Человек, которого не было

6. Дин идет мимо автозаправки, когда понимает, что за ним хвост. Ему почти пятнадцать, и он владеет неплохой техникой самообороны, но незнакомцев трое, и они выглядят устрашающе — высокие и широкоплечие, похожие на мафиози из фильмов. Дин не ускоряет шаг — он еще надеется, что все обойдется. Руки сжимаются в кулаки, желваки ходят под кожей, но Дин старается не показывать напряжения. Он опускает лицо и смотрит себе под ноги. Его раньше никогда не грабили. Его никогда не пытались избить. Чужаки нагоняют его около одного из закрытых магазинов и толкают в темноту переулка, прямо к мусорным бакам. Дин ударяется спиной об один из этих зеленых зловонных монстров и чуть было позорно не падает. — Это он, — шипит один из нападающих; они выглядят так, словно сошли с плакатов об антипропаганде наркотиков и алкоголизма, и, кажется, настроены крайне недружелюбно. Дин дергается в сторону. В нос ударяет сильный запах серы. — Это точно он. Узнаю этого выродка. — Отвали, сука! — выплевывает Дин в лицо одному из обидчиков. Тот скалит белые зубы и вцепляется Дину в глотку широкой ладонью, тут же сдавливая. — О, я не сожру тебя сразу же, — бормочет ему в лицо ублюдок, и Дин вдруг замечает его глаза. Может, это мерещится ему в темноте, но, кажется, у мужика, приперевшего его к стенке, черные глаза. Они полностью поглощены тьмой, нет даже белка. Дин от неожиданности подается влево, в сторону, стараясь уйти, но ему не позволяют. — Сначала я выбью из тебя все дерьмо, — обещает человек с черными глазами. Дин оценивает ситуацию: еще двое чужаков трутся рядом, в метре от него, с двух сторон, и, похоже, уйти ему некуда. Он пытается пнуть мужчину ногой в промежность, но тот даже не шевелится — такое ощущение, что он не чувствует боли. Первые два молниеносных удара приходятся Дину по лицу. Голова дергается вбок, Дин жмурится и шипит, и снова пытается вырваться из хватки. Нападающие выше него и явно сильнее — у них преимущества. А еще у них у всех черные глаза, такие, что сливаются с мрачной ночью и смотрят куда-то в самую глубь Дина. Кажется, его парализует, будто держит какая-то сверхъестественная сила. Он вдруг понимает, что больше не может пошевелиться. Горячий влажный язык проходится по его окровавленной щеке. Черноглазый мужчина говорит что-то на незнакомом языке. Или Дин уже слышал этот язык? Он округляет глаза — он знает этот ненавистный шепот. Слышал его каждый раз, как просыпался в ужасе и поту — поначалу в своей кровати, затем на пыльном темном чердаке. — Отпу...сти... — Дин задыхается и не может ничего больше сказать. Он понимает, что воздух больше не проникает в легкие. Цепкие пальцы нечисти — словно платина на его глотке. Он почти готов к смерти, если такое вообще возможно. В секунду, когда он мысленно просит у мамы прощения за все страдания, что ей причинил, происходит нечто неожиданное: у мужчины, державшего его, начинает гореть рука, тот в ужасе её отдергивает и пялится себе на ладонь. Дин тут же хватается за горло, помеченное синяками, и старается отдышаться. У мужчины начинает слезать кожа с руки. Дин видит, как обнажаются мышцы, как булькает кровь. Он пялится на вопящего незнакомца, который чуть было не задушил его пару минут назад, а теперь просто поднимается над землей и врезается в стену так, что сыпятся крошки, и, кажется, даже остается вмятина. — Это... ты... — хрипит тот, что был слева от Дина, и начинает исходить кровью: из его носа, рта и глаз хлещут красные дорожки вместе с каким-то странным черным дымом. Пока Дин в шоке наблюдает за этим, понимает, что может двигаться. Каким-то шестым чувством Дин знает: вернулся он. Вернулся Медвежатник. Только поэтому он позволяет себе схватить рюкзак, свалившийся на асфальт, и сбежать прежде, чем черноглазые твари, желающие его убить, умрут в муках. Их агония превращается в адский крик боли. 7. Дома он обнаруживает записку. Теперь там родные английские буквы. Написано лишь четыре слова: «Будь осторожен. Демоны. Соль». Вот и все, черным по белому. Дин хмурится, стараясь понять, что означает это предостережение. Он проводит средним и указательным пальцем по ровному аккуратному почерку. Это он. Он говорит с ним. Он заботится о нем. Той ночью Дин чувствует его присутствие в своей комнате. Оно легкое, ненавязчивое, но такое ощутимое и сильное, что перехватывает дыхание. Дина все еще потряхивает после случившегося у заправки, но теперь он знает, что Медвежатник наблюдает за ним. Он рядом. Он не исчезнет. — Спасибо, — негромко говорит Дин, и ему мерещится, что ветер за окном шелестит как-то особенно ласково, шевеля шторы на окнах. В библиотеке Бобби, где он стал постоянным гостем, Дин знакомится со старой книжкой, которой не меньше ста с копейками лет. В ней вполне доступным языком описан некий вид демонов. Дин давным-давно не задается вопросами, откуда у Бобби вообще такие книжки и для чего они ему. Главное, что те могут хоть что-то объяснить. Дин внимательно читает, стараясь сопоставить вчерашнюю встречу с описаниями на старых иссохших страницах. Он кое-что понимает: во-первых, демоны — одни из древнейших существ, они были прародителями всего зла на земле, а их неизменным правителем был и будет Люцифер; во-вторых, они могут вселяться в людей и подчинять их своей воле, а в-третьих, по какой-то причине они воняют серой и боятся соли. Соль разъедает их кожу, действует, как кислота, и, если кинуть им в лицо хоть горстку, это заметно их затормозит. Он закрывает книгу, полностью обескураженный. Однако все последующие месяцы Дин не может нарадоваться появлению старого друга, потому почти не обращает внимания на насущные проблемы вроде похода к психиатру или ссор родителей, которые все равно уже не может предотвратить. Дин выбирает политику неприсоединения и просто наблюдает за враждующими сторонами. Он надеется, что все образуется, мама с папой перестанут ругаться и ситуация рассосется сама собой. По крайней мере, на данный момент у него есть кое-что поинтереснее вечных бытовых перепалок, преследующих его дома уже как минимум пару лет. Насущная проблема — демоны. Демоны и почему они напали на Дина, человека, прежде даже не знавшего о их существовании. 8. С тех пор как Медвежатник появился в его жизни, Дин думает, что чувствует какую-то странную связь между ними. Его словно накрывает теплым одеялом, когда тот появляется — а появляется тот либо часто, либо совсем уж редко. Среднего не дано. Порою Дин ждет его неделями, а иногда тот приходит почти каждый день. Это чувство легкое и воздушное, но такое теплое и ласковое, будто надежные объятия. В миг, когда тот рядом, Дин не чувствует себя одиноким. Он узнает, что написано на истершемся маленьком листочке, пожелтевшем на сгибах, только когда ему исполняется пятнадцать. В тот момент Дин шарится по библиотеке, карауля заодно одиннадцатилетнего подросшего Сэма, и рассматривает старые книги с иностранными надписями. На тот момент Дин не представляет, что это за язык — это не латынь, не иврит, не восточный и даже не славянский язык. Он сверяется с древнеегипетским и древнегреческим, но никакого сходства с закорючкам у себя на листке не находит. Словно этого языка никогда и не существовало. Словно он выдуман. Порою Дин сомневается, что это вообще что-то значит. Если Медвежатник — Дин привык его так называть еще с пяти лет, все равно других вариантов его имени не было — не хотел, чтобы Дин разгадал его имя, может, ему и не нужно? Тем не менее, ему помогают. В разделе древней литературы он случайно натыкается на симпатичную большеглазую девчонку с темными волнистыми волосами. Та задумчиво расхаживает между стеллажами. — Это что, енохианский?! — взвизгивает она, когда Дин проходит мимо. Она вырывает столь дорогую ему бумажку из рук и восторженно всматривается. — Господи боже, где ты это взял? — Отдай, — требует Дин, стараясь все же не быть слишком грубым с девушкой. Отец всегда учил его обращаться с дамами бережно и уважительно, даже если те делают все для того, чтобы не заслужить хорошего к себе отношения. Незнакомка, отобравшая у Дина самую ценную записку в его жизни, поступала именно так. — Откуда это у тебя? — удивляется девчонка, словно и не слышит его. Она внимательно всматривается в небольшую надпись черными чернилами. — Не твое дело, — огрызается Дин и возвращает себе письмо. — Кто ты вообще такая? — Памелла, — широченно улыбается та. — Можешь называть меня Пэм. Так откуда это? — Дин, — все еще хмуро отзывается он. Сложив листочек в квадратик, он пихает его во внутренний карман кожаной отцовской куртки, тяжело висящей на плечах. — Ты можешь прочитать? — Там написано «Кастиэль», — говорит Пэм уверенно. — Так ты скажешь, откуда это у тебя, или нет? — Нет, — отрешенно говорит Дин. «Кастиэль». Что это может значить? Он задумчиво жует нижнюю губу. Может, это... имя? — Это имя, наверное, — подсказывает Пэм. Она смотрит на него открыто и доброжелательно. Дин сглатывает ком в горле и кивает. Кастиэль. Ему нравится. Произнести поначалу сложно, но он справится. — Да, спасибо, — благодарит он, все еще сбитый с толку. — Спасибо, мне пора. Он уходит прежде, чем Пэм успевает сказать что-нибудь ещё. Кажется, она собиралась дать ему свой номер, по крайней мере так часто бывало, потому что девчонки по какой-то причине липли к Дину всегда и повсюду. Но Дин не может думать ни о чем кроме имени — Кастиэль. Он забирает Сэма, и они вместе возвращаются домой, купив в магазине по газировке. Всю дорогу Дин молчалив и хмур. Он надеялся расшифровать послание Медвежатника последние три года, а незнакомая девчонка сделала это за пару секунд. Енохианский, сказала она. Дин вздыхает, вспомнив, что у Бобби и правда нет книг на этом языке. Вернув Сэма домой, он первым делом несется к Бобби и ищет книгу, описывающую почти все древние языки мира. Там значится и енохианский. Узнанный человеком в шестнадцатом веке, он применялся в основном для оккультических обрядов и был ужасно трудным в произношении, потому на нем почти никто никогда не говорил. Перелистывая дряхлые осыпающиеся странички, Дин задается вопросом, почему его друг выбрал именно этот язык. Вечером, когда Бобби с семьей собираются ложиться спать, Дин отправляется домой. Выйдя на улицу, он чувствует приятное дуновение ветерка и мягкий поток воздуха, будто обнимающий его. — Будем знакомы, Кастиэль, — говорит он в пустоту. Теперь у Медвежатника есть имя.