***
Рассекая воздух, высоко над землёй носились размытые фигуры игроков в чёрных мантиях. Над стадионом ненадолго повисла звенящая тишина. Слепило солнце, до этого прячущееся за облаками. Маркус часто заморгал, запрокидывая голову. От бивших в глаза лучей становилось больно. Будет тяжело, это он знал. Никто не обещал, что будет легко. Как в квиддиче, так и в жизни. Скамья под ним нагрелась на солнце, обжигая даже сквозь плотные спортивные штаны. Октябрь выдался каким-то нестабильным, перемежая ясную погоду с ливнями. Многие говорили, что это связано с войной, с победой, с выбросом огромного количества магии — впрочем, с великой победой сейчас связывали любую странность. Маркус нагнулся, закрепляя на голени защитную пластину из драконьей кожи. Нос всё ещё болел после встречи с кулаком Монтегю, особенно при глубоких вздохах, но было лень обращаться к колдомедику, а в последний раз, когда он решился лечить себя самостоятельно, ему вывернуло челюсть. Тренер гонял команду до седьмого пота, стоя в центре поля и активно жестикулируя. Каждые две минуты раздавался свисток и его зычный вопль. Да, сегодня они были не в лучшей форме. — Всё нормально? — напряжённым голосом спросил тренер, когда проходил мимо скамьи. Маркус молча закивал. Мигрень не утихала. Ему разрешили прибыть на тренировку позже, потому как знали, что всю прошлую ночь он праздновал свадьбу. Другие запасные игроки даже порывались устроить небольшую вечеринку по этому случаю, но тренер жёстко пресек их планы, сказав, что мальчишника было вполне достаточно. Шмыгнув носом и в очередной раз почувствовав, как в области переносицы разливается боль, Маркус подтянул к себе метлу. Новая, необъезженная, под стать его замаячившей на горизонте перспективе войти в основной состав. Жёсткие чёрные прутья идеально подогнаны друг к другу и опоясаны серебром. Маркус любовно провёл рукой от хвоста до рукояти. Древко из самшита равномерно окрашено в матовый восковой цвет, а рукоять и вовсе закована в свинец, чтобы не возникало зазубрин при частых столкновениях. Именно на ней готическим шрифтом было выгравировано его имя. Маркус ухмыльнулся, погладив витиеватые буквы кончиками пальцев. Он заслуживал хорошую метлу уже очень давно. «Комета», на которой он летал до седьмого курса, была неплоха, но явно не соответствовала его спортивным талантам. Каждый год его подмывало попросить отца новую, но он отмахивался от этой затеи и стискивал зубы, когда отец сам с ехидной улыбочкой предлагал ему… не метлу, а попросить о ней. Появление Малфоя в команде сопроводилось приятными бонусами. Отец в то Рождество с каменным лицом назвал его позорищем и причиной, по которой теперь им с Малфоем-старшим придётся ходить в Министерстве разными коридорами. Маркус одёрнул руку, как будто свинец рукояти был раскалённым. Даже после того, что произошло после первой брачной ночи, его мысли всё ещё занимали застарелые обиды. Во время войны он чувствовал себя взрослым, возмужавшим, но после неё накатила унизительная слабость, ощущение собственной беззащитности, словно он вновь стал двенадцатилеткой, огрызающейся на старшекурсников. Тёмный Лорд проиграл, а вместе с ним и все те, кто занял его сторону — по фанатичным соображениям или под влиянием дурашливой юности. У Маркуса мотивом выступало и то, и другое. Хорошо хоть, что хватило мозгов прикинуться тупым и быстро, пока все были заняты поимкой ветеранов обеих войн, раствориться в квиддиче, который ещё никогда не был так популярен, как после двух лет гнёта и потерь. Как и Людо Бэгмена в своё время, теперь мало кто может заподозрить его в причастности к компании Тёмного Лорда. Фанатская любовь слишком крепка, а у мракоборцев оказалось недостаточно улик, поэтому его, помотав по допросным чуть больше месяца, оставили в покое. По крайней мере, он сейчас не был на месте Гойлов, Ноттов или Долохова, которых благополучно упекли в Азкабан за несколько дней до свадьбы с Кэти. На этот раз навсегда. Маркус поднял голову, окидывая тоскливым взглядом поле для квиддича. Охотники, на место одного из которых он придёт в следующем году, перекидывались квоффлом, маневрируя среди остальных игроков в попытке воссоздать новую, перспективную, но всё никак не вяжущуюся с реальностью тактику. В ярких лучах солнца мантии членов команды «Стоунхейвенские Сороки» казались не чёрными, а как будто бы немного отливающими зеленью. И напоминали совсем другую сборную, тут же возникшую перед мысленным взором. Шесть лет назад он, Монтегю, Уоррингтон, Блетчли, Деррек и Боул носились над полем, словно от этого зависела их жизнь, врезались друг в друга до гематом и хруста костей, соревновались в том, кто грязнее выругается, смеялись в раздевалке, охлаждаясь сливочным пивом. Когда-то вместо Уоррингтона выступал Пьюси, но он недолго продержался из-за своего статуса крови, хотя и по сей день продолжал утверждать, что причиной ухода из сборной была его занятость учёбой. И она почему-то не помешала ему вернуться в квиддич тогда, когда предстояло сдавать выпускные экзамены. Несмотря на то, что его отец был грязн… как принято сейчас говорить — магглорождённым, он был лучшим охотником на факультете. Разумеется, после Маркуса. Он погладил затёкшую шею, задев ещё влажные после душа волосы. Она тоже не эталонная чистокровка, но играла отменно. Никогда не лезла на рожон, предпочитала уворачиваться, а не нападать, что было умным ходом перед превосходящим её по силе противником. Выбить мяч из её тощих рук легко, но он так же легко в них вернётся. Губы Маркуса сами собой растянулись в самодовольной улыбке. Она была чертовски хороша даже в свои юные годы. В четырнадцать лет она была уже девушкой, стройной и миловидной, с выбившимися из косы каштановыми прядями, обрамляющими смуглое лицо с горящими спортивным азартом глазами. Об её угловатые черты хотелось порезать пальцы. Снова и снова приходилось сдерживать бешеных псов, именуемых игроками слизеринской сборной, потому что хрупкость смазливой и вертлявой Белл вполне могла оказаться неподдельной. Он не желал видеть на поле другого гриффиндорца, которого в панике перед матчем откопает Вуд. Но после каждого проигрыша Маркус задумывался о том, стоят ли его подростковые фантазии таких жертв. Сейчас, поиграв обручальным кольцом на пальце перед тем, как затянуть руку в перчатку, ему казалось, что стоят.***
Часы на комоде громко тикали, и это действовало на нервы. Кэти прерывисто вздохнула, подползая к краю постели и подкладывая руку под щёку. Когда дверь за мрачно собирающимся Маркусом захлопнулась, она закрылась в ванной, где распрощалась со всей едой со свадебного стола. Кружилась голова, по вискам и затылку волнами расходилась боль. Кэти плакала, пока её рвало, и она раз за разом ныряла под кран с проточной водой, часто дыша и отплёвываясь. В груди поселилась тянущая, не дающая свободно вздохнуть боль, словно кто-то медленно рвал сердце в клочья. Между ног жгло, но Кэти старалась игнорировать эти ощущения. Она легла на спину, прижала руку к низу живота и почувствовала, как из глаз вымученно скатились две слезинки, тут же впитавшись в подушку, пахнущую им. Никто не зашёл её проведать, хотя уже садилось солнце. Кэти не знала, как относиться к тому, что на неё резко всем стало наплевать. Наверное, теперь она стала полноценным членом полоумной семейки и приобрела право на личное пространство. Очнулась Кэти от того, что её тыкали пальцем в бок. Она распахнула глаза и тут же привстала от испуга. — Что тебе надо? Домовик нахмурился, пытаясь перебороть себя. Злые глазки перебегали с кольца на недовольное лицо Кэти. В конце концов, Квотт проиграл внутреннюю борьбу. — Миссис Флинт, позвольте перестелить постель, — он поклонился, едва не коснувшись лбом ковра. Кэти передёрнуло от того, как её назвали. Миссис Флинт была и осталась отдельным, малопривлекательным человеком, и ей вовсе не хотелось называться так же. — Простите старого домовика за его наглость, — бубнил Квотт, когда Кэти встала и, бросая на него неприязненные взгляды, отошла в центр комнаты. — Квотт не хотел прерывать ваш отдых, Квотт не хотел… — Заткнись уже, — прошипела Кэти и упала на диванчик, встроенный подле широкого подоконника. Живот свело судорогой. Кэти сглотнула тягучую слюну, снова осознав, насколько ей паршиво. Эльф перестелил постель, собрал разбросанную по полу одежду и, покачиваясь под высокой кучей белья, удалился. За окном уже смеркалось, когда он вернулся с подносом чая и чем-то за пазухой. — Глупая Слэви кормила его мясом, разве можно тупое животное кормить мясом, — причитал Квотт, доставая из-под своей засаленной наволочки отчаянно мяукающего дымчатого котёнка. — Мясом хозяин кормит своего благородного лабрадора, но этот крысёнок разве достоин? Он подал Кэти котёнка. Тот потёрся пушистым лбом о её грудь, перебирая когтистыми лапками. Глядя на домовика исподлобья, Кэти подождала, пока он уйдёт, чтобы встать и сесть за письменный стол, на котором остался поднос. Котёнок был ласковый, видно, что ручной и привыкший к людям. Оказавшись на полу, он сразу начал играть с ниткой от ковра, пока Кэти не опустила перед ним блюдце и не налила молока из кувшина. Под трогательное чавканье она уселась за рабочий стол Маркуса и без зазрений совести порылась в ящиках в надежде, что её волшебная палочка могла быть спрятана где-то здесь. Увы, кроме мятых листов, сломанных перьев, старых писем и тактических схем по квиддичу, в столе ничего не было. Кэти вздохнула и откусила кусочек имбирного печенья, поняв наконец-то, как сильно она проголодалась. Как всегда, в фарфоровом чайнике уже был заварен чай, не предоставляя ей никакой свободы выбора. Ей нужна была палочка, ей до остервенения нужна была палочка! Не может же он её вечно держать дома вот так, словно маггла. А ещё её метла. Да, нужно срочно сделать что-то, что поможет их вернуть. Кэти подула на мятный дымок, исходящий от чашки, и отпила полглотка. Она почувствовала призрачное, невесомое, как прикосновение крыльев бабочки, успокоение. К чему ей палочка? Последовать семейной традиции и тоже отправиться в Азкабан? Подставить отца? Обречь больную мать на нищенское существование? Резко закашляв, Кэти со звоном поставила чашку на блюдце и провела ладонью по горячему и вмиг покрывшемуся испариной лицу. Ей нужна палочка, это факт. Она волшебница, она чистокровная, как бы она не старалась обходить этот факт стороной, волшебница, и ей полагается палочка. Кэти отпила чай, и он чуть не вышел наружу. Вскочив, она в смятении уставилась на свои подрагивающие руки. Сердце билось в груди, как будто собиралось выскочить. Да что с ней? Такого раньше не было. Ей случалось испытывать панический страх в первые дни пребывания тут, но сейчас творилось что-то совершенно необъяснимое. Как будто кто-то извне залез в её голову и ложкой перемешал мысли, заставив их течь в обратном направлении. Кэти удивлённо моргнула и схватила чашку. Жидкость золотилась, на дне темнели чаинки. Она поднесла чашку к лицу и помахала ладонью, направляя к себе запах. Обычная мята. Мята ведь должна успокаивать, разве нет? Эльф возник у неё за спиной с вещами из гостевой спальни. Стараясь на неё не смотреть, он принялся складывать одежду на освобождённых полках шкафа. Кэти медленно повернулась к домовику, который старательно делал вид, что не замечает её. — Квотт, — надтреснутым голосом сказала она, — это ты готовишь для меня чай? — Слэви хлопочет на кухне, но чай заваривает отвратный, Квотт отвечает за трапезы хозяев уже много лет, ещё когда был жив… — У него странный… вкус, — пытаясь прощупать почву, перебила Кэти. — Раньше миссис Флинт нравился чай, который для неё делал Квотт, — проворчали из глубины шкафа. В его дребезжащем голосе слышалось смятение, поспешно замаскированное под старческую вредность. Кэти укрепилась в своих подозрениях. Осторожно подступая к домовику, она едва могла сладить с эмоциями. — Что вы мне подливаете? Вопрос повис в воздухе, эльф замер, ещё больше ошеломив Кэти. Сгорбленная спина распрямилась, он развернул к ней озлобленную морду, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу. Он служил семье Флинтов, а по закону в неё теперь входила Кэти, и он не знал, как выпутаться из столь щекотливой ситуации. — Миссис Флинт говорит какие-то глупости, разве может эльф что-то подливать своим хозяевам и тем, кто с ними близок? Миссис Флинт ведь ещё деток рожать, как Квотт может… — Пошёл ты!.. — взревела Кэти, но в последний момент справилась с собой и продолжила с нажимом: — …со своими детками… Слушай внимательно. Она никогда ещё не ощущала настолько всепоглощающую ярость. Её почувствовал и домовик сквозь обманчиво спокойные нотки, и когтистые лапы, сложенные перед собой, задрожали. — Я запрещаю тебе сейчас исчезать. Ноги эльфа выпрямились, словно прибитые к полу. Он оскалился, бросив презрительный взгляд на Кэти. Та вертела в руках чашку. — Ты должен сказать правду. Что. Всё это время. Было. В моём чае? Домовик молчал, натужно сопя. Глаза Кэти метали молнии. Фарфор подрагивал в руках, сожми она пальцы чуть сильнее — по спальне разлетятся осколки. Молчание затягивалось. Кэти швырнула чашку прочь. Испугавшийся котёнок спрятался под кровать. Не помня себя, Кэти схватила первое попавшееся под руку — нож для масла, и упала на колени перед упрямо хмурившемся домовиком. — Слэви рассказывала тебе, что я угрожала ей маникюрными ножницами, если она не съест за меня еду перед девичником? — тихо спросила она. Ей было противно от самой себя, и всё же дальше угроз и запугиваний она была не способна зайти. Однако на Квотта это не произвело ни малейшего впечатления. — Я сейчас возьму любую вещь из шкафа и подарю её тебе. В глазах эльфа промелькнул страх. Но Кэти оставалась непоколебима. — Не только в чае, — почти прошептал домовик. — В любом горячем напитке. Кофе, какао, шоколад… Она потеряла контроль над собой, схватив его за плечи и встряхнув. Большие уши заколыхались, старый эльф выглядел так, будто прямо сейчас разрыдается. — Что это? Что там было? Тяжко дыша, эльф бросил отчаянный взгляд в сторону дверей. — Хозяин! — вдруг вскричал он. — Замолчи, — рявкнула Кэти и испуганно покосилась на двери. Ей снова стало до безумия страшно в этом доме. — Скажи мне, что ты добавлял? Эльф хныкал, хлопая себя по бокам. Кэти озарила догадка. — Ты не можешь сказать? Напиши, — приказала она, протягивая ему первый попавшийся клочок пергамента со стола. Дрожа от истерики, Квотт покачал головой. Кэти зарычала, в ярости пнув стенку шкафа. С вешалок посыпались мантии. Она подскочила к секретеру и отперла замок. Среди выстроенных в идеальные ряды флаконов затесалась потёртая домовая книга зелий с общим описанием большинства из них. Мало на что надеясь, Кэти ткнула эльфа в случайную страницу. — Ищи, — чуть не плача, повторяла она. — Смотри… Что-то из этого? Из ядов? Эльф продолжал мотать головой. Кэти поджала губы, резко выдернула из шкафа первую попавшуюся рубашку и сунула ему под нос. На Квотта угроза подействовала мгновенно. Тощие пальцы начали листать книгу. Прошло несколько минут, прежде чем он молча указал на одну из страниц. — «Зелья, по эффекту подобные некоторым заклинаниям», — прочитала Кэти, едва коснувшись медленно развернутой к ней книги. — Что именно?.. Что… Её взгляд упал на перечень примеров под заголовком. Сладкая пассивность. Сердце Кэти ухнуло вниз. Спальня, разбросанные вещи, осколки фарфора под ногами, весь мир вдруг сжался до крошечных, напечатанных курсивом слов, в которых таилось нечто зловещее, нечто отвратительно приторное, как фруктовая гниль или трупный запах, смешанный с парфюмом. Передозировка… Вдох. Передозировка или слишком частое употребление могло приводить к паникам и нервозности, это побочный эффект многих зелий. Выдох. Кэти схватилась за грудь, сердце стучало так быстро, что казалось, будто вовсе не бьётся. Нужно попытаться спать… Ой, то есть — встать. Да, прямо сейчас встать на ноги. Она вроде бы сделала это. Комната с высоким потолком качалась из стороны в сторону. Пошатнувшись, Кэти сделала нетвёрдый шаг. В окне гасли остатки дневного света, уступая место сумеркам. Подонок. Кофе. Кофе, которым он её поил тогда утром на кухне. Весь такой искренний, обходительный… Ложь. Всё — ложь. Папашка в антидопинговом агентстве, знаток зелий. Всё сходится. Это не она, это всё они, это не она. Голова шла кругом. Кэти была вне себя от злости. Пальцы рефлекторно сжимались вокруг несуществующей палочки. Бежать, надо бежать. Плевать на палочку, можно купить новую. Плевать на родителей. Они использовали её, почему она должна о них переживать? Плевать на друзей, не замечающих очевидного. — Будьте… вы… все… прокляты, — прохрипела она, заваливаясь на бок. Плечо вспыхнуло болью, но Кэти не замечала её. Её мутило, изнутри распирало желание выскользнуть, выпрыгнуть, срочно вырваться отсюда и бежать, бежать далеко, пока последние силы не покинут её. Вдох… Выдох… Её травили, травили, травили. Бесхребетность, страх, пассивность, сомнения… Кэти доползла до окна и дрожащими пальцами открыла щеколду. В лицо дохнуло свободой. Такой далёкой, забытой, завораживающей своим простором свободой. Тело пронзила судорога. Перед глазами заплясали радужные искры. Кэти выгнулась дугой, продолжая подтягиваться к окну, и часто заморгала, пытаясь удержать стремительно уплывающее сознание. И всё равно она чувствовала себя сильной, как никогда.