Шёпот в темноте

      Травму ноги мистер Флинт получил в 1968 году, в ходе матча с Германией, на пике своей спортивной карьеры. Бладжер, который он должен был отбить, сменил траекторию и сломал ему надколенник. Кто-то из очевидцев потом говорил, что он сам подставился под удар, а кто-то винил во всём немецкого загонщика.       Он упал как раз на повреждённую ногу, не справившись с управлением метлой. Коленная чашечка превратилась в крошево, держащееся на полуразорванных сухожилиях. Колдомедики зарастили трещины, но колено было уже не то. Что конкретно было с ним не так, сказать так и не смогли. Версии были разные: от врождённой патологии костей до неправильно срощенных осколков. В конце концов, мистер Флинт стал чаще появляться в больнице, чем на тренировках, а после прозрачного намёка тренера решил махнуть рукой и уйти из большого квиддича.       Нога давала о себе знать перед плохой погодой или в дни, когда мистер Флинт очень уставал. Но со временем тянущее неприятное чувство сменялось другим, стойким и острым, как будто загонщик команды-соперницы снова и снова дробил ему колено. После сорока лет боль окончательно поселилась в ноге и росла с каждым годом.       Он лежал днями напролёт в тёмной и наглухо закрытой спальне, постоянно подливал себе в бокал огневиски и вставал, перебирая руками по встречающейся на пути мебели, чтобы сварить очередное одному ему известное зелье. Миссис Флинт перебралась в отдельную комнату и предпринимала попытки навещать его, но получала лишь колкости и отмашки.       Глаза домовых эльфов постоянно были на мокром месте, а Маркус уже выучил имена и фамилии едва ли не всех колдомедиков Лондона, потому как именно он, еле волоча ноги после тренировок, встречал их на пороге дома, выслушивал вежливые причитания и, драматично покачивая головой, провожал до комнаты отца.       В и без того сумрачном доме сделалось совсем холодно, тихо и пусто, как будто весь мир замер в немой скорби, не смея потревожить хрупкий покой больного.       Всеобщая подавленность не брала только юную миссис Флинт. Она всё так же скучала, слоняясь от библиотеки к спальне, писала письма матери и не попадалась на глаза ни визитёрам, ни домочадцам, не считая собственного мужа.       Прошло два года, как она носила другую фамилию, но между ней и родственниками так и не зародилось тёплых чувств. Наоборот, в попытке сепарироваться от старших Флинтов она медленно, но верно утягивала за собой и дражайшего супруга, что вылилось в атмосферу молчаливой неприязни, старых обид и острого неприятия между теперь уже двумя семьями, объединённых лишь крышей и фамилией.       — Зря он вредничает, как ребёнок. Этот колдомедик очень хороший, мама от него без ума, — лениво протянула Кэти, перебирая чёрные волосы Маркуса, устроившегося на полу.       Она вольготно развалилась в кресле, пока он дремал, прижавшись спиной к её ногам.       Маркус раздражённо повёл плечом, сбросив приятную дрёму.       — Не хочу о нём говорить, — недовольно буркнул он и потёрся щекой о её колено. — Даже уйти достойно не может. Обязательно надо кровь всем испортить.       — Уйти? — Пальцы Кэти замерли, не расправив одну жёсткую, до синевы чёрную прядку, немного вьющуюся на конце. — Ты думаешь…       Невозмутимо кивнув, Маркус ответил:       — Я чувствую.       Мистер Флинт скончался через неделю после своего пятьдесят седьмого дня рождения. Отпраздновал он его уже не с тем размахом, к которому привык: Маркус уехал на соревнования, и к нему пришла только жена, в вечернем платье и с бутылкой вина. Проходя мимо, Кэти резко выцепила взглядом сгорбившегося в кресле мистера Флинта, прячущего лицо в дрожащих ладонях. Он был жалок: начиная от голубовато-белой кожи, заканчивая поседевшими волосами. Широкоплечая фигура зачахла, превратившись в худосочного старика.       Кэти показалось, что он плакал, но вряд ли такой человек был способен на искренние слёзы.       Миссис Флинт сидела к двери спиной, и была видна только изящно закинутая нога на ногу, обтянутая капроном и заканчивающаяся остроносой туфлёй. Когтистые пальцы лениво поглаживали резной подлокотник кресла.       В конце концов, когда Кэти уже двинулась дальше по коридору, раздался звон битого стекла: истошно-громкий, характерный для брошенной в пол бутылки. Затем цоканье, стойко ассоциируемое с копытами дьявола, и Кэти отточенным движением прижалась к стене, притаившись, чтобы увидеть, как миссис Флинт спешно уходит прочь.       «Какая жалкая смерть», — завороженно глядя на стекающие по выцветшему памятнику капли дождя, размышляла Кэти.       Лакированный гроб, оформленный позолотой (как распорядился мистер Флинт в своём последнем волеизъявлении), с глухим звуком замер на дне могилы. Густой лес вокруг казался смазанными, неловкими мазками криворукого художника, который вдобавок пролил на холст стакан с водой. Дождь остервенело бил по листьям и вспенивал почву под ногами.       Оставаясь совершенно сухой под водоотталкивающими чарами, Кэти скучающе вздохнула и подняла взгляд на застывшего чуть впереди Маркуса. Он сам больше походил на Ричарда Флинта — плечистого и полного сил, чем седой калека в могиле.       Вдова Флинт была показушно безутешна. Она оделась в бархатную чёрную мантию, украшенную серебряными нитями на груди, и покрыла волосы газовым чёрным платком, конец которого элегантно лежал на плече.       — Арсиноя, милая, всё будет хорошо, — кудахтала миссис Монтегю, неловко поглаживая её по руке.       Миссис Флинт уткнулась в платок и сгорбилась, словно собираясь упасть в могилу вслед за мужем. Дождь заглушал звуки её гордой, благочестивой скорби.       — Как иронично, — едва слышно сказал Маркус.       Кэти вздрогнула, вспомнив о его присутствии. Миссис Флинт старалась за троих: они оба лишь мрачно наблюдали за ритуалом погребения и сухо отвечали на соболезнования рядовыми фразами. Но вдруг подавший голос Маркус стал для Кэти неловкой неожиданностью. За весь день он не проронил ни одного искреннего слова.       — Он строил из себя святошу, — всё так же тихо, то ли про себя, то ли обращаясь только к Кэти, говорил он. — А всех вокруг любил обвинять в малейших грехах. Я не убил ни одного человека… — Кэти иронично вздёрнула бровь, гадая, заметят ли, как кощунственно она косится на наручные часы, которые он ей подарил на последнюю годовщину. — Ну, может, косвенно… В отличие от него. — Голос Маркуса дрогнул, не выдержав вложенной обиды и злобы. — Я не убийца.       «Утешай себя», — подумала тогда Кэти и сочувственно провела по его спине рукой, задержавшись на лопатках, так, что жест вышел скорее интимным, чем сочувствующим.       На следующее утро в поместье Флинт прибыл нотариус. Собравшиеся в большой гостиной члены аристократической семьи выглядели скорее напряжённо, чем подавленно. Домовиков отправили разгребать хлам на чердаке, чтобы хоть на время избавиться от их плаксивого хныканья.       Миссис Флинт сидела в кресле возле камина и изредка притрагивалась платком к уголкам сухих глаз. Мистер Флинт (теперь уже не младший, а единственный) смотрел в пол, широко расставив колени и сцепив руки в замок. Рядом с ним на диване ёрзала и бросала неуверенные взгляды на шелестящего пергаментом гостя его молодая супруга, успевшая в последний момент накинуть на обычный персиковый свитер траурную мантию.       — Мы можем перейти в кабинет, если вам там будет удобнее, — ровным голосом предложил Маркус, наконец выпрямляясь.       — Нет, что вы, — прогнусавила миссис Флинт. — Это был его кабинет, не стоит туда сейчас заходить.       Маркус возвёл глаза к потолку и переглянулся с Кэти.       Та ответила ему кривой, едва заметной улыбкой, и тут же попыталась сделать вид, что поправляет каштановую косу, перекинутую через плечо.       Седой и страдающий тремором нотариус откашлялся, поправляя длинные рукава мантии, и повернулся к ним, сжимая небольшой лист пергамента. Огонь в камине подсвечивал его так, словно это был лист раскалённого металла.       — Итак, при вас я распечатываю чары, наложенные на завещание, которое мистер Флинт, да упокоит господь его душу… Хороший был волшебник, да. Культурный, обходительный, а как хорош был в делах управления. Сейчас таких нет — с хваткой! Да, не мужчина, а кремень…       — Отец написал его не так давно, верно? — нахмурился Маркус.       — Верно, — нотариус ничуть не растерялся. — И попросил вскрыть его перед членами своей любимой семьи на следующий день после похорон. Господь всемогущий, даже собственные похороны организовал сам, какая хватка, какой кремень…       — Он отправил вам его письмом? — заметно напрягаясь, снова перебил Маркус.       — Разумеется, с таким недугом… Но я прибыл для конфиденциальной встречи к нему сразу, как только получил сову… Понимаете, в делах наследства, особенно наследства такого уважаемого человека, нужно быть предельно осторожным. Могу вас заверить, что мистер Флинт был в здравом уме и трезвой памяти, когда писал это. Он чётко указал лиц, которые имеют право… и обязаны! Обязаны присутствовать при вскрытии завещания. Он указал…       Нотариус засуетился, выуживая среди разложенных на журнальном столике бумаг письмо с сорванной синей печатью.       — «Своего единственного сына и наследника Маркуса Ричарда Флинта, ненаглядную супругу Арсиною Флинт (в девичестве — Салех), добрейшей души невестку Кэти Флинт (в девичестве — Белл)…». Да, именно так он и написал, — нотариус оглядел присутствующих, будто проверяя, все ли на месте.       — Что ж, думаю, можно зачитать, — миссис Флинт повелительно взмахнула рукой и расслабленно откинулась на спинку кресла.       Её имя прозвучало в пояснительной записке.       Кэти поджала губы, глядя в сторону. Её — тоже. Зачем?       Нотариус ещё раз откашлялся, и слабые морщинистые руки затряслись ещё сильнее. Ловя глазами скачущие буквы, он начал читать:       — Я, Ричард Стефан Флинт, 1943 года рождения, настоящим завещанием делаю следующее распоряжение. Всё моё имущество, какое ко дню смерти окажется мне принадлежащим, в том числе фамильные драгоценности и родовое поместье Флинтов…       У Кэти сердце подскочило к горлу.       Маркус сжал кулаки на коленях.       Глаза миссис Флинт хищно блеснули из-под платка.       — …я завещаю своему сыну, Маркусу Флинту.       Кэти спокойно выдохнула. Это было ожидаемо, разве нет? Кому ещё всё оставлять?       Маркус провёл пальцами по волосам, часто моргая. Кажется, кто-то только что был на грани инфаркта.       Миссис Флинт засмеялась, как от хорошей шутки, и звякнула браслетами.       — Но подождите… Не может же быть «всё» имущество! — Она кокетливо заправила прядь коротких волос за ухо. — Там ведь имеются ещё какие-то пояснения… комментарии… приписки…       Она нервно выкрутила тонкий палец, чудом не оторвав себе длинный ноготь.       — Есть, — нотариус виновато поклонился и снова уткнулся в пергамент. — «Своей очаровательной невестке, Кэти Флинт, я завещаю моё глубочайшее уважение и искренние извинения, если она решится их принять».       — Как мило. Я очень признательна! — одновременно ответили Маркус и Кэти.       — Э-м-м, что ж, да, а далее… Следует нечто, что не имело места в моём опыте… Прежде, да.       — Читайте! — холодно потребовала миссис Флинт.       — Завещание не должно содержать подобных распоряжений, но… — нотариус неловко переступил с ноги на ногу. — Мистер Флинт в своём главном волеизъявлении пишет о том, что настойчиво требует от своей супруги, Арсинои Флинт, по окончании траура вернуться домой, в её родной Йемен… Да-да… С правом забрать с собой все подарки и приобретённые за время брака вещи, с правом сохранить фамилию, м-м-м. Да. Так здесь и написано.       Ошарашенная Кэти округлила глаза, но сказать что-то не решилась.       Маркус тоже молчал.       Миссис Флинт истерично похихикала.       — Ох, но это ведь… Всего лишь предложение, о, мой дорогой Ричард так переживал, что я тоскую по родине, по семье, — она театрально протёрла щёки платком. — Когда мои родители скончались десять лет назад, мои братья приглашали меня погостить, разумеется… Они унаследовали дом… совсем небольшую, скорее, знаете — хижину в старой части Санаа. Когда-то у нашей семьи был настоящий дворец, но это было в те времена, когда чистая кровь что-то значила…       Нотариус почтительно кивал на каждое её слово, и завещание опасно подрагивало в его руках прямо возле языков каминного пламени.       — Братья, их многочисленные дети… и многочисленные жёны счастливо живут там, мне всегда было неловко отрывать их от работы и быта. А климат… ох, вы знаете…       «У неё мысли путаются. Она в ужасе. Она… на грани истерики», — подумала Кэти, нервно озираясь.       — Люди на востоке живут совсем не так, как мы, европейцы, понимаете? — миссис Флинт широко улыбнулась.       — Вы не европейка, — внезапно твёрдо заявил нотариус. — Вы ведь приехали в Англию, а не родились здесь.       Воодушевившись его реакцией, Кэти тактично вмешалась:       — Ну что вы, матушка, не стоит так переживать. Вы так много сделали для этой семьи, для нашего брака, для поместья, — Кэти мягко улыбнулась. — Пора ведь и отдохнуть. Повидать племянников, братьев, невесток. Нет ничего дороже родных, понимаете?       Лицо миссис Флинт пошло розовыми пятнами, и она с мольбой перевела взгляд с нотариуса, уже собирающего документы, на Маркуса:       — Для меня нет никого роднее сына, — она протянула руку, но Маркус ненавязчиво убрал свою с подлокотника и встал, чтобы помочь нотариусу.       — Он уже взрослый мужчина, — Кэти беспечно пожала плечами. — Женатый. К тому же… помните, как вы опекали меня два года назад? Вы не хуже меня знаете правила. Жена подчиняется воле мужа, — загробным тоном произнесла она, с удовольствием отметив, как щёки у свекрови становятся багровыми. — Делайте, как вам говорят, матушка.       В ту ночь Кэти провела в ванной больше времени, чем обычно, прихорашиваясь. Она успела узнать, что Маркусу нравится, когда у неё чуть растрёпаны волосы, что он любит запах сандалового мыла и её голые ноги. Привычным резким движением влив в себя полный бокал крепкого вина, как она делала всегда перед исполнением супружеского долга, она впилась ему в губы, как только он появился на пороге спальни, и прижала его к стене.       Обхватив её талию, Маркус сделал поворот и поменялся с ней местами. Кэти закинула ногу ему на бедро, терпя бешеный ритм сердца.       — Всё твоё, — хрипло бормотала она между лихорадочными поцелуями, сама не своя от облегчения и восторга. — Всё твоё, наконец-то!..       — Она хочет остаться, — прошептал Маркус, задирая её ночнушку.       — У тебя есть я, — Кэти забралась руками под его рубашку и провела ногтями от груди к рельефному торсу. — Ты всё ещё нуждаешься в мамочке под боком?       — Нет, но… — он почти заскулил, когда она запечатала его рот ещё более глубоким поцелуем, и отстранился. — Она всегда была рядом… Она опытная хозяйка и… она моя мать…       Кэти скрипнула зубами и стянула с плеч бретельки. Ночнушка осталась болтаться у неё на поясе, и Маркус нетерпеливо прильнул к обнажившейся груди.       — Она была рядом, пока тебя строил отец, — с придыханием бормотала Кэти. — И молчала в стороне. Она использует тебя, как использовала его.       Траур по мистеру Флинту затянулся на полгода, и это выходило за рамки всех мыслимых и немыслимых приличий. Хотя многие приняли это за акт глубочайшего уважения, другие — менее лояльные к Флинтам люди — стали шутить о том, что Маркус решил весь дом нарядить в цвета команды, за которую играл.       С его одобрения Кэти затеяла капитальные изменения во внутреннем облике особняка. По её словам, какая бы древняя магия не обитала в этих стенах, синий и бордовый было бы неплохо разбавить другими цветами, а заброшенные помещения не красят никакой дом.       Поместье ожило. Каждый день Кэти, закатав рукава строгого шерстяного платья, командовала эльфами и переписывалась с мебельщиками Косого переулка. В воздух поднимались клубы столетней пыли, в истёртых гобеленах водились докси, некоторые комнаты были закрыты на замок, ключ от которого давно потерялся. Кэти исследовала каждый уголок неприветливого дома и везде вносила свою лепту.       Груды старомодной мебели ежедневно выносились во двор и там безжалостно погибали в огне. Старые шторы и ковры Кэти приказывала срывать и отправлять в тот же костёр, который всегда сопровождался ворчанием Квотта.       Подвал поместья затопила подземная река, но Кэти приказала выкачать воду и обработать каменные стены антиплесневым зельем.       — Винный погреб, понимаете? — Звуки каблуков гулко отскакивали от древних стен. Стройная фигурка отбрасывала внушительную, монументально грандиозную тень. — Я нуждаюсь в нём больше, чем мистер Флинт — в своей метле.       Она высадила ирисы вдоль фасада здания и на круглой пустующей площадке в центре двора, а столовые приборы и многочисленные покрывала, гобелены и прочие предметы с гербом было решено спрятать в большой шкаф на чердаке до лучших времён или пока до них не доберётся одержимый родословной потомок. А пока, заявила хозяйка дома, место этой безвкусицы было подальше от глаз современных людей.       — Левее, нет, — распоряжалась она, стоя возле Слэви у окна.       Домовиха, подпрыгивая на двух стульях разом, пыталась закрепить ламбрекен на новых нежно-голубых шторах в одной из комнат для гостей.       — Я хочу обивку в оливковых тонах… Может, что-то голубое, но с жёлтыми цветами? — Кэти задумчиво пролистала свой ежедневник, вдоль и поперёк исписанный её задумками и идеями.       — Не слишком ли много цветов, госпожа? — робко пропищала домовиха сверху.       — Цветы… — Взгляд Кэти устремился в пустоту. — Я хочу много цветов. Полевых. Нет! Пускай мебель остаётся голубой, а вот эту стену мы покрасим в оранжевый. И апельсиновое дерево… Я хочу, чтобы оно росло вот здесь в простом белом горшке.       Слэви торопливо кивнула. Впервые её нелёгкой жизни задали такой стремительный, творческий и продуктивный темп. Со сменой хозяйки пришёл новый уклад, однако это устраивало не всех.       — Как… ярко, — раздался позади негромкий голос.       Оглянувшись, Слэви чуть не навернулась со стульев, спеша испариться в воздухе, а Кэти невозмутимо подняла палочку и поправила шторы так, как ей хотелось. Хотя… может, лучше всё-таки правее?       — Здесь никогда не было так… светло и просторно, — миссис Флинт прошла глубже в комнату, обнимая себя за плечи.       — Что я слышу? — Кэти повернулась к ней и позволила себе улыбнуться. — Моя свекровь расщедрилась на похвалу?       — Да, светло и просторно, — пробормотала та, словно ни к кому не обращаясь, и провела рукой — узкой, с заметными морщинами и начавшейся пигментацией, без прежних колец и длинных ногтей — по занавескам, сквозь которые просачивался солнечный свет. — А там… нищета, — выплюнула она, скривив ярко-красные губы. — Жара, смрад, всюду эти пыльные тряпки, яблоку негде упасть… кругом плачущие немытые дети, песок, крикливые мужчины…       — Матушка, вы ведь не забитая маггловская женщина, — бодрым тоном прервала её Кэти. — Все эти нюансы можно решить парой-тройкой заклинаний.       — А суть не меняется, — горько возразила миссис Флинт. — Волшебницы точно так же становятся рабынями братьев и мужей, точно так же страдают от нищеты.       — Да уж, вы-то настрадались, — с серьёзным видом покивала Кэти.       Миссис Флинт ухмыльнулась, глянув на неё в упор. В синих глазах читалось презрение.       — Однажды ты ему надоешь.       — Ну вы ведь мистеру Флинту не надоели.       — Под конец… он стал многое понимать, — миссис Флинт сглотнула, и Кэти показалось, что она сейчас заплачет. — Только находясь на волосок от смерти он осознал, что из себя представляла его жизнь. Его семья. Он сам.       — Неужели до него только тогда дошло, что вы слабы на передок?       Кэти не хотелось выслушивать нытьё свекрови или, что ещё хуже, какую-нибудь исповедь, поэтому чем раньше она заставит Квотта в сотый раз проверять, все ли её мантии и колье на месте, тем будет лучше для всех.       Вздохнув, миссис Флинт прислонилась спиной к комоду и опустила голову.       — От хороших людей на сторону не ходят, Белл. Мы были партнёрами и исправно играли свои роли. Муж и жена — одна сатана. Так и должно быть. Знаешь, — она втянула носом воздух и посмотрела в окно, — это чудо, что Маркус теперь всем владеет.       — У мистера Флинта были незаконнорожденные дети? — нахмурилась Кэти.       — Нет, — ответила миссис Флинт. — Я бы этого не допустила, но… Если бы не его решение тридцать с лишним лет назад, то кто знает, где бы мы были? Пошёл бы он в квиддич за те гроши, которые там тогда платили? Взял бы чистокровную нищенку в жёны? Родился бы Маркус? Нет, не думаю, — миссис Флинт закусила губу. — Наследуют старшие братья, а Ричард родился вторым. Они были близки с братом, хоть и сильно отличались друг от друга. Артур был тихим, но принципиальным. А Ричард доставлял родителям много проблем своим взрывным характером, но отец держал его в строгости. Правда потом он притащил в дом молоденькую мачеху, которая угрожала их спокойствию, и Артуру с Ричардом пришлось несладко. Но всё обошлось.       — А потом та свадьба, — добавила Кэти.       — В месте, откуда я родом, братоубийство считается страшным грехом, — миссис Флинт сокрушённо покачала головой. — Тот, кто совершает такое тяжкое преступление, да ещё в день свадьбы, обрекает себя на несчастливый брак.       Кэти ощутила тяжёлую тошноту и отвела взгляд. Мистер Флинт распорядился похоронить его рядом с братом.       — Никто не догадывался, — продолжала бормотать миссис Флинт. — Никто даже подумать не мог, что младший Флинт, который с большой радостью согласился унаследовать небольшой дом в Беркшире от матери, мог убрать брата и спихнуть вину на брюхатую невестку.       — Зачем ему нужны были эти развалины? — Кэти с отвращением вспомнила стылые спальни, узкие полупустые коридоры, заброшенные комнаты и маленькую тщеславную семейку внутри.       — Это было делом принципа. Он так натерпелся от отца, что не мог позволить, чтобы его богатство отошло кому-то другому.       — Собственного племянника… — Кэти вздёрнула бровь, сглотнув острый ком в горле.       Она сама бы без раздумий заслонила Мириам от смертоносного заклятья, если могла что-то изменить прямо сейчас.       — Я была в Министерстве, — вдруг сказала миссис Флинт. — Пыталась… на что-то повлиять. Меня поздравили.       — С чем?       — Оказывается, мой дорогой сват сейчас первый претендент на роль главы антидопингового отдела.       — Мы с отцом не общаемся.       — Зря, — тут же откликнулась миссис Флинт и направилась к выходу. — Когда Маркус решит тебя вышвырнуть, придётся возвращаться в тот убогий дом, из которого мы тебя когда-то вытащили. До свидания, Белл.       — Прощайте, матушка.