***
Иногда чтобы сделать жизнь родных лучше, нужно уехать на другой континент или умереть. Кэти проснулась с улыбкой на губах и сонно потянулась, смяв одеяло и холодную простынь. Из спальни постепенно выветривался запах одеколона и шампуня Маркуса, но через два-три дня он вернётся вместе с хозяином. Хоть окна нараспашку оставляй. Ну а пока в воздухе витал тёплый, солнечный запах, который чувствуется, если встанешь в полдень и осознаешь, что пока что в этом доме есть только ты и твои желания. Оставленная Слэви кружка кофе ждала на письменном столе, источая сливочно-пряный аромат. Кэти распахнула тяжёлые шторы и зажмурилась от ударившей по глазам ослепительной белизны. Хотя бы в этом году Рождество придётся на снежную пору… Поправляя тёплую мантию, Кэти открыла ногой шкафчик секретера и, напевая себе под нос, вытащила бутылочку огневиски. Последние янтарные капли были весело выцежены в кофе. Жадно отхлебнув, Кэти блаженно прикрыла глаза. Нужно прожить ещё один день. Будь её воля, она бы снесла половину особняка к соплохвостовой матери. Привести в порядок и гармонично обустроить столь неразумно большую площадь — дорогая инициатива, на которую уходил почти весь гонорар Маркуса. И то ли гонорар уменьшался, то ли комнат становилось больше… — Что это? — привычно деловым тоном спросила Кэти, добравшись до заброшенной комнаты, в которой Квотт всю ночь разбирал завалы из мебели. — Какая-то ткань, хозяйка, — пробурчал тот. — Ткань может пригодиться для новых комнат, зачем её выбрасывать?.. — Это не ткань, — в ужасе скривилась Кэти, наконец рассмотрев в бесформенной куче тряпья вполне узнаваемые силуэты. — Это мантии, от которых уже моль отказывается. А я-то думаю, чем здесь так воняет… Невозмутимый Квотт любовно подоткнул груду мантий с краёв и обнял её, как птица, защищающая гнездо с птенцами. — Сожги их, — Кэти обошла выставленную мебель и провела рукой по щербатому подоконнику. Лохмотья краски посыпались на пол. — Иначе блохи заведутся. — Слэви постирает их в кипятке! — Я тебя в кипятке постираю, если у неё ещё хоть один ожог появится, — мигом рассвирепела Кэти и отпихнула кучу плесневелых мантий. — Кинь их в огонь. Грустно сгорбившийся домовик поплёлся прочь, волоча за собой гардероб давно почивших хозяев. Кэти устало покачала головой и упала в кресло. Покрытые клочьями паутины стены кружили вокруг неё, как надоедливая толпа, и всё чаще она задумывалась о переезде в родительский дом хотя бы на время. Но Маркус никогда в жизни этого не позволит. Он вцепился в наследство, как Квотт — в блохастые мантии, и не хочет ничего слышать о том, что жильё поменьше легче обустроить и содержать, особенно вдвоём. «Начнут говорить, что ты тянешь меня к нищете, ты этого хочешь?» — прорычал он однажды, и Кэти восприняла это как карт-бланш на самые безумные управленческие решения. Например, в свой отъезд мистер Флинт лишится комнаты отдыха, в которой с юности привык собираться с друзьями, и обнаружит на её месте кабинет для своей супруги. В конце концов, что выглядит солиднее — кабинет или подростковые сборища? Уж что-что, а статусность Кэти стремилась поддерживать. Что может быть менее одобряемо аристократическим обществом, чем молодая жена, которая носа из дома не высовывает? Кто-то сообразительный находит это странным, но знай он о внушительном винном погребе внизу — все вопросы бы отпали сами собой. По этой причине Кэти строго-настрого запретила кому бы то ни было распространяться о своей сокровищнице, потому что делиться с кем-то своими винами не входило в её планы. Дотянувшись носком ботинка до большого платяного шкафа, она открыла скрипучую дверцу и лениво заглянула внутрь. Стопки книг, бурые страницы которых разбухли от времени, ютились рядом с пустыми коробками и связкой мётел настолько древней модели, что даже, пожалуй, пятьдесят лет назад на таких уже никто не летал. Книги можно было бы перенести в библиотеку или продать антикварам Косого переулка, если, конечно, это не очередная бульварщина, которую читала флинтова прапрабабка в перерыве между родами. Кэти приподнялась и схватила первую попавшуюся книжонку. В тонком кожаном переплёте, чуть больше ладони, с ремешком, увенчанным медной застёжкой. Было опасно открывать книги и прикасаться к различным шкатулкам, портсигарам и украшениям в родовых поместьях волшебников. Злополучное опаловое ожерелье, которое чуть не отправило её на тот свет, научило Кэти осторожности в магическом мире. Но выведенная забористым почерком надпись «М. Флинт» в углу подогрела её интерес. Из-под потёртой обложки торчали зазубрины вырванных и кое-где смятых страниц. Школьный ежедневник с одними «Т»? Просто тетрадь? Личный дневник, которому он скармливал секретики раннего пубертата? Кэти тянула ремешок и дёргала застёжку до тех пор, пока не вернулся Квотт. Она сунула книжонку во внутренний карман мантии. Пришлось продолжить работу как ни в чём ни бывало. Пыль и паутина были беспощадно выметены из комнаты, и уже завтра Квотт собирался белить подоконники. Вечером Кэти получает письмо от Анжелины о том, что в семье Уизли ожидается первое пополнение. Потягивая бокал белого вина, Кэти с высокомерным безразличием читает про то, как французская красотка-чемпионка скоро станет мамочкой, а там уж и им, гриффиндорским львицам, пора. Кэти фыркает и отправляет письмо в огонь. — Что, письма от любовников сжигаешь? Она подскакивает на месте так резко, что роняет бокал. Осколки разлетаются по полу, поблёскивая остатками золотого вина. Безмолвие и одиночество в эти дни настолько стали обыденностью, что резкий голос чуть не выбил сердце из груди. — Почему так рано? — выдыхает Кэти, поворачиваясь. Маркус бросает сумку посреди комнаты. Дорожная мантия метким движением охотника отправляется на стул в противоположном углу. Хозяйский щелчок пальцев призывает домовика, который убирает осколки и исчезает с багажом. — Мы еле выбили ничью, — небрежно сказал он, подходя к столу. Бутылка была уже пуста. Маркус с неодобрением нахмурился и покачал ею в воздухе, проверяя остатки. — Ты не остался праздновать? — пытаясь отвлечь его от очередного разговора про алкоголь, учтиво поинтересовалась Кэти. — Ни капли мужу не оставила. — Я готовила сюрприз, — как ни в чём не бывало, продолжала она ребячливым голосом, — а ты вернулся так рано. Он прошёл к камину, опёрся рукой о полку со свадебными фотографиями и проводил взглядом почерневшие завитушки письма. — Один из старших братьев Уизли скоро станет отцом, — нехотя пояснила Кэти, поджимая губы и глядя в потолок. Маркус присел возле камина и задумчиво поворошил угли. Но промолчал. Он всегда тактично молчал, когда речь заходила о деторождении. У Кэти всё внутри замирало от ожидания, когда он начнёт давить, обвинять, клянчить… Но он молчал. И это убивало. Как будто дети были темой, не заслуживающей внимания и обсуждения в молодой семье. Особенно в такой. — Я кое-что нашла сегодня во время уборки, — неловко вставила Кэти. — Твой дневник. В заброшенной комнате. Маркус замер. Зашипев, огненные искры заметались по стенкам камина и опали. Напряжение в комнате ощущалось так же явно, как и мороз за окном. — Он не открывался, — беззаботно продолжила Кэти, садясь на кровать. — И что ты с ним сделала? — не своим голосом спросил Маркус. Он явно ждал какого-то конкретного ответа. Кэти сглотнула от страха. Он повернул голову, и отсветы камина заиграли в извечно злых серых глазах. — Сожгла. Маркус криво улыбнулся, наклонив голову. — Его невозможно сжечь. — Ты не пробовал заклинание адского огня, — фыркнула Кэти, искренне надеясь, что такая сложная магия ему правда недоступна. Маркус вздохнул, опустив голову в пол. Кэти молилась, чтобы он поверил в эту ложь, иначе он запретит ей заниматься домом, а это её единственная отдушина. Когда он встал, чтобы опуститься на кровать рядом, она вздрогнула. — А ты, оказывается, в тёмной магии знаешь толк? — Слегка, — бесстрастно глядя ему в глаза, соврала она. — В Отряде Дамблдора мы часто экспериментировали. Маркус улыбнулся, обхватил её лицо руками. Кэти стало ещё хуже. Сейчас он её ударит… он точно собирался её ударить… Большой палец в спортивной кожаной перчатке погладил щёку. — Если ты переживаешь из-за дневника… Мне он был не нужен. Кэти облегчённо выдохнула, когда его губы прижались ко лбу, вискам, а затем опустились к шее. Она откроет этот дневник во что бы то ни стало.***
Под благовидным предлогом она часами штудирует библиотеку, пока наконец не находит энциклопедию о самых необычных книгах и тетрадях магического мира. Давным-давно многие волшебники зачаровывали свои дневники так, что никто, кроме них самих, не мог открыть их, а если и мог — то либо не видел написанного, либо не мог прочитать. Но Маркус никогда не был талантливым волшебником. Когда последние всполохи каминного пламени утихают за ним, Кэти врывается в спальню, хватает только что снятую им рубашку и, обмотав пальцы рукавом, дёргает застёжку дневника. Руки дрожат, но первый разворот со скрипуче-шелестящим звуком открывается, и из-под скомканных страниц выпадают вырезки из газет, записки и просто сложенные в несколько раз листы. Кэти запирает спальню на ключ и садится в своём новеньком, крошечном кабинетике за стол. Вот пятно, как будто от бьющей по дневнику огненной струи. Половина страниц безобразно вырвана, остались лишь бумажные зазубрины на сшивающей нити. Кэти судорожно листает: даты, неясные кодовые слова — должно быть, это дневник тех времён, когда он начал свой путь Пожирателя. Уже на середине появляются отрывки связного текста: 1. Монтегю 2. Боул 3. Робертс 4. Барлоу Некоторые записи прерываются кудрявым зачёркиванием — настолько жирным, что и без того корявые буквы не разобрать. Кэти провела пальцем по плотной веренице адресов. Они тянулись до самого нижнего края, втискивались между уже написанными, пока Кэти не перевернула страницу, обомлев. В верхнем углу была наклеена колдография — маленькая, в ребристой белой рамке выпускного альбома — девушки с болезненно бледным лицом и растрёпанной косой, перекинутой через плечо. На измождённом лице горели жизнью только глаза: карие, удивительно подходящие к алому галстуку под худым горлом. Семнадцатилетняя девушка тогда едва успела оправиться перед выпускными экзаменами. Она пропустила пару важных матчей, а для себя решила, что не станет связывать жизнь с квиддичем — поздно… и не потянет. Иногда у неё кружилась голова, когда приходилось подниматься по лестницам школы, но в целом от проклятья остались лишь обрывки кошмаров по ночам. Кэти словно ледяной водой окатили. Видеть себя семнадцатилетнюю сейчас, в этом жутком дневнике, казалось чем-то нереальным и жутким. Как будто чей-то злой розыгрыш или глупое совпадение. Справа от фотографии скакал судорожно выведенный текст. Кэти сглотнула. Это был расцвет её юности, который пришёлся на тёмные времена. Её заботили экзамены, горькие зелья, проглатываемые ежечасно, дальнейший путь в грядущей смуте, и в голову даже малейшей мысли не прокрадывалось о молодом Пожирателе Смерти, который клеит её колдографию себе в дневник. Кэти***
Сразу ему это захолустье не понравилось. Дома почти все заброшены, а те, в которых остались жители, годятся только под снос. Или на доски для костра разобрать — чем не идея? Маркус Флинт ухмыльнулся. Ночи во время привалов суровые, иногда мантия примерзает к земле, никакое заклинание не спасёт. А магглы… Ну, с их мнением уже не принято считаться. Ледяной ветер встрепал полы его чёрной мантии. Он зябко поёжился, ловя остатки тепла и отчаянно кутаясь. Палочка — всегда наготове — призывно ткнулась рукоятью в ладонь, как щенок, ожидающий ласки. В школе и то реже приходилось колдовать, чем сейчас. Хорошо, что с ними был Боул — ограниченный весьма скудным набором заклинаний, но умеющий прекрасно их комбинировать для достижения цели. Маркус посмотрел ему в спину. Он и раньше был долговязый, но сейчас совсем исхудал. Скоро появятся серые впадины под глазами, как у его мамаши. Да, он наблюдает это каждый день: как их юность утекает сквозь пальцы, будто песок, и вчерашние юноши состариваются. Отец называет это закалкой. Ему откуда знать, тыловой крысе? Никогда в войне не участвовал и сейчас не собирается… Позор. Нога? Что та нога, если армия в зельеварах нуждается. — Куда теперь? — после пересечённой реки спросил Монтегю, шмыгая носом и закуривая очередную папиросу. Маркус осмотрелся. Слева — голые деревья на крутом склоне, а справа — мёрзлый обрыв с пенящейся рекой. Маггловская деревушка осталась позади, а семнадцатого дома они так и не нашли. Его цепкий взгляд остановился на небольшой полянке подле склона. Барлоу сел на четвереньки, вглядываясь в протоптанную тропинку, на которой они стояли. Ничего не говоря, он достал палочку и посмотрел туда же, куда и Маркус. — Снимай, — скомандовал тот и отступил назад. Боул хлестнул палочкой, как ножом. Раздался хлопок, и морок спал с притаившегося подле склона дома. Это был скромный коттедж, огороженный низким забором. Такие всегда забавили Маркуса. Его роста вполне хватало, чтобы перешагнуть эту «ограду». Приставленные к стене сарая мётлы сразу призвал Робертс. — На нужды государства, — прокомментировал он. Впятером они прошли во двор, обшаривая глазами всё пространство вокруг. Монтегю швырнул окурок в сухую клумбу, и та сразу задымилась. Они рассредоточились по двору: двое у двери, один блокирует торец дома, ещё двое сторожат по обеим сторонам леса — не только они умеют перешагивать через заборы. Опередив их буквально на секунду, со скрипом распахивается дверь, и на пороге появляется белая, как извёстка за её спиной, девушка. — Ну здравствуй, милая, — Монтегю похабно улыбается, приваливаясь к фонарному столбу. «Начинается», — со странным смирением думает Маркус. Девчонка глотает подступающие слёзы и, сделав обманный рывок в сторону леса, бежит за угол дома. Боул перехватывает её, намотав русые волосы на кулак, и приставляет палочку к горлу. — Нехорошо от Министерства магии бегать, грязнокровка. — Дик! — заорала она. — Сама ты… Голос Боула прерывается глухим ударом и звоном битого стекла. Маркус бежит на звук, вскидывая палочку. Боул, качаясь, держится за забор, и кровь капает на ворот мантии с затылка. Под ногами хрустит стекло. — Окружить дом! — отдаёт Маркус приказ и бомбардой сносит окно окончательно. Слышен женский визг. Монтегю влезает в дом первым — его всегда охватывал волнительный ажиотаж, когда на их пути встречались девчонки или молодые мамаши. Маленькая, бедно обставленная комната со шкафом, полным трав и зелий. Тоже пойдёт на государственные нужды. Разведывательные отряды карательного назначения всегда нуждались в медикаментах. Они пролетели ещё одну комнату — утопающую в отвратительном розовом спальню — и выскочили в узкий коридор. Зигзаг заклятья просвистел прямо у его щеки, когда Монтегю оттащил его за мантию назад. Красные лучи вырывались из двух палочек почти синхронно. Фарфоровая утварь падала с полок, от стен отлетали щепки и клочья обоев. В ответ из кухни ударили несколькими вспышками для виду, и догадка выбила воздух из лёгких Маркуса. — Уйдут! — прорычал Монтегю, выбегая в коридор. — Стой! — успел он заорать, но травма, полученная Монтегю после неудачной трансгрессии, не мешала ему быстро бегать. Стена, которой они держались, полыхнула огнём. Пахнуло серой и пряными травами. Взрыв прозвучал так громко, что Маркус какое-то время перестал слышать все звуки в этом мире. Он приземлился на щербатый пол, свезя половину лица. Спина нещадно горела, в ушах стоял мерзкий писк, который был ему знаком со времен школьного квиддича. Из ушей текло что-то тёплое, пропитывая мантию. Хотелось сделать хотя бы один глоток воздуха, но лёгкие точно сдавило чьей-то рукой. Хрипя, он перевернулся на спину и нащупал во внутреннем кармане дневник, вцепившись в него, как в Библию. Разъярённый Барлоу нависал над ним, тряс за плечо и что-то говорил, но сознание стремительно угасало.***
Кэти листала описания военных будней, боясь наткнуться на своё имя. Но всё одно: Барлоу, Робертс, Монтегю — на какое-то время он пропал, и Маркус писал: «Надеюсь, подох» — и, конечно же, Боул. Пару раз Кэти возвращалась к спискам адресов, отчаянно выискивая среди них свой или адрес сестры Мириам. Видимо, их определили к другому отряду. Встреться они тогда, на войне, когда она — потенциальная пособница нежелательного лица №1, а он — главарь отряда карателей, что бы он сделал? А потом поперёк страницы было написано это: Я погиб. Я не знаю, что делать. Все были уверены в его победе. Я подвёл мать и опозорил отца. Все эти жертвы были напрасны. Я потратил молодость на бесполезную ересь. Отец принёс шипучее зелье. Свести метку? Теперь от неё столько же проку, сколько от моей чистой крови. Отец сказал, что можно попробовать отсечь себе руку. Пошутил? Всё кончено. На следующей же странице раскинуло ветви схематично нарисованное семейное древо. Кэти с замиранием сердца увидела имена своих ближайших родственников. Дальше — лишь выписки из личных досье из Министерства, собранных ещё во время войны. Архивные фото её прабабушки и прадедушки — чемпионов клуба игроков в плюй-камни, несмотря на то, что прадедушка происходил из маггловской семьи, о чём было написано жирными красными чернилами. Заканчивались дневниковые записи строками: Кэти Белл (1980 г. р.), участница Второй магической войны, чистокровная волшебница Кроуторн, Лоуэр-Бродмур-роуд, дом 6 Трясущимися руками Кэти закрыла дневник. В глазах стояли слёзы, готовые вот-вот сорваться. Ей было так страшно, так горько держать в руках эту частицу отзвучавшей боли, это свидетельство о многочисленных смертях, читать искорёженные нездоровым интересом факты о себе самой. Не находя себе места, Кэти отперла дверь в спальню и позвала Слэви. Её бил мандраж, и с этим пора было заканчивать. — Да, хозяйка? — домовиха поклонилась, а потом встрепенулась. — Хозяйке нездоровится? Позвать колдомедика? Принести что-нибудь? — Нет, — твёрдо ответила Кэти и протянула замотанный в её старый шарф дневник. — Иди в лес, на семейное кладбище. Глубоко прикопай это под каким-нибудь кустом, в самом неприметном месте. И ни слова хозяину или Квотту, ты поняла? Ступай. Когда Слэви испарилась, Кэти призвала второго домовика. — Неси огневиски и лёд. Много огневиски и льда.