Без окон, без дверей

Рихард с трудом поднялся. Ноги тряслись, а руки не слушались. Одежда казалась чужой и ненужной — её хотелось немедленно сбросить. Держась за стены, он проковылял в ванную, где сразу же стащил с себя всё и забрался под душ, спасаясь от массы навалившихся впечатлений. Ему нужно было отдохнуть и подумать. Тёплая вода мягко обволакивала тело, но душе не было так же тепло. Внутри всё замерзало от отчаяния и обиды. Деро только что надругался над ним. «Он догадался, что я его люблю, и использовал это, чтобы поиздеваться надо мной! Как изящно, как ловко он меня унизил… даже не прикасаясь ко мне! Знает же, скотина, что его голос…» Рихард вспомнил страстный шёпот Деро и слабо застонал, откидываясь на кафельную стену. Его голос… Бархатный баритон слаще мёда — притягивающий, манящий… Голос, обещающий бездну бесконечных сладких мук. Голос змия, предлагающего запретный плод. Но плод был недосягаем. Он не мог ни насладиться им, ни взглянуть на него. Чёртова дверь! Рихард вспоминал, как, увлекшись творчеством Умф, постепенно сошёл с ума. Вначале он не придавал особого значения тому факту, что из-за глубокого и чувственного голоса солиста по его коже пробегает приятный холодок, потом Гои — недостижимый, холодный, но красивый, как сам Сатана — стал появляться в его снах, потом Рихард отметил, что удовольствия с девушками получает всё меньше и меньше, и наконец однажды, сжимая в объятиях обнажённое тело черноволосой фанатки, он прошептал, закрыв глаза: — Штефан… Это было ещё до преступления. А после него Рихард окончательно потерял голову. Сколько раз, мучаясь от одиночества, он видел эти ядовитые сны — в которых он извивался под руками Штефана, как змея, пока тот покрывал его тело поцелуями-укусами, оставляя алые метки в знак их любви. А потом вторгался в него грубо и резко, зажимая кричащий рот жадным поцелуем. На пике наслаждения Рихард просыпался — и стонал, но не от удовольствия, а от разочарования, ведь не было рядом горячего и сильного любовника, только перепачканные простыни. Как было приятно воображать их секс, но Рихард и подумать не мог, что его тайные желания обернутся против него. Он выставил себя дураком перед Гои. Теперь тот будет держать его за шута, над которым можно вволю потешаться, когда захочется. «Так не будет, Деро! — решил он. — Я добьюсь тебя. Лаской, нежностью, добром, любовью, хитростью — я растоплю твой лёд. Ты меня полюбишь, и только тогда я покажу тебе мою страсть снова. До этого я не дам тебе понять, что чувствую, как бы я ни хотел этого. Я буду сдерживаться. Я смогу!»

***

Деро тем временем стоял возле двери и обдумывал всё. Что и говорить, поизмываться над Рихардом было забавно — а сейчас, когда всё прошло, «прикол» уже не казался ему ни смешным, ни умным. «Почему Круспе не ушёл? — спрашивал он сам себя. — Почему он такой упрямый?» Он помнил, как Рихард регулярно забрасывал его электронный ящик письмами. Сопливыми посланиями, из которых только первое Деро просмотрел, а остальные удалил, не читая. От словечек вроде: «милый», «родной» — его чуть не стошнило. Такое ему писали только неудовлетворённые фанатки пубертатного возраста. Он вполне справедливо посчитал эти письма издёвкой, «очень умной» шуткой участников Раммштайн… но теперь, после всего произошедшего, он забеспокоился. «Неужели Рихард писал это всерьёз? — думал он. — Он дебил?» Деро осел на пол, обхватив плечи руками, и грустно вздохнул. «Дебил или не дебил, он намного счастливее меня. Он способен чувствовать гораздо больше моего. А я… у меня всё это отняли». Боязнь публики была не единственной проблемой Деро. После того, что с ним совершили, он не мог испытать желание. Все мысли о близком контакте вызывали у него только омерзение, панику и страх, и он понимал, что вряд ли когда-нибудь снова кого-нибудь поцелует, обнимет, позволит ласкать себя и сам охотно будет отвечать на ласки. «Тебе хорошо, мразь, от мыслей обо мне, — злобно думал он. — Ты, ничтожество, таешь от удовольствия, когда я шепчу тебе. А я пуст. Я пуст, потому что какой-то ублюдок надругался надо мной. Почему я? Почему со мной такое сотворили? Я заслуживал это? Уж лучше бы ты, Круспе, сидел здесь, раздавленный и потерянный. Вот бы я посмотрел, каким бы ты стал после такого. А то пришёл тут ко мне — довольный и здоровый — и думаешь, что я брошусь к тебе на шею. Возможно, когда-нибудь я и сделаю это, но только для того, чтобы разорвать тебя на кусочки». — Деро, — услышал он тихий зов с обратной стороны двери. — Деро… Деро… — Ну «Деро», «Деро», — ворчливо отозвался затворник. — Чего тебе надо? — Ты… Есть у тебя чистая одежда? Мою нужно постирать. «Боже, а ведь он будет торчать в соседней со мной комнате, — подумал Деро, вспомнив о том, что Рихард обосновался в его гостиной. — И мимо него не попадёшь незаметно ни в кухню, ни в ванную». — Ладно, ладно, в комоде посмотри, — сердито бросил он. — Всё равно я не знаю, что у меня там лежит, а так ты хоть приберёшься в нём. — Хорошо, — тихо ответил ему Рихард, вкладывая в это слово всю свою покорность и нежность. — Ты всё еще у двери? Пошёл вон! Тихий вздох и мягкие шаги, удаляющиеся прочь. Внезапно Деро стало стыдно. «Кто ты такой, чтобы топтать чужие чувства только потому, что у тебя нет своих? — укорил он себя. — Ты иногда становишься хуже того преступника». На краткий миг Деро настолько размяк под уколами совести, что даже встал и потянулся к ручке двери, чтобы открыть её и извиниться перед Рихардом. Но едва его пальцы коснулись металла, как милосердие куда-то испарилось. «Слишком много чести будет, — горделиво подумал он, — проявлять вежливость по отношению к этому куску дерьма».