Шёпот в темноте

      Точно таким же жарким летом она лежала на крыше родного дома и любовалась небом. Это было очень давно.       Кэти поправила холщовую сумку с продуктами, висящую на плече. Ветер бросил степную пыль в лицо. Она сморщилась, спотыкаясь об острый камень. Магазин с провиантом находился далеко, за полем, через которое она сейчас шла, да ещё через жутковатую лесополосу нужно было проходить. Дорога туда и назад занимала не меньше часа, и на обратном пути ноги в стоптанных ботинках еле шли.       Золотистые колосья пшеницы клонились к земле под сводом голубого неба с застывшими, как взбитые сливки на торте, кучевыми облаками. По другую сторону дороги, разделённой полосой кудрявой зелени, растянулось кукурузное поле.       На горизонте чернела деревенька. Пройдя через поскрипывающий мост, под которым тихонько журчала речка, Кэти спустилась к заброшенным огородам и окосевшим домикам. Кое-где встречались обжитые коттеджи, но по большей части в глуши, где она осела, занимались разведением скота и сбором скудного урожая, еле как сводя концы с концами на неумелом фермерстве. Ближайший городишко лежал в пятидесяти милях отсюда, и там, знала Кэти, жили одни магглы, а значит, во всей окрестности единственным волшебником была она.       И это внушало стойкое чувство защищённости.       Дом, в котором она обжилась, стоял на отшибе, среди заросшего яблоневого сада. Возвращаясь из магазина — единственного места, куда она ходила — Кэти всегда шла более длинным путём, через изрытую кряхтящими колымагами магглов просёлочную дорогу, на углу которой застыл дом ближайшей к ней соседки. Это была интеллигентная низенькая старушка, помешанная на садоводстве, поэтому её двор пестрел издалека, утопающий во всевозможных цветах и пышной зелени.       — Доброе утро, миссис Пристли, — Кэти махала рукой и смущённо улыбалась, проходя мимо.       Старушка застыла с секатором в руке и подняла голову с нахлобученной соломенной шляпой. В своём цветастом сарафане она сама была похожа на притаившийся в зарослях цветок.       — Доброе, милая, доброе, — проскрежетала миссис Пристли в ответ.       Местная безобидная старушка оставалась единственным человеком, с кем Кэти решалась хоть как-то контактировать. Полностью отрезать себя от общества означало бы подписаться на уйму проблем. Всё-таки где-то неподалёку всегда должен быть тот, к кому можно обратиться за помощью.       Миссис Пристли она помогла избавиться от мышей, которые оккупировали скромный домик после смерти её любимого кота. Не без помощи магии, конечно же, но старушке об этом знать совсем необязательно. Через неделю она уже делилась с Кэти молоком, сахаром и садовыми граблями.       Потревоженная калитка заскрипела, приоткрываясь. Кэти протиснулась в неё, привычным движением отстраняя от себя низко растущие ветки раскидистых яблонь. Уже наметились среди листвы тугие нежно-зелёные шарики, собирающиеся поспеть к осени.       Кэти поднялась по крошащимся прямо под ногами бетонным ступенькам и отперла дом. В тёмной, пахнущей сырой землёй прихожей её встретил заходящийся лаем шоколадно-пегий спрингер-спаниель.       — Ну всё, хватит, — еле как водрузив сумку с продуктами на шаткую тумбу, Кэти потрепала скачущего вокруг пса по длинным ушам и устало привалилась к стене с выцветшими обоями.       На повестке дня была очередная неумелая попытка в приготовление пищи, починка крыши, её маленький бизнес и одно незаконченное дело.       Спаниель потопал вместе с ней в крошечную, в которой с трудом могло бы развернуться двое человек, кухню, залез на пыльный пуфик и демонстративно завилял хвостом. Кэти торопливо достала продукты из холщовой сумки на заваленный кухонной утварью стол, взяла одну из консервов и открыла её старым перочинным ножиком.       Края консервной банки вышли как всегда неровными, поэтому она, напевая что-то себе под нос, вывалила содержимое в железную миску и поставила перед псом. Он попал к ней ещё щенком, совсем крохотным. Кто-то подкинул беднягу к ней через забор, и всю зиму Кэти кормила его молоком из пипетки.       Она выудила со дна сумки коробок спичек и повертела его в руках. Продавщица сказала, что этим можно заставить плиту работать. Кэти предпочитала пользоваться волшебной палочкой, купленной у какого-то захудалого мастера по дороге сюда, но ей каждый раз было страшно, что кто-то из местных жителей заглянет в окно.       Слава богу, прямо на упаковке, где лежали коробки, для особо умных поместили маленькую схематичную инструкцию. Кэти, сосредоточенно переводя взгляд со своих рук на рисунок, легонько провела деревянным концом спички по коробку. Ничего не произошло. Спустя минут пять, когда на столе образовалась куча переломанных или сожжённых до пепла спичек, Кэти смогла чиркнуть фосфорной головкой по намазке спичечного коробка и уверенно поднести зашипевший огонёк к конфорке.       Дальше дело оставалось за малым. Под звон миски, гоняемой псом по кухне, Кэти разбила яйца в тарелку и перемешала их с тёртым сыром, обваляла в получившейся смеси хлеб и закинула его на раскалённую сковородку. Теплилась надежда, что результат окажется съедобным.       Наскоро перекусив и замочив сковородку, Кэти отыскала в залежах чулана ящик с гвоздями и вышла на улицу. Пёс выскочил следом и начал ежедневный обход двора. Радостно подрагивающий хвост петлял между обступившими крыльцо деревьями. Миссис Пристли как-то в шутку сказала, что это дом настоящей ведьмы, и Кэти не могла не согласиться: яблони были старые, горбатые, с почерневшей корой и ветками, похожими на скрюченные пальцы.       Но зато карабкаться по их узловатым стволам, усыпанным дорожками муравьёв, было удобнее и безопаснее, чем полагаться на ржавую стремянку. Покачиваясь под весом ящика с молотком и зажав под мышкой чёрный шершавый свёрток, Кэти шагнула на крышу.       Дождевая вода, стекая по крупной черепице, не достигала стока, просачиваясь сквозь узкую проплешину. В углу комнаты, служащей чем-то вроде гостиной и кабинетом одновременно, периодически набухало тёмное пятно, заставляя пузыриться старенькие обои. Расстелив мембранное полотно, Кэти приставила к его уголку острие гвоздя и огляделась. Вокруг ни души, только птицы кричат далеко в поле. Налетел ветер, растрепав собранные в небрежную косу волосы.       Кэти, неловко перемещая тонкие пальцы со шляпки гвоздя, принялась методично вбивать его в полотно. Забивать гвозди она научилась во время первых отчаянных попыток починить крышу с помощью цельных кусков шифера, который то и дело лопался. Ну, ничего, та штука, что она сейчас прибивает, так или иначе закроет дыру.       Далее последовала муторная, малоприятная процедура, гордо называемая про себя бизнесом. Яблоневый сад был так же стар, как и дом, и многие деревья в нём уже давно умерли. Некоторые были поражены болезнью, в одну вообще ударила молния, и яблони стояли покалеченные — одна часть веток зелёная и пышная, другая — безжизненная и сухая. Вытирая пот со лба и отдуваясь, Кэти спиливала тёмные, узловатые, в лохмотьях коры ветки, порой толщиной с неё саму. Это должно было превратиться в неплохой заработок ближе к холодам.       Когда Кэти закончила работу, на небе уже зажигались первые звёзды. Она спрятала под крыльцом пилу и потёрла ладони друг об друга, чувствуя назревающие свежие мозоли. Странно, ещё недавно солнце в глаза светило, а сейчас уже ночь.       Она поплелась в дом, хлопками зазывая пса с собой. Позади был очередной рутинный день.       Заперев дверь на всевозможные замки и запечатав её заклинанием, Кэти устало прошла не то в гостиную, не то в кабинет.       Это была небольшая комната с двумя окнами, занавешенными полупрозрачными жёлтыми шторками. У правой стены вытянулся скрипучий диван с ворохом подушек, на которых неумелыми стежками были вышиты яркие цветы. Помимо серванта с посудой и разной мелочью, в углу комнаты стоял письменный стол. Стопки потрёпанных книг — разумеется, маггловских авторов — громоздились на полу, сам стол был завален бумагой: глянцевой, бархатной, гафрированной, разрезанной на аккуратные белые квадратики, свёрнутой в объёмные лепестки кусудамы.       Кэти на скорую руку подмела обрезки, упавшие вчера на пол, и села за стол. Сверху свисали нити разной длины с нанизанными на них разноцветными стёклышками. Это был её личный уютный уголок, где можно было отдохнуть душой после бытовых забот — посадить пойманную жабу в банку с камнями, листьями и тарелкой для сверчков, вырастить подсолнух в горшочке или сплести из полосок бумаги книжную закладку. Здесь, в отсветах мигающего на конце палочки огня, она чувствовала умиротворение и покой, подлинную свободу, когда человек может заниматься лишь тем, что приносит ему удовольствие, и никуда не спешить, ничего не бояться.       Из ёмкости с разведённым чаем, бережно подцепив пинцетом, Кэти достала затонированный лист бумаги и оставила его высыхать на подоконнике с остальными.       Кэти села за стол и отодвинула ёмкость подальше, чудом не расплескав содержимое. В комнате застаивался пряный запах чая. По белоснежной бумаге расползался мягкий карий цвет, кое-где доходящий до кофейных оттенков, кое-где желтея, а кое-где оставляя бордовые прожилки. В магазине можно было найти цветную бумагу, но сдержанные пастельные тона были редкостью, ведь по большому счёту бумага была нужна деревенским детям, а для них чем ярче, тем лучше.       Глухо пофыркивая, пёс зашёл в комнату и улёгся у неё под ногами. Кэти взяла лист бумаги и положила перед собой, но руки, уже заточенные под машинальные махинации, сами взялись за дело и не дали раскинуть мозгами. Давно хотелось сделать много-много журавлей и подвесить их, как мобиль, над кроватью в спальне. Пальцы сами собой загибали бумажные края к центру, вертели заготовку так и сяк, пока губы Кэти растягивались в мечтательной улыбке.       Она была счастлива в этом скромном, отрезанном от всего остального мира закутке, где значения имело только то, в каких цветах стоит оформить панно на стену в прихожей, добавлять ли в яблочный пирог корицу и когда забежать в гости к соседке. Ей было так безоблачно хорошо, так легко, словно её окутал шлейф из тишины и умиротворения.       Проглаживая линии сгиба, Кэти сдавленно охнула, подавшись вперёд и прижав руку к голове. Как будто кто-то несильно стукнул её по затылку. Кэти обернулась, скрипнув стулом. Пёс безмятежно спал рядом, в комнате никого не было.       «Наверное, голод, — поняла Кэти. — Я не ужинала, перетрудилась, давление подскочило».       Её догадка подкрепилась внезапной сонливостью. Захотелось уронить голову на стол и уснуть прямо так. В этом ощущалась острая необходимость на грани старой привычки, которой сложно сопротивляться. Кэти часто заморгала, встряхиваясь и прогоняя сковавшую тело усталость. К блеклым цветочкам на обоях прибавились скачущие бледные мушки.       Пугало то, что она не испытывала голод, наоборот, из-за размытой пелены перед глазами начинало подташнивать. На подкорке сознания пульсировало неуёмное желание что-то немедленно сделать, прямо сейчас, мгновенно, куда-то бежать, что-то предпринять. Кэти провела рукой перед лицом — жест вышел вялым и неуклюжим, словно воздух вокруг загустел, как пудинг. Комната лениво плыла, ноги стали ватными, и Кэти уже не ощущала твёрдость пола под ними.       Громко закашляв, она судорожно вцепилась дрожащими пальцами в край стола. Все цвета, окружающие её — светлое дерево, уютная желтизна, персиковые цветочные завитушки на обоях — сливались в белой слепой ряби, как будто краска стекала с холста. К стойкой потребности сделать что-то сию минуту примешалось иррациональное ощущение нереальности происходящего.       «Нет, — в тот же момент подумала Кэти с ужасом. — Не хочу назад!»       Она цеплялась за постепенно ускользающую действительность, но мир — безопасный, тёплый и приветливый — рассыпался перед ней.       — Нет! — выкрикнула Кэти в попытке нырнуть в него снова.       Она упала со стула, но не почувствовала ворса ковра под собой. Веки сами собой закрылись, и сквозь туманное месиво проступил высокий тёмный потолок. Дыхание перехватило. Кэти поспешила открыть глаза, чтобы спастись от нахлынувшего видения — в её доме были белые потолки.       — Чёрт! — прорычала она, неуклюже поднимаясь на ноги.       Неподъёмная тяжесть навалилась на неё сверху, прижимая к полу. Что-то в несколько рук удерживало её в полулежачем положении. Спящий пёс в метре от неё даже ухом не повёл.       — Проснись, проснись, — зачем-то повторяла Кэти и хлопала себя по щекам.       Она не будет просыпаться, она ведь не спит! Она хочется остаться здесь, она будет цепляться за этот уютный мирок, пока хватит сил. Тяжело дыша, Кэти схватилась за стол и приподнялась, рука выкинулась вперёд, схватив сложенный в несколько раз лист бумаги.       Пальцы резко сорвались, тонкий бумажный край полоснул по подушечке безымянного. Вскрикнув от острой боли, Кэти обхватила пораненную руку. Кончик пальца, набухая кровью, пересекала косая бордовая линия. Панический страх подкатил тугим комком к горлу: так бумагой порезаться нельзя!       Реальность крошилась вокруг, но отчаянный взгляд оставался прикован к струящейся по кисти крови — чёрной и густой, как смородиновое вино.       «Она чистая, можешь попробовать» — прошелестел чужой голос в голове.       Кэти зажмурилась, замотав головой. Голос звучал так, как если бы говорящий вплотную приблизился к её ушам, и всё равно создавалось впечатление, что это лишь отзвучавший осколок прошлой жизни — не более чем досадное воспоминание.       Воспоминание…       Значит, это было?.. А то, что сейчас? Это — где?       Кровь быстро капала на белые листы бумаги, оставляя едкие пятна.       Поняв, что деваться некуда, Кэти надсадно всхлипнула сквозь зубы, сжала кровоточащую руку в кулак и рывком набрала полную грудь воздуха, словно погружаясь под водяную толщь.       Её грубо выдернуло из романтичной, размеренной и свободной жизни. Она обнаружила себя судорожно хватающей ртом пахнущий пылью воздух, как новорожденная, и почувствовала, как он непривычно обжигает лёгкие. Перед глазами стояла неподвижная, древесно-лакированная тьма, разбавленная синим.       — У меня чуть сердце не оборвалось. — Чья-то большая и немного влажная рука по-отечески легла ей на лоб, удерживая на подушке. — Всё в порядке. Немного полетала в галлюцинациях.       — Немного? — Рыкнули где-то в стороне, и Кэти провалилась в сон.       Сквозь чёрно-синюю дымку надвигающегося забытья она успела уловить шаги, ругань, звон стекла и пронзительный женский визг.