово нахмурив брови. В это время её отец поступал в школу. — Нет, наоборот, редко. — Маркус глубоко вздохнул, как бы невзначай приобнимая её за талию. — Не стоит тебе тут находиться. — Кем он тебе приходится? — Не слушая и не замечая его, Кэти ещё сильнее нахмурилась. Он недолго думал, прежде чем ответить: — Кузеном, получается. — А так родни у тебя больше нет? — Только отец и мать. Не считая тех, кто с её стороны. — А это кто? — Кэти указала подбородком на ближайшие три совершенно одинаковые могильные плиты из гранита. Они были массивными и меньше остальных тронутыми беспощадным временем. Кэти прошла к первой и медленно присела, протирая надпись от дождевых разводов. Голая рука с этим не справлялась, но Маркус кощунственно повесил мантию на выемку надгробия и произнёс: — Его мать, мой дядя и дед. — Что с ними случилось? — Тебе не хочется слушать эту историю. — Почему? — Я в своё время пожалел, что о ней узнал. Рассеянный взгляд Кэти вдруг зацепился за дату рождения на камне второй могилы. — Это, получается… — Старший брат моего отца, — Маркус сел прямо на голый цветник над надгробной плитой, сцепил руки и без стеснения обвёл легкомысленным взглядом окружившие его могилы предков. — А разве наследовать должны не старшие братья?.. Маркус вдруг так странно на неё посмотрел, что ей стало неловко. — Да, — глухо согласился он. — Наследует, Кэти, старший сын. Только если не отправится на тот свет раньше младшего. Кэти смутилась, потупив взор. — Всё очень удачно и трагично сложилось тогда, — продолжал Флинт, глядя куда-то вверх. — Дед всю жизнь положил на то, чтобы его семье присвоили герб. Он когда-то, может, и был, но уже потерялся в веках. Когда пришло время, дед, влюблённый в свою вторую жену-итальянку до безумия, выбрал своим — её герб. С небольшими изменениями, конечно. — Получается, она не была тебе бабкой? — Нет, моя бабка даже не рядом с ним лежит, — усмехнулся Флинт, оглядываясь. — Вон там, кажется, она. Подальше от него и сына. Видишь, как бывает? — И что дальше? — Дядя с отцом холодно относились к мачехе. Всё боялись, что она третьего родит. Но не родила. А сегодня её похоронят. — Правда? — Мне нет смысла лгать. После смерти мужа ей хватило ума уехать. Ну, а дальше всё должно было произойти так, как заведено. Мой дядя подыскал себе достойную партию, отписал дом матери брату, чтобы у каждого за душой что-то было и чтобы они разошлись полюбовно… и погиб прямо на своей свадьбе. У Кэти сердце в груди похолодело при внезапной мысли о старой колдографии, которую она видела утром. Два молодых парня, похожих как две капли воды брата, один — в земле, второй — одним своим присутствием нагоняет на неё страху. «Наш путь тернист, но триумфален». — Как это случилось? Флинт пренебрежительно скривился. — Там была какая-то интрижка, и, в общем, невеста из ревности его и убила. Она брюхатая уже была, когда мракоборцы взяли. Ещё до Азкабана мёртвым разродилась, и сама следом за женихом отправилась. — И твой отец стал единственным Флинтом в роду и последним наследником, — закончила за него Кэти. Он задумчиво усмехнулся, повернув к ней голову и посмотрев в упор, но она не дрогнула. — Да. Волшебная палочка в его пальцах сделала пару незамысловатых движений, и в старой вазе над могилой умершего младенца распустились два фиолетовых с чёрно-жёлтыми прожилками ириса. Уже потом, идя назад, туда, где деревья не росли так густо и можно было беспрепятственно взлететь, Кэти, любуясь на прыгающих с веточку на веточку птиц, заправила локон за ухо и сказала Маркусу, крепко державшему за каким-то чёртом её руку: — Как же хорошо… — Что? — он чмокнул её в щёку, оставляя позади старое семейное кладбище. Кэти поёжилась, украдкой стирая плечом поцелуй. — …Что у тебя нет братьев.***
Отец вызвал его к себе через несколько часов после того, как они с матерью вернулись домой. Кэти к тому времени благополучно уснула в кресле возле него, пока он с головой ушёл в наработки тренера, и пришлось нести её в соседнее крыло, чтобы не соблазнять самого себя сладко спящим под боком телом. В кабинете отца всегда были наглухо зашторены окна. Свет от настенных светильников отражался в тёмных стеклах сервантов, стоящих позади массивного резного стола. Маркусу всегда казалось, что своим пристанищем отец пытался показаться каким-нибудь юрисконсультом или политиком. Он хотел было улечься на кожаный диван, но вовремя вспомнил, что ему давно не семнадцать, и нужно вести себя соответствующе. Старые напольные часы пробили полночь, когда Маркус встал напротив стола, терпеливо ожидая, когда ему позволят, наконец, уйти и заняться своими делами. Флинт-старший выглядел уставшим, дорожная мантия висела на рогатой вешалке у книжного шкафа, а его траурный костюм с приколотой брошью в виде распустившегося ириса из танзанита порядком измялся. Он вложил листок пергамента в какую-то папку и захлопнул её, поднимая взгляд на сына и усаживаясь в кресло с высокой спинкой. — Поздравляю, — с любезной улыбкой кивнул, — скоро ты на собственной шкуре ощутишь все прелести брака. Ты доволен? Маркус мрачно кивнул, не смея отвести взгляд. — Признаться честно, сынок, я не ожидал, что вы сойдётесь. Твоя Кэти… — Флинт-старший сделал неопределённый жест рукой, — …другая. Очень волевая. Но у неё доброе сердце, — он привстал, чтобы плеснуть огневиски в два бокала, — это большая редкость. — А я, выходит, не волевой? — прохрипел Маркус, когда огневиски непривычно обожгло горло. — Спасибо, что совести хватило не спрашивать про доброе сердце, — хмыкнул отец, откидываясь на спинку кресла. — Но я был удивлён, когда заметил между вами… интересное взаимодействие. Хотя за это следует благодарить твою мать. Ты и Кэти… Сложно поверить, что ты оказался достоин её симпатии. «А тебя бы она, по-твоему, полюбила охотнее, да?» — чуть не вырвалось у Маркуса, но он сдержался и опрокинул в себя остатки огневиски. — Жизнь — это борьба, Маркус, — безразлично наблюдая за тем, как он пьёт, произнёс отец словно про себя, — и тебе пора это усвоить. — Да, — важно кивнул тот и поставил бокал на стол, — я как-то совсем не ощутил борьбы, когда был Пожирателем Смерти. Это ведь было что-то вроде запланированного отпуска? — Она плохо на тебя влияет, — моргнул Флинт-старший. — Раньше ты не был так саркастичен. Уж не превращается ли мой сын в осквернителя крови? — Притворный вздох. — Ну, продолжим. Ты, наверное, заметил, что был у нас один. Один ребёнок, которому досталось всё и сразу, по праву рождения. Я, конечно, воспитывал тебя как мог, пытался привить самостоятельность. Не всё же должно тебе на блюдечке подаваться. — Сейчас ты скажешь, что и невесту вы мне поднесли. — Так и есть. — Я мог бы и сам… — Мне просто стало жаль Кэти. У Маркуса лицевой нерв дёрнулся от гнева, но отец этого как будто бы не заметил. — Понимаешь ли, когда я сегодня стоял на очередных похоронах… и смотрел, как мою прекрасную и милую мачеху зарывают в землю, я не мог отделаться от мысли, что однажды это будет ждать и меня. Что мой сын и моя жена, моя невестка и, надеюсь, мои внуки будут стоять и смотреть, как я ухожу в мир иной. Это удручает, не находишь? — Ещё как. — И мать твоя однажды покинет тебя. А вместе с ней умрут её многие… таланты. Маркус против воли вздрогнул, по интонации поняв, что отец имеет в виду отнюдь не умение гадать. — И что же мы оставим после себя? — задушевно продолжал Флинт-старший. — Вернее: кого? Второгодника? Неудавшегося Пожирателя Смерти? Охотника в запасе? Я всю жизнь приумножал успехи своего отца и балансировал на грани, стараясь если не возвысить наш Дом, то хотя бы не допустить его краха. — Глаза у него потемнели. — Теперь твоя очередь, Маркус. Я хочу, чтобы ты пообещал мне. Пообещай, что не подведёшь. Пообещай взяться за голову. — Что ты хочешь услышать? — вскинулся Маркус, не скрывая обиды в голосе. — Что я буду до самой смерти пытаться угодить тебе и заслужить вымученную похвалу? Что буду молча смотреть и терпеть, пока ты обхаживаешь мою жену? — Я хочу, чтобы ты перестал позорить меня, — рявкнул Флинт-старший, вскочив. Даром, что нога больная. — Семьи на глазах у нас распадаются, смешиваются, вымирают. Нельзя допустить, чтобы это произошло с нами. Что угодно, но фамилия должна остаться жить. — Она будет жить, — яростно сверля такое похожее на его лицо взглядом, прорычал Маркус. — Кэти родит мне сына. — А если у тебя будут одни девочки? — с издевательской улыбкой спросил отец. — Пускай. Выйдут замуж за кого-нибудь незнатного, и род продолжится по женской линии, какая разница! — Ты посмотри какой грамотный! — засмеялся отец, сверкая крупными белыми зубами и падая в кресло. — И, стало быть, детям своим оставишь что-то более значимое, чем оставили тебе? — Оставлю. — Маркус скрипнул зубами, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу под ритмичное тиканье часов. Заканчивай уже кровь сосать и вали спать. Мистер Флинт насмешливо фыркнул, махнув рукой в сторону дверей: — Только разве что благодаря Кэти. Иди.